Как ты мог бросить меня?

Феликс нервно теребил широкий воротник футболки, сквозь полумрак комнаты вглядываясь в собственное отражение в большом зеркале. В голове было пусто, но тело вибрировало от напряжения. Прошло несколько месяцев с тех пор, как Минхо сказал, что это необъяснимое нечто между ними закончилось. Да и началось это совершенно неромантично. Феликс до сих пор, мыслями переносясь в тот вечер, вспоминал лишь собственные рыдания и неумелые попытки старшего их прекратить, которые внезапно обернулись несколькими оргазмами. Так у них и вошло в привычку: Феликс задыхался от чувств и эмоций и на помощь звал Минхо-хена, который никогда ему не отказывал. До злосчастной ночи после возвращения из Парижа, где он с триумфом дебютировал на подиуме. Это был потрясающий, великолепный опыт, но ссора с Чанбином, обмолвившимся, что Феликс из айдола стремительно превращается в модель, всколыхнула все плохое, что с трудом удалось похоронить под эйфорией от грандиозного успеха. Все могло закончиться дракой, но хены подоспели вовремя и растащили словесно сцепившуюся парочку по углам. «Хватит, — сказал тогда Минхо, когда Феликс потянулся к его ремню не от Gucci, — я больше не буду спать с тобой. Сделаю тебе чай и на этом все» Феликс не стал приставать к нему с расспросами, просто смирился с его решением. В конце концов старший столько раз приходил ему на выручку и никогда не требовал ничего взамен, не упрекал и не поддевал, чтобы указать на неспособность справиться с эмоциями. Но последние дни выдались невыносимыми. Выдавливать улыбки становилось трудно физически, уколы обезболивающего не действовали долго, а в расписании не было ни одной свободной минуты. От напряжения подрагивали кончики пальцев, но нанизанные на руки украшения требовали выполнения контракта, поэтому Феликс прикладывал все оставшиеся силы, чтобы унять нервозность и сохранить на прелестном личике дружелюбное выражение. А сон? Когда в последний раз он нормально спал? Сынмин спросил его об этом накануне и неодобрительно покачал головой, вместо ответа получив глупую и беззаботную шутку. Даже поддержка фанатов, которую он старательно выискивал среди беспочвенной ненависти, перестала доставлять прежнее удовольствие. Феликс не хотел выходить из комнаты. Желание поплакать от души сдавливало грудь, затрудняло дыхание, но поддаться ему было бы слишком унизительно. Он уже не тот слабый мальчик семнадцати лет, даже гордился тем, как стоически терпел изнурительные тренировки и замечания, даже если они были незаслуженными, но слезы почему-то душили, подступая к опухшим от недосыпа глазам. Поэтому Феликс сдался. Фотографию, сделанную в тусклом освещении комнаты, Минхо открыл мгновенно. Феликс невольно прикусил губу, представляя, как старший обводит взглядом его обнаженные ноги и проклинает футболку, прикрывающую бедра; как увеличивает снимок, чтобы рассмотреть ключицы, которые ему нравилось расцеловывать, но нельзя было запятнать засосами; как всматривается в лицо, надеясь рассмотреть его выражение за телефоном. В том, насколько хороша была идея Чана, чтобы все участники обменялись ключами от новых квартир, Феликс убедился, когда услышал шаги в коридоре. Они не могли принадлежать Сынмину, который после долгих раздумий все-таки решил поехать на День рождения к старому другу. Наконец, спустя двадцать минут после отправки сообщения, дверь комнаты открылась. Минхо так и замер в проеме, не решаясь пройти дальше. Руки он скрестил на груди и многозначительно, с вопрошающей интонацией, хмыкнул. Феликс спустил ноги на пол и прикусил щеку, потому что почувствовал быстрый взгляд, скользнувший по нему. — Ты мне нужен, — презирая себя за слабость, он двигал губами почти беззвучно. Встал с кровати и в два шага оказался возле недрогнувшего старшего. Обвил его плечи руками и носом уткнулся в крепкую шею, от которой пахло гелем для душа. Минхо не спешил прикоснуться к нему в ответ, но и не оттолкнул, позволив повиснуть на себе. — Раздевайся, — вскоре хриплым голосом приказал Феликс, выдергивая чужую кофту из штанов. Внезапно Минхо перехватил его руки и крепко сжал, а затем обдал пересохшие от обезвоживания губы жарким шепотом: — Ты правда хочешь, чтобы я тебя трахнул? — Феликс зажмурился, почувствовав лишь тень желания, вялыми мурашками пробежавшее по позвоночнику. — Или тебе нужно тело рядом? Минхо оставил невесомые поцелуи на костяшках его пальцев, наконец свободных от дорогих ювелирных украшений, и терпеливо ожидал ответа. — Иначе ты не пришел бы, — признался Феликс. — Разве я когда-нибудь отказывал тебе? — Если я отвечу, ты решишь, что я злопамятный. Феликс постарался засмеяться, но вместо это сипло захрипел, потому что тошнотворная волна подавляемой долгими неделями истерики снова подступила к горлу, раздирая его, чтобы наконец прорваться. Стоять было тяжело, но ему и не пришлось. Минхо вздохнул, легко подхватил его на руки и отнес на кровать, а затем сел рядом. Феликс хотел заурчать от удовольствия, когда щеку обожгло долгожданное прикосновение — кончики чужих пальцев прошлись по ней ласково, почти с любовью, которую открыто старший дарил только котам. — Как ты мог бросить меня? — вопрос сорвался сам собой, но прозвучал вяло, едва слышно. Феликс больше не хотел плакать — он хотел спать. Сквозь накатившую дремоту он едва почувствовал прижавшееся к нему тело, обнявшее крепко. Своим дыханием Минхо обдал его загривок, оставил на нем легкий поцелуй и со странной интонацией ответил: — Ты знаешь. Феликс положил ладонь поверх руки старшего и предположил первое, что пришло ему тогда в голову: — У тебя кто-то есть? Минхо тихо засмеялся, обняв его крепче, и ничего не ответил. Он снова пришел, потому что младший нуждался в нем, и Феликс был ему благодарен, но сказать «Спасибо» оказался не в состоянии. Веки налились тяжестью, а с губ слетел облегченный вздох, выпустивший из груди свербевшее напряжение. Разум затуманил сон, начавшийся с шепота, который напоминал голос старшего: — Если бы ты только сам предложил мне жить вместе.