Сыновьями в этой семье не рождаются

      В каморке пахло по-человечески: не сыростью с оттенком плесени или гнилой, зараженной вредителями древесиной, а морской солью, новым лаком и свежестью из-за открытого настежь иллюминатора.       Яркий диск луны поднялся над морем, отражаясь в чёрной, отливающей серебром водяной глади, а гигантский корабль, ускоряя ход, плыл в направлении одного из наиболее опасных островов Нового Мира — ЛивенДэн-Дии.       Новая серая рубашка привычно накинута куда-то на изголовье узкой, односпальной кровати, рядом с оставленной на деревянном уголке кепи. Пыль, которую никто никогда не планировал убирать, осела на ткань неровными серыми полосами, сильно выделяясь на общем фоне.       На самом деле, Генма был уверен, что этот Марко собирался распределить его рядом с собой или с кем-то из командиров дивизий во благо безопасности, но чье-то мнение свыше, как и аргумент «как он сбежит с корабля или кого-то убьет, если мы уже отплыли и он в ловушке? Это самоубийство!», изменило планы правой руки капитана. Правда, судя по активным метаниям команды у веревок, они крепко закрепили все запасные лодки дополнительным расходным материалом, чтобы при попытке разрезать и освободить судна, опуская в воду, это оказалось достаточно громко и долго.       Складывалось ощущение, что все на Гранд Лайн знают его благодаря репутации сильнейшего охотника, но не о его дьявольском фрукте и многочисленных способностях.       Рассеянный лунный свет проникал сквозь открытый иллюминатор в мелкую каморку для хранения вещей и по совместительству запасную каюту, освещая внутреннее убранство. Узкая деревянная кровать так и осталась застеленной, ведь беловолосый просто упал на одеяло, не утруждая себя в дополнительных манипуляциях, обречённо массируя веки, а затем и переносицу. — «Вот это я, конечно, попал.» —       Благодаря отсутствию ткани на верхней части туловища, в слабом свете лунного шара на впалом животе, боках и руках виднелись бледные, хаотичные шрамы по типу «трещин», оставленные во время битв, где само тело охотника за головами превращалось в свой тип логии, попадая под удары воли вооружения.       Молодой мужчина тяжело вздыхает через нос, возвращая руки на живот, сцепив их в замок.       Долгий зевок.       Перевернувшись на правый бок, в сторону иллюминатора, блондин уткнулся лицом в подушку с запахом морской соли и ощущением спокойствия.

***

Много лет назад.

Зимний остров Гранд Лайн — Шестнадцатый Тауэр.

      Круглогодичный зимний остров.

Генма был очень больным ребенком.

      Женщина с завязанными в высокий маленький пучок темно-зелеными волосами медленно мыла в резиновых перчатках посуду, смотря на нее пустым, отстраненным взглядом черных глаз. По возрасту она примерно средних лет, низкая, лишь слегка полноватая, правда, миловидная, особенно с фартучком с белыми котиками поверх повседневной одежды, как сейчас.       Тетушка Нори-сан, как звали ее все местные жители острова, лишь недавно вернулась домой, спустя более двадцати лет работы в другом месте, привезя с собой беловолосого младенца со странным именем Генма. — Обаа-чан! — раздался откуда-то со стороны лестницы на второй этаж хриплый, но звонкий детский голос. Если смотреть со стороны высоты стола, то в сторону кухни сейчас надвигалась белая копна непослушных, торчащих во все стороны волос. — Ох, — Нори-сан раздраженно вздохнула, поворачиваясь. — Ну какая я тебе Обаа-чан, Генма? — Ее взгляд зацепился за то, как сильно ребенок натягивает на хрупкие детские плечики свое серое одеяло. — Мне даже еще сорока пяти нет! — При ярком дневном свете хорошо заметны бледные синяки под глазами мальчишки, нездоровый цвет кожи и тощее тело, не свойственное его годам.       Как оказалось, где-то на третьем году жизни Генмы, сухой, холодный климат зимнего острова никак не подходит ребенку, чьи предки поколениями жили в более благоприятном для всех живых существ климате. В результате нынешних условий жизни мальчишка, скорее всего из-за низкого иммунитета, получил воспаление легких и странную, как сказали врачи, «аллергию на холод». — Ну не знаю, — пожимает он плечами. — Выглядишь определенно на бабулю. — Заявил мальчишка, быстро разворачиваясь на пятках и убегая в направлении деревянной лестницы второго этажа. Колышущееся за ним одеяло выглядит в точности как супергеройский плащ. — Вот же мелкий паршивец! — смеясь, кричит Нори-сан. — У него, оказывается, есть силы бегать! — Она быстро кидает губку с перчатками в раковину, берясь за сухое цветастое полотенце, чтобы вытереть руки. — Иди-ка сюда, Генма! —       По лестнице раздался судорожный топот ног, и возмущенные возгласы.       Отражающийся от ровной поверхности снега свет, проникающий через окно, ласково игрался с подвешенным над лестницей ловцом солнца. Яркая, поделенная на белую и желтую половинки стеклянная звездочка отбрасывала цветастые солнечные зайчики разной яркости и форм, заполняя ими пространство, выделяя медленно кружащиеся в воздухе пылинки.       В это время дверь на втором этаже, находившаяся ближе всего к ступенькам, приоткрылась: показавшиеся темно-зеленая густая шевелюра, завязанная в высокий короткий хвостик, большие, глубокие темные глаза и миловидное детское лицо осветил свет коридорных окон, из-за чего мальчишка зажмурил левый глаз, недовольно скривившись. — Нори-сан, вы же так его загоняете… — Озвучил ребенок тихим голосом. — А если он еще в обморок свалится?! — Уже прикрикнул мальчишка, привлекая к себе внимание своей тетушки и названного младшего брата. — Ну Нори-сан! — — Когда это я, по-твоему, падал в обморок?! —       Жили тетушка Нори-сан, Генма и ее драгоценный племянник, сын старшей сестры, на одном из выступов заснеженной горы в большом двухэтажном доме, огороженном высоким деревянным забором. Собственное жилище женщина смогла себе позволить лишь после многолетней кропотливой работы у достаточно высокопоставленных людей. — Вот ты где, Сузу-чан! — загадочно произнесла зеленоволосая, подхватывая под живот сначала возмущенного блондина, вцепившегося с испугу в ее пальцы, а затем и племянника, благополучно разворачиваясь и спускаясь с ними обратно на первый этаж дома, для завтрака. Нельзя было даже сказать, что с ношей в виде двух детей — десятилетнего и двенадцатилетнего — ей было хотя бы немного тяжело. Она порхала на ступеньках, точно молодая, полная жизни прима-балерина большого театра. — Нори-сан, я же даже кровать не заправил! — хрипит из-за неудобного положения ребенок, пытаясь как-то балансировать в этом положении, но в итоге сдался и, насупившись, недовольно скрестил руки. — А Сузу-чан зануда, зануда! — смеется Генма, тыча в зеленоволосого мальчишку пальцем. — Эй! Сам ты зануда, дурак! — возмутился тот, резко встрепенувшись. — А ну не ругаться! — громко выкрикнула женщина, наконец спускаясь на первый этаж. То, что где-то что-то воняло горелым, ее смутило не сразу. Секунд лишь через тридцать. — О нет, моя шарлоточка! — Воскликнула в ужасе зеленоволосая, подбегая к дымящейся духовке, заранее отпустив детей на теплый пол.       Шарлотка Нори-сан была самой вкусной в Шестнадцатом Тауэре. — Фу-фух, кажется, удалось спасти, ха-ха-ха! — женщина улыбнулась, доставая из печи пирог. — Сузу, Генма, идите, посмотрите, какая она румяная! —       Она всегда улыбалась искренне, смотря прямо в лицо и хихикая, если удавалось смутить собеседника. Это была ее обычная манера поведения — самая глупая и одновременно такая очаровательная. Но не всегда, как хотелось бы. И Генма это ненавидел.       Мальчишки часто замечали, как поздними вечерами за кухонным столом в свете свечи их тетушка читает странные письма, оформленные каллиграфическим почерком, с самым печальным, как они бы могли сказать, выражением лица в мире. Эти несчастные бумажки всегда приходили в красивых золотых конвертах, поблескивающими точно ловцы солнца в дневном свете, с непонятной, искривленной печатью в центре. Присылали их почтой, может быть, раз в полгода, и после каждого Нори-сан уходила в себя, становясь будто не собой.       Генма уже ненавидел отправителя этих писем. — Знаешь, Генма, — как-то сказала тетушка после очередного такого вечера, включая в его комнате электрический обогреватель. К сожалению, Нори-сан всегда сжигала эти бумажки прямо с конвертом, из-за чего никто не мог в тайне прочесть содержимое и узнать причину ее грусти. — А ты действительно очень похож на свою маму. — Ласково прошептала женщина, улыбнувшись Генме так нежно, что у ребенка перехватило дыхание. Она всегда, всегда смотрела на него так. С какой-то неописуемой нежностью в глазах и безграничной родительской любовью, из-за чего мальчишка неумолимо краснел, отворачивался и неразборчиво что-то бурчал. Кажется, что-то про «мужественность».       Ему никогда не были интересны его родители, даже то, кто они, как он здесь оказался и зачем. Действительно, зачем, если у него уже есть Нори-сан и Сузука?       Правда, в одиннадцать лет, когда Генма стал чуточку лучше понимать этот мир, он бы с радостью сказал своим предкам отдельное спасибо за унаследованное здоровье.       Еще бы, блондин напрочь игнорировал свое состояние, никогда не жалуясь на очевидные с виду вещи, угрожающие его жизни, к примеру, надрывистый кашель, обширные покраснения после контакта со снегом, чрезмерную слабость, странную отдышку на вдохе и выдохе или невозможность дышать. Он всегда был слишком тихим, послушным, но вредным и упрямым ребенком. — Вот так вот. — тихо проговорил Сузу, концентрируя всё своё внимание на завязывании цветастого шарфа на шее Генмы по типу удавки в коридоре прихожей. — Почти… — Старший мальчишка был на полторы головы выше своего названного младшего брата, поэтому с легкостью наматывал шерстяную ткань, не перешагивая с места на место.       Где-то над входом второго этажа, перед лестницей, ловец солнца приветливо блеснул спускающейся вниз Нори-сан. — Знаешь ли, надевать шарф я еще не разучился. — огрызнулся блондин, терпеливо ожидая, когда старший закончит завязывать очередной морской узел чрезмерно длинного шарфа. Правда, Генма этому не препятствовал, как-то смирившись со своей участью «новогодней елки».       Заглянувшая через плечо племянника зеленоволосая женщина от вида этой картины довольно улыбнулась, подмигивая, обращаясь к старшему: — У тебя постоянно выходят какие-то узлы, Сузу. — Смеется, натягивая на головы детей вязанные шапки. — В моряки собрался? — — Ага, конечно. — буркнул он, наконец-то убирая руки от пятикратно завязанного шарфа, что по размеру был больше головы блондина. — Сразу после Генмы и пойду. — — Размечтался. — бурчит младший в ткань, недовольно зыркая светло-серыми глазами на Сузу. В ответ ему фыркнули буквально в лицо.       Кое-как развернувшись на девяносто градусов из-за нескольких слоев одежды, практически выбегая на заснеженную улицу, блондин наконец вдохнул полной грудью морозный воздух круглогодично зимнего острова, лишь чутка покашляв из-за контраста температур улицы и дома. Там, в помещении, он чуть не изжарился. — Генма, все хорошо? — крикнула Нори-сан из дома, приоткрывая увесистую дверь, чтобы видеть ребенка. Упавшие с крыши мокрые сугробы с характерным звуком приземлились прямо около двери. — Да! — мальчишка быстро развернулся, показывая большой палец в плотных перчатках. Если бы не шарф, семья могла бы видеть, с какой радостной улыбкой он сейчас стоит, наслаждаясь возможностью выйти наконец из дома.       Когда у Генмы случалась стойкая ремиссия заболевания, всё семейство Нори-сан навещало в центре города её младшую сестру — Маменори-сан, главенствующую самой большой чайной »Гé-Рихт». Сузука, кстати, был сыном старшей сестры, живущей сейчас на другом острове. — Давайте быстрее! — возбужденно крикнул блондин, пытаясь убрать мешающиеся белые пряди с лица, заправляя их кое-как под шапку. — А то опоздаем! — Генма вернулся к низенькому порожку, наблюдая, как остальные выходят, захлопывая за собой увесистую дверь. — Так идем, идем. — раздраженно буркнул старший, аккуратно выводя под руку Нори-сан, внимательно следя, чтобы та не поскользнулась на деревянной поверхности. — И незачем так кричать!.. — — Бе-бе-бе-ее-е… — в ответ, под звон ключей и щелчок замочной скважины, темноволосому мальчишке крутили различные рожицы, заодно показывая высунутый розовый язык. — Да будет вам, мальчики, ха-ха-а! —       Редкие снежинки падали с белого-белого неба, собираясь в сугробы на черных каменных плитах, ступеньками проложенными для более безопасного спуска с возвышенности. Генма уже оживленно скакал по расчищенной дороге, с удовольствием ловя ртом падающий снег, оттягивая мешающийся цветастый шарф. Сузука же неторопливо катал в ладонях снежки, лениво опираясь о деревянные перила, пытаясь попасть с возвышенности в одну из верхушек елей, расположенных у подножия горы.       Спуск с одной из шестнадцати возвышенностей Тауэра обещал быть интересным.       Жилой, вечно белый город Шестнадцатого Тауэра находится у подножия горы с безветренной стороны острова. Здесь редко выпадал снег, но когда это происходило, сугробы могли достигать метровой высоты. Они часто превращались в излюбленные местными детьми горки для катания на санках, а укрывшиеся белым, холодным одеянием большие кукольные домики с гирляндами, флажочками в окружении сине-зеленых елей и впитавшейся в снег разноцветной краски для рисования создавали воистину сказочную атмосферу, придавая особого уюта городу.       А вот если пройти сквозь множественные ледяные пещеры внутри горы с шестнадцатью заснеженными, острыми и тупыми, большими и маленькими, кривыми и полуразрушенными верхушками, то можно попасть в совершенно другой мир. Суровый и хладнокровный, он не терпел слабаков и иноземцев, предпочитая убивать их аномальным холодом и сверхсильными метелями в первые же часы прибывания.       Другая сторона Шестнадцатого Тауэра — это всего лишь родной дом местных бандитов.       Они — своеобразная, но надежная защита острова.       Та, что не позволяет проникнуть пиратам и другим неблагоприятным представителям, но сама же подвергает остров опасности, получая от других оружие, порох и боеприпасы, храня и получая деньги за буквально нахождение проклятых ящиков в самом неприглядном месте Нового Мира — внутри ледяной горы.       Местные жители же с охотой позволяют им здесь находиться, не предпринимая каких-либо действий для прекращения этой деятельности, прекрасно понимая выгоду от этого вида паразитизма.       А вот официальное правительство еще сотни лет назад предало контроль острова верхушке этого мира, самым ужасным и бесчувственным, единственным нелюдям этой истории — Небесным Драконам — Тенрьюбито. Поэтому, этот заснеженный участок земли представляет собой одну из самых обычных и ничем не примечательных территорий, подобно сотням других, находящихся под контролем Мирового правительства.       Экономика острова держится в стабильном состоянии многие столетия лишь благодаря источнику пресной, мягкой питьевой воды внутри горы — зеркального озера, как называют его местные, на границе территорий центрального города и обратной стороны мира бандитов. А туда дальше, по предгорью Шестнадцатого Тауэра, располагается чаща голубых елей, под которыми охотно растут исключительно зимние, редкие целебные растения. И так уж вышло, что торгует остров именно высушенными травами, которые можно правильно заварить лишь с использованием озерной зеркальной воды. А младшая сестра Нори-сан, Маменори-сан, в свое время стала владелицей самой большой и влиятельной чайной острова, имея власть чуть ли не над всем кварталом центральной территории города.

. . .

— Хей, смотрите, это тот самый бесцветный уродец! —       Снег медленно кружился над центральной площадью, оседая на массивных крышах, цветастых заборах и людных, затоптанных дорогах, украшенных разноцветными, мигающими радугой гирляндами. В воздухе витал запах ели, корицы и апельсина, предвещающий наступление самого светлого и прекрасного праздника — Нового года. — Неужели решил наконец-то сползти со своего этого обрыва? —       Пока Нори-сан радостно общалась со своей близкой знакомой у прилавка с новогодними сладостями, ассортимент которого состоял в большей части из бело-красных крючков, Генма с Сузукой стояли около украшенного магазина игрушек, рассматривая подвешенные за окном стеклянные кристаллики, красиво отражающие цвета гирлянды, проходящей между искусственными веточками остролиста. — Говорят, если его голого положить на снег, то прохожий сто пудов случайно наступит! — всё продолжал неприлично громко «шептать» дерзкий мальчишеский голос на ухо одному из своих приятелей, стоя неприлично близко к объекту обсуждения. — Белый же, ха-ха-ха-аа-а! — — Да нет, нет, он же просто покраснеет как рак! От холода! Ха-ха-а! —       Сузука, кидая в сторону местных детей презренно-уничтожительный взор черных глаз, посильнее стискивает зубы, глуша собственное рычание и сжимая кулаки, молча надеется, что Нори-сан сейчас занята и не слышит подобного. Спустя еще несколько проигнорированных взглядов и произнесенных в сторону младшего фраз, зеленоволосый решительно делает первый шаг к нахалам, но вовремя замечает кое-что странное. Генма, что до этого даже не отводил взора от застеклённой витрины, странно поднимает на уровень лица руку, запрокидывая развернутую голову вбок и высунув в оскале язык, выставил на показ поднятый средний палец. — ЧТ.! —       Неизвестно, как именно он смотрел на наглых детей, но стоило тем увидеть малолетнего мальчишку с подобным выражением лица, их охватил невообразимый шок, заставивший выпрямиться со страху по струнке. — ИК!.. —       Сузука, стоя за спиной беловолосого, в легком недоумении наблюдал, как шайка стремительно сбегает в узенький переулок, оставляя на снегу глубокие следы обуви. — Как ты… — Он перевел свой изумленный взгляд на гордо задравшего подбородок Генму. — Их. — Затем многозначно кашлянул. — Как?! — Подчеркивая собственные эмоции, мальчишка вскинул руками вверх. — Да у меня это в крови, Сузу. — блондин, расположив руки на бока поверх многослойной куртки, довольно хмыкает, жмурясь, точно сытый кот. — Пугать людей одним взглядом. Вот-а! — По одному лишь виду заметно, насколько он был доволен собой. — Брехай больше. Они были младше тебя года так на четыре. — лицо Сузу не выражало каких-либо эмоций. — Нашелся тут пугальщик. —       Лицо младшего в этот момент точно перекосило, а он сам, намертво вцепившись короткими пальцами в рукав куртки зеленоволосого, угрожающе воскликнул: — А ну возьми свои слова обратно, капуста ты зелёная! — — Ты!.. —

— Дети мои. —

      Сверху раздался ласковый голос уже подошедшей к ним от прилавка с леденцами тетушки. Повесив на плечо увесистую салатовую тканевую сумку, женщина снисходительно смотрела на сцепившихся вместе братьев. — У вас тут всё хорошо? — Она уже спокойно и как-то машинально-нежно положила ладони на детские плечи, как бы разъединяя возмущённых мальчишек друг от друга. — Да, Нори-сан. — невозмутимо ответил выпрямившийся в спине Сузу, кидая в сторону младшего брата настороженный взгляд. — У нас тут все хорошо. — — Обаа-чан, а что ты там купила? — проигнорировав невербальное предупреждение, блондин, став на носочки, схватился за лямку тканевой сумки, пытаясь посмотреть внутрь. — Не будь таким наглым, Генма! — в возмущении прокричал Сузука, хватая младшего за шарф и оттягивая назад одним единственным рывком.       С многозначительным вздохом Нори-сан сначала поправила свою тканевую сумку, заправила выбившийся локон обратно за ухо, помахала знакомому продавцу за стеклом витрины, напротив которой они находились, и, наконец, взяв обоих детей за руки под звук маленьких новогодних колокольчиков, подвешенных на маркизах магазинов, направилась вдоль главной улицы города. — Всё, идёмте, идёмте, тут близко. —       Все дома в округе украшены пышными веточками остролиста с золотыми колокольчиками, издающими чистый звон при любом дуновении зимнего ветерка. За стеклами домов горят теплым светом восковые свечи, отбрасывая тени на морозную улицу.       Ведя детей дальше по центру праздничного шумного города, тётушка наконец завернула за очередной переулок, выходя на самый большой и внушительный квартал Шестнадцатого Тауэра «Вино Вифлеемской звезды». Новоприбывшим открылся вид на длинную прямую улицу, выстроенную по традиционному стилю с изогнутыми крышами, выкрашенными в выдержанный красный цвет стенами домов и несколькими декорированными вставками. В конце квартала величественно возвышалось высокое, засыпанное снегом здание цвета морской волны с табличкой-надписью, написанной на другом языке. Нори-сан называла это заведение «Гé-Рихт».

Достаточно странное название для чайного дома.

      Вдоль улицы, около торговых лавок, расположились несколько деревянных бочек: с вином, луком, засоленной рыбой, мясом или маринованным тофу. Тут кругом ходят люди в длинных утепленных кимоно, поверх которых накинуты благородно синие, белые или черные узорчатые плащи. В длинных струящихся волосах женщин, что уложены в элегантные причёски, сверкают великолепные украшения, напоминающие зимние, покрытые кристаллами, как снег, цветы. Все эти люди сейчас выпивают горячее вино со специями прямо на морозной улице, закусывая продаваемыми засушенным и вяленым мясом, жареной рыбой шиояки на палочках или маринованным тофу. — Я такую хорошую своей жене шубу купил! — прокричал мужчина с длинными густыми черными волосами, связанными в высокий хвост. — И из кого? — спросил его собеседник, жуя сушеное мясо оленины из миски с секциями. Сидели они прямо напротив торговой точки, за столиком, кутаясь в белые меховые шубы с несколькими цепочками и всякими эмблемными подвесками. — Конечно же, лис. Под стать душеньке и её рыжим волосам. — красивый мужчина еще раз отпил горячего вина, ставя чарку на специальную стойку около себя. Из красочной посуды так и шёл пар с насыщенным виноградным запахом. — Да чего таить, вы оба друг друга стоите! — — Ха-ха-хаа-а! —       У заснеженного, выложенного будто малахитовой плиткой порога большого здания их встретила женщина с бледно-зелеными волосами с пробивающейся сединой, укутанная в белое пальто с серебряными цепочками. На ухоженные волосы с выраженной аккуратной челкой оседали снежинки, придавая вид снежной королевы этой строгой, но явно недовольной даме. Она определенно радостно осмотрела Нори-сан с Сузукой, но как-то сдержанно, с неприязнью задержала свой взгляд на Генме, тихо фыркнув под нос. — Рада вас видеть, сестра, племянник. — женщина, коротко поклонившись, тут же развернулась, быстрым шагом направляясь обратно внутрь здания, не став ждать никого из присутствующих.       Троица, переглянувшись, поднялась по покрытым снегом ступенькам, открывая увесистые деревянные двери в чайный дом «Гé-Рихт».       Сначала внутри царил полумрак, и только благодаря Маменори-сан, сестре тетушки, они смогли через пару коридоров выйти в просторный и светлый гардероб с множеством металлических вешалок. — Маме-чан, как ты себя чувствуешь? — сразу же спросила тетушка, снимая с себя вязанный шарф, попутно расстёгивая пуговицы. — Как Гé-Рихт? Происшествия были? —       В ответ женщина лишь улыбнулась, не став стягивать с себя тёплый белый плащ, охотно начав разговор со своей сестрой. — «Надо же, действительно друг друга стоят…» — Генма хитро прищурил один глаз, наблюдая, как радостно и неосознанно они начинают перескакивать с темы на тему, обсуждая все последние новости Шестнадцатого Тауэра, включая происшествия на территории бандитов. Правда, откуда они об этом знают — непонятно.       Снимая свою утеплённую куртку, вешая аккуратно на крючок, Генма вовремя заметил ярко-красные следы в виде полос на собственной коже, прямо в стыке конца рукава и начала перчаток. — «Вот что болело…» — пронеслось в его голове, пока щека в недовольстве дёрнулась. Раздражённо вздохнув, Генма незаметно скрыл красные пятна под тканью жёлтого свитера, посильнее натягивая рукава вниз. Он бы не хотел, чтобы все стали сейчас суетиться в поисках мазей или примочек, чтобы уменьшить его раздражение из-за холода. — Всё хорошо? — Сузу подошел к младшему брату, проследив взглядом за уходящими в следующее помещение сестер-тетушек. — Да, пошли. —       Они вышли через соседние двери в следующее помещение с ровно расставленными низкими столиками, за которыми можно сидеть только на специальных подушках. На темном потолке красивым почерком выгравировано «lUX» с дополнительными узорами волн, музыкальными нотами и чем-то еще. Стены здесь выкрашены в красивый светло-изумрудный цвет под стать черной мебели с зеленой посудой в виде маленьких чашек для чая.       Группа спокойно проследовала через зал, направляясь к узкой лестнице, что вела на второй этаж ВИП-зоны, расположенной справа. Пока они шли, Нори-сан с Маменори-сан всё также общались, обмениваясь улыбками, и даже иногда что-то шептали друг другу, предназначенное явно не для детских ушей. — Скажи, почему ты все также к нему относишься, Маме-чан? — в какой-то момент разговора лицо зеленоволосой тетушки стало обеспокоенным. — Ты прекрасно знаешь ответ, сестра. — выражение лица укутанной в белый плащ женщины изменилось. Стало искаженным, злым, враждебным. — Поверить не могу, что ты воспитываешь отродье этих… этих.! — — Маменори! — женщина моментально остановилась на середине лестницы, впившись взглядом в глаза родного человека. — Ты знаешь, что она сделала для меня. Воспитывать ее сына — меньшее, что я могу! — — Оставляя эту живую бомбу замедленного действия в своем доме, ты буквально подвергаешь себя опасности. Неизвестно, что они сделают, когда правда вскроется, Нори! — Маменори также развернулась к сестре корпусом, прищурившись. — А она когда-нибудь вскроется, сестра. —       Зеленоволосая тетушка застыла, потупив взгляд в пол через несколько секунд тишины. — Да, ты права. — Она кивнула, будто самой себе. — Мне нужно что-то придумать на тот случай, если это что-то пойдет не так. — Выражение лица ее стало озадаченным, но раздражение в голосе исчезло, уступив место некой заинтересованности. Она вновь посмотрела на сестру. — Да, Маме-чан! — — У меня есть ощущение, что мы поняли друг друга неправильно… —       Сузука с Генмой, что давно стояли на втором этаже напротив картин с изображением десертов, фруктов и чая, одновременно вздохнули. — Интересно, о чем можно так долго разговаривать? — — О чем вообще могут разговаривать женщины? — — О чае? — — О чае. —       Когда компания прошла чуть дальше по коридору с расписными картинами в нежно-розовых рамках и белоснежным длинными ковриком, заходя в комнату с красивой вырезанной дверью, им в лицо ударил острый запах горьких трав, специй и древесины.       Внутри темного помещения стоял единственный низкий, поцарапанный со всех сторон столик под причудливым наклоном, а на полочках, имеющихся на всех стенках в несколько рядов, расставлены различные травы, ступки, пинцеты, размеренные деревянные ложки, миски и склянки. — Итак, Сузука, начнем. — Проговорила Маменори-сан своему первому ученику.

По образованию она, вообще-то, фармацевт.

. . .

У другой стороны Шестнадцатого Тауэра есть король.

      Когда Генме наступило двенадцать, замок двери дома взорвали.

Веселый, сумасшедший, безумный король.

— Сузука! — вцепившись до побеления пальцев в накинутое на плечи излюбленное одеяло, Генма смотрел на старшего названного брата безумными глазами. — …что там? — Голос не дал ему спросить громче шепота, ведь страх буквально осел на языке, сковывая сознание. В тишине комнаты, когда там, на первом этаже, раздался треск упавшего на пол стекла, кажется, того самого ловца солнца со звездами, Генма четко ощутил, как в висках загудело, что-то внутри оборвалось, а горло больно сжалось, заставив прокричать. — ЧТО ТАМ, СУЗУКА?! —

Горан.

Король этих шестнадцати гор.

Жестокий король.

Безумный король.

      А Сузука даже не смотрел на него. Он сейчас смотрит на странный, узорчатый фрукт в его руке — отданный тетушкой.       Красивый. Самое красивое, что он когда-либо видел.       Кажется, половицы первого этажа ломают ломом, вырывая гвозди, проверяя подвал.       Он очень похож на гранат.       Мужские гневные крики заглушаются грохотом выбитых окон.       Правда, стеклянный, забавный такой, с завитушкой на хвостике.       Тяжелые шаги издают неприятный, скрипучий звук ступенек лестницы, оповещая о скором прибытии смерти.       Такой интересно-прозрачный, что зерна пропускают свет, отбрасывая его радужными, красивыми бликами на лакированный пол.       Они уже тут. Прямо за тобой. Открывают дверь.       Как звезды ловца. — А он тебе подходит. — грустно улыбается Сузука, перевода наконец взгляд на до смерти испуганного Генму.

— Я ИХ НАШЕЛ! -

— «Говорят, он с Роджером на одной ноге.» — шепчут женщины, боясь.

— «Говорят, он хочет стать одним из йонко!» — шепчут мужчины, трясясь.

      Генма ничего не понял.       Он не понял, как четырнадцатилетний Сузука успел увернуться прямо из-под руки огромного мужчины, хватая своего родного младшего брата и направляясь прямо к окну. Честно, все перед глазами шло кругом. Ему стало плохо.       Он не понял, насколько быстро тот успел что-то затолкнуть ему в рот, смыкая до боли челюсть, загрызая ужасно платную кожуру. Как сейчас помнит, вкус был ужасный.       Он не понял, как этот вечно заносчивый парень успел открыть окно одновременно со взрывом дома.

Горан, Горан, Горан.

Безумный взгляд у него под коричневой кепи.

У Горана, демона-Горана. Шестнадцати гор.

      И Генма рассыпался.       На острых камнях под одной из гор Шестнадцатого Тауэра. Под горой своего дома.       Он ощущал абсолютно всю боль, если бы упал реальным телом из плоти и крови прямо на острые камни и плотный, режущий мясо лед.       А ледяной снег вечной метели обратной стороны Тауэра уже через несколько минут заботливо засыпал осколки его тела игольчатым покровом.       И Генма действительно ощущал тот самый смертоносный холод, губящий на вершине неопытных воинов, что сжимал его душу до самой глубины, вырезая все его нутро до основания.       Что было самое страшное, он понимал, что буквально раскромсало на кусочки…

      …не только его.

— «Говорят, если его голого положить на снег, то прохожий сто пудов случайно наступит.» —

— «Белый же, ха-ха-ха-аа-а!» —