Команда

      С Гаем что-то было не так.       Эта мысль проскользнула в голове Неджи, когда он сидел на краю койки сенсея в госпитале, вполуха слушая перемежавшиеся уточняющими комментариями Тен-Тен рассказы Ли о произошедшем с ними за первые послевоенные недели.       Нет, что сенсей далёк от его личных критериев нормальности, Неджи и так знал — с первого дня знакомства. С этим он давно смирился и даже умудрился полюбить некоторые из этих странностей. Проблема заключалась в другом — а точнее в том, как к этой проблеме сам Гай относился.       Травма, полученная после открытия Восьмых врат, не то что не давала ему шанса продолжать быть шиноби — Гай теперь вовсе лишился возможности ходить. По сравнению с этим раны Неджи, которому медики обещали пусть и медленное, но практически полное восстановление, были детским лепетом. И именно поэтому то, насколько легко к собственному состоянию относился Гай, никак не укладывалось в его голове.       Конечно, стоило радоваться уже тому, что Гай вообще смог выжить после применения этой техники… Но в глазах Неджи это было слабым утешением. То, что могло быть ещё хуже, вообще для него не выглядело поводом не сожалеть о том, что всё же произошло.       С самого первого дня в госпитале, сколько раз Неджи его ни видел, сенсей продолжал улыбаться. Он ни разу не сказал о том, что его что-то беспокоит, ни Ли, ни Тен-Тен, а на все сожаления и сочувствия отмахивался, стараясь как можно скорее перевести тему. Когда Неджи наконец разрешили покинуть палату и он вместе с товарищами заглянул к сенсею, первым делом Гай спросил о его самочувствии, избегая даже словом обмолвиться о себе.       Даже Ли после получения травмы на экзамене на какое-то время впал в уныние — и это при том, что Неджи (вовсе не безосновательно) считал его самым стойким в этом плане человеком из всех, кого он знал. Гай же продолжал упорно делать вид, что ничего не изменилось, даже когда получалось это у него откровенно фальшиво. И именно это настораживало. Неджи совершенно не нравилось то, что даже рядом с учениками (которые, как казалось ему, были для Гая всё же не совсем чужими людьми) сенсей не давал себе быть честным.       Нет, Неджи не хотел, чтобы каждая их встреча проходила в атмосфере траура и сожалений о потерянных возможностях. Он даже не стал бы просить, чтобы сенсей открыто говорил обо всём, что его беспокоит, если самому ему некомфортно делиться переживаниями с учениками. Но Гай мог хотя бы не выдавливать из себя улыбку, которая так неестественно дрожала во время новых приступов боли, которые сенсей игнорировал до тех пор, пока не останется один.       — …а завтра нас снова отправляют в Суну, — продолжал между тем Ли. Неджи мотнул головой, отгоняя лишние мысли. Со странностями Гая у него ещё будет время разобраться. А вот Ли и Тен-Тен заходят к ним не так часто. — Им тоже неплохо досталось, так что помощь не помешает. И…       — Жаль вас прерывать, но на сегодня время посещения окончено, — в дверях палаты показалась девушка-ирьёнин, дежурившая сегодня в госпитале. — Попрошу всех посетителей на выход.       — Что, уже? — Тен-Тен, стоявшая у окна, опираясь на подоконник, с её словами встрепенулась и глянула на висевшие над дверью палаты часы. — И правда… — растеряно протянула она и тут же обратилась к девушке: — Спасибо, что предупредили. Мы сейчас уже пойдём.       — Ну вот, опять… — расстроенно вздохнул Ли, глядя на закрывшуюся за девушкой с лёгким хлопком дверь. — И почему только время всегда летит так быстро?       — Оно идёт вполне себе нормально, — Тен-Тен отошла от окна и стала рядом с ним, готовясь уходить. — Просто кому-то и суток не хватит со всеми его россказнями и отступлениями.       — Ты, кажется, тоже не прочь поговорить, — заметил Неджи, улыбаясь кончиками губ. Он, на самом-то деле, любил её рассказы тоже. Но отказать себе в желании поддеть её не мог. — И далеко не всегда последовательно и в тему.       — Зато ты молчишь за четверых, — Тен-Тен попыталась передразнить его, но получилось плохо и она рассмеялась. Неджи про себя подумал, что за несколько недель в госпитале успел соскучиться даже по пререканиям с ней. — Ладно, мы пошли, — Тен-Тен отсмеялась и повернулась к двери. — Нам и самим перед завтрашней миссией неплохо будет отдохнуть, а вам и подавно режим соблюдать надо.       — Мы обязательно заглянем ещё, когда вернёмся, — пообещал Ли, вскакивая со стула. — Вряд ли мы надолго задержимся в Суне, так что…       — Иди уже, — Тен-Тен перебила его совершенно бесцеремонно и нетерпеливо подтолкнула к двери. — А то опять на полчаса застрянем, Шизуне-сан будет ругаться потом.       — Удачной дороги завтра! — прокричал им вслед Гай, когда за ними закрывалась дверь, после чего повернулся к оставшемуся сидеть на месте Неджи. — Ну вот мы снова вдвоём остались… Пойдёшь к себе или посидишь со мной ещё немного?       Неджи готов был поклясться, что и этот вопрос звучал с совершенно несвойственным, появившемся в голосе сенсея только недавно напряжением. Гай как будто предлагал ему задержаться, но в то же время не хотел, чтобы на предложение действительно согласились. Неджи тяжело вздохнул. Ему всё же больше нравилось, когда Гай был более прямолинейным. Сейчас с ним стало как-то по-особенному сложно. А ведь накануне войны он даже думал, что наконец-то начал понимать сенсея…       — Я тоже пойду, — Неджи взялся за стоявший прислонённым к кровати костыль и поднялся. На самом деле, он уже мог передвигаться и без него. Но тело всё ещё было слабым, а раны без надобности тревожить не стоило, поэтому дополнительная опора была не лишней. — Даже вам иногда нужен отдых от болтовни.       — Действительно… — растерянно протянул Гай. И тут же, словно переключателем щёлкнули, с прежней улыбкой продолжил: — Что ж, тогда хорошего вечера! Хотя странно это, наверное, говорить в госпитале… Но всё же! Напоминание о хорошем никогда не бывает лишним.       Неджи уже успел подойти к двери, но в этот момент замер, даже не успев поднять руку, чтобы открыть её. Всего мгновение назад он был готов подыграть сенсею и правда уйти, оставить его наедине с собой и позволить перестать притворяться, что всё нормально, если ему так будет лучше. Но в последних словах Гая снова проскользнул этот раздражавший его всё это время оттенок наигранности — и вместе с ним в Неджи вдруг что-то вскипело.       Пальцы поудобнее перехватили костыль, пусть в этом не было никакой необходимости. Как же ему надоело за последние недели это притворство сенсея… Неужели Ли и Тен-Тен не замечали ничего странного?       С него хватит. Он должен был спросить. Прямо сейчас.       — Гай-сенсей, — Неджи обернулся, глухо стукнув костылём по полу, и серьёзным, не располагающим к шуткам и отмашкам тоном спросил: — Почему вы врёте?       Гай замер, и неестественная улыбка впервые за этот день дрогнула. Всего на мгновение, но этого хватило, чтобы окончательно убедиться: он попал в точку. Молчание после его вопроса затянулось.       — Неджи, ты меня обижаешь, — после огромной и неуютной паузы издалека начал Гай, словно вовсе не понял, о чём идёт речь. Неджи знал, что это не так. Их сенсей никогда бы не стал джонином, если бы действительно был таким поверхностным, каким мог показаться при первой встрече, он в этом ещё генином убедился. И сейчас он намеревался докопаться до сути. — Когда же я врал хоть кому-то из вас?       — Вот именно. Вы только теперь начали, — Неджи нахмурился и сделал несколько шагов к нему. Из-за костыля это потребовало больше усилий, чем должно бы, но сейчас ему было всё равно. — Вам больно, — Неджи заметил, как во взгляде Гая с этими словами проскользнуло удивление. Не теряя момента, он продолжил: — Стены здесь тонкие, я слышу по ночам, что из-за боли вы плохо спите. И разговоры медиков тоже слышу. Но вы продолжаете говорить, что всё в порядке, и улыбаться даже тогда, когда даётся это тяжело, — пальцы в негодовании сильнее стиснулись на костыле. — Врёте прямо в глаза Ли, Тен-Тен... Мне. Зачем?       Неджи резко вскинул голову — как раз вовремя, чтобы заметить, как улыбка медленно сползла с лица Гая, а брови сошлись у переносицы. Сенсей наконец-то был серьёзен, но в этой серьёзности было что-то настораживающее.       А может, настораживало как раз то, что он упорно продолжал молчать.       — А ты разве сказал им, что раны снова открылись? — наконец тихо произнёс Гай. Спокойно. Без улыбки. Стараясь уйти от ответа и одновременно с этим отвечая между строк. У Неджи от прозвучавшего почти как обвинение вопроса по спине пробежала дрожь.       Он опустил взгляд и непроизвольно коснулся грудной клетки, где за одеждой пряталась свежая повязка. Раны действительно заживали плохо — именно поэтому его всё ещё держали в больнице, хотя большинство раненых на войне уже давно выписали. И он и правда не сказал товарищам об истинной причине, по которой всё ещё остаётся здесь. Потому что был упрям. Потому что не хотел, чтобы они переживали больше, чем нужно. Должно быть, Гай чувствовал то же… Но Неджи, в отличие от него, хотя бы не улыбался сквозь силу, когда Ли и Тен-Тен приходили его навестить! Даже если и не говорил всей правды. К тому же…       — Не сравнивайте, — с нажимом произнёс Неджи и опустил руку. — Мои раны как открылись, так и заживут вновь. Немного времени — и я снова буду в строю. Вы... — он поднял на Гая взгляд, в котором смешались самые противоречивые чувства. — Вы ведь больше не встанете. Все ваши прошлые усилия испарились всего за несколько минут. Я не поверю, что вас это совсем не трогает!       На последней фразе голос вдруг сам собой стал громче. Неджи сам не знал, почему реагирует так эмоционально. Они с Гаем никогда не были близки так, как тот был близок с Ли и даже с Тен-Тен. Они никогда не говорили по душам — если не считать того случая перед его первым экзаменом на чунина. Неджи вообще не склонен был считать, что умеет так сильно привязываться к людям. Но осознавать, что сенсей лишь чудом избежал смерти и даже так умудряется в первую очередь думать о других, почему-то было больно.       Гай слушал его не перебивая, давая выговориться. И даже когда Неджи замолчал, ответил не сразу. Он только молча задумчиво смотрел на него — и лишь через несколько мгновений со вздохом начал. Всё ещё спокойно, как если бы они говорили о чём-то совершенно постороннем.       — Ни Ли, ни Тен-Тен ничего не смогут изменить, если я скажу, что боль не уходит даже стараниями Цунаде-сама. Только будут больше волноваться, — Гай улыбнулся кончиками губ, но совсем не весело, как прежде, а как будто… с горьким смирением. — Поверь, мне не нужно больше поддержки, чем вы и так даёте. Я просто рад, что вы рядом и я могу и дальше вас учить.       — Но...       — Сядь-ка сюда, — Гай не дал ему прервать себя и похлопал по кровати рядом с собой, приглашая. Неджи нахмурился, но всё же замолчал и сделал шаг к нему.       Стоило ему сесть, как Гай притянул его ближе, укладывая голову ученика себе на плечо. Это не было даже полноценным объятьем — но сердце от мягкого прикосновения к голове всё равно как-то странно сжалось.       За все эти годы он так и не привык к теплу, с которым Гай относился ко всем ним.       — Последнее, что я хочу видеть в глазах своих учеников, — сожаление, — мягко, но убедительно начал Гай, прижимая его ближе. Успокаивая даже сейчас, хотя Неджи вовсе не для этого завёл разговор. — Всё в порядке. Я смог защитить то, что мне дорого. И это стоило всех свалившихся неприятностей. А что до улыбки… Возможно, мне только кажется, но с ней и боль как будто притупляется. Так что ты уж прости, но я это не только для вас делаю.       Он явно пытался отшутиться — опять. А Неджи снова не понимал, как это вообще возможно. Он знал, насколько для Гая была важна работа шиноби. Он буквально жил ей, отдавая тренировкам и обучению учеников всего себя, даже когда они уже получили повышение и стали реже отправляться на миссии вместе. Неужели ему совсем не было жаль, что ото всех тех усилий теперь не осталось ничего? Почему, почему, почему он упорно продолжал искать лучшее, совершенно игнорируя всё остальное, не менее важное? Неджи, наверное, никогда не поймёт этого.       — Я ненавижу этот ваш необоснованный оптимизм, вы знаете? — с лёгким раздражением проговорил он, но даже не попытался отстраниться. Неджи не был по-настоящему зол, он вообще разучился злиться на сенсея за последние года. Ему просто было до одури обидно, пусть он и сам не до конца понимал, отчего именно.       — Знаю, — над ухом раздался тихий смех Гая. — Но жить с ним всё же чуть легче, не находишь?       Неджи негромко выдохнул и медленно положил руку на плечо сенсея. Это всё ещё не было объятьем — но как будто высказывало хотя бы часть того, что было у него в душе. Сил на то, чтобы спорить с Гаем, у него никогда не хватало. Аргументов, впрочем, тоже.       — Нет, не нахожу, — но последнее слово так по-детски хотелось всё же оставить за собой. Даже если к нему не прислушаются. — И натянутая улыбка мне ваша тоже не нравится. Вы ошибаетесь, если думаете, что это незаметно.       — Ками… Ты такой же упрямый, как четыре года назад, — Гай потрепал его по голове, совсем спутав волосы. Неджи наконец не выдержал и отстранился: прикосновения к голове он до сих пор не научился терпеть. Наблюдая за тем, как он пытается поправить волосы, Гай рассмеялся уже более открыто: — И даже недовольно хмуришься ты так же.       — Не смешно, — фыркнул Неджи и хмуро посмотрел на сенсея, чья широкая улыбка наконец-то снова стала такой, какой он её помнил: искренней и светлой.       Наверное, ему надо было просто смириться. Так же, как он смирился когда-то со странными шутками и постоянными разговорами о юности. Гай, пытаясь отгородить учеников от своих проблем и давать им меньше поводов волноваться, оставался всё тем же Гаем — и это, пожалуй, всё же должно было его радовать.