Время любить, не время разбрасывать бомбы

После прерванного суицида Экко привел Джинкс за руку к ней домой и ровным тоном проговорил, что сейчас ей надо помыться. Он чувствовал себя глупо от таких очевидных вещей, но Джинкс только кивала как одна из ее поделок и молчала. Это пугало. Около ванны она без промедления начала раздеваться. Экко спешно отвернулся, однако плеск воды быстро прекратился. Экко ждал продолжения, но было тихо. Тогда он развернулся и увидел, что Джинкс сидит, обхватив руками колени и дрожит. Тогда он нашел мыло, сел на бортик и стал мыть ей голову, шею, плечи, сопровождая все рассказом, что он сейчас делает. Он видел, что так иногда успокаивали зависимых в убежище. Джинкс вскоре расправила спину и велела проваливать и не пялиться на нее. Экко облегченно выдохнул и во второй раз отвернулся. Еще одна часть терапии зависимых — найти им занятие. Придумать дело для Джинкс было несложно. Экко принес старую сломанную плитку из убежища и попросил починить. Хотел посмотреть, как Джинкс будет это делать, но она вытолкала его еще на подходе к мастерской. — Раньше ты меня пускала туда. — Раньше ты не пытался меня убить. — Все равно же не смог. С минуту они смотрели друг на друга. Джинкс закатила глаза и снова превратилась в таран. Следующим утром она пришла в убежище с плиткой. Когда Экко вышел, Джинкс рассматривала собравшихся через прищуренные веки. Заметив его, она распахнула глаза. — Вот ты где. На, готово. Экко не знал, как сказать поджигателям, что у него есть чувства к Джинкс, но решил не затягивать. Пусть он еще сам не до конца понял, какие, хотелось избежать возможных недоразумений. — Чувак, ты опоздал на полгода. Она давно уже символ революции. Не всегда приятная особа, но одна из нас. По крайней мере, на одну головную боль стало меньше. Тогда Экко показал Джинкс небольшую мастерскую. Она была общественной, но никто, кроме Экко, не использовал ее постоянно. Хороших механиков было мало, изобретателей — тем более. Вскоре Джинкс согласилась иногда работать на нейтральной территории. Рядом с убежищем, в безопасности и вместе. Так его мастерская стала их мастерской. Большую часть времени Джинкс была сама по себе. То просто у себя дома, то в мастерской — одной из двух, то шаталась по любимым местам Зауна. За этим было легко следить, ее знал весь город. Но иногда она пропадала. Экко бросал дела и отправлялся ее искать по линиям. Ему было страшно снова найти у края, только на этот раз не успеть. Несколько раз Экко находил Джинкс в слезах где-то на улице. Тогда он вез ее домой и оставался с ней до ночи. Она гнала его перед сном, и он уходил, но просил Севику проверить Джинкс утром. Севика ворчала, что не нанималась нянькой, но приносила ей завтрак и ближе к обеду приходила в убежище отчитаться. Однажды Экко вылил на себя в мастерской краску во время их совместной работы. Он выругался и пошел отмываться в крошечную ванную рядом. Когда он стоял голый под душем, Джинкс ворвалась в ванную, напевая под нос какую-то песенку. Экко вздрогнул и прикрылся рукой. — Эй, убирайся отсюда! — Я руки помыть, — весело ответила девушка. — Я здесь моюсь вообще-то! В этот момент Джинкс посмотрела на него, подняла брови и склонила голову вбок. Она подошла совсем близко и острым ногтем указательного пальца потянула его губу вниз. — Что ты творишь?! — Мне нравятся твои губы. — Обычно это показывают по-другому. Джинкс убрала руку и усмехнулась. Брала на слабо, Экко это прекрасно знал, но все равно подался вперед и поцеловал ее. Джинкс не отстранилась, тогда он осторожно двинул губами, и Джинкс, с небольшой задержкой, тоже. Экко почувствовал, как все внутренности сжались, а по телу снизу вверх, от ног до плеч, прошла волна какого-то необычного трепета. Еще ярче, чем тот поцелуй в другой вселенной. Потому что теперь по-настоящему, с ним самим и его Джинкс. Девушка отстранилась. Экко открыл глаза и увидел ее испуганное лицо. Она открывала рот, будто хотела что-то сказать, потом дважды моргнула и выскочила из ванной. Он ожидал бы такого от подруги детства, но не от Джинкс. Значит, все было не зря. Она не совсем сошла с ума. Она не потерянный человек. Это было лучшее доказательство, что все еще можно исправить. Через пару месяцев они первый раз крупно поругались. Джинкс кричала, что ей надоело, что он ее опекает, заставляет есть по часам и ложиться спать в полночь, а не как она привыкла. Экко не выдержал и накричал, что ему надоели ее побеги непонятно куда, ночи в мастерской, постоянные капризы. Много наговорили друг другу, за все прошлые обиды. Экко кипел от ярости, когда они замолчали. Джинкс развернулась, чтобы уйти, но всего несколько мгновений спустя она повисла на Экко, вцепившись в него руками и ногами. — Не бросай меня, — пробормотала она куда-то ему в шею. — Дура, я забочусь о тебе, — он нехотя придержал ее за бедра, чтобы не падала. Джинкс расслабилась и проскользила ладонями по его спине и шее к лицу. Она медлила, пока Экко все еще приводил свое дыхание в порядок. Но ее губы были все ближе, веки уже опустились, а она все еще медлила. Экко подался вперед и поцеловал ее. Этот поцелуй был их новым противостоянием. Они кусали губы, сталкивались зубами, но не останавливались. Еще столько сложных эмоций осталось, что выразить их так казалось самым естественным. Джинкс сжала пальцами плечи Экко, оставляя вмятины от ногтей. От нехватки воздуха закружилась голова. Чтобы не уронить Джинкс, Экко сделал несколько шагов и прижал ее к стене. Он не чувствовал, сколько времени прошло. Просто им обоим все это было нужно: накричать друг на друга, выговориться, целоваться до одури и… — Эй, пацан, в Совете… Дверь хлопнула о стену. Они вздрогнули. Севика сплюнула на пол. — Вы хоть запирайтесь, когда трахайтесь. Подожду снаружи. В следующий раз Джинкс ругалась на Экко, когда он притащил ее домой после очередного исчезновения. Он отчитывал ее, что нельзя пропадать на несколько дней без предупреждения. Она резко ответила, что сама может разобраться, что ей делать, нечего ей указывать. Экко выругался, что она эгоистка и не понимает, что за нее переживают. Джинкс рассмеялась в лицо, что если так волнуется, мог бы привязать ее в убежище и никуда не отпускать. Они снова вываливали друг на друга накопившиеся претензии. На этот раз Джинкс не стала медлить, стесняться, пытаться уйти, а просто поцеловала Экко, когда слова закончились. Раздражение сменялось влечением, но Экко не ожидал пальцы Джинкс у себя под майкой. — Эй, что ты делаешь? — он прервал поцелуй. — Ах, ну да. Закрыть дверь, — девушка направилась к двери. — Ты слишком буквально поняла те слова Севики. Джинкс щелкнула замком, резко повернулась и уперлась спиной в дверь. У нее была прикушена нижняя губа, и Экко застыл, глядя на нее. Джинкс была такой… Джинкс. Воплощением хаоса, безумия, помешательства. Только сейчас — без своих взрывоопасных игрушек. Она сама сейчас была взрывоопасна. Проще достичь процветания Зауна, чем понять Джинкс и, тем более, предсказать, что она выкинет в следующий момент. — Ты уверена? Джинкс кивнула, все еще упираясь спиной в дверь. Теперь Экко охватило волнение и сомнение. Вдруг он что-то сделает не так? Вдруг Джинкс не понравится? А было ли у нее когда-нибудь или?.. Экко подошел вплотную к замершей Джинкс и приподнял ее лицо за подбородок. Пытался понять: в ней говорит желание выдать что-то экстравагантное, в ее стиле, или она правда хочет его. — Ты смотришь на меня по-другому, — тихо сказала Джинкс и прикрыла глаза. И стало все равно, почему она сейчас так предложила заняться сексом. Перемены в ней разрывали мозг, но Экко больше не мог отрицать, что ему хотелось Джинкс. Не мог притворяться, будто он не думал, что было бы, если бы Севика не зашла в мастерскую тогда. Когда они ругались, наружу вырывалась не только злость, но и остальные чувства, спрятанные поглубже. В этот раз Джинкс попросила остаться. Экко так и не уснул. На ее кровати было тесно, и он боялся случайно неудачно повернуться и как-то задеть ее во сне. Такие мысли мешали расслабиться. Кроме того, Джинкс спала беспокойно: вздрагивала, что-то бормотала и крутилась. Тогда Экко приобнимал ее рукой и говорил, что он здесь и рядом. Это помогало. — С добрым утром, — пробормотала Джинкс, когда проснулась и перевернулась лицом к Экко. Он чмокнул ее в лоб: — Мне не нравится целоваться с тобой только после ссор. — А мне все понравилось. Вскоре целоваться они стали чаще, а кричать друг на друга реже. Впрочем, для обоих это оказался лучший способ выпустить негатив и отпустить его. Без обид и несбыточных обещаний никогда больше так не делать. Поначалу Экко становилось не по себе, когда Джинкс наставляла на него оружие. Складывала новые механизмы в мастерской, и говорила что-то вроде: «Смотри, какую новую штуку сделала!», — направляя дуло в лицо. Но Экко видел ее улыбку в это момент: вызов, провокация. Сначала он думал, что это проверка на храбрость — значит, нельзя показывать страх. Потом он подумал: вдруг это другое? Вдруг Джинкс так спрашивала: «Смотри, я могу вышибить тебе мозги прямо сейчас. Ты правда останешься?» И он оставался. Джинкс повторяла, что не верит Пилтоверу. Экко ее понимал. Никакой взаимной любви Зауна и Пилтовера не случилось, даже взаимного уважения не было, но пока у Зауна был шанс на передышку, ломать его не хотелось. В городе сложился свой неофициальный парламент: Севика, как спикер его решений в Совете, Экко, еще несколько человек из Зауна, Вай как дополнительный связной с Пилтовером. Джинкс не интересовала политика напрямую, но она была готова разорвать любого химбарона, что пытался подорвать авторитет связных совета нижнего города. Иметь такого союзника было крайне ценно — Экко не сразу признался сам себе в том, что давно хотел Джинкс на своей стороне. Однако она старалась измениться. Уменьшить насилие. Ее ловушки теперь калечили, но не убивали. Она старалась, и Экко изо всех сил поддерживал ее стремление. Первыми мирными изобретениями Джинкс были движущиеся игрушки. В принципе, Экко не был этому удивлен. Поразило его другое: Джинкс дарила их детишкам убежища, с удовольствием показывала, как игрушки работают, а вскоре стала брать заказы. Совершенно бесплатно, потому что ей нравилось придумывать, мастерить и играть. Она много улыбалась и смеялась, и Экко иногда просто смотрел на эти игры со стороны. — Джинкс выглядит счастливой, — заметила в один из таких моментов Вай. — И ты тоже. — Я рад, что Джинкс здесь. — Убери свои когти, это вообще-то больно, — Экко схватил Джинкс за руку, когда она беспардонно шарилась рукой у него в штанах, пока он пытался разобраться со сложным уравнением. — Извини. Мне нравится, когда ты такой серьезный. Экко посмотрел на Джинкс и не увидел не капли раскаяния. Только хитрую улыбку, которая говорила, что Джинкс продолжит, как только Экко снова вернется к доске. Экко не нравилось, что Джинкс постоянно царапала его. Это было больно и хотелось отстраниться. Укусы хотя бы доставляли какой-то особенный кайф, но не ногти. Когда становилось невыносимо, Экко так и делал. Однако Джинкс начинала царапаться только в одном случае: когда ей по-настоящему нравилось. И царапала она только его. Для остальных — тщательный маникюр и «только тронь мои ногти». Значит, можно немного потерпеть. Они никогда не спрашивали друг друга, какие у них отношения. Просто сначала их вещи стали не чьими-то, а общими. То Джинкс заберет куртку Экко, потому что ей-то идти до дома дальше. То Экко возьмет ее инструменты и краски, потому что лень искать свои. Потом Экко стал иногда ночевать у Джинкс. Уже не только когда они ругались или надо было вернуть ее домой, просто от желания побыть вдвоем. Постепенно Джинкс перебралась в убежище в закуток Экко и лишь изредка уходила без предупреждения. Иногда ей нужно было личное пространство, но после этого Джинкс сама возвращалась. И это было громче любых признаний и названий.