Остатки рая на Земле

      В те дни было пасмурно, и солнце практически не показывалось из-за облаков, словно чувствовало гнетущую атмосферу и назревающую катастрофу. Дожди не шли, а оттого было сухо и душно, если бы не холодный ветер, что временами дул со всех сторон, заставляя ежиться от холода. На их счастье, до зимы и настоящих холодов было ещё далеко, ведь с учётом того, что они не вели оседлый образ жизни, запастись дровами заранее было невозможно.       Они остановились в небольшом полуразрушенном храме Наследного принца, от которого теперь осталось одно название. Статуя была разрушена и валялась в углу, как бесполезный хлам, разве что алтарь был цел. Умин не мог смотреть на это без злости и боли от несправедливости, обрушившейся на долю Его Высочества, и, пока тот отсутствовал, на скорую руку починил статую, устанавливая её по центру алтаря. Она была неказиста и выполнена явно без должного почтения, и всё же это было лучше, чем ничего.       Его Высочество был зол, когда увидел это. Его и так ужасно раздражала преданность Умина, — он в отместку даже дал ему такое немилосердное имя, но юный демон смирился и с этим, просто приняв это как должное. Се Лянь уже не знал, что такого сделать, чтобы Умин перестал бегать за ним хвостиком: единственным утешением и пользой было то, что демон беспрекословно выполнял все его приказы и готов был сделать что угодно, если принц того захочет. Это было удобно. Сильный помощник — это всегда хорошо, а духовной силы у Умина на данный момент было больше, чем у принца. А если этот помощник ещё и полностью тебе предан — можно сказать, это уже победа. Так что Се Лянь просто давил в себе гнев на безрассудство Умина и его ненормальную веру в «Его Высочество», которым Се Лянь себя уже давно не считал.       Однако вскоре его терпение иссякло. Возможно, частично в этом виноваты озлобленные души погибших солдат, что всё это время были рядом с ним и отравляли его разум и чувства жаждой мести, но в тот раз, когда Се Лянь увидел, как Умин кладёт нежный белый цветок на его алтарь, он понял, что больше не может этого выносить, а его гнев достиг своего предела.       — Бесполезный демон! — в сердцах кричит принц, и от него не укрывается, как узкие плечи в чёрных одеждах слегка вздрагивают от неожиданности. — Ты что, издеваешься надо мной?! Ты смеешься надо мной?!       За маской не видно выражение лица Умина, но Се Лянь почти может представить его расширившиеся от шока глаза из-за того, что его обвиняют в подобном.       — Я-я бы никогда, Ваше Высочество! — заверяет он, склоняясь в поклоне. — Этот демон не хотел оскорбить вас!       — Не хотел оскорбить? — усмехается принц, чувствуя переполняющую его ярость. — Ты клянешься мне в верности, но игнорируешь мои приказы. Сколько раз я говорил тебе перестать называть меня «Его Высочеством»?! Сколько раз я говорил тебе не класть эти чёртовы цветы?! Ты бесполезен, Умин.       Фигура демона напрягается, пока он впитывает в себя эти едкие слова, и всё же он никак не может оправдать свои поступки. Он знал, что действует наперекор словам принца, но в то же время не мог забыть о своей вере и преданности. И всё же он разозлил Се Ляня настолько, что тот теперь должен тратить своё время и нервы на то, чтобы отчитать его. Он действительно бесполезен.       В этот момент взгляд Се Ляня падает на потрескавшийся от времени и варварского отношения алтарь, и белизна цветка на нём кажется ему болезненно яркой даже сквозь маску. Так что он позволяет своей злости взять верх, поднимая цветок и показательно, следя за тем, чтобы Умин видел, что он делает, сжимает нежные лепестки в ладони, чувствуя, как они ломаются от силы его хвата.       Но даже не это причиняет демону боль, а то, что после этого принц бросает цветок на пыльную землю и топчет его подошвой сапога, специально прокручивая стопой, чтобы как следует вдавить некогда белые лепестки в грязь. Умин вздрагивает, как от удара, и беспомощно смотрит, как его преданность буквально растаптывают ногами, валяют в грязи, а он ничего не может с этим поделать.       Он осознаёт, что по его щекам катятся слёзы, когда принц уже уходит из храма, оставляя демона наедине с крохотным актом его доброты, так немилосердно уничтоженным. Прохладные капли касаются маски, стекая по её краю и капая на колени, обтянутые чёрными одеяниями, но Умин не пытается их стереть. Он наклоняется, поднимая с земли растоптанный цветок, и аккуратно, словно прикасается к чему-то невероятно хрупкому и ценному, расправляет его лепестки, пыльные и порванные в нескольких местах. Он бережно сжимает бутон в ладонях, поднося их к груди.       Это было по-настоящему больно. То, что Умин готов терпеть любое, даже самое наплевательское и жестокое отношение к себе, не означало, что он не чувствует боли и горечи обиды. В конце концов, он тоже человек, и ему тяжело вынести, как его чувства, его искреннее желание помочь просто растаптывают, как мусор. Особенно, когда это делает самый дорогой для него человек.       Конечно, даже это не заставит Умина отказаться от преданности Его Высочеству. В конце концов, само его существование держится на его приверженности бывшему принцу, он всё ещё здесь, всё ещё не упокоился с миром только потому, что хотел быть рядом с Се Лянем, следовать за ним и защищать его. Поэтому он стерпит. Стерпит все унижения и всю грубость, которую только проявит к нему Его Высочество.       Ведь Умин знает, что принц делает это не со зла, что на самом деле он не такой человек, но ему просто не оставили выбора. Он собственными глазами видел, как Се Ляня довели до такого состояния, как его мучали и унижали, как его пытали и издевались над ним. Так что совершенно неудивительно, что он захотел отомстить, что боль и жажда причинить другим те же страдания, через который он прошёл сам, взяли над ним верх.       Поэтому Умин его не винит. Да, ему больно, но Его Высочеству ещё хуже, поэтому он потерпит. Больше всего на свете ему бы хотелось, чтобы принц оставил свою месть, даже если всё равно был готов помогать ему в любом деле. Если Его Высочество захочет — Умин сожжёт столицу Юнъаня вместе со всеми его жителями, это не проблема. Ему всё равно на этих людей, но если после этого принц почувствует себя лучше, — он это сделает.       Проблема в том, что Умин знает, что рано или поздно добрая и мягкосердечная натура принца, которой он бесконечно восхищается, возьмёт над ним верх, заставляя осознать, что он натворил. И тогда Его Высочество ждёт настоящий ад, ведь груз ответственности, свалившийся на его плечи в момент осознания, будет неподъемным, и Умин боится, что в таком состоянии принц сделает что-то непоправимое.       Больше всего Умин не хочет, чтобы Его Высочество страдал ещё больше, поэтому он втайне надеется, что принц откажется от мести, даже если готов поддержать его и помочь осуществить задуманное.       Он, конечно, может попытаться переубедить Се Ляня сам, но, глядя на растоптанный цветок, понимает, что ничего не выйдет. Принц возненавидит его ещё сильнее и точно прогонит, а поскольку желание помочь Его Высочеству Умин ставит выше его приказов, то разозлится ещё сильнее и, возможно, даже захочет убить демона. Умин мог бы ему это позволить, он бы даже не сопротивлялся — его жизнь всегда была в руках Его Высочества, и только ему решать, как с ней обращаться.       Но в то же время ему противна сама мысль о том, чтобы покинуть своего принца. Если он позволит Се Ляню убить себя и развеять свой прах, то оставит его совсем одного, без поддержки и опоры. Оставит его одного бороться со всеми невзгодами, а в особенности — с Безликим Баем, которого принц боится до дрожи. Умин не может себе этого позволить.       Здесь его желания подчиняться принцу и в то же время защищать его идут наперекор друг другу, и он не знает, как бы поступил, если бы дошло до того, что Се Лянь решил бы его убить или прогнать. Умин просто надеется, что этого никогда не случится.       Он следует за ним, когда они осматривают столицу Юнъаня, молчаливо ждёт, когда принц решит обрушить на неё свой гнев, и не произносит ни слова, когда Его Высочество в очередной раз откладывает этот момент. Он тянет, словно чего-то ждёт, но только Умин знает, что принц сомневается. Он знает, что это так, пусть и не видит его лица сквозь маску, которую он ненавидит всей душой, ведь она выглядит точно так же, как маска того демона. Из-за этого Умину временами кажется, что он прислуживает не Наследному принцу, а Безликому Баю, и только некоторые отличительные черты принца, которые он отчаянно отыскивает в этой безликой фигуре, помогают ему успокоиться.       На самом деле на первый взгляд принц и демон невероятно похожи. Телосложение, рост, цвет волос и одежд, а маска скрывает различия во внешности. И всё же Умин знает, что перед ним Его Высочество: его выдают походка, мелкие привычки, звук дыхания и сердцебиения, бинты на шее и, конечно, живая лента-демон, что всегда рядом с принцем. Это помогает Умину понимать, что он всё ещё служит своему богу, а не той твари, что всячески пытается сжить Его Высочество со свету.       Отдельной особенностью является, несомненно, отношение принца к поступкам самого Умина, ведь тот не оставляет своих попыток преподнести цветы крохотному алтарю даже после того случая.       Зачастую принц игнорирует. Потом, когда это начинает его раздражать, он выходит из храма и пропадает где-то на полдня.       Но когда он возвращается раньше обычного и застаёт Умина, пока тот молится ему, его терпение иссякает. Он широкими шагами пересекает маленькое помещение храма и грубо толкает демона, из-за чего тот падает на пол, роняя спрятанный в ладонях цветок. Умин тут же вскидывает голову, а его глаза под маской ошарашенно распахиваются.       — Ваше Выс-       — Замолчи! Т-ты…почему ты продолжаешь делать это, после того, как я столько раз тебе запрещал? Почему называешь меня «Его Высочеством»?! Ты издеваешься надо мной?! — голос Се Ляня срывается, он и так едва держит себя под контролем, а тут ещё этот непослушный демон, что раз за разом самовольничает, выводя принца из себя.       — Потому что Его Высочество всегда будет Его Высочеством, — твёрдо произносит Умин, глядя на своего бога снизу вверх. — Мне плевать, что думают другие, для меня вы всегда будете Наследным принцем СяньЛэ и Богом Войны.       Он знал, что его слова разозлят принца. Знал, что, возможно, говорить их не стоило, но не смог себя остановить.       Умин не знает, что в тот момент было на душе у принца, что было в голове у него самого, но когда Его Высочество вновь собрался растоптать упавший на землю цветок, демон оказался быстрее. Он успел подставить ладонь, прежде чем нога принца коснулась белоснежных лепестков, из-за чего весь вес тела бывшего бога, вся его злость, которую он хотел выместить в этом жесте, пришлась на руку демона, что старался защитить своё скромное подношение. Свои чувства.       И только после резкого вздоха, сорвавшегося с губ принца, до него дошло, что он сделал. Он пошел наперекор воле Се Ляня и попытался помешать ему совершить задуманное. Непростительная дерзость, неподобающая преданному слуге.       — Ваше-       Умин не успевает договорить, извиниться за вольность, когда принц со всей силы бьёт его по лицу, срывая вечно улыбающуюся маску. Она падает на землю, обнажая его лицо, и Умин резко опускает голову, боясь показать Его Высочеству свою настоящую внешность.       — Подними голову, — холодно произносит принц. Его голос твёрд, в нём нет никаких эмоций, кроме слепой ярости и стали.       Но Умин качает головой, отказываясь выполнять приказ, и чувствует, как его придавливает к земле удушающая аура ненависти Наследного принца.       — Я сказал тебе поднять голову! — вскрикивает он, хватая демона за волосы и запрокидывая его голову, чтобы увидеть лицо.       Но в ответ на него смотрят большие, красивые глаза. Один красный, как кровь, а другой чёрный, как ночь. Удивительное сочетание, настолько редкое, что кажется, что человек с такими глазами просто не может существовать. Но вот он сидит прямо перед Се Лянем и смотрит на него уязвимо, с сожалением, но с такой искренностью и преданностью, что принц невольно задерживает дыхание.       Хуже всего то, что он знает эти глаза. И человек, у которого он их видел, обещал, что всегда будет его верующим. Что никогда не забудет о нём.       И Се Лянь помнит, что сказал ему сам. Что попросил жить ради него, сделать его своим смыслом, если только это поможет мальчику найти силы жить дальше.       Какие смелые слова для того, кто всё потерял. Кто не смог защитить свой народ, свою страну. Своего единственного и самого преданного верующего.       Се Лянь едва может смотреть ему в глаза, чувствуя, как слёзы застилают его собственные.       — Хун-эр…       Имя неровным шепотом срывается с его губ, и Се Лянь чувствует, как болит его сердце, когда юноша перед ним ошеломлённо вздыхает, словно и не ожидал, что принц его узнает.       Но Се Лянь узнал. А ещё он в ужасе. Демон перед ним выглядит так молодо. Сколько ему, лет шестнадцать? Семнадцать? Он ещё так молод, так юн, а его фигура в чёрных одеждах вдруг кажется Се Ляню чересчур маленькой и хрупкой, даже если он прекрасно осведомлён о силе демона.       И всё же Хун-эр здесь, как и обещал. А ещё он умер. Умер так рано, совсем ещё мальчишкой.       Из-за Се Ляня.       Он чувствует, что задыхается. Се Лянь жадно хватает воздух ртом, но тот словно не доходит до лёгких. Ноги отказываются держать, и принц падает на пол, тут же заботливо подхваченный Умином, но от этого только хуже. От искреннего беспокойства в этих удивительных глазах ему только хуже. Потому что Се Лянь, наконец, осознаёт, что Хун-эр был рядом всё это время и видел всё, что он делал, до чего опускался.       Этот невинный очаровательный ребёнок, такой добрый и искренний. И даже тогда он не отвернулся от своего бога, а продолжил следовать за ним. Предложил свою помощь в отомщении Юнъаню, ни на мгновение не засомневавшись в действиях принца.       Белые цветы. Се Лянь должен был догадаться.       Он ведь прекрасно помнил, как мальчик каждый день оставлял свежий цветочек у его статуи в маленьком, всеми забытом храме. И Умин делал то же самое, изо дня в день, безмолвно выражая свою преданность так, как умел.       Но Се Лянь не узнал его. И, что ещё хуже, кричал на него, топтал его цветы, наступил ему на руку, даже если Хун-эр сам её подставил, а после ударил по лицу.       Какое же он ничтожество. Нет, он хуже, чем ничтожество. Этот ребёнок не заслуживал такой судьбы, не должен был умереть в столь юном возрасте, но он умер. Из-за Се Ляня, потому что следовал за ним.       Потому что верил в него.       Гул в ушах и сбитое дыхание мешают понять, что он плачет. Умин — Хун-эр — успокаивает его, искренне беспокоится, но так и не решается снять маску без позволения принца. А из-за накатившей истерики Се Лянь не может произнести ни слова.       Он не осознаёт, что с его губ срывается безостановочное прости.       — Ваше Высочество, пожалуйста, успокойтесь, всё хорошо, — умоляет Хун-эр, не в силах смотреть, как страдает его божество. У него сердце разрывается от боли, когда он слышит плач принца, видит слёзы, что стекают по краю маски, чувствует дрожь его тела.       Он опять всё испортил. Если бы он не разозлил Его Высочество, тому не пришлось бы ударять его, маска бы не упала, а принц не увидел бы его лица. Демон с силой сжимает зубы, ненавидя себя до глубины души.       Он должен был оставаться для Его Высочества Умином — безымянным демоном, что просто следует за ним и выполняет его приказы. Он надеялся, что Се Лянь никогда не узнает его, даже если крошечная часть его души мечтала об этом. Чтобы его бог посмотрел на него и узнал. Увидел, что у него остался ещё один верующий, и что это именно Хун-эр. Что он выполняет своё обещание.       Но Умин не ожидал, что всё будет так. Что принц испугается, увидев его, что доведёт себя до истерики. Это совсем не та реакция, на которую он рассчитывал.       И всё, что он сейчас может, это успокоить Се Ляня, быть с ним рядом, пока он не перестанет плакать. Умин смелеет и берёт принца за руку, обнимая за плечи и шепча, что всё будет хорошо, что он не держит зла и не оставит его одного.       Хун-эр не отходит от него до самой ночи, пока Се Лянь не засыпает в его руках, уставший от слёз и нервного срыва.

***

      Когда Се Лянь просыпается на следующее утро, с трудом открывая опухшие глаза, перед ним снова Умин. Демон вновь надел маску, решив, что так принцу будет проще на него смотреть. В каком-то смысле так и есть, вот только Се Лянь вряд ли когда-нибудь забудет тот невинный и искренний взгляд этих прекрасных глаз.       Он не заслуживает, чтобы на него так смотрели, но донести это до Хун-эра кажется невозможным. Что-то подсказывает, что мальчик стал ещё более упрямым, чем в детстве, и будет стоять на своём до последнего. Но Се Лянь не хочет с ним спорить, — он не уверен, сможет ли это вынести.       Но несмотря на жгучий стыд перед юношей из-за того, что тот увидел бывшего бога в таком свете, его ненависть к Юнъаню наоборот лишь крепнет. Се Лянь не увидел шрамов от поветрия ликов на лице Хун-эра, а значит, что он, скорее всего, умер на войне. И убили его солдаты Юнъаня. Так что Се Лянь решает отложить на потом самобичевание и тот момент, когда ему придётся посмотреть Хун-эру в глаза. Сейчас он хочет лишь отомстить за смерть мальчика, что всё это время в него верил.       И Се Лянь обещает себе, что не подведёт его. Больше никогда.       Но он ошибается. Не выдерживает. Передумывает.       Потому что не может убить невиновных. Потому что глядя на них, вспоминает жителей СяньЛэ, таких же простых граждан. Потому что боится ещё сильнее упасть в глазах Хун-эра.       Се Лянь не может сказать, что именно из всего этого подталкивает его к тому, чтобы решиться обрушить гнев сотни душ на самого себя.       (Он знает, что это Хун-эр, но ему не стыдно, что он ставит одобрение этого мальчика выше жизней людей)       Но он вновь ошибается. Потому что желание Хун-эра помочь своему богу сильнее его чувства долга и необходимости следовать приказам.       Поэтому, когда демон выхватывает меч из его рук и отскакивает в сторону, Се Ляня охватывает паника.       Только не это. Он не может снова его потерять.       Но Умин — Хун-эр — не позволяет ему приблизиться и прежде, чем принц попытается забрать меч обратно, направляет на себя его лезвие и вонзает со всей силы, чувствуя агонию от захвативших его тело озлобленных душ.       — Нет! Хун-эр, отдай мне его! — в панике кричит принц, чувствуя, как внутри у него что-то умирает, когда демон только сильнее стискивает ладони вокруг рукояти.       Он опять подвёл его. Опять заставил Хун-эра пожертвовать собой ради него.       Се Лянь срывается с места, пытаясь приблизиться, но его отталкивают назад сотни душ, что вьются вокруг демона ураганом, крича и вереща, стремясь поглотить тело юноши и выместить на нём всю накопленную ими ненависть.       Наверное, это ужасно больно. Се Лянь видит это по напряженной позе Умина, по выступившим на бледной коже венам, но демон молчит. Терпит, стиснув зубы, лишь бы только его принц, его бог не услышал, как он кричит в агонии, пока его тело разрывают на части.       Один из духов врезается в голову демона, сбивая маску с его лица, и Се Лянь вновь видит этот взгляд. Ласковый, добрый. Искренний и полный невысказанной преданности.       Глядя в эти глаза, Се Лянь понимает, что Хун-эр не держит на него зла, не винит его в своей очередной смерти, ведь, в конце концов, это был его собственный выбор — избавить принца от страданий и последствий необдуманного решения.       Глядя в эти глаза, Се Лянь понимает, что ему нужно было позаботиться лишь об одной душе, а не о сотнях.       Глядя в эти глаза, Се Лянь понимает, что больше никогда не увидит Хун-эра.       — Не бойтесь, Ваше Высочество, — шепчет Хун-эр, ведь громче говорить уже просто неспособен. — Я всегда буду вашим преданным верующим.       Се Лянь едва может стоять на ногах и уже не контролирует слёзы, стекающие по его щекам. Внутри что-то безвозвратно ломается.       — Хун-эр!       Но демон его уже не слышит. Души окружают его, озлобленно крича и закрывая юношу от взора принца, но даже умирая, растерзанный в клочья, Хун-эр не издаёт ни звука.       Его сильный, смелый Хун-эр. Терпел до последнего, лишь бы принцу не пришлось слышать его агонии.       И всё же, даже после исчезновения сто одной души, на полуразрушенной улице столицы раздаётся оглушительный крик, напоминающий вопль раненого зверя.       Это кричит бог, убивший своего последнего верующего.       Се Лянь плачет громко, надрывно, как ребёнок. Как человек, который в одночасье потерял всё, что у него было. В этом крике вся накопленная боль и горечь утраты. Его сожаление и покаяние.       От крика болит горло, а истерика достигает того состояния, когда Се Ляня едва ли не выворачивает от непрекращающихся рыданий. Ногти больно впиваются в кожу ладоней, но принц лишь давит сильнее. Ему сейчас это нужно — ему нужна эта боль. Не отрезвляющая и помогающая успокоиться, а сильный, резкий укол боли, чтобы наказать себя за то, что он сделал с этим мальчиком. Се Лянь хочет, чтобы ему причинили боль, пронзили мечом, ударили плетью — всё, что угодно. Он заслуживает этого, заслуживает страдать так же, как его последний верующий.       Он был бы рад, если бы его вновь пронзили сотней мечей. В этот раз он не стал бы сопротивляться и позволил им это, принимая своё заслуженное наказание.       Вдруг сквозь пелену слёз Се Лянь видит белую вспышку. Он насилу растирает глаза, пытаясь сфокусировать зрение, и чуть вновь не срывается в рыданиях, когда видит маленький белый цветок, выросший на том самом месте, где погиб Хун-эр. Он такой хрупкий и нежный, — как Се Лянь вообще мог топтать эти цветы? Ему теперь так стыдно за своё поведение, что он едва сдерживается от того, чтобы расцарапать свои руки, просто чтобы хоть как-то наказать себя за такое ужасное отношение.       Слёзы не перестают течь по его лицу, и в какой-то момент небо вторит ему, оплакивая маленького демона и его бескорыстный поступок. Се Лянь не сразу замечает, что начался дождь, а когда до него доходит, то встаёт, на негнущихся ногах подбегая к цветку, и падает на колени рядом, не заботясь о тут же запачкавшихся одеяниях.       Ливень усиливается, тяжело роняя холодные капли на землю, и Се Лянь, желая защитить от разбушевавшейся стихии последнее напоминание о своём верующем, наклоняется над цветком, упираясь руками и головой в землю и становясь для него живым щитом. Дождь такой силы вполне может помять хрупкие и нежные лепестки и сломать тонкий стебель, но Се Лянь не позволит этому случиться. Хоть что-то же он должен сделать для Хун-эра, хоть как-то его защитить.       Се Лянь теряет счёт времени. Дождь бьёт по его спине, всё тело болит от крайне неудобного положения, но принц не двигается с места, пока стихия не отступает, и всё это время не отрывает взгляда от цветка. Он смотрит на его белые лепестки и вспоминает цветы, возложенные к его алтарю маленьким мальчиком, для которого он был единственной опорой и надеждой. Он вспоминает демона, что беспрекословно следовал за ним и не мог отказаться от почитания своего бога, даже когда этот самый бог запрещал ему это делать.       Се Ляню стыдно за каждый цветок, что он растоптал. За каждый крошечный бутон, что он скинул с алтаря на пыльную землю. За каждое плохое слово, сказанное Умину в порыве гнева. За ту пощечину, за то, что наступил ему на руку.       За то, что дал ему такое ужасное имя. За то, что так поздно понял, что за маской безымянного солдата скрывался человек с невероятно широкой душой и добрым сердцем.       Дождь заканчивается, когда наступает утро, но Се Лянь ещё какое-то время не двигается с места, чувствуя зияющую пустоту в груди. Как будто его рёбра сломали, достали сердце и выбросили. Растоптали, как он топтал цветы.       И оттого ужасней чувство, когда он вновь возносится.       Он не имеет на это никакого права.       Хун-эр должен был вознестись. Он заслуживал этого, как никто другой. За свою доброту, самоотверженность и смелость, за свою веру и решимость идти до конца.       Но он умер. А Се Ляня вновь признали достойным стать божеством. Несправедливо.       Отвратительно. Он чувствует, что его снова тошнит. Какое он имеет право снова становится божеством, когда его единственный верующий умер? Се Лянь кричит от несправедливости, всё его тело ломит от этого отвратительного ощущения, от этого издевательства. Словно его награждают за то, что он убил Хун-эра, преподнося это как его заслугу, а не величайший позор и ошибку.       Когда-то Се Лянь хотел стать божеством. Теперь он ненавидит Небеса за то, что они вновь выбрали его.       Поэтому, едва ступив на главную площадь столицы бессмертных, он тут же прыгает назад, отрекаясь от незаслуженно возложенного на него титула.       Кроме того, он должен позаботиться о цветке. Сейчас для Се Ляня нет ничего важнее этого крошечного белоснежного бутона.       Он находит на улице какую-то бадью и с величайшей осторожностью выкапывает цветок, пересаживая его в импровизированный горшок и досыпая туда землю. Она и так достаточно влажная после дождя, так что поливать её пока не надо.       Се Лянь поднимается с колен, не обращая внимания на испачканные одеяния и застрявшую под ногтями грязь, и прижимает к себе горшок с цветком, словно величайшее сокровище.       В конце концов, это всё, что осталось от Хун-эра.

***

      Се Лянь странствует несколько месяцев. Всё это время он бережно ухаживает за цветком, повсюду нося его с собой. Он путешествует от города к городу, от деревни к деревне и всячески помогает местным с мелкой работой, в качестве оплаты обычно прося еду или кров на ночь. Одна старушка, видя, как внимательно он относится к крохотному цветку, даёт ему немного удобрений и объясняет, как правильно выращивать цветы и ухаживать за ними, чтобы они росли долго и не увядали, — Се Лянь запоминает её наставления с ответственностью полководца, которому рассказывают о слабостях врага.       В конце концов он находит своё пристанище недалеко от маленькой деревушки на равнине. Вокруг раскинулись поля и холмы, превращаясь в скалы и овраги, а где-то возвышались до уровня небольших гор. Это было восхитительное место, уютное и теплое, с текущей неподалёку речкой со свежей горной водой, а травянистые склоны закрывали от ветров расположившееся в низине поселение. Люди ежедневно трудились на полях, ловили рыбу и ходили в соседние леса на охоту, младшие помогали старшим, а дети носились по равнинам, играя в догонялки, пока родители не зазывали их домой к обеду.       Умиротворённое, тихое место. Солнечное и ясное. Се Лянь не мог представить лучше места для жизни.       Он не поселяется в самой деревне, а случайно находит на одном особенно высоком и уединённом склоне полуразрушенный домик, когда-то давно оставленный своим обитателем. Было видно, что там уже давно никто не живёт, — это подтвердили и местные, — так что Се Лянь занял его с чистой совестью. Холм отделял его от остальной части деревни и скрывал от посторонних глаз, что было очень кстати, а вокруг, куда ни глянь, росла свежая, зелёная трава, приятно шелестя на лёгком ветру. Здесь же, недалеко от дома, стояло одинокое дерево, шумя раскидистой кроной, под которой Се Лянь позже посадит свой цветок.       Он обустраивает домик, латая крышу и дыры в стенах, не забывая время от времени проверять крохотное растение, что теперь мягко качается на ветру среди зелёных травинок и под защитой высокого дерева, что закрывает его от дождя в непогоду, но не препятствует тёплым лучам солнца, под которыми белые лепестки словно сияют.       Иногда Се Лянь застаёт себя за тем, что просто сидит рядом, оперевшись на ствол дерева, и невесомо касается нежного бутона, чувствуя его бархатную мягкость. Временами ему кажется, словно цветок тянется к его прикосновениям, и это вызывает острую боль в груди, там, где находится его израненое сердце, но Се Лянь не против этой боли. Она напоминает ему о тяжести его поступка и последствиях, с которыми ему теперь придётся жить до конца своих дней. Так что всё в порядке.       Пока в один день он не замечает, что рядом прорастают новые стебли. Они пробиваются меж тоненьких травинок, хрупкие и слабенькие, со временем становясь крепче и толще, а на их верхушках раскрываются маленькие белые цветочки. Они весело покачиваются на лёгком ветру, лепестками тянутся к своему старшему товарищу, что каким-то образом вырос более крупным и высоким, чем все остальные. Он возвышался над ними всего на пару сантиметров, но Се Лянь по какой-то причине находил это невероятно трогательным.       Он с пущей тщательностью ухаживал за только что выросшими цветочками, пораженно вздыхая каждый раз, как замечал новые тоненькие стебельки, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы.       Проходит несколько лет, и цветочное поле разрастается до невероятных размеров, но самый первый цветок, самый большой, тот, который Се Лянь принёс с собой из столицы Юнъаня, всё так же стоит под кроной дерева в окружении своих маленьких собратьев, которые словно обнимают его своими лепестками.       Иногда любопытная детвора пыталась подойти поближе и полюбоваться этим природным садом, но Се Лянь строго-настрого запретил им приближаться, когда увидел, как один мальчишка хотел сорвать цветок. Вскоре после этого среди сельчан распространился слух, что это белоснежное поле по какой-то причине невероятно дорого тому одинокому человеку, что поселился близ их деревни несколько лет назад. Когда кто-то предположил, что он таким образом оплакивает кого-то, Се Лянь не стал его поправлять.       Время от времени он вливал в почву крохи доступной ему духовной силы, вызывая более ускоренный рост цветов и поддерживая те, что уже давно распустили свои лепестки. Возможно, из-за этого они в какой-то момент стали перед ним расступаться. Се Лянь шагал чрезвычайно осторожно, всё время глядя под ноги, но тонкие стебельки сами наклонялись чуть в сторону, давая ему место, чтобы сделать шаг. В первый раз, когда принц заметил это, то совершенно по-детски расплакался, с благодарностью поглаживая бархатные лепестки кончиками пальцев.       В такие моменты он с ними разговаривал, потому что ему казалось, что они его понимают. Наверное, со стороны он выглядел глупо, но Се Ляню не было до этого никакого дела. Он мог болтать о каких-нибудь пустяках, вроде того, что произошло на днях, рассказывая безделицы, словно общается со старыми друзьями, а не молчаливыми цветами. Иногда он обращался к Хун-эру или Умину. Он чувствовал, что обязан извиниться перед ними обоими, даже если фактически это был один и тот же человек. В такие моменты цветки вели себя особенно тихо, словно вслушиваясь в каждое его слово, ловили каждый взгляд и тянулись к каждому прикосновению, словно Хун-эр и вправду мог его слышать. Это разрывало сердце Се Ляня на части, но то была приятная боль, необходимая.       Так проходили годы. Ни один цветок не увядал, ни один не был сорван. В какой-то момент их рост замедлился, возможно, потому, что дальше уже начинались горы, и цветам просто негде было больше расти, но Се Лянь не печалился. Он и так был поражен тем, что от одного маленького цветка, что остался после Хун-эра, выросло такое большое поле. Это словно в очередной раз подтверждало, насколько удивительным человеком он был, насколько добрым и искренним. Какое большое у него было сердце и широкая душа, раз после его смерти она смогла породить такое великолепие.       Се Лянь и вправду его не заслуживал. Сейчас, глядя на раскинувшееся под его окнами белоснежное поле цветов, он понимает это как никогда ясно.

***

      Впервые Хуа Чэн услышал это во сне. Он спал в своих покоях в недавно построенном Призрачном городе и, хотя демонам, особенно его уровня, сон был не нужен, он не мог отказаться от такой чудесной альтернативы хоть ненадолго уйти из реальности, в которой он не может найти Его Высочество.       В ту необычайно теплую ночь он вдруг почувствовал, как кто-то словно гладит его по голове. Так нежно, так ласково, что у Хуа Чэна сжалось сердце. Он уже не помнил, когда кто-то в последний раз прикасался к нему с таким трепетом, уже не помнил, как это удивительно и приятно. Ему казалось, что его словно обнимают, заботливо, любяще, как никто раньше не делал, и Хуа Чэн наслаждался этим удивительным сном, отказываясь просыпаться.       Но всё же из сна его выдернул чужой голос, зовущий его по имени. Но он обращался не к Хуа Чэну, не к Князю Демонов. Он звал Хун-эра. Умина.       В тот момент сон как рукой сняло, и Хуа Чэн резко сел на кровати, широко распахнув единственный глаз и чувствуя, как его сердце будто вновь начало биться. Ошибки быть не могло, он слышал голос Его Высочества. Он один знал оба этих имени, равно как и то, что принадлежали они одному и тому же человеку.       Сначала Хуа Чэн решил, что это галлюцинации. Что это его воспалённый разум, сошедший с ума от одиночества и безрезультатных поисков, в конце концов подвёл его. Пока это не стало происходить всё чаще и не только, когда Хуа Чэн спал — буквально в любой случайный момент дня и ночи, будь то скучное времяпрепровождение в Игорном доме или короткая стычка с демонами вблизи его города.       Тогда Хуа Чэн понял, что он действительно слышит Его Высочество. Сначала было только имя, не важно, Хун-эр или Умин. Потом к этому начали примешиваться другие фразы. Одни Хуа Чэн не разбирал, другие были ни о чём, словно принц разговаривает с кем-то об обыденных вещах.       А иногда это были извинения. Сожаления за то, что допустил подобное. Просьба простить. Просьба вернуться. Голос Се Ляня был нежен и кроток, но даже так, даже таким непостижимым образом Хуа Чэн слышал в нём печаль и никуда не уходящую вину, и от этого его сердце словно раскалывалось на сотни осколков.       Как, как ему найти принца? Почему он вообще слышит его, будто это…будто это молитва.       Это осознание поражает Хуа Чэна, как гром среди ясного неба.       Сам он уже почти забыл об этом инциденте, но что, если даже того краткого мига, что он находился в Небесной столице после вознесения, было достаточно, чтобы взрастить в нём ростки божественности, что не исчезла, даже когда он отверг Небеса и стал Князем Демонов?       Это глупо, но это единственное, чем можно объяснить то, что Хуа Чэн слышит слова Се Ляня даже на таком расстоянии. И демону даже не стыдно признать, что он впервые рад тому, что вознесся, ведь это значит, что он сможет найти Се Ляня.       Это занимает время. Из-за того, что фактически Хуа Чэн не бог, а искра божественности в нём столь мала, что доносит слова одного лишь верующего, — и то не полностью и далеко не всегда, — ему не удаётся сразу отследить, откуда идут молитвы. Ему требуется несколько дней, чтобы определить примерное направление, и тогда он начинает поиски, посылая всех достаточно компетентных слуг с чёткими указаниями найти принца и немедленно сообщить ему в случае успеха. Сам Хуа Чэн тоже не сидит на месте и прочёсывает местность, в какой-то момент понимая, что направление вообще не меняется, как будто принц стоит на одном месте.       Это не очень на него похоже, но неужели он всё-таки смог где-то ужиться и начал вести оседлый образ жизни? Хуа Чэн надеется на это. Он всё ещё помнит, как они слонялись от одного укрытия к другому, не имея постоянно пристанища. Если Его Высочество смог найти себе кров, где бы то ни было, Хуа Чэн за него искренне рад. Кроме того, это упрощает поиски.       В конце концов один из его слуг встречает странствующего торговца, который сообщает, что видел похожего человека в спрятанной от посторонних глаз уютной деревушке, окруженной полями и холмами. И что, по словам местных, этот человек очень бережно ухаживает за своими цветами и не даёт никому их срывать.       Это вызывает в душе Хуа Чэна приятное тепло. Он помнит, как немилосердно принц выбрасывал цветы, что юный демон приносил в качестве подношения. И если это действительно Се Лянь, то, ухаживая за цветами теперь, он явно старается исправиться и загладить вину. Это так на него похоже.       Хуа Чэн тут же срывается в эту деревню, проходя незамеченным по её окраине и направляясь к отдалённому холму, где, по словам старика и его слуги, и обосновался Его Высочество.       Он ощущает зарождающуюся панику, когда подходит ближе, нервно сглатывает, чувствуя, что вот-вот готов развернуться и убежать. По какой-то причине он боится встретиться с принцем, но ещё больше он боится ошибиться, прийти не к тому. Это точно разобьёт ему сердце, ведь Хуа Чэн уже настроил себя, что это точно будет именно принц и никто другой. Конечно, он оправится от своего разочарования и будет искать дальше, но это всё равно оставит неприятный осадок в его душе.       Однако то, что он видит, когда поднимается на холм, превосходит все его ожидания.       Перед ним расстилается целое поле цветов, что белоснежным покровом скрывает под собой траву. Маленькие бутоны мягко покачиваются на ветру и тянут свои нежные лепестки к солнцу. Они такие крошечные и хрупкие, но такие милые, а ещё их очень много. У Хуа Чэна перехватывает дыхание, которое ему даже не нужно, когда он видит белое поле цветов, его цветов, что тянется до самого горизонта и исчезает на уходящем вниз косогоре.       У Хуа Чэна подкашиваются ноги, когда он понимает, что все эти цветы принц вырастил сам. Для него. Потому что помнил о нём и никогда не забывал. Потому что чувствовал вину за смерть Умина, и, хоть сам Хуа Чэн и не винит его в том, на что решился сам, такое внимание словно бальзам на душу после долгих лет одиночества. Такое отношение приятно, ведь это означает, что хоть для кого-то жизнь безымянного и безродного демона всё ещё что-то значит. Хуа Чэн чувствует разливающееся в груди тепло от столь широкого жеста. Он обязательно должен поблагодарить принца за то, что тот всё ещё помнит о нём.       Однако Се Ляня нигде не видно, хотя дом выглядит обжитым и ухоженным. Наверное, просто куда-то ушёл. Но это не страшно, потому что теперь Хуа Чэн знает, что искать больше не нужно, стоит лишь немного подождать.       Тем не менее, Хуа Чэн не бежит сломя голову искать своего принца по всей деревне. Предчувствие, что Се Лянь сам вот-вот вернётся, греет ему сердце не хуже солнечных лучей. Вместо этого он присаживается на одно колено у края поля и осторожно касается белых лепестков. Они такие же мягкие и нежные, как у тех, которые он сам приносил на алтари принца.       Хуа Чэн и не думает их срывать, — наверняка Се Ляню это не понравится, — а цветы, почувствовав нового человека, своего человека, зашуршали сильнее, и с губ демона сорвался удивлённый вздох, когда он заметил, что они тянутся к нему, словно он их личное солнце. Ошеломлённый и невероятно тронутый, Хуа Чэн опускает руку чуть ниже, ласково улыбаясь, когда цветы касаются его ладони белоснежными лепестками, нежно её поглаживая, словно радостно приветствуют его.       Хуа Чэн не думал, что его могут растрогать цветы, но это действительно происходит. Они напоминают ему маленьких детей, что стайкой вьются вокруг взрослых. Демон легко посмеивается, чувствуя, как цветочки щекочут его кожу, и неверяще качает головой. Как такое вообще возможно? Это место — настоящий рай на Земле, и никакие Небеса не сравнятся с ним в святости и красоте. Хуа Чэн никогда не видел ничего подобного, и его сердце поёт.       Он медленно водит ладонью из стороны в сторону, с улыбкой наблюдая, как цветочки всё так же тянутся за его рукой, напоминая Хуа Чэну тихую озёрную гладь и бегущие по ней лёгкие волны. Он увлекается, не замечая, как на холме появляется ещё один человек, что с замиранием сердца и лёгкой паникой наблюдает за незнакомцем, что играет с его цветами.       — Прошу, господин, только не срывайте их, — мягко, но с долей волнения произносит Се Лянь, замечая, как неестественно напряглась чужая фигура. — Я не против, чтобы вы полюбовались ими, но всё же не трогайте цветы. Они мне очень дороги.       Он стоит позади, пока что не решаясь подходить ближе к неизвестному ему человеку. Се Лянь никогда раньше не видел его здесь, а богатые одежды и дорогие украшения явно говорят о том, что живёт он в достатке и точно не может быть кем-то из местных.       А Хуа Чэн уже и не мечтал услышать этот голос. Принц не узнал его, оно и понятно, но то, как сильно он волнуется о том, что кто-то не дай бог сорвёт хотя бы один из бутонов, приятно греет сердце демона.       Он встаёт, чувствуя, как предательски дрожат ноги, и разворачивается к принцу, едва сдерживая ошеломлённый вздох, когда понимает, что это действительно он. Стоит совсем рядом, в таких же светлых одеяниях, как Хуа Чэн помнит, держа в руках корзину с чем-то, накрытым сверху тряпицей. Демону приходится подключить всё своё самообладание, чтобы не спугнуть Се Ляня своей восторженной реакцией.       — И в мыслях не было причинять вред столь прекрасному месту, — вежливо и долей почтения произносит Хуа Чэн, замечая, как принц на мгновение удивленно приподнимает брови, но ничего не говорит. — Вы сами вырастили этот сад?       На губы Се Ляня ложится мягкая улыбка.       — Да, сам. Эти цветы много значат для меня, — тихо вздыхает он, а у Хуа Чэна в груди словно заново начало биться сердце. Вдруг Се Лянь переводит тему. — Господин, вы ведь не местный? Я никогда не видел вас здесь.       Хуа Чэн мысленно бьёт себя ладонью по голове, понимая, что следовало сменить его одежды на что-то более невзрачное, но уже поздно.       — Вы верно заметили. Я здесь проездом и случайно узнал, что где-то неподалёку есть такое удивительное место, так что не мог отказать себе в любопытстве взглянуть. Этот сад и впрямь произведение искусства.       За эти годы Хуа Чэн научился красноречию, — он не мог позволить себе предстать перед принцем неотёсанным мальчишкой, — и теперь это пришлось как нельзя кстати, потому что на то, как щёки Се Ляня покрываются лёгким румянцем от неожиданной похвалы, он готов смотреть вечно.       — Ах, что вы, — отмахивается Се Лянь, пораженный внезапными комплиментами незнакомца. — О, точно, какие мои манеры, я ведь совсем забыл представиться. Меня зовут Се Лянь. Могу я узнать имя господина, что был столь любезен со мной?       Сердце Хуа Чэна точно не выдержит. Он хочет опуститься на колени перед принцем и во всем признаться, но чувствует, что сейчас не время. Поэтому он сдерживается, заставляя себя улыбнуться.       — Моё имя Хуа Чэн, но вы можете называть меня Сань Ланом, если хотите, — он не очень понимает, с чего вдруг у него сорвалось это «Сань Лан», но не собирается брать свои слова назад.       — Приятно познакомиться, Сань Лан, — улыбается Се Лянь, хотя и не знает, почему этот демон продолжает обращаться к нему на «вы».       Он почти сразу понял, что человек перед ним уже мёртв: не было слышно ни биения сердца, ни дыхания, а его кожа была слишком бледной даже для члена семьи аристократов. Кроме того, Се Лянь достаточно времени провёл рядом с одним демоном, чтобы научиться отличать их от обычных людей, а демоническая аура вокруг этого человека была довольно сильной, даже если совершенно не враждебной и тщательно скрываемой, хотя Се Лянь всё равно её заметил.       Тем не менее, он не будет напрямую указывать на то, что понял, что перед ним демон, пока не поймёт, что тому нужно. Хуа Чэн не кажется ему подозрительным, он не чувствует исходящей от него скрытой угрозы, а его улыбка выглядит искренней. Так что Се Ляню пока не в чем подозревать его.       Хуа Чэн отворачивается, оглядывая сад, но больше для того, чтобы спрятать лицо, эмоции на котором могут выдать его с головой. Он использует этот жест как передышку, возможность привести в порядок разум и чувства, и почти не контролирует слова, что срываются с его губ.       — Вы сказали, что эти цветы вам очень дороги, — Хуа Чэн не замечает, как Се Лянь вздрагивает в этот момент. — Они напоминают вам о ком-то?       Наверное, немного эгоистично спрашивать что-то подобное, но Хуа Чэн должен услышать ответ.       Ожидаемо, Се Лянь смущается вопроса или, лучше сказать, чувствует себя неуютно, но после небольшой паузы и тихого вздоха всё-таки отвечает.       — Один дорогой мне человек очень любил эти цветы, и теперь, когда его не стало, я подумал, что могу почтить его память таким образом, — коротко отвечает принц, опуская взгляд, а потому не видит болезненно-уязвимого выражения на лице Хуа Чэна, который и представить себе не мог, что Се Ляню он был действительно дорог. Но Его Высочество качает головой, отгоняя непрошенные воспоминания, и, не давая демону вставить слова, вдруг вновь переводит тему. — Прошу прощения за вопрос, но мы раньше с вами не встречались? Ваше лицо выглядит очень знакомо, но не могу понять, кого вы мне напоминаете.       Хотя он уверен, что точно запомнил кого-то со столь привлекательной внешностью, Се Ляня и правда мучил этот вопрос. Чем дольше он смотрел на демона, тем больше черты его лица казались ему знакомыми, но всё равно не складывались в одну общую картину.       Хуа Чэн не сдерживает удивлённого вздоха, пораженный тем, что его так быстро раскрыли, но не может не улыбнуться, — его принц всегда был умён. К тому же, это идеальный шанс представиться по-настоящему, и Хуа Чэн не собирается его упускать. Он не хочет мучить Се Ляня неведением хоть на секунду дольше.       — Простите, Ваше Высочество, мне следовало сразу вам во всем признаться, — с почтением произносит Хуа Чэн, видя, как расширяются от шока чужие глаза и пропадает с лица улыбка. В привычном жесте он опускается на одно колено, на ходу меняя свою внешность на то, каким принц его помнит, разве что не скрывает более лица за маской — Се Лянь ведь всё равно его уже видел. И пусть он не смотрит на принца, но слышит, как с чужих губ срывается сдавленный вскрик, а на землю с глухим стуком падает корзина.       — Хун-эр?.. — голос принца дрожит, словно осиновый лист, и Хуа Чэн почти винит себя в том, что довёл его до такого состояния. — Н-но как? Ты же…ты же умер…я же видел…я же…       Раздаётся тихий всхлип, вынуждающий Хуа Чэна поднять голову, и он едва не воет, когда видит слёзы на чужом лице.       — Ваше Высочество… — беспомощно зовёт демон, и Се Лянь на негнущихся ногах подходит ближе, падая на колени рядом с Хуа Чэном, тут же подхваченный его руками.       — Умин… — почти шепотом произносит Се Лянь, словно боится поверить собственным глазам. — Хун-эр, как…?       Се Лянь едва держится, чтобы не зарыдать. Он не ожидал, что за маской неизвестного господина будет скрываться Хун-эр, его Хун-эр. Это что, какие-то игры разума? Как этот человек сейчас может сидеть перед ним, если Се Лянь сам лично видел его смерть? Как этот призрак прошлого может быть здесь, если принц даже забрал его цветок с собой?       Се Лянь едва может соображать. Он не надеялся увидеться вновь. Все те разы, когда он приходил в этот сад и общался с цветами, все те разы, когда он молился Умину и Хун-эру, он не ждал ответа, потому что понимал, что его не будет, ведь его милый демон умер.       Но вот он снова здесь. Он сидит перед ним такой же, каким Се Лянь его помнит: те же чёрные одежды, те же собранные в высокий хвост волосы, те же восхитительные глаза. Почему в облике Хуа Чэна его Хун-эр прятал свой правый глаз за повязкой? Это так неправильно. Такой внешностью нужно гордится, а не стыдиться.       Но не это сейчас главное, а то, что его Умин снова здесь. По какой-то немыслимой причине он вернулся, и Се Лянь даже не пытается скрыть текущих по его щекам слёз.       — Я думал, ты умер, — шепчет он, слегка вздрагивая, когда демон берёт его ладони в свои.       — В каком-то смысле так и было, но мне повезло выжить, Ваше Высочество. Простите, что отсутствовал так долго.       Се Лянь лихорадочно мотает головой.       — Не извиняйся, — он протягивает дрожащую руку, чтобы дотронуться до чужой щеки, и они оба резко вздыхают, когда ладонь принца касается лица демона. Хуа Чэн льнет к руке принца, мечтая продлить этот момент.— Ты…что произошло? Как ты смог…как ты смог вернуться?       — Я оказался на горе Тунлу и мне потребовалось время, чтобы выбраться оттуда и стать Князем Демонов.       Хуа Чэн не собирался говорить об этом так скоро, но если Се Лянь спрашивает — он обязан ответить.       Принц пораженно распахивает глаза, а его сердце наполняется теплотой. Конечно, разве он мог сомневаться в Хун-эре? Этот мальчик всегда был таким сильным и смелым, неудивительно, что он смог стать Князем Демонов. Се Лянь чувствует переполняющую его гордость, но старается держать себя в руках, чтобы просто не наброситься на демона с объятиями.       — Получается, тот облик до этого…?       Хуа Чэн кивает.       — Да, теперь я выгляжу так, — с этими словами он вновь меняет свою внешность, становясь выше и шире в плечах, чёрные одежды сменяются красными, а волосы распускаются из хвоста, расстилаясь по спине красивым веером. Однако он всё ещё не возвращает на лицо повязку, оставляя оба глаза и позволяя Его Высочеству увидеть его.       Ох, теперь Се Лянь понимает, почему лицо демона показалось ему знакомым. Сейчас Хуа Чэн выглядит точно так же, как когда был Умином, – Хун-эром, – разве что черты лица стали острее, голос – ниже, а сам демон – старше. Сейчас, когда повязка не мешает оценить его внешность, Се Лянь видит очевидные сходства человека перед ним с его более молодой версией.       — Ты так вырос, Хун-эр, — с тихой мечтательностью произносит Се Лянь, касаясь ладонью чужой щеки и чувствуя болезненный укол в груди. Через что ещё пришлось пройти этому ребёнку, — хотя теперь кажется неправильным называть так того, кто выглядит старше самого принца, — чтобы стать тем, кто он есть сейчас?       Хуа Чэн улыбается, даже не скрывая то, как он наслаждается этими мягкими прикосновениями. Раньше он и мечтать не смел, чтобы Се Лянь был с ним так добр и ласков, и теперь Хуа Чэн чувствует, что мог бы вновь покорить небеса.       — Если Ваше Высочество не против, я бы предпочёл имя Сань Лан.       Принц удивленно моргает, тушуясь и слегка краснея. Он неловко смеётся, стыдясь того, что ведёт себя слишком сумбурно, но кто стал бы его винить? Он встретил человека, которого считал безвозвратно утерянным. То, что Се Лянь ещё не зарыдал, как ребёнок, уже победа.       — О, да, конечно. Так, значит, твоё настоящее имя Хуа Чэн? — всё-таки Хун-эр было детским именем, никак не подходящим взрослому, однако демон качает головой.       — Нет. Я сам выбрал его. Мне показалось, что звучит неплохо.       Се Лянь улыбается, согласно кивая.       — Оно очень тебе походит, Сань Лан, — шепчет принц, пораженно ахая, когда Хуа Чэн берёт его ладонь, что всё это время касалась щеки демона, и почтительно целует её, прикрывая глаза.       Се Лянь чувствует подступившие вновь слёзы и смаргивает их, позволяя им омыть его щёки. Кажется, словно преданность Хуа Чэна к нему с их последней встречи только больше возросла. Это кажется невозможным, но достаточно лишь посмотреть в открытые, честные глаза демона, и это становится ясным, как день.       Хун-эр не оставил его и не забыл. Более того, он даже как-то нашёл его, пусть и потребовалось время.       — С-сань Лан, — его голос вдруг дрожит, словно Се Лянь вновь не может совладать с эмоциями. — Как ты нашел меня? Ты сказал, что искал меня, но я не понимаю…       И тут, к удивлению принца, Хуа Чэн вдруг отводит взгляд, а на его бледные скулы ложится робкий румянец. Се Лянь клянётся, что не видел ничего красивее этого. Смущение будто делало демона моложе, чем он был, и каким-то непостижимым образом милее, словно он всё ещё мальчишка. Се Лянь подавил импульсивное желание погладить его по голове.       — Насчёт этого…я услышал, как вы звали меня, Ваше Высочество, — он видит, как ошеломлённо распахиваются чужие глаза, и продолжает. — Это началось лишь пару месяцев назад, но я тут же начал поиски, которые в конце концов привели меня сюда, — он вновь бросает взгляд на бескрайнее поле белоснежных цветов и облегчённо вздыхает. — В это удивительное место.       А Се Лянь после его слов по цвету сам напоминает эти белые цветы. У него просто не укладывается в голове, как Хуа Чэн мог его слышать? И ещё, что более важно, это значит, что он слышал всё, что Се Лянь говорил ему. Все его извинения, раскаяния, просьбы простить его.       Какой ужас.       Хуа Чэн, кажется, замечает его состояние и тут же подаётся вперёд, заключая принца в объятия, едва не сходя с ума от того, что ему это позволяют.       — Ваше Высочество, я сказал что-то не то? Простите этого человека, я-       — Нет, Сань Лан, — мотает головой принц, тихо всхлипывая. — Я просто…ты ведь всё слышал, да?       В голосе Се Ляня слышна обречённость, но Хуа Чэн не собирается лгать.       — Да, — от него не укрывается, как принц вздрогнул в его руках, так что демон лишь обнимает его кречпе. — Но в этом нет ничего постыдного. И я давно простил вас.       Се Лянь невольно задерживает дыхание, вскидывая умоляющий взгляд на Хуа Чэна, не представляя, что делает с его бедным сердцем.       — Но-       — Нет, Ваше Высочество. Это было моё решение и только я несу за него ответственность, — категорично отвечает Хуа Чэн, намереваясь раз и навсегда поставить точку в этом вопросе. — Вы не могли меня контролировать и не знали, что я сделаю. Я выхватил меч по собственной воле, потому что хотел спасти вас. Вы всегда были добрым, хорошим человеком, которым я восхищался ещё с детства, поэтому я понимал, что рано или поздно вы передумаете, но тогда уже, скорее всего, будет поздно всё исправлять. Ваше Высочество, я лишь хотел, чтобы вы поняли: что бы вы ни сделали, на что бы ни решились — я всегда буду рядом с вами. Я поддержу вас, хотите вы того или нет. И даже если вы действительно в чём-то виноваты — я уже давно простил вас. Разве то, что вы высадили все эти цветы ради меня, уже не является извинением? Я не мог и представить, что однажды кто-то сделает нечто подобное для меня, поэтому, Ваше Высочество, спасибо вам.       Этого признания достаточно, чтобы Се Лянь больше не смог себя сдерживать. Он позволяет слезам течь по своим щекам и плачет, надрывно, громко, цепляясь за красный шелк чужих одежд и опустив голову на широкое плечо. В нос ударяет нежный, цветочный аромат, исходящий от кожи демона, и это вызывает у принца ещё один всхлип. Он жмётся ближе, мечтая утонуть в этом запахе, дышать им вечно, если только это будет значить, что его Хун-эр снова рядом и больше никуда не уйдёт.       Хуа Чэн улыбается, слабо, но облегчённо, позволяя себе выдохнуть и крепче сжимая в объятиях чужую дрожащую фигуру. Он никогда не чувствовал себя счастливее, чем сейчас. Пускай ему больно видеть слёзы принца, но тот факт, что он проливает их из-за него, из-за радости встречи с ним, заставляет его сердце петь, его словно окутывает теплом, невероятно мягким и ласковым. Потому что это значит, что он впервые кому-то нужен. Что он дорог кому-то настолько, чтобы чувствовать вину на протяжении десятилетий, высадить целый сад его любимых цветов в знак извинения и почтения его памяти.       И именно Се Лянь сделал это. Тот, чьего внимания он всегда жаждал и в чьей заботе нуждался. Се Лянь ждал его, думал о нём и никогда не забывал. И для Хуа Чэна нет ничего более ценного, чем это.       — Тш-ш, Ваше Высочество, всё хорошо, — ласково шепчет демон, поглаживая принца по волосам. Он чувствует, как его одежды стали влажными от слёз, но это лишь вызывает у него нежную улыбку.       — С-сань Лан… — тихо всхлипывает Се Лянь так близко к чужому уху, что Хуа Чэн слышит каждое слово. — Ты…обещай мне, что больше не уйдешь, пожалуйста…       С губ демона срывается несдержанный вздох, и он крепче обнимает принца, словно тот вот-вот исчезнет.       — Никогда, — твёрдно заверяет его Хуа Чэн, позволяя себе невиданную дерзость и целуя принца в макушку. — Я не оставлю Ваше Высочество, больше никогда.       Се Лянь всхлипывает, но в его голосе слышна слабая улыбка.       — Спасибо.       Они сидят так ещё какое-то время, пока Се Лянь окончательно не успокаивается, а Хуа Чэн всё это время гладит его по спине и волосам, словно постоянно напоминая, что он здесь и больше не уйдёт.       В конце концов принц поднимает голову, и неясно, красные у него щёки от слёз или от смущения из-за того, что был столь эмоционален и позволил себе повиснуть на демоне, рыдая ему в плечо. Он неловко растирает глаза, прикусывая губу и чувствуя, как за ним безмолвно наблюдают, да ещё и с такого близкого расстояния. Но внезапно Се Лянь понимает, что ему всё равно на приличия: он не хочет отпускать Хуа Чэна ближайшие несколько лет.       Вдруг он понимает, что между ними всё ещё остался один нерешенный вопрос, о котором принц на время позабыл из-за своей истерики.       — Сань Лан… — тихо начинает он, привлекая внимание демона. — Сань Лан так и не сказал мне, как он меня нашёл.       Хуа Чэн вздрагивает, понимая, что тему обойти не получится, и сдаётся, рассказывая всё как на духу. И про испытания, и про Эмина, и про вознесение. Про то, как вырвал собственный глаз, — в это же мгновение возвращая на лицо повязку, — и как отрёкся от Небес, когда они признали его достойным стать богом, ведь его бога там не было. Что он предпочёл свободу Князя Демонов обязанностям небожителя. Хуа Чэну немного неловко рассказывать об этом, — появляется ощущение, что он хвастается, — но, раз принцу интересно, он обязан ему ответить. Из-за этого он опускает голову, отказываясь встречаться с Се Лянем взглядом и чувствуя своего рода смущение.       Он знает, что принц никогда не посчитает это хвастовством, но всё равно не может пересилить себя, особенно когда рассказывает, что слышал молитвы Се Ляня как раз потому, что был богом, пусть и недолго.       Хуа Чэн замолкает, чувствуя, что щёки уже давно окрасились красным, но всё же в конце концов заставляет себя поднять голову и взглянуть на принца, мгновенно задерживая дыхание.       Потому что глаза Се Ляня светятся такой гордостью, какой он ещё никогда и ни у кого не видел. Потому что во взгляде принца — восхищение, словно Хуа Чэн сделал что-то невообразимое. По собственному мнению демона, его поступок нельзя назвать столь уж заслуживающим восхищения, но он не может сказать ни слова, когда на него смотрят так. С такой нежностью, лаской, что Хуа Чэн вновь чувствует себя маленьким мальчиком, на которого обратил внимание сам Наследный принц, решив нарушить шествие ради его спасения, посчитав жизнь беспризорного мальчишки важнее соблюдения правил.       Вдруг Се Лянь подаётся вперед, заключая демона в объятия, и уже Хуа Чэн утыкается носом в чужую шею, сходя с ума от близости.       — Я горжусь тобой, Сань Лан, — тихо, но совершенно искренне произносит принц. — Я знаю, что ты недолюбливаешь небожителей…       — Кроме вас, — вставляет Хуа Чэн, извиняясь за то, что перебил, но принц лишь улыбается шире.       — Кроме меня, — кивает он, чувствуя беспричинное счастье, разливающееся в его груди. Хотя нет – причина прямо сейчас обнимает его, щекоча длинными волосами его шею. — Но я невероятно горжусь, что ты смог вознестись, даже если не желал этого. Ты заслуживаешь этого, как никто другой.       Хуа Чэн неровно вздыхает, смыкая руки вокруг чужой талии чуть сильнее, и глупо улыбается.       — Спасибо, Ваше Высочество.       — Тебе не обязательно называть меня так, — вдруг говорит принц, и демон поднимает голову от его шеи.       — Но Ваше Высочество всегда будет Вашим Высочеством, — словно заученную фразу повторяет Хуа Чэн, а Се Лянь чувствует укол в сердце, ведь демон уже однажды говорил ему то же самое. Поэтому он ласково качает головой, поддаваясь желанию вновь прикоснуться к бледной щеке, слегка её погладив и заправив тонкую чёрную прядку за ухо.       — Даже если так, рядом с тобой я не хочу быть принцем, — объясняет Се Лянь, тут же продолжая, когда видит, что Хуа Чэн хочет это оспорить. — Я не хочу быть принцем, но, может быть, ты не против быть…друзьями?       Почему-то подобная просьба кажется ему ужасно неловкой, но единственный глаз Хуа Чэна светится от восхищения.       — Об этом я и мечтать не мог, — на выдохе произносит демон, мгновение раздумывая над просьбой принца и неуверенно добавляя. — Гэгэ?       Се Лянь чувствует, как на лицо ложится румянец, но не пытается его прикрыть. Он понимает, что они подошли к чему-то новому, пока что неизведанному, но у них есть всё время мира, чтобы в этом разобраться. Его Хун-эр здесь, рядом, он жив, а это ли не самое главное?       И Хуа Чэн простил его. Он не держит на него зла и не презирает. Хуа Чэн сам нашёл к нему дорогу, вернулся, потому что хотел быть рядом со своим божеством, и Се Лянь принял его с распростёртыми объятиями.       Они смотрят друг на друга, глупо улыбаясь, словно всё ещё не в силах поверить, что это действительно происходит. Се Лянь горит от желания узнать, как демон жил эти годы, как набрал такое влияния и власть, что хорошего и плохого произошло с ним за это время, но он может подождать. Теперь, когда Хуа Чэн здесь, он может наконец расслабиться, в то же время обещая себе, что больше не допустит, чтобы демон страдал из-за него. Хуа Чэн заслуживает только заботы и внимания, и Се Лянь приложит все усилия, чтобы их дать.

***

      На улице стояла мягкая, теплая погода. Солнце приветливо светило из-за облаков, бросая яркие лучи на землю, а лёгкий ветерок не давал жаре устояться, рассеивая её приятной прохладой. Он нежно раскачивал белые бутоны, разнося их сладковатый аромат по округе. Стояла спокойная, комфортная тишина, и только шорох листьев да шепот травинок приятно ласкали слух.       Слабые порывы ветра развевали чёрные волосы, свободно лежащие на плечах, накрытых белыми одеждами, из-под которых игриво выглядывал красный воротник. Длинные рукава скрывали тонкие кисти и худые ладони, а свежая трава мягко щекотала босые ступни — Хуа Чэн никогда не надевал сапог, когда гулял тут. Казалось, что грубая обувь может навредить нежным бутонам.       Он подходит к краю поля, улыбаясь, когда белые цветочки расступаются перед ним, позволяя пройти дальше. Они дают ему место и в то же время тянутся к его ногам, желая прикоснуться. Хуа Чэн смеётся, чувствуя бархат лепестков, и с осторожностью садится на колени посреди рукотворного сада, опуская руки и касаясь ладонями дружелюбных цветов, что тут же льнут к нему, разве что не мурлычат. Это кажется невероятно трогательным, что такие безмолвные и, казалось бы, бессознательные существа, как обычные цветы, могут быть такими отзывчивыми, поэтому Хуа Чэн время от времени обходит весь сад, чтобы поздороваться с каждым цветочком, не желая обидеть кого-то из них.       Довольно скоро после их воссоединения Се Лянь рассказал, что всё это выросло из одного маленького цветка, что остался после демона на улице Юнъани, а принц перенёс его сюда и посадил, и теперь белоснежный бутон этого цветка возвышался над остальными.       Хуа Чэн был невероятно смущён, услышав подобное, однако это объясняло, почему цветочки так его любили и становились особенно тактильными, когда он приходил к ним. К Се Ляню они тоже тянулись, ведь именно он вырастил их и наполнил своей силой, но Хуа Чэна они, казалось, считали одним из них, словно чувствовали в нём ту же энергию, что была в цветке, породившем их, и принц находил это невероятно очаровательным.       Демон улыбается своим мыслям, играя с бархатными лепестками, а на другие белоснежные бутоны садятся призрачные бабочки, чьи крылья, словно прозрачное серебро, ярко мерцают в лучах утреннего солнца. Хуа Чэн специально создал бабочек, чтобы они составляли компанию цветам на этом поле и приглядывали за ним, когда принц и демон отлучались в Призрачный город.       Вдруг цветы начинают взволнованно перешёптываться, и Хуа Чэн слышит тихие шаги за спиной, а вскоре его талию обнимают чужие руки в таких же белых одеяниях, как у него самого. Зачастую демон предпочитал носить чёрное или же красное, но временами у него бывало настроение и для белого, которое, по мнению принца, делало его черты нежнее и утончённее и невероятно ему шло.       — Привет, — тихо произносит Се Лянь, коротко целуя демона в висок.       — Привет, — улыбается Хуа Чэн, позволяя себя слегка откинуться назад, облокотившись на чужую грудь.       Одна из бабочек, завидев принца, подлетела к нему, садясь на подставленный палец, а две другие устроились в его волосах, похлопывая крылышками и вызывая на лице Се Ляня ласковую улыбку.       Сейчас, сидя в белых одеяниях среди белых цветов, Хуа Чэн казался ему таким же цветком, только самым большим и самым прекрасным. Чем больше времени они проводили вместе, тем сильнее Се Лянь тонул в чужой красоте, но не собирался никак этому препятствовать. Наоборот, принцу лишь чаще хотелось смотреть на его лицо, слушать его низкий, бархатный голос и задорный смех, ловить его влюблённые взгляды и видеть искры обожания в единственном глазу.       Словно читая его мысли, Хуа Чэн слегка разворачивается в чужих объятиях и тянется за поцелуем, которым его тут же одаривают. Завидев это, цветы начинают взволнованно шелестеть, а бабочки махать крыльями. Но самое забавное и, наверное, очаровательное, что белоснежные лепестки вдруг окрашиваются в нежный розовый, словно от смущения.       Вновь завидев это, Хуа Чэн отрывается от любимых губ и тихо смеётся, качая головой.       Они перешли от дружбы к чему-то большему не так давно, хотя это всё равно произошло непростительно быстро, и с того момента всякий раз, как они целовались «на глазах» у цветов, те волнительно трепетали и окрашивались в лёгкий румянец. Подумать только, даже цветы краснеют от искренности их чувств. Правда, потом они снова принимали свой обычный вид, сверкая сияющей белизной, но ни Се Лянь, ни Хуа Чэн не могли перестать смеяться с такой картины.       Се Лянь мечтательно вздыхает, ласково поглаживая смущённые бутоны и даже не пытаясь скрыть улыбку. Его жизнь в одно мгновение стала лучше, ярче, стоило Хуа Чэну найти его. Она стала полной, и принцу кажется, словно он никогда до этого и не жил по-настоящему.       И только сейчас, рядом с его возлюбленным демоном и в окружении сотни цветов, Се Лянь наконец-то чувствует, что он дома.