За мгновенье до нового дня

      Цю гладил деньги. Утюгом гладил, предварительно проверив, что он не слишком горячий, на самом уголке извлечённой из кармана чуть менее мятой пятёрки. Кто-то бы сказал, что это даже звучит по-идиотски, но идиотом он себя и чувствовал. Особенно в тот момент, когда неожиданно вызвавший его Чэн (а с некоторых пор пришлось отвыкать звать его «босс», потому что ему это, как оказалось, с самого начала не нравилось) протянул ему этот невменяемый букет. Букет. Из денег. Какая зараза так гадски пошутила — он ещё разберётся. Но у кого-то же оказались достаточно стальные яйца, чтобы пошутить над ними обоими таким образом?       У Цю были подозрения, кто бы это мог быть. Да тут и далеко ходить было не надо. Кому ещё мог поверить его частенько до бесящего серьёзный и обстоятельный начальник, что это отличная идея? Только младшему братцу, который, в отличие от старшего, умел на раз завоёвывать сердца. Когда это было нужно этому меркантильному засранцу, разумеется. Единственное сердце, которое оставалось, судя по всему, не завоёванным, принадлежало одному рыжему парню. И Цю в чём-то Гуаньшаню сочувствовал. Ведь им обоим приходилось регулярно иметь дело с братьями Хэ. А это не добавляло ментального здоровья практически никому и никогда.       Вот и на этот раз Цю казалось, что оно окончательно его покинуло, когда он узрел невероятную картину — протягивающего ему с серьёзной миной букет Чэна. Огромный букетище свёрнутых каким-то ебанутым любителем оригами роз из разноцветных банкнот. Красные «бутоны» из соток и зелёные стебельки и листики из пятидесяток. Всё завёрнуто, как полагается, в крафтовую бумагу и перевязано ленточкой. Брать купюры меньше достоинством, видимо, посчитали мелочным. Сложно было сказать на глаз, сколько наличности ушло на эту охапку. Гораздо занимательнее было сопутствующее выражение лица дарителя. На поверхностный взгляд это была обычная для Чэна отстранённо-недовольная мина. Но если знать получше, вот примерно, как он, Цю, то можно было без труда прочесть на нём тревожно-радостное ожидание.       Будь он псом, так и помахивал бы хвостом в трепетном нетерпении — как примут его подарок? Обрадуются? Удивятся? Ну же, ну… По крайней мере, удивление играть было не нужно. И без того степень охуевания была неестественно высокой. Даже рот чуть приоткрылся, вот только сознание никак не могло догнать, что нужно сказать на такое. Когда дарят вот это вот. Да ещё и на ровном… в этот момент настигло ещё и понимание. Не на ровном. Не на ровном, мать твою, месте. Ведь уже пару дней ни в одном магазине нельзя было купить нормальной жрачки или пива, чтобы не натыкаться на горы шоколада, украшенного тошнотворно-розовыми сердечками и ленточками. День, ебись оно, святого Валентина! День, чтоб их всех, влюблённых!       Ужас, который почувствовал вслед за этим Цю, заставил даже его привычную ко всему спину покрыться мурашками. И вовсе не оттого, что Хэ Чэн вдруг решил его порадовать таким вот неоднозначным образом. А оттого, что сам он совершенно не подготовился. Вот не пришло в его дурную голову, что он сам имеет к этому празднику какое-то отношение. А всё потому, что с того судьбоносного момента, когда он признался, стыдно сказать, в любви, своему боссу, прошло всего лишь какие-то жалкие два месяца. И в голове Цю до сих пор не укладывалось, что Чэн не повесил его за яйца на ближайшем фонарном столбе, а каким-то чудом согласился с ним «встречаться». И они уже даже целовались пару раз.       И вот наступил день, когда, казалось бы, всё должно было стать ещё лучше. Потому что Чэн попросил его заехать вечером к нему домой. Цю летел, как на крыльях, думая только о том, а не решился ли босс, то есть Чэн, сделать следующий шаг в их отношениях. А тут вот тебе, как снег на голову. Ебучие сердечки везде и Хэ Чэн с букетом бабла и ожиданием в глазах, уже сменяющимся на лёгкую растерянность.       — Что…? — выдохнул босс, подошёл ещё на шаг и пихнул букет в руки замершего Цю. — Ты же любишь, когда тебе дарят деньги. Я думал…       Разочарование было явным. А вот как отвечать на это — на редкость туманным. В голове вертелось только «ну, спасибо…». После чего он рисковал быть выставленным не только из особняка, но и в целом. Чего вообще-то не хотелось. Только же забрезжила надежда. И вот опять. Сжимая в руках злополучный букет, Цю не нашёл ничего другого, как потянуться над ним и запечатлеть на губах Чэна поцелуй. И поздравить себя с верным решением, потому что тут же почувствовал, как босс расслабился, через секунду легко отвечая. В холле его дома они были одни, а это значило, что можно было не переживать за постороннее любопытство. Ещё несколько касаний, букет между ними начал сильно мешаться. Цю перехватил его левой рукой, опуская вниз, а правой поймал за талию, притягивая ближе. Чэн охотно подвинулся, не отрываясь от его губ, одна рука приобняла за плечи, вторая принялась поглаживать скулу, щёку, шею…       Взвинченные нервы мгновенно сменились напряжением совсем другого рода, Цю с удовольствием огладил талию и задницу Чэна. Про себя потрясаясь и чуть гордясь своей смелостью. Ощущать его мышцы под тонкой тканью брюк было невероятно приятно. Ничуть не меньше, чем поцелуи, становившиеся всё смелее. Язык Чэна мазнул по зубам, намекая, что уже и можно как-то… Упрашивать было не нужно, и вот уже стало жарче, букет был небрежно выронен на кресло, а сами они вжимались друг в друга плотнее, сталкиваясь языками. Оторваться от этого великолепного занятия было сложно. Но пришлось, потому что Чэн отстранился.       — А ты… что-нибудь мне подаришь?       Не в первый раз он стоял перед Чэном после какого-нибудь очередного проёба. Но в первый, при этом держа руки где-то в районе его задницы. Но от этого только сильнее хотелось провалиться сквозь блестящий натёртый ламинат куда-нибудь вглубь.       — Я… простите, босс, — видя, как тот набирает в грудь воздуха, чтобы высказаться, ускорился, — то есть, Чэн. Как-то даже в голову не пришло. Просто я до этого ни с кем вот так, чтобы серьёзно, не встречался.       На это выражение лица Чэна несколько смягчилось, обозначая даже совсем неожиданную, едва видимую улыбку.       — А ты считаешь, что вот прямо серьезно. Со мной встречаешься.       Разговаривать таким образом было очень непривычно, и Цю смог только кивнуть, при этом едва не встретившись лбом с Чэном, который смотрел заинтересованно из-под упавшей на глаза чёлки. Красивый. Охуенный.       — Тогда будем считать, что ты подарок принёс с собой, — загадочная фраза поставила в тупик. Но Цю решил не заостряться, тем более что Чэн вроде бы не злился. Потому что вернулся к тому, на чём прервался, целуя уже под челюстью, прикусывая, а после длинно лизнув вдоль шеи. Больше он ничего не говорил и, с трудом расцепив блуждавшие по нему руки Цю, повёл его наверх…       … Цю гладил деньги. Каждую чёртову купюру, тщательно водя утюгом по доске, пока они не становились более-менее платёжепригодными. И складывал в пухлые волнистые стопки, которые помещались рядом на столе. Впереди было ещё много роз, которые нужно было осторожно разобрать на составляющие, развернуть и после перейти к проглаживанию и отпариванию. Поясница болела. И не только поясница. Он всегда считал, что в хорошей физической форме. И не жаловался на темперамент, хоть и имел не так много случаев его проявить в полной мере. Но, как оказалось, и в том и в другом он Чэну несколько уступает. Потому что в тот вечер и ночь оказался затраханным, что называется, в хвост и в гриву. Чэн никуда не спешил, они долго и чувственно ласкали друг друга, и только смешная, в сущности, гордость, мешала Цю сдаться и кончить уже от одних его губ, блуждающих по телу, и пальцев, неторопливо скользящих по члену. Позже он пожалел, что не сделал этого. Потому что после Чэн обозначил своё желание к более близкому взаимодействию, решительно разведя коленки разомлевшему под его ласками Цю и, не давая возражать, принялся осторожно растягивать затянутыми в латекс пальцами. Тогда-то и пришло на память, что именно имел в виду Хэ. Пришлось лежать смирно — в конце концов, Цю не был вот уж совсем напрочь против. Просто было непривычно, и всё это он представлял в своих многолетних фантазиях несколько иначе. Но жизнь умеет преподносить сюрпризы. И следующим стало то, что было вполне терпимо, а после и вовсе хорошо. А когда после первого раунда и отдыха в ужасно уютных объятьях на его вопрос, а не против ли Чэн «поменяться» тот ответил, что даже «за» — всё стало ещё волшебнее.       Ничего круче, чем, придерживая рукой за талию, задавать темп, с которым это офигенное тело принимало его, было нельзя и представить. В охватившей эйфории, Цю несколько маньячно улыбался, глядя на грациозный прогиб, на то, как оплетённые венами руки упираются в простыни. Это было развратно-прекрасно. А когда Чэн слегка обернулся, демонстрируя настоящий румянец на всегда бледных щеках, его улыбка стала ещё шире. Он зачем-то поднял руку и помахал ею, и одними губами произнёс «привет». Видимо, эндорфины окончательно снесли крышу. В ответ Чэн глянул возмущенно, но потом (смутился?) и отвернулся, пряча раскрасневшееся лицо. Но при этом так сжался, что Цю только охнул, и следующее движение принесло уже второй за этот фантастический вечер оргазм. После они засыпали, просыпались и снова занимались сексом, и так до самого утра. Утром Чэн растолкал его, отправил маршем чистить зубы, накормил завтраком и выпихнул с единственным поцелуем в чуть ноющие губы, позабытым было букетом и напутствием не являться в офис раньше обеда.       Вернувшись к себе, Цю задумался, а что, собственно, делать с этим подарком. Выбрасывать деньги у него не поднялась бы рука. Тем более — выбрасывать подарок Чэна. Хранить так — не было места, да и ненулевая вероятность, что кто-то увидит… Вот так и оказалось, что уже битый час он упражнялся с утюгом и то ругался, то ловил себя на неконтролируемо расползающейся по лицу улыбке. На следующий день святого Валентина он точно придумает, что подарить Чэну. Хотя и от такого же подарка бы точно не отказался. И он сейчас совсем не про этот дурацкий букет.