Ladies and gentlemen, will you please stand?

      Иваизуми предложил Куроо встретиться в кафе рядом с домом Маттсуна, потому что в его организме было ровно 0 граммов желания ехать куда-то на метро утром в воскресенье.       Проснувшись с легким похмельем и пульсирующими висками, он потратил еще минут десять на то, чтобы растолкать Макки. Кажется, впервые с того момента, как все трое съехали от родителей, Макки выбрал спать с ним, а не с Маттсуном. К тому моменту как они появились на кухне, тот уже приготовил им по таблетке ибупрофена и стакану воды. Взрослая дружба, пошутил про себя Иваизуми, хотя настроение было совсем не для смеха.       Он выпил первую кружку кофе перед выходом, поэтому в кафе решил ограничиться какао с тонной сахара. Бариста, казалось, бросив на него один-единственный взгляд, поняла, что это была лишь жалкая попытка Иваизуми подсластить собственную жизнь. Обменявшись с ней усталыми улыбками, Иваизуми занял столик у окна, которое выходило прямо на чудесную аллею, которая вот уже меньше чем через месяц окрасится в нежные розовые цвета. Он хотел было сфотографировать вид и отправить Ойкаве, но в последний момент решил в пользу голосового сообщения.       – Доброе утро, соня, – начал он, прокашлявшись. – Как ты и говорил, у меня похмелье, так что надеюсь, ты меня пожалеешь. Парни тоже передают привет, им понравилось сплетничать о тебе. Не знаю, что еще сказать, – это была неправда, ему столько всего хотелось сказать, но сейчас было не время и не место. – Хорошо проведи оставшийся выходной. Целую.       Этим утром ему особенно сильно хотелось упасть Ойкаве в объятия, но тот все чаще и чаще стал просить оставить его одного на день или два. Чем дольше Иваизуми об этом думал, тем громче становился рой пчел у него в груди, и единственным спасением от него была, наверное, только чертова лоботомия.              – Боже, над тобой грозовое облако повисло, ты в курсе?       Несмотря на свой комментарий, Куроо выглядел не сильно лучше Иваизуми. В одной руке он держал многоразовый стаканчик, а в другой – солнечные очки, которыми тут же убрал со лба челку.       – Что у тебя там?       – Кофе. И не смотри на меня так. Я каждое утро хожу в одну и ту же булочную и покупаю их дешманский кофе, это дело принципа.       Иваизуми сделал один глоток из его стакана и поморщился.       – Да уж, если это вкус принципиальности, то я, пожалуй, воздержусь.       – Вкус моего студенчества, – как будто даже мечтательно произнес Куроо, снимая с себя верхнюю одежду и складывая ее на свободный стул. – Ты уже разговаривал с Тоору?       Ах, как жаль, что нельзя было и дальше игнорировать причину их встречи.       – Нет, подумал, сначала хочу выслушать тебя.       Куроо что-то многозначительно промычал, и Иваизуми принял это за знак сделать глоток какао. Сердце в груди отчего-то зашлось галопом, как будто он оказался на пороге какого-то важного открытия, и оставалось только потянуть за ручку двери. Вот только что хуже: изводить себя догадками или знать наверняка? Куроо продолжал пальцем водить по крышке стакана, словно подбирая правильные слова. Только казалось, что никакая осторожность не способна сделать правду хотя бы чуточку более сносной.       – Ива, я знаю Тоору уже почти десять лет, – начал он наконец, после того как Иваизуми уже искусал себе все щеки. – И, может это прозвучит цинично, но я не удивлен, что у него случился рецидив. Наверное, я этого даже ждал. В последнее время не так сильно, но раньше, как только Тоору ненадолго брал себя в руки, я сразу начинал ждать, когда он устанет стараться и возьмется за старое. И не думай, что это потому, что я в него никогда не верил, просто, когда ты этого ждешь, тебя это не так задевает. А рецидив обязательно произойдет – рано или поздно. Такова природа любого восстановления, всегда будут откаты, тебе об этом говорят сразу, как только начинаешь лечение, но с этим все равно очень сложно смириться, – Иваизуми даже представить было страшно, что эта болезнь была с Ойкавой треть его жизни. Ему хватило одной ночи мечущихся из угла в угол мыслей для того, чтобы почувствовать на себе усталость всего мира, терпеть это год за годом казалось просто немыслимым. – Это выматывает. Даже сейчас я не могу отделаться от мысли, что должен был пристальнее за ним следить. Задним числом всегда видишь столько знаков, на которые просто вовремя не обратил внимания. Но и Тоору ведь за все это время научился очень искусно врать. И это даже не его вина, просто…       Должно быть, в помещении для персонала что-то упало, и они оба обернулись на шум, но бариста лишь неловко им улыбнулась и сделала музыку погромче. Навскидку – какой-то lo-fi плейлист, который, наверное, и правда добавлял уюта, но этим утром Иваизуми бы определенно предпочел тишину.       Встретившись с ним взглядом, Куроо взъерошил свои неуложенные волосы.       – В общем, если Тоору снова морит себя голодом, то он прекрасно отдает себе в этом отчет. И он знает, что ни ты, ни я не будем в восторге, если это вскроется, и из-за этого мне иногда просто хочется хорошенько его стукнуть. Потому что все начинается с легкого дополнительная тренировка, или пропущенный ужин, или разгрузочный день, но в какой-то момент он полностью осознает, что то, что он делает, нездорово, только его это не останавливает. Почему-то ему кажется это правильным, для него в этом есть какая-то цель, какой-то смысл. Тут надо достучаться до причины, понять, что стало триггером. Потому что перед тем как прекратить терапию в сентябре, Тоору несколько месяцев вынашивал в себе эту идею, постепенно сокращал число сеансов, учился сам контролировать свои мысли. И у него получалось! – он раздраженно поставил пустой стаканчик на стол, едва не опрокинув какао Иваизуми, к которому тот так и не мог больше притронуться. – У него правда получалось, Ива. Какого хуя опять-то?..       Наверное, еще никогда Иваизуми не слышал Куроо таким уставшим. Он продолжал до белых костяшек сжимать в руке свой стакан, но лицо его было серым и неподвижным. Иваизуми и сам чувствовал себя прикованным к месту этим монологом. Это как когда случайно переходишь дорогу на красный, и вот на тебя уже несется фура, а ты чувствуешь только, как подошвы намертво прилипли к асфальту.       Задним числом всегда видишь столько знаков, на которые просто вовремя не обратил внимания. Сколько же знаков пропустил Иваизуми? Сколько шансов все исправить? Даже сейчас, почему ему так невыносимо страшно задать Ойкаве один-единственный вопрос? Что, если все те разы, что Иваизуми трусливо игнорировал изменения в поведении Ойкавы, он должен был взять его за грудки и потребовать объяснений? Что, если, будь он чуть-чуть настойчивее, Ойкава бы рассказал ему, что происходит? Что, если единственное, что он должен был делать, это быть рядом, и даже в этом он провалился?       – Пойду возьму себе еще кофе, а то меня сейчас стошнит, – вклинился в его мысли Куроо, и Иваизуми рассеянно выдал:       – Меня тоже.       Впрочем, Куроо, видимо, услышал что-то свое, поэтому, уходя, спросил:       – Как обычно?       Иваизуми ему ничего не ответил, уставившись в собственное отражение в экране телефона. Лицо украсила двухдневная щетина, которая, по словам Ойкавы, делала его мужественнее, но Иваизуми казалось, что он выглядит нелепо. Хотя может, дело в том, что со вчерашнего вечера в его груди кто-то настойчиво сверлит дыру и сверло вот-вот доберется до бьющегося сердца.       Он спрятал лицо в ладонях, а когда открыл глаза, Куроо уже поставил перед ним стакан с баббл-ти.       – Не очень вписывается в наш траурный вайб, но я подумал, что от кофе мы с тобой потом будем срать дальше, чем видим.       И это правда вызвало у Иваизуми улыбку. Он наконец нашел чем занять руки, принявшись распаковывать трубочку. Они с Куроо почти одновременно проткнули ими свои крышки, и громкий звук вкупе с физическим ощущением немного успокоил нервы Иваизуми. Ему сейчас очень хотелось что-нибудь сломать.       – Как думаешь, в тот раз это был голодный обморок? – спросил он.       – Возможно. Ни в чем нельзя быть уверенными, пока не поговорим с Тоору, но я бы поставил на "да". Хотя до этого я не припоминаю у него обмороков. Но ты говоришь, он сейчас зачастил в спортзал? В универе, после того как он ушел из волейбольной команды, Тоору всегда был как будто в энергосберегающем режиме. Может, поэтому, даже когда он почти ничего не ел, до потери сознания не доходило.       Иваизуми зацепился за единственную деталь, которая не причиняла ему боль.       – Он и в универе играл?       Куроо закивал, ему, казалось, тоже было только в радость ненадолго отвлечься от болезненных воспоминаний.       – Его ведь прочили в молодежную сборную. Слава богу, он поступил не на спортивную стипендию, иначе быть его заднице без образования и без здоровья, – Иваизуми вспомнил про его травму колена и в очередной раз задумался, только ли это заставило Тоору отказаться от карьеры, которая, казалось, так удачно складывалась. – Мы познакомились уже после того, как Тоору ушел из команды, но мой тогдашний парень был либеро, так что я краем уха слышал о нем, хотя он и сыграл всего матчей пять. До сих пор не знаю, из-за чего он завязал со спортом. Вроде, его семья на этом настаивала. Хуй разберет. Для Тоору волейбол – табу-тема.       С этим Иваизуми не мог не согласиться. Всего каких-то три дня назад Ойкава говорил о волейболе как о потерянной части себя, как о чем-то, от чего ему пришлось отказаться ради собственного блага. Либо я, либо он, сказал он тогда, и Иваизуми до сих пор не до конца понимал, что это значит, но слова сорвались с языка Ойкавы так легко, как будто уже давно просились быть кем-то услышанными. Волейбол был для Ойкавы несбывшейся мечтой, его первой настоящей любовью. Складывалось впечатление, что эта часть его жизни была ему настолько дорога, что он боялся ею с кем-то делиться, но вместе с тем устал хранить ее в секрете.       – Тоору ведь тебе тоже так и не сказал, почему перестал играть?       – Нет. Только про своего бывшего, который сейчас в сборной.       Это вызвало у Куроо улыбку, поэтому Иваизуми не удержался и спросил вдогонку:       – Ты его знаешь?       – Нет, но охуеть как о нем наслышан. Они расстались, когда Тоору поступил в универ, но Тоору все равно надеялся, что что-то можно исправить. Вплоть до второго курса, когда Кагеяму позвали в профессиональную команду и он согласился. После этого Тоору оборвал с ним все контакты, – Куроо замолчал, но Иваизуми по лицу видел, что ему еще что-то хочется сказать. Он жевал шарики из тапиоки, видимо, решая, как многим готов поделиться с Иваизуми. Очередное напоминание о том, что Иваизуми никогда не узнает всей истории, ощущалось как пощечина. – На втором курсе с Тоору творилась самая лютая хрень, и это явно не совпадение. У него была такая привычка… Компульсивное переедание, слышал когда-нибудь о таком? Это когда ешь и не можешь остановиться, даже когда тебя уже начинает тошнить. Обычно у него это случалось после голодовок. На третий или четвертый день он просто слетал с катушек и переставал себя контролировать. Потом, конечно, приходил в себя и начинал чувствовать вину. И сразу шел избавляться от всего, что только что съел.       У Иваизуми скрутило живот от одной только мысли. Куроо все продолжал, и это наталкивало на мысль, что во всем этом пересказывании событий для него было что-то терапевтическое.       – На втором курсе он стал так часто это делать, что у него даже появились шрамы. Вот тут, на костяшках, – он показал пальцем на своей руке, и по спине Иваизуми побежал холодный пот. – У этого вроде даже есть какое-то название. Это когда ты так глубоко пихаешь пальцы в глотку, что зубы начинают натирать вот эти места.       Куроо сказал что-то еще, но Иваизуми уже почти его не слушал. Его словно окатили ледяной водой. Перед глазами стояла их почти-ссора три дня назад и то, как Иваизуми сам перевел разговор от тех чертовых ссадин на руках Ойкавы, просто потому что после недельной разлуки казалось глупым тратить время на такие мелочи.       Мелочи.       Ему точно сейчас станет дурно.       – Блять.       – М?       Иваизуми видеть больше не мог этот сраный мир. Он зарылся пятерней в волосы, гадая, сколько еще времени пройдет, прежде чем он начнет их на себе рвать. Сказал:       – Я видел у него такие шрамы буквально в четверг. На левой руке, вот тут и тут.       Куроо уставился на него как на юродивого. Он нахмурился, открыл рот, но так ничего и не сказал. Иваизуми напротив вдруг почувствовал, что вот-вот взорвется обрывками всех тех мыслей, что сейчас роились у него в голове.       – Когда я спросил у него, откуда они, он сделал вид, что даже не заметил, когда они появились. Я еще сказать ничего не успел, а он уже начал обвинять меня в том, что я считаю его беспомощным и… Блять, Куроо, я ведь должен ему доверять. И я доверяю. Каждый раз, когда с ним что-то было не так, он находил какую-то отговорку, и даже этот обморок… Я боюсь слишком на него давить, но получается, что я потакаю его болезни. Я даже не знаю, как снова завести с ним этот разговор. Он ведь снова скажет, что я пытаюсь его контролировать, и мы просто поссоримся, а может, даже расстанемся.       – Ива, Ива, Ива, – Иваизуми почувствовал прикосновение Куроо к своей руке, и это заставило его вынырнуть из океана собственного бессилия. Он сделал рваный вдох, легкие отчего-то отказывались работать как следует. – Давай ты не будешь доводить себя до панических атак раньше времени.       – Каких еще панических..?       – Ты сам прекрасно знаешь, что я прав. Давай, дыхание по квадрату, ты точно знаешь, что это такое.       Иваизуми хотел бы фыркнуть, но у него и правда немного кружилась голова, а в мыслях был еще больший бардак, чем пять минут назад. Он сбросил прикосновение Куроо, чуть отодвигаясь от стола. Взгляд на улицу помог Иваизуми вспомнить, что он не заперт внутри коробки метр на метр и что вчера наступила весна, а через три недели зацветет сакура. Скоро опять выездной матч, а значит придется тасовать расписание и впихивать сеансы массажа рано утром или поздно вечером. Что ж, он делал это бесчисленное множество раз до этого, справится и сейчас.       – Не надо было так на тебя все вываливать, – сказал Куроо в качестве извинения, но Иваизуми сразу отмахнулся от его слов.       – Все нормально, я просто… Совсем не знаю, как с ним об этом говорить.       – Я понимаю, – кивнул Куроо. Черт, им ведь было по 19 лет, как они с этим справлялись? – Но ты найдешь правильные слова. Я знаю, что ты не хочешь причинить ему вреда, и, честно говоря, меня радует, что ты есть у Тоору. Просто постарайся не вызывать в нем чувства вины, потому что… – он осекся, словно внезапно заговорил совсем не о том, о чем хотел. Иваизуми только после его следующих слов понял, что Куроо пытался предостеречь его от собственных ошибок. – Первые пару лет я серьезно думал, что он делает все это мне назло. Мы очень сильно ссорились. Один раз я прямо так ему и сказал. Говорю, "Тебе нравится играть на моих чувствах? За что ты так со мной поступаешь?" Я этим не горжусь, правда. Но видеть, как он себя мучает, годами… – он опустил голову словно под гнетом сожалений, которые носил в себе все эти годы. – Проблема в том, что как бы тяжело тебе ни было, ему всегда тяжелее. Знаю, наблюдать со стороны паршиво, но оказаться в его шкуре…       Между ними ненадолго повисла тишина, и как раз в этот момент зазвенел колокольчик над входной дверью, оповещая о новом посетителе. Иваизуми проводил взглядом то, как приветливо бритоголовый парень поприветствовал бариста, которая от скуки переставляла десерты на прилавке. Посетитель отряхнул голову, неловко переступил с ноги на ногу, и она так же робко ему улыбнулась – совсем не так, как Иваизуми раньше.       Разблокировав экран телефона, Иваизуми увидел, что Ойкава еще не появлялся в сети. Он написал краткое сообщение и тут же отправил, пока хватало духу. hajiyou тоору, у тебя будет время для разговора? 10:42       Куроо встретил его взгляд ободряющим пальцем вверх.       – И последний совет на будущее: не пытайся навязывать ему терапию, не становись его личным диетологом. Ты не сможешь контролировать его сутками, заставлять его тоже бесполезно, – все это звучало как "однажды я это все уже пробовал, и это не помогло". – Это должно быть полностью его решение. Пока Тоору сам этого не захочет, ему не станет лучше.       И сказать, что Иваизуми это пугало, значит вовсе ничего не сказать.