Надеюсь, это поможет

Бросив матрас на пол, Дайске шумно выдохнул и утёр несуществующую капельку пота со лба. Попытался счистить с уголка спасательную пену, которая заполнила всю его каюту. Когда он спросил у Джимми, может ли он ночевать в кают-компании, тот хмуро думал минуты две, а затем, махнув рукой, разрешил — с условием, что Дайске не будет никому мешать. Аня смотрела на матрас с глухой тоской, в которой, как в грязно-жёлтой пене, гасли все прочие чувства. Она устала от бессонницы. Свонси уже будил её сегодня, когда она случайно отключилась прямо за общим столом — Аня вздрогнула, приняв его за Джимми. Заглянув в её глаза — испуг растворялся в усталости, — Свонси проворчал: «Ладно, не буду мешать», — и отошёл. Больше за эти сутки Аня его не видела — он пропадал в технических помещениях, выяснял, как сильно повреждён «Тулпар», и прогонял любого, кто мешался у него под ногами, даже капитана. Капитан, сложив руки, наблюдал за тем, как Дайске двигает статую Полли, чтобы освободить себе место в углу. Аня повторила про себя фразу четыре раза, прежде чем осторожно попросить: — Джимми… можно мне тоже перебраться сюда? Джимми недовольно поджал губы и задумался. Затем сухо ответил: — Твоя каюта в порядке. Не вижу в этом смысла. И правда. На дверях личных комнат нет замков. Каюта Ани — такой же проходной двор, как и кают-компания. И спать придётся на полу, а не на кровати. На полу спать плохо. На кровати спать почти невозможно. — Хорошо… — Вообще было бы здорово, — вдруг вмешался Дайске. Он уже приткнул матрас к стене и, выпрямившись, оглядывал своё новое место ночлега. Статуя Полли, которую ему пришлось потеснить, была повёрнута к экипажу задом с встопорщенным пластиковым хвостом. Джимми нахмурился ещё сильнее, и Дайске замахал руками: — Да не боюсь я спать один! И свет на ночь выключаю, Свонси врёт, это не из-за меня тогда накрутило счётчик больше нормы! Просто ну типа… стрёмно как-то… и лампы вырубило… Да и лошадь эта… — запустив пятерню в растрёпанные вихры, он покосился на Полли, которая в красноватом аварийном освещении смотрелась жутковато даже со спины. — Привыкнешь, — отрезал Джимми. Незаметно от всех Аня сжала под столом руки в кулаки — ногти, которые она хотела остричь ещё до того, как их корабль налетел на астероид, больно впились в ладони. Дайске хотя бы один раз возразил. А она сразу сдалась. С шорохом открылась дверь. — Кранты вентиляции, — вынес свой вердикт Свонси, оттирая грязные руки не менее грязной тряпкой. — Не всей, но половине точно. Общие помещения ещё ничего, у них отдельный контур, но в каютах снесло начисто. У нас с тобой, — он ткнул пальцем в Джимми, — ещё кое-как пашут. Остальным придётся или здесь куковать, или спать в медотсеке. На секунду Аня задумалась над тем, что это неплохой вариант. Всё-таки медотсек закрывался на замок. Однако её в дрожь бросало от одной мысли о том, чтобы всю ночь лежать рядом с… тем, что осталось от Кёрли. Слушать его сиплое дыхание и невыносимое мычание, когда обезболивающие отпускали. Она могла брать себя в руки на то время, когда перевязывала его и давала таблетки — пока что могла. Целая ночь — это слишком долго. — Тогда… всё-таки можно, капитан? — нерешительно повторила она, обращаясь к Джимми. Тот, вздохнув, махнул рукой: — Ладно, что уж теперь поделать. Тащить матрас Ани в кают-компанию Свонси припряг всё того же Дайске: во-первых, «не надорвёшься», во-вторых, «у тебя уже есть опыт, пацан».

***

Корабельные часы вышли из строя вместе с основной системой освещения, однако Аня всё равно догадывалась, что уже давно «за полночь». Джимми и Свонси ушли в свои каюты. После таблеток Кёрли притих, и Аня с тяжёлым сердцем покинула медотсек — она пыталась делать, что могла, и этого всё равно было катастрофически недостаточно, чтобы помочь ему. Устало привалилась к закрывшейся двери. Нужно было всего лишь пройти коридор, чтобы добраться до матраса, упасть на него и… не уснуть. Она должна хотя бы попытаться. Полутёмный проход словно стал длиннее в несколько раз, и всё же Аня преодолела его, иногда замирая и оглядываясь, потому что ей казалось, что она слышит чьи-то шаги, но это было лишь эхо её собственных. Автоматические двери услужливо распахнулись, едва Аня приблизилась к ним — словно бы их и не было вообще, как и подавляющего большинства дверей на «Тулпаре». Дайске сидел на корточках рядом со своим матрасом, будто что-то искал под ним. От звука раскрывшихся створок он порывисто оглянулся и подскочил. На пол полетел серебристый пакетик. — А-а-а блинский… — он быстро подобрал его и попытался сунуть в карман, но так волновался, что провалил и эту — уже бесполезную — попытку замести следы. — Что это? — моргнула Аня. — Ой, да… ну, короче, подсластитель, — в аварийном освещении Дайске казался красным, как вываренный в собственном стыде рак. — Только не говори остальным, ладно? Старик мне такую выволочку устроит, он, блин, поштучный учёт всего барахла ведёт, лишь бы из зарплаты не вычли… А сейчас-то и плевать уже, правда? Когда за нами прилетят, кто будет смотреть, сколько чего у нас осталось? — он нерешительно замолк, а затем протянул пакетик Ане. — На, угощайся. Они куда лучше, чем обезвоженные хлопья. Обезвоженные хлопья на вкус как деревянная стружка. Подсластитель на вкус как тошнота. Подсластитель, который кладут в паёк «Пони Экспресс», такой насыщенный, что заглушает все прочие ингредиенты — и даже если бы у Ани был целый ящик ополаскивателя для рта, она не смогла бы отмыться от его въедливого вкуса где-то у корня языка. — Нет, спасибо. Мне не нравится сладкое… — Ладно, — пожав плечами, Дайске вскрыл пакетик и высыпал на язык немного розового порошка. Аня отошла к своему месту — она попросила, чтобы её матрас положили как можно дальше от входной двери, ведущей к жилому отсеку. Легла, не раздеваясь, и устало потёрла глаза. Было бы хорошо сходить в душ, но для этого придётся снова проходить мимо кают — совершенно одной. Так что это подождёт до утра, когда все будут слишком заняты, чтобы вспомнить об Ане. Как хорошо, что Джимми теперь постоянно занят. Правда, он стал чаще огрызаться из-за того, сколько ответственности на него свалилось, но это ничего. Слова больше не ранят, покуда это просто слова. Это не слова сплетаются в её мыслях тёмным комком немытых волос и заставляют каждую пару минут открывать глаза — чтобы убедиться, что в плохо освещённой кают-компании всё ещё нет никого, кроме неё, Дайске и статуи Полли, повёрнутой спиной к экипажу. — Что, тоже не спится? — свистящим шёпотом вдруг позвал её Дайске, когда Аня снова перевернулась с одного бока на другой. — Я… столько всего случилось… — обняв себя руками, тихо произнесла она. — Ага, — Дайске сел на матрасе. — Лютая жесть… Я тоже всё не мог уснуть. Поэтому полез за сладким, — признался он. — Мама твердила, что от сахара только зубы портятся, а бабушка всё равно совала мне конфеты, пока она не видела. Говорила, «для настроения». Вот я и решил… Наверное, как ответственная медсестра Аня должна была осудить его за такие рассуждения. Однако Аня не очень ответственная медсестра, у неё даже диплома об окончании курсов нет. — Надеюсь, это помогает. — Вроде бы, — Дайске улыбнулся. — Точно не хочешь? — Точно, — она со вздохом отвернулась к стене. Однако не продержалась так и минуты — по спине словно бы ползали отвратительные многоножки, хотелось прикрыть её, не подставлять пустому пространству огромной кают-компании. Хотелось видеть дверь, ведущую в коридор, и это отнимало последние силы, потому что глаза уже сами собой закрывались, но Аня не могла прекратить смотреть. — Знаешь что? — Дайске сцепил руки в замок, покачиваясь. — Если уж мы оба не можем заснуть — давай спать по очереди. Когда я был маленьким и плохо спал, мама приходила ко мне и сидела рядом, пока я не засыпал. Наверно, просто хотела убедиться, что я наконец угомонился, но знаешь… так и правда было спокойнее. Аня оторвала тяжёлую голову от подушки, чтобы удивлённо посмотреть на него. На языке вертелось «Я не твоя мама, Дайске»; усилием воли Аня проглотила эту горькую фразу. Тем более… если уж она и правда никак не может справиться с бессонницей, лучше бы использовать это с пользой. Лучше бы перестать быть бесполезной и помочь хоть кому-то, если себе помочь она не в состоянии. — …Давай. — Ладненько! Я буду сторожить первым. Аня моргнула, удивившись ещё раз. — Разве ты не хотел спать? — Да как уснёшь-то теперь… Права была мама, нельзя есть сладкое перед сном, — пробубнил он смущённо. Голова снова опустилась на матрас. Аня прикрыла глаза и сделала глубокий вдох. Разве не этого она боялась больше всего? Что, уснув одна, она проснётся и обнаружит, что свет в её комнате включен? И что она никак не может защититься, запереться, предотвратить или хотя бы предупредить это? Может ли она доверять Дайске? Она не раз проводила его психологическое тестирование. Дайске всегда с радостью рассказывал ей и про семью, и про детство, и про кошмары, которые иногда снились ему — в основном нечто среднее между клипами из старых хорроров и обычными снами-падениями. Из счастливого ребёнка Дайске вырос обыкновенным, не испорченным превратностями жизни малым. Ему нечего было делать на этом вшивом корабле посреди космоса. И тем не менее он застрял вместе с ними. Рассуждал, какие статьи в газетах напишут, когда — он всегда говорил «когда», а не «если», — их спасут. Ел подсластитель, чтобы отогнать мрачные, мешающие спать мысли, а потом всё равно не мог уснуть из-за передоза сахара, глупый. Дайске сможет предупредить. — Спасибо, — окончательно закрывая глаза, выдохнула она. — Надеюсь, это поможет, — повторил он за ней, и, даже не видя, Аня знала, что Дайске опять улыбается.

***

— Поговорить надо. Аня плелась за Свонси, словно печальный, привязанный на верёвочку пони — без лишнего энтузиазма, но не смея ослушаться. Они зашли в кабину пилотов — дверь за ними Свонси не закрыл, и Аня встала к ней поближе, немного расслабляясь. На хмуром лице механика, который впервые за последнюю неделю протрезвел, отпечатались тяжёлые думы — похоже, ими он и хотел поделиться с ней. — Я убрал пену в подсобке. Капсулам хана, но одна каким-то чудом до сих пор в порядке. Глаза Ани расширились. Она совсем забыла, что в той комнате, от которой Свонси всех так упорно прогонял, были криокапсулы, как раз предназначенные для таких чрезвычайных ситуаций. Однако если осталась всего одна… а их четверо… то есть, конечно, пятеро… — Сам я туда не лягу, со мной уже и так всё кончено, — продолжил Свонси, бросая предложения сухо и твёрдо — явно долго готовил эту краткую речь. — Хочу посадить туда Дайске. Ему я ещё не говорил. Потому что этот олух, конечно же, скажет, чтобы спасался кто-то из нас. Что думаешь ты? — А это… имеет значение? — Аня отвела взгляд. Если Свонси уже всё решил, какой смысл спрашивать её? Вряд ли этот разговор был чем-то большим, чем формальностью, чтобы поставить её в известность. — Имеет. Если ты не согласна — будете вдвоём тянуть жребий. Вдвоём. В отличие от участи Ани, судьбу капитанов Свонси уже предрешил. Она положила ладонь на живот. Ей никогда не везло, а если удача и улыбалась ей, то так, что потом хотелось никогда больше этой улыбки не видеть. Она думала, что удача улыбнулась ей, когда её зачислили в экипаж «Тулпара». Что, всего год помотавшись по космосу, она сможет на вырученные деньги записаться на настоящие врачебные курсы, а потом устроиться в клинику или хотя бы в компанию получше, чем «Пони Экспресс». Так что она была уверена, что вытянет счастливый жребий. Этого нельзя было допустить. — Я согласна. Пусть выживет Дайске. Пусть выживет тот, у кого было будущее, а не тот, чьё зачатие было началом их конца. — Точно? — строго уточнил Свонси. — Это не какая-то очередная бабская придурь? Подумай хорошенько, прежде чем такое говорить. — Нет. Я всё понимаю. Если уж всё так сложилось… Дверь с шорохом открылась, и Аня замолкла.