Фитилёк

***

      Из-за сквозняка — Родя опять проветривает библиотеку? — дверь, когда-то белая, но с годами обрётшая грязный серый цвет, ударяется о стену, и по помещению разлетается дребезжащий грохот — зазвенели матовые стеклянные вставки.       — Для кого табличку «Придерживайте дверь» повесил?! — звучит гневный возглас, а потом из-за стеллажа с книгами выглядывает Родион, при виде Лики растерявший весь воинственный настрой. — А, это ты, — миролюбиво произносит библиотекарь. — Проходи, Фитилёк. Чай хочешь? Юрка ухватил на рынке какой-то чёрный, в пакетиках. Дрянной, но другого у меня нет, так что будем пить его.       — Я кое-что покрепче принесла.       Девушка поднимает руку с бутылкой дорогого коньяка, и Родя одобрительно свистит. А Лика внутренне содрогается, вспомнив сытый взгляд Бориса, наблюдавшего за тем, как она отворачивает заплаканное лицо и одевается. Мужчина ни слова не сказал, когда она забрала алкоголь, нетвёрдой походкой уходя из квартиры. Теперь же, отгоняя эти мысли как навязчивых комаров, Лика помогает Родиону освободить место на столе. Они сдвигают стопки книг — аккуратно, чтобы не смешать уже зарегистрированные с теми, в которых библиотекарь ещё не поставил инвентаризационные номера. Взяв одну из них, самую верхнюю, девушка присаживается на подоконник и листает роман с провокационной обложкой, презрительно фыркнув из-за мечтательных мыслей героини, прочтённых на одной из страниц.       — Это кто-то читает?       Помахивая книгой в мягком переплёте, Лика смотрит на друга, уже организовавшего две чайные чашки вместо рюмок и баранки для закуси.       — За них драться готовы, — вздыхает Родя. — Низменная нынче романтика, Фитилёк. Теперь вместо «Любовь — это полное слияние умов, мыслей, душ, интересов, а не одних только тел» людям подавай… — парень забирает у Лики роман и открывает случайную страницу. — Ну, вот, к примеру: «Майкл выпрямился и ускорился, наслаждаясь видом распростёртой перед ним женщины», — Родион возвращает книгу на стопку других. — Никому сейчас не нужны красивые стихи, прогулки по душистым аллеям. Только разврат хотят, да чем откровеннее, тем больше восторга.       — Времена такие.       — Не времена. Люди, — возражает парень и, откупорив бутылку, плещет коньяк в чашки. Но протягивая одну Лике, спохватывается: — А повод-то какой?       — Без повода, просто за нас — молодых и красивых.       — Звучит как тост.       Лика и Родион, чокнувшись кружками из столового сервиза, выпивают и, морщась от обжигающего послевкусия, закусывают единственным угощением. Когда парень снова наполняет опустевшие чашки, Фитилёк отходит к открытому окну и закуривает крепкую сигарету из украденной у продюсера пачки. Она выдыхает сизый дымок, безучастно рассматривая заставленный хламом двор, пока за спиной Родя рассуждает о нравственном упадке общества.       — Меня Борис трахнул, — Лика перебивает его и сама замолкает, нервно затягиваясь.       — Как?       — Как-как. Раком поставил и выебал в своё удовольствие. Или тебе в подробностях рассказать?       В приступе раздражения Лика несколько раз прижимает сигарету к деревянной раме, потушив о неё окурок, и резко оборачивается к другу. Но когда видит его по-детски обиженное выражение лица, то вся злость мигом испаряется. Нельзя так с Родей. Он же к людям — с распахнутой душой и чистым сердцем… От собственной вспышки становится совестно, и Лика бормочет: «Извини».       — Я на нервах, — продолжает она. — Боря без презерватива был. Теперь боюсь, не подцепила ли чего. Он же в блядушник этот, в «Лебедь», как на работу ходит.       — Зачем только связалась с ним?       Родя залпом выпивает коньяк, со стуком опустив чашку на стол, и начинает проставлять библиотечный штамп на титульных листах книг, вписывая в них инвентаризационные номера. Напряжение, сквозящее в каждом движении библиотекаря, выдаёт его беспокойство и досаду. Родион же предупреждал, что ничем хорошим для Лики знакомство с ушлым Борисом не закончится, к Юре — в соседний кабинет — водил, надеясь вразумить подругу. Но та лишь попросила художника ни о чём не рассказывать брату и опять упорхнула к этому торчку.       — На сцену хотела.       — В итоге не поёшь, зато под Боренькой будешь ноги раздвигать.       На грубую фразу Лика не обижается, понимая, что Родя абсолютно прав.       Борис обещал популярность и большую сцену, говорил об этом очень красиво — и девушка не устояла. Она подписала контракт, предвкушая визиты в студию звукозаписи, концерты и толпы людей перед сценой, однако прошло уже несколько месяцев, а ничего из этого Лика до сих пор не увидела. Борис говорит, что бережёт её, мол, ни к чему такой талантливой артистке выступать где ни попадя. Только по несколько раз в месяц возит на корпоративы, чтобы выступила перед нужными людьми, как их называет продюсер. Там, исполняя перед выпивающими бандитами чужие песни, Лика проклинает день, когда решила связать себя с Борисом, и мысленно молит лишь об одном — пусть её сегодня не тронут.       А недавно девушка всё чаще начала спрашивать о записи собственных песен, показывала Борису написанные стихи и даже играла на старом пианино мелодии. Но продюсер только переводил тему, с каждым разом выглядя более и более раздражённым. Прежде говорил, что ради славы и денег необходимо чем-то жертвовать, и делал недвусмысленные намёки, обхаживая неприступную певичку.       Вчера его терпение лопнуло.       Когда Лика ответила на звонок домашнего телефона, услышала голос Бори — он уже выпил, а потому говорил медленно, иногда заплетающимся языком. Попросил приехать к нему, добавив: «Это срочно».       Ничего не предвещало беды. Борис обрадовал девушку, ведь на следующей неделе они, наконец, едут записывать её песню. Предложил выпить, аргументировав, что это необходимо отметить, и Лика решила не отказываться. Но когда Боря снюхал дорожку, девушка поняла свою ошибку: в помутившемся сознании тот выговаривал, какая она неблагодарная, а затем приказал раздеться. И пригрозил — если откажет, его люди встретятся с Виктором. Хмельно улыбаясь, спросил: «Нам ведь не нужно, чтобы он узнал, чем его сестрёнка занимается вместо заброшенной учёбы в институте?»       У Лики всё похолодело внутри: брат не знал ни о связи с продюсером, ни об отчислении. Угроза, что Витя узнает правду, оказалась пострашнее напоминания о неустойке, которую придётся заплатить, если Борис будет чем-то недоволен и разорвёт контракт. Девушка, побледнев от мыслей о гневе Виктора, вмиг потеряла желание к сопротивлению, а Боря ухмыльнулся, когда она потянулась к молнии на модных — им подаренных — джинсах.       — Ты вообще как? — вопрос Родиона вырывает из невесёлых воспоминаний.       И хоть в выражении его лица ничего не меняется, ведь он всё так же ставит штампы и номера, не поднимая взгляд от книг, Лика чувствует — её чудаковатый друг волнуется. Вернувшись к столу, она до золотой каёмки наполняет свою чашку алкоголем.       — Хреново, — девушка садится на табурет около Роди. — На меня будто помои вылили. Знаешь, такие вонючие, что запах не выветривается, сколько бы не пыталась отмыться. Вчера несколько часов в ванне просидела, даже вода остыла, а мне всё равно мерзко…       Фитилёк, взглянув на друга, чуть приподнимает кружку и выпивает её содержимое, торопясь перебить горечь сладкой баранкой.       — Если помощь нужна, я с мамой поговорю. Она врачей каких-то знает…       — Спасибо, Родь, — мягко перебивает Лика.       Будет неловко, если парень разовьёт тему до размышлений о прерывании беременности. Обсуждать с ним девушка готова многое — стеснение в ней умерло ещё в подростковом возрасте, однако аборт не входит в их «зелёный» список. А уж тем более не стоит впутывать Марину, эту взбалмошную женщину. Ещё грешным делом подумает, что ребёнок — чьё существование, на минуточку, под очень большим вопросом — от Родиона, и тогда все соседи станут свидетелями её театральных истерики и обморока.       …постепенно они опустошают бутылку.       Захмелевшая Лика уходит в небольшую коморку, где садится в большое старое кресло и, борясь с головокружением, расстёгивает крючки-замочки. Сбросив тяжёлую из-за массивных каблуков обувь, она полулёжа устраивается на продавленной мебели и укрывается Родиным пиджаком, который прихватила с собой из читального зала. Очень хочется спать, будто весь мир превратился в огромную колыбель. Веки тяжелеют, хвататься за уплывающее сознание не хватает сил, да и, если честно, нет никакого желания это делать. После бессонной ночи, когда по щекам то и дело катились непрошенные слёзы, Лика только рада погружению в спасительную дремоту.       Она даже не уверена, что тихий голос Родиона звучит в реальности, а не во сне. Но словно становится теплее, и лёгкость пиджака сменяет что-то потяжелее.       — Горемычная ты, Фитилёк.       Наверное, так и есть.