с его стороны

      Комнату заполняло тихое, надрывное дыхание.              Тилл прикусил нижнюю губу изнутри, упёршись в потолок невидящим взглядом. Он чувствовал дрожь, сотрясающую его в ответ на каждое прикосновение, — щёки жарко раскраснелись, а во рту скопилась густая слюна. Ноги согнуты в коленях и разведены, пальцы медленно растягивают стенки ануса, хлюпая смазкой. Стыдливо зарывшись лицом в подушку, он прикрыл глаза, и затрепетали серебристые ресницы: вторая рука обхватила эрегированный член, лаская головку большим пальцем, размазывая предсемя.              Где-то на периферии разгорячённого сознания Тилл всё ещё не мог отделаться от больной фантазии, будто его пальцы вовсе не его, а Ивана, с которым они едва ли больше часа назад снимались для сцен-воспоминаний шестого раунда. Он дрочил на своего коллегу-хубэ, искренне восхищавшимся им и внимавшим каждому его слову, как писанию божьему, и Тилл даже не знал, что из этого хуже всего.              Первое впечатление о нём было самым обычным.               До начала съёмок весь каст по обыкновению собрали вместе, чтобы обсудить сценарий, их персонажей, и понять в каком им направлении вообще нужно двигаться, особенно учитывая, что большую часть актёров составляли новички. Иван в тот день сидел рядом с Лукой и, казалось, одним своим существованием действовал последнему на нервы, просияв удивительно яркой улыбкой, явно утащенной из своего прошлого айдольского опыта, когда пришла его очередь представиться. Тилл тогда внутренне уже прикидывал, как много неудачных дублей ему придётся выдержать, ведь роль Ивана слишком сильно отличалась от его образа (не в обиду айдолам, но из них редко выходило что-то путное в кинематографе). Однако вскоре тот перевернул представление о себе на все сто восемьдесят градусов.              Стоило Ивану начать читать свои реплики, как взгляд его тяжелел, искрясь каким-то тёмным весельем, уголки губ едва приподнимались в стандартной вежливой улыбке, и весь он становился будто монохромным: чёрный казался насыщеннее, а белый — бледнее. И вот тогда-то у Тилла вдоль позвоночника пробежали мурашки. Каким образом этот парень не дебютировал сразу в качестве актёра?              Тилл не хотел (честно, не хотел), но каждый раз, когда Иван играл перед камерой или даже просто репетировал, его голова начисто пустела, и он мог только смотреть-смотреть-смотреть, пока его не подловит изрядно позабавленная Суа или не отвлечёт кто-то ещё.              — Осторожнее, ещё чуть-чуть и у тебя слюни изо рта потекут, — хмыкнула она во время съёмок третьего раунда, протягивая Тиллу стаканчик остывшего кофе, который ей уже не хотелось пить, — и тогда он точно поймёт, что его сонбэ, — с придыханием спародировала Суа, — обыкновенный извращенец.       — Скажи это себе, когда снова будешь пялиться на Мизи взглядом маньяка-убийцы, — он закатил глаза, принимая кофе без малейших колебаний.               Худшей частью этого проекта было то, что пусть Суа уже и отснялась, зато теперь работала над другим фильмом буквально на соседней площадке, что позволяло ей крутиться у них чуть ли не каждый день. Как будто кто-то сомневался ради кого она это делала.              — Не понимаю о чём ты, — невозмутимо ответила она.              Индустрия развлечений и впрямь была чрезвычайно тесной. С Суа они познакомились практически в прошлой жизни, в те времена, когда оба не были и вполовину настолько известны и перебивались любыми мало-мальски приличными ролями в онлайн-дорамах и дешёвеньких фильмах. Возможно, именно поэтому вне зависимости от того хотели они или нет, но между ними установились приятельские, прости господи, отношения.              Тилл шумно отхлебнул кофе: перед камерой Иван обхватил микрофон обеими руками, начиная петь. Он выглядел напоказ равнодушным, но голос его был подобен непроглядному морскому дну, и то в выражении глаз, то в изгибе бровей сквозило что-то невыразимо болезненное. От этого он пару раз запинался или невольно менял тональность. Пение, конечно, в любом случае наложат потом студийное, однако Тилл и сейчас мог сказать, какая версия ему больше по душе.              — Он просто хорошо играет, — отмахнулся Тилл от многозначительного взгляда Суа.       — Хм? Почему тогда, когда снималась я – ты залипал в телефоне в каком-то тёмном углу?       — Ну, поэтому я и сказал «хорошо».              Первый их непосредственный разговор был…              — Сонбэ, вы не могли бы порепетировать со мной? — Иван незаметно подсел рядом в гримёрке и склонился к коленям, чтобы установить зрительный контакт: на щеках трогательный румянец, глаза блестят в томительном ожидании, как у щеночка, вьющегося у ног.       — Попроси Суа, она гораздо лучше меня в обучении.       — Но я же буду играть с вами, а не с ней, — невинно моргнул тот.              Чёрт.              Таким образом Иван с его вьющимися без укладки стилиста волосами и бесконечными тёплыми худи-толстовками-свитерами («и как вам только не холодно, сонбэ?») прописался в тилловом номере отеля, неизменно ожидая под дверью каждый вечер, прижимая к груди пухлый, напичканный разноцветными закладками сценарий.              — На самом деле я хотел спросить кое-что, — начал он, устроившись на диване и задумчиво сведя брови. То был вечер накануне их съёмок первых совместных сцен. — Как вы думаете, почему Иван полюбил Тилла?              «Потому что идиот», — автоматически возникло в голове Тилла, но он же должен быть приличным коллегой всё-таки, поэтому сказал другое.              — Ответ зависит от того, с какой целью ты интересуешься. Хочешь ли ты просто узнать моё мнение или получить помощь с пониманием своего или моего персонажа, — он поджал под себя одну ногу, упёршись в неё локтём, чтобы опереться подбородком в ладонь.       — Мне интересно сравнить наши версии, — застенчиво улыбнулся Иван, — всё-таки мы же играем пару.       — Не пару.       — Ну, почти.       — Нет, — бесстрастно отбил Тилл.              Иван мягко улыбнулся, смотря каким-то снисходительным взглядом, и сердце Тилла невольно пропустило удар. Впервые из-за Ивана, а не его роли.              — В любом случае, — примирительно сказал тот, — что вы думаете?       — Я… — Тилл внутренне цыкнул на себя, заставляя успокоиться. — Мне кажется, что люди влюбляются в первую очередь в те качества человека, которые ценят, но при этом сами ими не обладают. Потому что только далёкое и недоступное может казаться особенным.       — О? Хотите сказать, если бы они сблизились, то Иван бы рано или поздно разочаровался?       — Не обязательно. Просто человек слишком сложен, чтобы всегда подходить под одно определение. Добрый или злой, общительный или молчаливый, весёлый или апатичный, – любое слово относительно и может быть актуально лишь в определённый момент времени. Поэтому образ, в который ты влюбляешься всегда может разрушиться, ведь никто не может ни знать всю личность человека в настоящем, ни предсказать её будущие трансформации. Вот почему, с какой-то стороны, лучше и не знать слишком много. Данте был влюблён в Беатриче всю жизнь, хотя они виделись всего пару раз, и я более склонен верить в такую любовь, чем в пятьдесят лет счастливого брака.       — Я даже не знаю, что это – романтичность или антиромантичность… — растерянно пробормотал Иван.       — Вот такая вот у меня скучная личность, — пожал плечами Тилл, лениво прикрывая глаза, — ни там и ни здесь.              Когда там уже время отбоя?              — Нет, напротив, — горячо возразил тот, — мне интересно.       — Моя личность?              Иван только улыбнулся. Тилл, не в пример хуже Луки, уже начинал раздражаться с его улыбчивости. И кто решил, будто бы бессмысленное движение губ может заменить ответ?!              — Но я думаю, — с лёгкостью и грацией бульдозера сменил тему Иван, — что Тилл был единственным, кто видел в Иване обычного ребёнка со своими странностями. Единственным, кто знал все его недостатки, но никогда не отталкивал по-настоящему, сколько бы они ни ссорились. Может быть, это и грустно, однако был ли в его жизни другой столь же честный и эмоциональный человек? И… — по-кошачьи ухмыльнулся он, — Тилл всегда полностью сконцентрирован на том, что вызывает его эмоции, поэтому каждый раз, когда Иван привлекал его внимание, то мог быть уверен: сейчас он думает только о нём. Разве это не мило?              Щёки Тилла сами собой нагрелись. Из-за того, что персонажей звали так же, как и и актёров временами становилось неловко. Как будто речь шла о нём самом.              — Так ты хочешь сказать, что у твоего героя гиперфиксация на внимании к себе?       — Кто знает.              — Может, ты тоже хочешь, — Иван, согнувшийся у тиллова бока в три погибели, лишь бы привалиться к плечу, как в детстве, взглянул на него исподлобья, указывая пальцем на собственный рот, — соприкоснуться губами друг с другом?               — Сонбэ?       — Да?       — Теперь ваша очередь, — доверительно прошептал Иван, продолжая держаться в опасной близости от его лица.       — Да, прости, — Тилл отвёл глаза без малейшего чувства вины. Это было его личным guilty pleasure. Как говорится, не можешь остановить – возглавь.              Отдельным пунктом для него стояла возможность наблюдать, как глаза Ивана медленно и неохотно светлеют от того тёмно-красного огня, который соответствовал его роли.              А ещё ему было откровенно лениво играть взрывную ярость Тилла — он уже мысленно засыпал под старые фанкамы Ивана, когда тот поскрёбся в его дверь, — но этого он никогда не расскажет.              — Но ты уже хорошо играешь, — Тилл мягко отодвинул его, надавив пальцами в центр лба, — достаточно репетиций.       — Но! — у Ивана хватило наглости недовольно скукситься, надув щёки. — Но что если вы так же ошибётесь завтра перед камерой? Ой… — и тут же и сам отскочил назад, зажав рот обеими ладонями, встревоженно оценивая его реакцию.        — Хм? — протянул он, опасно прищурившись. — Так вот какого ты мнения обо мне?       — Простите, я не это имел в виду! — бедный ребёнок аж раскраснелся весь, почти физически уменьшаясь под взглядом бирюзовых глаз.              Есть один малоизвестный факт о Тилле. Глядя на его извечно равнодушное лицо, даже плачущее и розовеющее только согласно сценарию, сложно было представить, насколько он вспыльчивый. Порой более, чем необходимо.              — Хочешь проверить, кто из нас облажается завтра первым? — Тилл едва приподнял уголки губ в ухмылке, склоняясь над Иваном.       — Да, сонбэ… — выдохнул тот, зачарованно глядя на него, как кролик на удава. — Т-то есть нет, — нервно захихикал он, резко переводя взгляд в сторону; он весь горел лихорадочным румянцем – от кончиков ушей до шеи. — Я п-просто переживал за ваше состояние, не подумайте, пожалуйста, ничего!..              Тилл удивлённо моргнул.               Почему Иван вдруг стал столь чувствительным? И что важнее, почему его собственное сердце застучало в набат, закладывая уши?              — Ладно, мы и впрямь достаточно поработали на сегодня, — прокашлялся он, возвращаясь на свой угол дивана. — Тебе стоит больше отдыхать.       — Сонбэ?              Привычка Ивана номер два (сразу после улыбок): спрашивать что-то одним своим этим нежным «сонбэ?», что могло обогнать в своей липкости сахарную вату, сладкий попкорн и жвачку, вместе взятых. И что раздражало пуще того — Тилл всегда понимал, что тот имел в виду. По взгляду, интонации, движению губ или языку тела, но понимал.              — Всё в порядке, — Тилл провёл рукой по его макушке в успокаивающем жесте.              С каким-то мазохистским упорством он продолжал пялиться в экран смартфона, где проигрывался очередной плейлист с фанатскими нарезками моментов с Иваном из различных шоу и видео от его агентства. Тилл искренне пытался понять с каких пор его недоимпринтинг стал распространяться помимо персонажа Ивана ещё и на него самого.              Изначальный вариант был неловким… Хорошо, он был постыдным и мерзким, но относительно приемлемым, ведь как только они бы закончили работать над сериалом, то можно было бы забыть про эту обсессию на сотни плутонианских лет, что всяко меньше жизни Тилла, и, вероятно, жизни Земли. Но. Какого. Чёрта. Признайтесь честно, какая безумная фанатка послала подобный запрос во Вселенную, и никто не пострадает. Наверное.              Он снова нахмурился, глядя на то, как Иван-двухлетней-давности широко скалится в ответ на что-то-там-ему-плевать, сказанное Лукой. Вспомнился тот их недавний разговор: «Как вы думаете, почему Иван полюбил Тилла?» Хороший вопрос, да не в том направлении. Тут скорее подойдёт: «Что делать, когда влюбился в коллегу помладше? жду ответа онлайн».              Сообщение от Суа пришло незамедлительно: «Ха-ха. Лох». И впервые он был с ней согласен.              Последней сценой, в которой они снимались вдвоём, была так же и сюжетно последней. Сцена поцелуя. Которая после всех предыдущих событий становилась всё более ужасающей и монструозной.              Тиллу было противно от себя самого. Одного присутствия Ивана в общем с ним пространстве было достаточно, чтобы взвинтить ему нервы до предела. Краем взгляда он нет-нет да следил за ним: как Иван непринуждённо болтает с визажисткой, пока та его красит, как ест стандартный ланч-бокс, закупаемый стаффом, и параллельно что-то чиркает в своём сценарии со сосредоточенным выражением лица, или как шутит о чём-то с Хёной, помогая расслабиться их самой юной актрисе. Иван был… не милым, нет. Он был правильным. Делал ровно то, что можно было от него ожидать, соответствовал той роли, в которой существовал на съёмочной площадке. Вот почему он был так хорош в актёрстве: он играл постоянно.              Что ж, возможно, его герой был куда ближе к реальному Ивану, чем думал Тилл изначально.              Однако, когда они оставались наедине, казалось, что игра Ивана шла трещинами, и он не мог держать перед ним свою выверенную пятилетним сценическим опытом идеальную улыбку. Вместо этого он игнорировал их разницу в возрасте, дразня его в каждый удобный момент, смущался — некрасиво, всей своей сутью разом, пряча лицо в ладонях и мученически стеная («сонбэ!»), — и несдержанно смеялся из-за каких-то понятных только ему вещей.              — Мне просто всегда так весело с вами, простите, — как-то прохрюкал он, подрагивая плечами от смеха, под недоумённым взглядом Тилла.       — Но я всего лишь дышу? — беспомощно возразил тот. Может быть, он перепутал профессии, и ему всё это время был предопределён путь комика? ну, или клоуна…              И его (очевидно, клоунский) мозг решил, что им нравится эта сторона Ивана.              Вот почему теперь целовать Ивана казалось таким неправильным.              — Вам неловко, сонбэ? — выдохнул куда-то ему в губы Иван.              Они в очередной (последний) раз репетировали в тилловом номере, одно лишь отличие, что стоя. Иван стоял к нему вплотную, впервые нависая всем своим ростом и плечами. Обхватил лицо обеими ладонями, засверкал своими чёрными щенячьими глазками: губы блестят, кожа приятно порозовевшая, пальцы холодные-холодные (неужели так нервничает?), выглядит таким мягким, таким податливым, таким…              — А тебе?       — Вопросом на вопрос невежливо отвечать, знаете ли.       — А к тебе надо вежливо? — специально поддразнил Тилл.       — Сонбэ, — насупился Иван.              Так и просится это слово, как же оно?              — Ты точно не против этой сцены? Помнишь же, что можешь отказаться?       — Вы так уговариваете меня, будто сами хотите отказаться, — подозрительно прищурился он.       — Это называется реверсивная психология.       — Допустим я вам поверил.       — Да, спасибо, — мягко протянул Тилл, — Иван.              Ах, точно. Влюблённость.              Тилл тянет его за затылок ниже, сокращая последние сантиметры между ними. Их губы сталкиваются.              Иван выглядит влюблённым. И Тилл… Тилл, должно быть, тоже.