Единственный исход призыва – смерть

       Когда заведомо известно, что какое-то действие влечет дерьмовые последствия, люди либо оттягивают его, либо не допускают. Башка разламывалась. Судя по мрачному, туго затянутому небу, первое января принесет ливень. Какое время суток?..        Попытки определить время уже не играли роли:        «С добрым утром», — потому что раздалось приветствие. Дверь бахнула, распахиваясь и вырисовывая фигуру Каллисто, как обычно неотразимую. Руки отчего-то были скользкими. Потерев консистенцию пальцами, я поняла, что на них нанесён крем. — «Вижу, ты выспалась. С нетерпением ждал, когда ты придешь в сознание».        ...Сложно поверить. От кривой усмешки, не похожей на улыбку, полную радости встречи, припекло натянуть по самые уши одеяло.        Почему он спрятал руки? Съедаемая плохим предчувствием, я неуверенно засмеялась:        — Ха-ха-ха... Я тронута.        «Раз тебе уже лучше, поговорим о самом интересном».        — В смысле-... — Каллисто вытащил из-за спины какую-то книгу и бросил на кровать.        Персонажи, обсыпанные цветами и блёстками, увлеченно любовались друг другом на фоне дворца. Глаза-изумруды Пенелопы, облаченной в свадебное платье, смотрели на рисованного Каллисто.        Большими прописными буквами было выведено:

«ЕДИНСТВЕННЫЙ ИСХОД ЗЛОДЕЙКИ – СМЕРТЬ. Экстра».

       Я тупо уставилась на обложку, ощущая, как под проницательным взглядом трескаюсь пополам.        «Это подарочек от твоей подружки».        — Вау. Надо же. Как красиво, — немногословно ответила я, пытаясь собраться в кучку и сообразить хоть что-нибудь, что отсрочит мою смерть. — Подруга постаралась. Нет слов.        «Хочешь сказать, это не более, чем творчество?» — «это», выпущенное лучшим издательством страны, принесло бы уйму радости в любой другой день, но не в день, когда кронпринц доносил мысли мгновенно и с непривычным виртуозом. Штора языкового барьера обвалилась, будто пизанская башня, заваливая обломками и присыпая трухой.        От того, с какой страшной решительностью Регулус шагнул к постели, я инстинктивно отодвинулась на край. Вольно говорящий, он походил на ходячую бомбу, нет, мину, нет, атомный реактор, от чего моё мироощущение стремительно менялось.        «Что? Стоило заговорить, твой запал как ветром сдуло? — хмыкнул он, наблюдая за моим оцепенением. — Умираю от любопытства, кому же ты не собиралась «отдавать» коронованного принца».        «Чего?.. Отдавать?.. Кому?..»        «Не расслышал. Возможно, той леди в свадебном платье?» — кивок.        С комнаты будто смыли цвета.        Я белела, сливаясь кожей с простынями. Пару минут назад они казались нежными. Теперь ткань колола ворсом ладони. Запотевшие. Надо же, впервые за несколько лет не смогла натянуть улыбку. Хотя бы кривую.        — Говорите понемногу, — шершавыми губами произнесла я. — Транслейт плохо работает.        Он машинально замолчал. Форы хватило на вдох.        — Ха-ха, — Каллисто посмеялся. Вроде бы даже искренне. — Смешная шутка. Я бы оценил её по достоинству, если бы ты не пыталась уйти так от темы. Уходишь в отрицание?        — ...Да.        Шелест.        Порезаться можно без касания.        Иначе почему комикс и свёрток, вынутые из-за пазухи, пробили на крупную дрожь?        Кронпринц уверенным жестом развернул и сопоставил их.        С опозданием до меня дошло, что дизайн костюма, выбранный для портрета, автор создал специально для эпилога.        При том, что оригинальная история для Регулуса ещё даже не началась.        «Ирония судьбы?» — умирая от давления, я приподняла краешек губы. Резкий тон, требующий объяснений, заставил выпрямиться.        «Неужели? Картины под кроватью – тоже? Судьба иронизирует подозрительно часто».        — Да... — ком никак не сглатывался. Слова застревали где-то в гортани. Выталкивать тяжело.        «Врать ты не умеешь, так что я закрывал глаза на большую часть твоих странностей. Но не пора тебе не объяснить, что я забыл на страницах этой книги?».        «Я не могу объяснить» — с замиранием отрезала я, зная, что будет дальше.        «Хорошо, дай угадаю: эта макулатура показывает будущее?» — нет... о нет... он догадался... — «Видимо, не больно оно стабильное, чтобы показывать мне эту вещицу... Что ж, тогда я заберу её с собой. Уверен, имперские маги найдут ей применение».        Импе-... ты ёбнутый?!!        «Давайте не будем ругаться. Отдайте. Я не хочу причинять вам вред», — понизила голос я, зыркнув.        «А я всегда готов проверить, что быстрее – слово или меч», — пожав плечами, он оживился: — «Почему бы тебе не снести мне голову, если содержимое не должно дойти до моих глаз?»        «Была бы она полезной», — съязвила я. — «Мне плевать, что у вас на уме, но я никогда не расскажу, что в этой чертовой книге. И что вы со мной сделаете, если я не позволю вам её забрать?»        Этот вопрос явно разжёг воображение кронпринца:        «Раз духу убить наследника престола тебе не хватает, я буду ставить тебя в неудобное положение своими вопросами на постоянной основе. Например, кто она?» — он указал на Пенелопу Эккарт, на её потрясающе волнистые волосы темно-розового, уходящего в красный, оттенка. У неё хрупкое телосложение, словно отлитое из хрусталя, но при этом выражение было контрастно острым и неприступным, как у дикой кошки. Завораживающим, мелькавшим в топах жанра с момента своего появления. Дерзкий взгляд, уверенно направленный вперёд, кажется, притягивал Регулуса во всех реальностях. Это видно. Это сразу видно. Невооружённым глазом.        То, как он на неё смотрит.        — Только не говори, что специально выкрала меня, чтобы мы не познакомились? — продолжил издеваться он, наблюдая, как я пошатнулась от быстрого скачка.        — Да не крала я вас! Я...        дрожь прокатилась от поясницы до затылка.        — Ну? Почему вдруг остановилась? Продолжай. Распирает от нетерпения.        А... возможно, и так? И украла? Возможно, это цена, моя цена, которую я была готова заплатить?        Меня же расстраивало, что ты нарисован. Что нарезку с тобой не поставить «на фон» и не послушать как колыбельную.        Только читать.        Только скачивать картинки на телефон. Или забивать память скринами, зубрить наизусть отрывки новеллы, на случай, если заряд сядет, чтобы прокручивать в голове вместо фильма. А найдись у кого-то в том метро запись голоса, сняла бы взамен последнюю обувь. Двинутая? Да, я двинутая. Потому что мне бы понравилось слушать любую околесицу, какую бы не выдал персонаж «Каллисто Регулус». Шизофрения, наверно. Испытывать что-то подобное к кому-то, вроде тебя. Но я бы слушала. Это лучше взрывов, трясок и детского рёва часами напролет. Может, образ был моим утешением.        — Вы что, подозреваете меня в причастности к тому сектантскому клану или вроде того?..        — Ты и о нём в курсе? Тогда тем более нет, — теряясь в догадках, какого лешего тут творится, я выслушивала логические доводы кронпринца. — Будь ты сектанткой, ты бы первым делом побежала не залечивать мне раны, а умножать их количество. Обладая силой, сектант на твоём месте скорее бы вырезал императорскую семью и возродил клан, чем устраивал нелепые игры с перемещениями.        — Тогда к чему подводка?        Конечно, непонимание – притворство. Слепота и глухота наигранные. Словно при просмотре фильма. Когда делаешь вид, что не замечаешь пометки «ужасы», но на деле ждёшь с нетерпением, когда же герой умрет мучительной смертью. Подыгрываешь фильму. Обманываешься дофамина ради. Или подыгрываешь робкому проблеску «вдруг?». Как полный дурак.        — Что такого там можно прочесть, чтобы так трогательно реагировать на ублюдка из императорской семьи? — не дождавшись ответа, Каллисто повторил настойчивее: — Ну, отвечай. Или, раз уж ты обращаешься ко мне «Ваше Величество», мне отдать приказ?        Мне не нравится это ощущение. Мне не нравится то, как воздух загустел. Как рубины замерцали. Как сладкая парочка пялилась на нас с глянца. Не нравится, что хочется её сжечь.        — Приказывайте подчиненным, — огрызнулась я, сжимая до боли кулаки. Перемазанные кремом, они заледенели. — Понятия не имею, какого хрена вы подняли эту тему, но я скажу снова: вы считаете, было бы нормальным вышвырнуть чужого человека из совсем другого мира на улицу?        — Почему нет? — с неподдельным удивлением спросил Каллисто. — Ты же без угрызений совести прикончила местных представителей закона. Чем я, выпрыгнувший как черт из табакерки, вселил больше доверия?        Хватит закапывать аргументами!        — Знаешь, я всё ломал голову, в чем причина, ведь, по твоим словам, мы совершенно не знакомы...        — Не принуждайте сожалеть.        — Речь не об этом. Думаешь, я не заметил блеск обожания? — мужчина шагнул навстречу. — Твои глаза доказывают обратное. Ты очень хорошо меня знаешь.        Я возмущённо ахнула, не в силах шевельнуться. Попытки сохранять спокойствие с треском провалились. Накрыла паника.        — У вас галлюцинации...        — Одни на двоих? — он опять шагнул, выглядя крайне зловеще.        — Чего вы этим добиваетесь? Портала? — я закрыла глаза, в надежде, что эти пять минут позора пролетят максимально незаметно. Веря, что минуют одним мгновением, и завтра я проснусь и буду рада, что с достоинством отыграла эпизодическую роль.        — Мне интересно, чем я тебе так понравился?        Улыбка тенью скользнула по лицу кронпринца, растворяясь в выцветших полутонах комнаты.        Онемение.        Этой прямотой он рассек нечто ещё.        Я долго молчала. Уговаривала себя держаться. Нужно брать ответственность. Я вырывала её из рук отца практически постоянно, при этом в ответственный момент не могу утащить собственную ношу? Будь я как Пенни... или хотя бы собой из военного времени... я бы не вляпалась в это дерьмо. У меня бы получилось провести границу как можно чётче. Отделить то, что внутри, и не возлагать на то, что снаружи, каких-либо надежд.        Но я поступила глупо. Слишком сопливая, чтобы выдержать, теперь чувствую, как крошусь под весом ситуации на мелкие кусочки.        — Я отвечу, если скажете, есть ли что-то, что вам нравится во мне, — выдавливая шутливую улыбку, я не скрывала взгляда, четко говорившего, что всё всерьез.        — Предположим, есть, — как бы между делом согласился он. — Но я спросил первым. Имей уважение к правам будущего императора.        — Нет. Это неравноценный обмен. Я не люблю неравноценность.        — И чего же ты хочешь взамен?        Можно сказать, что, вонзив лезвие, он раскладывает ошмётки, выпадающие из меня, прямо на полу. Очень бездушно. На ментальном уровне – отделяет мясо от вен и вываливает кишки, медленно добираясь до сердца. Смотрит в глаза и при этом требует оставаться в сознании. Сам того не подозревая. Зато подчеркивая, что это не несёт никакого смысла.        — Слушайте... — мрачно взглянув на книгу, я пожелала ей сгореть нахуй в аду. Прямо сейчас. — Мы...        Меня оборвал рингтон, завизжавший на всю квартиру.        — Подайте телефон, — холодно попросила я.        — Кто может быть важнее нашей беседы? — раздражённо поинтересовался кронпринц, наглухо игнорируя вой мобильника. Так что я сама доковыляла до стола, стянула заряжающийся мобильный и ответила на незнакомый вызов.        — Алло?        — Сверидова Ирина Андреевна? — отрапортовали в трубку.        Сердце укатилось в пятки. Мне вдруг поплохело. Жестом приказав сожителю заткнуться, я внутренне подобралась.        — Слушаю.        — Вы являетесь дочерью Сверидова Андрея Александровича?        — Да, — на полтона ниже согласилась я. Зарядный шнур щекотал шею. — А вы, как понимаю, из полиции? Представьтесь, пожалуйста.        — Участковый Микулаш Батиков.        Словно дымка потушенной свечи, ответ таял в молчании. Гнетущем, будто роковое предзнаменование, как карканье ворон или звон посуды.        — Этой ночью ваш отец разбился на машине. Примите мои соболезнования.        Похолодевшими пальцами я сжала телефон. Глаза опустились на ламинат, блестевший под ногами.        — В смысле... разбился? — картинка резко начала распадаться. Мир сошёлся на другом конце провода. — Это шутка?..        — Нет. Вы должны подъехать в отделение... возьмите с собой... два... вам необходимо... вы будете... это не продлится... вы должны... делайте быстро... три часа... — оттуда полился какой-то сумбурный поток требований, обвалившихся снегом на голову сквозь навязчивое «вы записали?», но я ничего не записала. Перечисления заглушил высокочастотный писк в ушах. Я даже не заметила, как расслабила руку. Гулкий стук экрана о поверхность стола как гром среди ясного неба пробрал на дрожь.        Бубнеж продолжал монотонно шелестеть. Где-то очень далеко. Едва слышно. Шелестел так какое-то время. В итоге стих. В гробовой тишине я пялилась на телефон.        — Как же... да ну... как... — бессвязно бормоча, я отшагнула назад. Развернулась. Сразу столкнулась с Каллисто.        — Почему у тебя такое лицо? — он, кажется, не расслышал беседы. — Ещё немного и я смогу спутать тебя с покойником.        — Я... отвлеклась от темы, — одними губами прошептала я, сглатывая ком. — То, что мне в вас нравится... Это Ваше удивительное самомнение.        Несмотря на мой вид, он с усмешкой поднял бровь:        — Ага... Это значит «ничем»?        — Это значит всем, ведь кроме этого у вас ничего нет, — я постаралась проронить эти слова, легко, как будто бы искренне, чтобы не закапывать его глубже в положение, равнозначное смерти.        — Ха-ха, ты так говоришь, только пока находишься здесь. Почему бы мне не устроить тебе экскурсию в Инк? У нас во дворце замечательная камера пыток, — я пространно обвела взглядом свою комнату. Заставила себя сдвинуться, подтащить к столу рюкзак. Между делом говорить как можно беззаботнее:        — Вы приглашаете меня на свидание? — усмехнулась я, покрепче сжимая челюсть. С трудом понималось, о чем шла речь. — Хватило пыток отмывать вашу грязную посуду и докупать туалетную бумагу. Может, вы ней обедаете?        — В Инк тебе не придется переживать за подобную чепуху... — он говорил о чем-то ещё, но это пролетало мимо.        — Есть одно дело. Нужно идти.        Кронпринц деловито осведомился:        — Так тебе уже не важна судьба этой книжонки?        — Делайте, что хотите, — не важно. Это уже не имеет значения. — Сегодня вечером я верну вас домой.        Такой финт ушами очевидно сбил мужчину с толку.        — ...Как внезапно, — спустя короткую паузу произнес он. — Что пошло не по плану?        — То, что пошло не по плану, вас не касается. Этим вечером вы возвращаетесь в империю, — с расстановкой отчеканила я. — Вы телепортируетесь без моего присутствия.        — А если я против? — задрал нос кронпринц. — Мнение следующего императора тебя ни капельки не интересует?        — Да, — дёргая лямку, я машинально проверила рюкзак на вес. Быстро обулась, подхватила пуховик, свисавший со спинки стула. Этого хватит, чтобы не замёрзнуть и простоять на улице несколько часов.        — Дела настолько херовые? — внезапно подал голос Каллисто, наблюдая за моими лишенными жизни движениями.        — Наверно, — неопределенно пожала плечами я. — Если останетесь, будет ещё хреновее.        Возвращайся в свой мир. Домой, где главный герой не может умереть. Туда, к вершине восхищения читателей, художников, самих героев – к Пенелопе Эккарт. Которая этого заслуживает.        Которая заслуживает того, чтобы ты, за глаза ругаясь, нежно рассматривал её руки, проверяя, не поранились ли они. Бросал все дела, бежал, спотыкаясь, обсыпал комплиментами, искренними до тошноты, редкими и несвойственными, от того – бесценными. Чтобы ты, сияющий во время праздничной процессии в честь восхождения на престол, спрыгивал с кареты и направлялся к ней, наблюдавшей из тени.        Я никогда не буду этого заслуживать.        — Нашла за кого переживать, — закатил глаза кронпринц, приваливаясь плечом к дверному косяку. — Или это не очередной приступ душещипательной заботы?        Вжикнув молнией, я подняла голову. Скрестив руки, наследный принц внимательно разглядывал меня, видимо, проверяя, не повредили ли мне часом мозг.        — Сухой просчет, — я хлопала по карманам, пересчитывала сигареты, мелочь и заначки. — Теперь... нет финансовой поддержки, поэтому откладывать телепорт из-за возможных рисков более невозможно.        — А что твоя магия? Наколдуй мешок золота и дело с концом.        — Не поможет.        Шаг к порогу, распахивая двери.        — Если дело в деньгах, просто перемести их из Инк сюда, — баритон зазвучал будто бы тише обычного. — И живи себе припеваючи. В чем проблема?        — ...        — У тебя на лице написано, что причина в другом.        — Хорошо, что вы не знаете пруского, — вставив ключи в разъем, я взглянула на него, наверное, в последний раз. — Прощайте.

***

       Без оглядки пронесшись через тамбур, я побежала по лестничной клетке, мечтая поскользнуться, покатиться кубарем и сдохнуть. Или хотя бы проснуться. Но вонь ссанины, дряпавшая горло, град пота, катившийся под тонкой одеждой и нутро, промерзшее до иния, ежесекундно напоминало, что я не проснусь, не отмотаю время и не вернусь домой. Абстрактный дом, где есть хоть кто-то, кроме меня, почти развеян прахом по ветру. Точка невозврата пройдена.        Выпорхнув распаренная во двор, я мгновенно вздрогнула от мороза, обуявшего тело, и не придумала ничего лучше, чем скользнуть в ближайший подъезд.        — Чёрт... — роняя зажигалку, потом сигарету, потом снова зажигалку, я торопливо защёлкала. Чёрт... Выбросила, взяла другую, сунула в рот, прикрыла глаза, желая, чтобы конец загорелся сам. Что будет за это? Море выйдет из берегов? Какой-нибудь ребенок не сможет родиться? Что-то случится с братом? А если так? Кровь побежала по руке, стекая на пол.        Забившись около заколоченного входа в подвал, я запрокинула голову. Скорее бы сюда зашёл маньяк и убил меня.        Мысли возвращались обратно. В квартиру. К голосу участкового.

«...разбился на машине...»

       Он врезается точно точёный кол в виски.        Мне же известно, что отец не водил машину пьяным.        Из принципа.        — Как же так... — по ледяному воздуху, пропитанному перегаром, немытой кожей и брожением, рассыпа́лось эхо.        Как смешно, что мой приют здесь. Где-то, где много тошнотворных запахов, полезшей по стенам плесени и безысходности, прилипшей к зашпаклеванным графити. Кажется, это уже привычно.

Уходить, думая, что навсегда, и горько смеяться, возвращаясь.

       Отец умер. Отец погиб. Взял и погиб. Как мама. Без предупреждения. Взял и исчез. Бросил меня. Бросил одну. Совсем-совсем одну. Бросил. По моей вине.        За три убийства. За то, что я отобрала чьих-то родителей... я отдала отца. Это я его отдала. Я его убила, собственными силами, буквально по мановению волшебной палочки стерла с лица земли, подтолкнув сесть за этот ебучий руль.        — Ты... ты был мудаком... но, но ты же давал мне деньги... хотя бы какие-то... Да... Ты ни во что не ставил мать... но ты купил мне гитару... разрешил... взять с собой, хотя мы не знали, где будем жить... ты не был против пения... ты любил меня слушать... тебе нравилось... нравилось... что я пела... ты... ты всегда говорил... что я... буду великой... а теперь... я что... больше... этого не услышу?..        Я ошарашенно впилась пальцами в пуховик, медленно осознавая.        — И... и что?.. И яичницы, которую он готовил по воскресеньям, не поем? Он её не приготовит?.. он не приготовит... он умер... Он умер... Я продала его... Чтобы убить...

Может... может, я действительно антихрист?

      — Не знаю... — шепот, словно чужой, продолжал разливаться. От чересчур глубокой затяжки закружило. — Не знаю, не знаю, не знаю...        Что дальше? Куда идти? Бродить по улицам?        — Повезет – замерзну насмерть...        Искупила бы грехи моя смерть?        Если так посмотреть, я столько раз вгрызалась в жизнь, как будто она обладала каким-то весом. Отбросив существование ради существования...

Разве я имела хоть что-то, за что могла цепляться, после того, как мамы не стало?

      Давясь дымом, я завязывала шнурки, свободно болтавшиеся всё это время.

«Тебе нужно ощущать рядом кого-то живого, чтобы уснуть?»

       Что-то... Что-то, может, и было... ощущается размыто. В моменте же не было меня. Всё утекало сквозь пальцы. Прибывало и убывало, не давая прочувствовать, насладиться. Привязаться.        Я не хотела привязываться. Ни к одной переменной.

Не хотелось терять.

      Терять что-то за территорией фронта, в мирном времени, где предел катастрофы – бороться за домашку по физике. Где максимум проблем – война с Толиком. Или с тряпкой. Списком покупок, стиркой, налоговой, счетами... Да, это бесило. Унижало, выматывало, ставило раком, но не было критичным. В отличие от того, что выбило бы почву по-настоящему.        Чтобы не покидать круг, обведенный невидимым мелом... чтобы не засыпать с беспокойством за других... не переживать постоянно, каждую минуту, каждую секунду за то, что я не способна контролировать, а потом оплакивать так, будто в моих силах было бы остановить летящую бомбу...        Я прилагала все усилия.        Думала, что прилагала.        — Блять...

как же хочется исчезнуть.

       Открыла контакты. Нажала на зелёную кнопку. Длинные гудки.        — Алло? — раздалось оттуда. Не зная, зачем позвонила, я автоматом засмеялась, вздрагивая от того, каким вымученным прозвучал мой смех.        — Ха-ха-ха... Привет, Анча... Ха-ха, это я, Рина...        — О, привет! Чего звонишь? Как празднуется? — тембр у Анчи был приятным, как шум волны, и часто звонким, как у магазинного колокольчика. От неё веяло теплом даже через холодную стенку дисплея. Это аномальное тепло было единственным, за что хотелось ухватиться, невзирая на страх.        — Ха-ха... Знаешь... Это долгая история... Оч-чень долгая, ха-ха... н-не особо интересная...        — Рина?.. У тебя голос дрожит..?        — Я... Я, — глотая окончания, я скомканно заговорила: — У меня просто... к-кое-что случилось... И я... вспомнила тебя... Зах-... Захотелось тебя услышать...        — Ты плачешь?        Вопрос, пронизанный искренностью и заботой, подействовал спусковым механизмом.        Я зарыдала.        — Я... сейчас в подъезде... в чужом подъезде... одна... я не могу вернуться домой... и у меня... у меня никого нет, и я, и я не знаю, куда мне идти... — капли бесконтрольно катятся по щекам, катятся и катятся, щекочут нос, жгут глаза. — Я просто... просто... просто хочу, чтобы кто-то был рядом...        Размазывая сопли по лицу, я ревела, как маленький брошенный ребёнок. Не слыша, не видя, не чувствуя вкуса, запаха.        Меня прорвало.        В какой-то момент я взвыла, впиваясь пальцами в съехавшую шапку, проклиная себя, проклиная день своего рождения и эту тупую боль, резавшую без ножа сильнее и сильнее. Она была нестерпимой, разъедающей, как капля кислоты, всеобъемлющей, будто погасло солнце и погибли все цветы.        — Эй... Эй, ну, ну ты чего... Рина... Ну чего ты... Всё хорошо... Я рядом... Рина?!! Рина, я сейчас напишу тебе адрес... Ты только продержись ещё немного, пожалуйста... Мы вместе что-нибудь придумаем!!!        — Прости-и, — рыдая и запинаясь, я закрыла лицо рукой, ставшей такой же мокрой и гадкой, что и я. — Прости, что звоню тебе на праздник... Прости, что... сваливаюсь тебе... от меня одни проблемы... я вечно сваливаюсь всем на голову... я ужасный друг... я...        Из трубки разливалось успокаивающее «ш-ш-ш».        — Пожалуйста, не плачь... это не правда! Бросай все сейчас же и приезжай! Я тебя жду.

***

       Пришлось выпить сердечное. Прихваченная мелочь ушла на сигареты. Истерика отступила не сразу.        Прислонилась к фонарному столбу. Остановка пуста. Авто, шныряя вдоль залитых грязью дорог, назойливо мелькали.        Ещё полчаса на перекур. Будет ложью сказать, что не тяну время.        Пейзаж почерневших сугробов и вычищенных дорожек нагонял уныние, как и панельки... Скопившие, кажется, всю прускую тоску. Концентрат безысходности.        — Сколько штук скурила?.. Хах... может, это спровоцирует рак? — выдыхала я вместе с дымом циничное замечание.        Нужен тайм-аут. Помедлю – натворю дел. Потом подумаю, как быть. Ничего. Не пропаду. А пропаду – поделом.        Трясет, как голого в минус двадцать.        Пульс выбивает дробь, сознание спутывается, терновым венцом сдавливая виски и не давая докопаться до причины, почему я стою на остановке. Почему красная и опухшая, в ожидании автобуса, выгляжу так жалко, что хоть проси милостыню. Почему сдерживаю слезы. Хочу спрыгнуть в ближайшую канаву, а не брать ноги в руки и решать проблемы.        Почему это подкосило.        Темнеет. Для человека, просидевшего пару часов в подъезде и проснувшегося в середине дня, ночь подкрадывается внезапно.        «Плевать», — закуривая снова, подумала я. Отмести бы воспоминания о сожителе для полного счастья, не прокручивать его слова.        Так даже лучше. Чем ничтожнее поступаю, тем меньше у него останется сожалений. Чем быстрее исчезну, тем скорее приблизится день, когда рядом с ним будет улыбаться «леди в свадебном платье». И в императорском дворце, режущим глаз от обилия золота, он проживёт безоблачную семейную жизнь...        Вдали за горизонтом, в проёме между домами, прорезался свет. Облака, накрывшие город одеялом, существенно выделяли его. Угасающий лучик сумерек.        — Картина маслом: похитительница дала деру от собственного заложника.        Я оглянулась, пересекаясь с рубинами. Края пальто, развеваясь, демонстрировали брюки и полурасстегнутую рубашку.        «Исчезните», — отвернулась я обратно, гадая, с какого момента потянулась эта удушающая беспомощность. Асфальт пожелтел от фар подплывавшего автобуса. Прохожие столпились под навесом. Покрапывание дождя. Плохая погода – тоже цена?        «Гонишь наследного принца ссаными тряпками похлеще, чем какую-то дворняжку...», — заговорил было кронпринц, но растущий гул оборвал на полуслове.        Я врастаю в асфальт. С трудом понимаю, почему Каллисто озаряет вспышка света. Потраченное на оглядку время оказалось мгновением.        Будто в замедленной съёмке два фонаря увеличиваются. На затылке зашевелились волосы от того, как чудовищно мерцая, фонари несутся на нас.        Вскрик «беги!» выдергивает из оцепления. Я бросаюсь в сторону.        Едва достигнув стены, перестаю дышать: сожителя глушат истошные вопли. От прорезавшего перепонки звона заткнула уши руками. Замирая от лязга, звука сминающегося железа и мощного рёва, я облилась ледяным потом, отчаянно гадая, увернулся ли кронпринц.        Черные тени кинулись врассыпную. Словно в неведомом трансе выйдя из-за угла, я прожигала столб, рухнувший на автобус, взглядом, помутненным от ужаса.        — Там же... Там же стоял Каллисто... — прошептала я, таращась на вспыхнувшие отблески пламени. Не может быть. Нет. Он не мог так просто... не мог... Не мог...        Завороженная игрой огня, я вдруг оцепенела: отец же смог.        Не обращая внимания на требования отойти подальше от авто, с минуты на минуту готовое взорваться, наблюдаю, как огонь выжигает железо дотла. Не обращая внимания на треск, скрежет, плач и причитания, перемешанные со сбивчивым вызовом полиции, беззвучно вопрошаю «за что?». Всё отходит куда-то назад. Отшелушивается. Чернеет, приглушая пульс и горький привкус сигарет.

Это же я пожелала, чтобы он исчез.