What Fools These Mortals Be

У нее не было шансов против Орин. Удивительно, но именно об этом Гейл задумывался меньше всего: Доан же была старше, сильнее, лучше. Она — часть бога, а не простая смертная с искрой божественности, растворенной в крови. Танцующий вихрь кинжалов беловолосой дочери Баала не оставлял «истинной» ни единого шанса — Доан едва успевала уклоняться и отражать атаки. Гейл знал, что убивать она предпочитала кинжалом, но магия была ее основным оружием — и именно его Доан не могла использовать, сосредоточившись только на том, чтобы не дать сестре изрезать себя на ленты за считанные мгновения. Она явно недооценила Орин. — Превратись в Убийцу, тебе так не победить, — еле слышно бросил Гейл с отчаянием и досадой, не надеясь, что Доан услышит его псионически. Он не мог вмешаться, оставалось лишь наблюдать. Это раздражало. Зачем он вообще согласился на ее уговоры? На этот идиотский поединок, да еще и по «честным» правилам — один на один, без постороннего вмешательства. Но даже его терпение и вера в ее силы начали иссякать, когда Орин прижала сестру к краю пропасти, выбила оружие, и ее ярко-алый, изогнутый кинжал остановился в миллиметре от горла Доан. Та успела схватить лезвие ладонью — кровь щедро потекла из разрезаемой руки. Гейл начал сплетать заклинание. — Так быстро, сестрица? — нежно произнесла беловолосая девушка. — Неужели в этот раз я наиграюсь с тобой еще быстрее? Но ты такая занятная игрушка… Доан криво усмехнулась — и волшебник отпустил магию. По отблеску в ее зеленых глазах он понял, что будет дальше. Она все же услышала его. — Нет-нет-нет-нет… — закричала Орин, отшатываясь, ее голос срывался на не то разгневанный, не то обиженный крик. — Это невозможно! Она взмахнула вторым кинжалом, но тот лишь отскочил от шипастой шкуры Убийцы. Та дернула когтистой лапой, все еще сжимавшей лезвие изогнутой Кровожадности с нетерийским камнем в навершии, разжала когти — и кинжал покатился в сторону, чудом не свалившись в пропасть. Орин попыталась уклониться от когтей и челюстей, но движения Убийцы были слишком стремительны даже для нее, их едва ли можно было уловить взглядом. Когти задели ее, она потеряла равновесие и рухнула на землю. Убийца издала душераздирающий крик, который эхом усилился от стен храма и заставил последователей Баала пасть на колени в религиозном экстазе. Их молитвы стали громче, безумные голоса слились в оглушительную какофонию. — Благословенно будь истинное дитя… Орин, оставив попытки подняться, попыталась закрыться руками. Доан не стала играть с жертвой. Нависнув над сестрой, она прижала ее тело к полу когтистой лапой и одним быстрым движением челюстей откусила голову. Гейл моргнул. Теперь он окончательно убедился: она могла сделать это в любой момент. Почти сразу же Доан вернулась в свою привычную форму, обагренную кровью, и опустилась на колени рядом с обезглавленным телом. Все закончилось так быстро и неожиданно, что никто не смел пошевелиться. В храме повисла напряженная тишина, которую первым нарушил Гейл, давно привыкший к ее превращениям. Не задумываясь, он подошел к Доан, минуя растерянных жрецов Баала, стоявших кругом. — Слишком легкая смерть, какой она не заслужила, — услышал волшебник ее слабый, чуть хриплый голос. — Но что бы я ни сделала, это ничто по сравнению с вечностью под Его алым солнцем. — Все кончено. Нам пора уходить, — сказал Гейл, протягивая ей руку. Она подняла на него алое от крови лицо. В этот момент он почувствовал неприятную дрожь, пробежавшую по телу. Реальность потянулась дымкой, и краски подземелья потухли, оставив только палитру темно-алого. — Дитя. Доан широко распахнула глаза. Обернувшись, она выдохнула со смесью самого глубокого ужаса с самым трепетным обожанием: — Отец. Гейл тоже поднял взгляд. И увидел Баала на фоне черепа с сияющими глазами, изображающими его самого. Это была всего лишь проекция, даже не аватар. Но даже ее было достаточно, чтобы ощутить его божественную мощь, которая волнами ужаса расходилась по храму. Доан поднялась и уверенно пошла к алтарю. Алый — единственный цвет этого плана. Кроваво-черное солнце на карминовом небосводе освещает буро-красную землю и багровые воды от края до края. Глаза Баала, ее Темного Отца, словно два таких солнца — темные провалы с ярким ореолом. — Моя любимая дочь, — он склонился над ней, нежно заключая ее лицо в свои руки. — Мой Кровавый Рассвет. Доан счастливо улыбнулась. Эйфория разливалась по ее крови — крови, что связывала их. Ее бог, ее Отец был прекрасен. Он ведь так любил ее! Она почти перестала бояться, хотя его ладонь спустилась ниже, а пальцы железной хваткой вцепились в ее шею, перекрывая дыхание. — Ты добилась столь многого, — произнес он, и его голос звучал одновременно громом и шепотом. Доан рассматривала его сухое, длинное лицо, высокие скулы, обтянутые бледной кожей, черную бороду. Ей стало… жаль его. Понимал ли Отец сам, что создал ее не ради своих планов, не для уничтожения всего сущего, а чтобы она любила его — искренне, как единственное существо во вселенной, способное на это? Как единственную, кто был достоин его любви в ответ. Ирония — быть преданным родной дочерью, плотью от своей плоти. Той, что он заставил служить себе, бояться себя, благоговеть перед собой. Баал сделал все, как ему наверняка казалось, чтобы она не предала его. — Выпотроши этот жалкий мир. Я хочу видеть его агонию, мой Рассвет. Она криво улыбнулась, чувствуя, как слабеет ее воля и сознание. Личинка в голове, в неистовых попытках защитить ее псионикой, извивалась в диком танце, отзываясь на волю далекого иллитида в карманном плане. — Я отрицаю… Воздуха в легких не было, вместо слов ей удалось выдавить только жалкий хрип. Баал разжал хватку — скорее из удивления, чем из жалости. Почувствовав, как силы возвращаются к ней, Доан произнесла громче, глядя богу прямо в его алые глаза-провалы: — Я отрицаю твою волю... Отец. Гейл не мог знать об их разговоре: в реальности прошла едва ли секунда. Но по отчетливой ряби, разошедшейся по реальности вокруг, он понял, что у кровавого бога что-то пошло не по плану. Осознал, что это был его голос, звучащий отовсюду и будто бы изнутри: — Жаль. Волшебник попытался прийти в себя, вырваться из оцепенения, вызванного искусственным ужасом. Простая мысль пришла ему в голову, и он почти разозлился на себя за то, что упустил ее из виду: как Мистра не могла убить его из-за Карситского Плетения, так и Балл не сможет уничтожить творение другого бога. Аура страха подавляла любую волю, но Избранный Мистры учился противостоять такому влиянию, а силы Императора действовали и на него, усиливая способности Гейла. Он сделал шаг вперед, поднимая руку. Что Гейл, в самом деле, собирался сделать? Сотворить заклинание? Против бога? Но он хотя бы попытается. Гейл сделал еще несколько шагов в сторону алтаря. — У тебя больше нет других детей, она единственная! Баал резко повернул голову и обратил на него свой взор. Гейл мог поклясться, что никогда в жизни не испытывал подобного ужаса. Этот взгляд длился вечность — взгляд, будто выворачивающий наизнанку душу в беспорядочных поисках неизвестного. Грубая и стремительная воля Баала была смешана с всепоглощающим чувством презрения и ненависти. Спустя мгновение Бог убийств отвернулся от Гейла, как от назойливого насекомого. Он еле удержался на ногах, цепляясь за посох, — верного спутника любого архимага. Радуясь, что он вообще у него был, иначе бы лежать ему сейчас на земле, щедро орошая кровавые камни храма содержимым своего желудка. Вероятно, Баал пришел к тому же выводу, что и сам Гейл ранее. Вряд ли волшебник мог считать свою стойкость победой, но в этот момент искренне благодарил Карсуса за его целеустремленность и глупость. Гейл был его верным последователем. — Я создам другое дитя. — Нет! Вот только у всего лишь последователя Карсуса не было возможности что-либо изменить. Баал исчез так же внезапно, как и появился. Краски и звуки вернулись в реальность. Доан упала на кровавый алтарь и осталась лежать, не шелохнувшись. Гейл в абсолютном неверии смотрел на нее, отказываясь понимать, что на самом деле произошло. — Кто угодно, но только не ты. Отбросив посох, он кинулся к алтарю, запнувшись о неровные камни и едва не упав. Окровавленное тело его возлюбленной было таким легким, хрупким… сломанным, безжизненным. Гейл чувствовал, как в нем закипают гнев и злость. Его Соблазн, его Рассвет... Мертва. Человек осознает свою ничтожность не тогда, когда ему запрещается прикасаться к невозможному, недоступному, неподвластному, и даже не тогда, когда ему грозит неминуемая и неизбежная смерть. Сильнее всего он ощущает ее тогда, когда у него забирают самое дорогое, и человек не в силах что-либо изменить. Его способности, возможности и силы — всего лишь иллюзия и самоуспокоение, чтобы не сойти с ума от обреченности своего существования. А он — всего лишь беспомощный смертный, который не знает, что теперь ему делать с мертвым телом на руках. — Мне очень жаль, Гейл, — прозвучал рядом тихий и мягкий голос Шэдоухарт. — Я бы попыталась… но моя Госпожа запрещает мне вмешиваться. Это воля Баала… — Разве я просил тебя о помощи? — хрипло ответил он, резко обернувшись к жрице так, что она сделала шаг назад. Ему бы не помог даже так и неистраченный свиток Истинного воскрешения. Это непростая смерть. Связь души Доан с телом разорвал бог, чтобы восстановить ее, потребовалась бы сила, равная божественной. — Это не конец, — решительно сказал Астарион, встретившись взглядом с Гейлом. — Смерть — это не конец. Есть множество способов. Не боги, так дьяволы… — Я сам все исправлю. Вампир хищно сощурился, но едва заметно кивнул — с одобрением. Гейл был уверен: он исправил бы. Сколько бы времени ни прошло, сколько бы сил он ни потратил на поиски ее души во всех планах… Истратил бы на это всю божественную силу Карсуса. Он мягко гладил слипшиеся от крови волосы Доан, проводя дорожки по ее лицу и шее. Гейл Декариос мог бы считать себя удачливым человеком. Ему даже не пришлось страдать и сокрушаться целую вечность. Другой бог взмахом ладони отменил то, что значило для глупого смертного бездну бесконечного черного отчаяния. — Гейл. Кровь, сандал и цитрус. Она обняла его со спины и волшебник прикрыл глаза, все еще не до конца веря, что это реальность. — Знай я тебя хуже, подумала бы, что ты совсем не рад моему… возвращению. Доан чуть рассмеялась и обошла его, чтобы взглянуть в лицо. Она едва ли изменилась — разве что стала чуть спокойнее, на его взгляд. Быть может, он настолько привык к ее эксцентричности? — Думаю, он твой, — сказал Гейл, протягивая ей Кровожадность. — О, — Доан поморщилась и осторожно, с легким колебанием взяла кинжал из его рук. — Хорошо, что хоть кто-то из нас не забыл забрать его из храма. Нажав на невидимый глазу механизм, она вытащила нетерийский камень из рукояти. Вложила его Гейлу в ладонь. — Как и обещала. Последний из тройки. Осталась только корона. Гейл взглянул на камень в своей руке и почувствовал усталость. — Я не отдам ее. Ни тебе, ни кому-либо еще. Из простого человеческого упрямства Гейл со злостью еще сильнее прижал к себе безжизненное тело. Иссохший поднял руку, словно старый наставник, не терпящий пререканий. — Не испытывай терпение сил, постичь которые ты так жаждешь. Быть твоей погибелью я не хочу, как и не мне стоять на твоем пути — не мое это дело. Но дитя Баала, что ты не желаешь из эгоизма отпустить — под моей защитой: здесь, от ее отца, и на плане Фугу, на суде Владыки мертвых. Ее душа обречена на скитания и мучения, если я оставлю все, как есть. А этого я допустить не намерен. Гейл потрясенно моргнул, чувствуя, как черное отчаяние окутывает его еще сильнее. — У меня даже нет времени, чтобы… — Он сокрушенно покачал головой, прикрыв глаза, но, стиснув зубы, заставил себя внять голосу разума и снова обратился к Иссохшему: — Назови свою цену, Летописец. Тот небрежно взмахнул рукой. — Отвергнув Баала, Кровавый Рассвет уже уплатила ее. От единения вас отделяет лишь твое упрямство, о многомудрый архимаг из Глубоководья. В последних словах Иссохшего будто бы послышалась усмешка, но лицо мумии оставалось все такой же безжизненной маской. В любое другое время Гейл дал бы выход своему гневу, но сейчас он даже не задумался над его словами. Он отчаянно сжал мертвое тело Доан, взглянул на нее, поцеловал в лоб и бережно положил перед Иссохшим. Прошептал одними губами, словно молитву: — Верни ее мне, прошу. Тот коротко кивнул и протянул руку: — Восстань же Рассвет, отвергшая Баала, ныне свободная от его безумия! Рядовое желание божественной сущности — и Доан была перед ним, живая и невредимая. Странное чувство — не испытывать радости от воскрешения собственной возлюбленной. Рады были все: от Шэдоухарт, будто бы искренне уверовавшей в их дружбу с Бааловой дочерью, до Уилла, довольного тем, что хотя бы раз в жизни Доан сделала верный, по его мнению, выбор. Гейл был мрачной тенью среди них, все еще переживая потерю и не понимая, почему все закончилось так… легко. Его эго не позволяло отпустить тяжелый груз несправедливой бессильности и сосредоточиться на главном. Он думал лишь о ее смерти и о том, что не смог сделать буквально ничего. Ему следовало быть благодарным за чудо, разумеется. И даже более чем — не будь Джергал настолько равнодушно-благосклонным, Гейлу пришлось бы его умолять. И он бы пошел на это. А стал бы умолять на коленях Мистру, если бы не нашел иного выхода? Самолюбие заставило его поколебаться с ответом, но он знал правду: переступил бы через себя, если бы пришлось. — Гейл. В зеленых глазах было странное выражение. Думала ли она о том же, о чем и он? Что он лжец и обманщик, за чьей бравадой не было ничего материального? Богинь легко разочаровывать. — Я был уверен, абсолютно уверен в том, что он на это не пойдет. Баал, — пояснил Гейл, когда она вопросительно подняла бровь. — На твое убийство. Доан глубоко вздохнула. — Я знала, что не смогла тебя убедить. Но предупредить было честно, разве нет? — Она чуть улыбнулась уголком губ. — Рада, что вышло так, как вышло. Нам повезло и все в прошлом. Всего лишь одна смерть — я-то их столько в мир принесла, что никогда не сосчитать… — Я позволил Баалу убить тебя. Не смог ему помешать. Не смог ничего сделать. — Гейл, — Доан покачала головой. — Он мой создатель. И к тому же целый бог. Волшебник медленно кивнул и мрачно ответил: — Именно. Она нахмурилась и произнесла следующие слова скорее для себя, сделав какой-то вывод: — У тебя нет сил, чтобы противостоять ему. Еще нет. — Ты снова права. Доан выдохнула и порывисто приблизилась к нему, взяла его лицо в свои руки. — Мы так близко у цели, любимый, — ее зеленые глаза горели привычным жаром, и Гейл задумался: было ли вообще безумием то, что он раньше считал таковым? Изменилось ли что-то в ней вообще? — Не позволяй ненужной рефлексии отвлекать тебя. Ты совсем ничего не понял из того, что я говорила тебе накануне? — Она мягко улыбнулась. — Не задумывайся. Не оглядывайся назад. — Ты все еще веришь в меня? — Больше, чем когда-либо верила в своего отца. Возможно… — Возможно? Доан хитро, почти хищно улыбнулась, заметив его беспокойство. — Возможно, тебе следовало умолять его — а не Джергала. Забрать мою душу. Навсегда. — Что? — хмыкнул волшебник, не понимая ее. Доан рассмеялась. — Теперь ты от меня точно никогда не избавишься, Гейл Декариос.