What Fools These Mortals Be

Он снова ошибся. Стоило бы уже взглянуть правде в глаза и осознать неизбежное, Гейл. Никто не собирается тебя спасать, зато ценой своей жизни ты можешь спасти остальной мир, исправить свою ошибку. Благородно и красиво. Ничего страшного. Главное выдохнуть и принять свою судьбу. Ведь никто больше не обладает подобной силой. Героическая смерть обещает славное посмертие: возможность попасть в Элизиум и воссоединиться с Мистрой. Наконец-то он сможет все с ней обсудить и попросить прощения — по-настоящему. А королевства навсегда запомнят его, как Гейла из Глубоководья — «свет и надежду Фаэруна». Да чтоб оно все горело в Девяти адах. Гейл раздраженно сжал пальцы, и в ближайшее чахлое, охваченное проклятьем деревце, ударила молния, отчего оно мгновенно загорелось. Где же все те боги света, правосудия, праведности и прочей бесполезной чуши? Трусливо понадеялись, что богиня магии сможет решить проблему, раз уж ей повезло получить в последователи такого наивного идиота, как Гейл? Сама Мистра, одна из сильнейших богинь в пантеоне, тоже не смогла придумать ничего лучше и надежнее. Она явно была напугана — и эта мысль все больше и больше занимала разум волшебника. Что могло обеспокоить ее? Настолько, что Мистра была крайне осторожна в своих словах, которые передала через Эльминстера? Гейл довольно усмехнулся, вспомнив, как Доан почти вывела древнего мага из себя. Его почтение к бывшему учителю осталось привычкой, выученной еще с детских лет, хоть ни благоговения, ни симпатии к старцу он уже давно не испытывал. Остальные из отряда благоразумно притихли и отошли на почтительное расстояние, если и подслушивая, то издалека и неявно, — ведь всем было известно имя знаменитого мага. Гейл был уверен, что оно было известно и чародейке, вот только для нее будто бы ничего не значило. Кто бы еще мог быть достаточно сумасшедшим, чтобы почти угрожать Эльминстеру? — Кем ты себя возомнил, старик? Можешь болтать, что хочешь, но я твои «обязательства» выполнять не стану. Гейлу пришлось бросить на нее свой самый многозначительный и тяжелый взгляд — и Доан сверкнула глазами в ответ, но все же отошла. К счастью и для ее же блага. — Очаровательное создание, — холодно произнес Эльминстер, провожая девушку цепким взглядом. — Мистра предупреждала об опасности, но я все же предпочел составить свое мнение. — Предупреждала? — молодой волшебник вскинул бровь. — Значит, ты знаешь, кто она, верно? — Не больше тебя, мой ученик, я уверен. Ты наверняка вспомнил те скверные истории про «Кровавый рассвет»? Жестокая и бессердечная была убийца... Твоя новая знакомая удивительно подходит под описание. Достаточно знать, что эта девушка очень опасна, Гейл, хотя теперь, когда я увидел ее сам, боюсь, что опасность пусть и таится в ее природе, но вовсе не та, что я ожидал. Гейл подавил раздраженный вздох, стараясь изо всех сил звучать доброжелательно. — Я благодарен тебе за многое, Эльминстер, но вряд ли могу оценить сейчас твои загадки по достоинству. Старый маг посмотрел на него долгим и тяжелым взглядом. — Гейл, если я — нет, если мы оба правы, то этой девушке… следует разделить судьбу Абсолют. Молодой волшебник все же не удержался и издал смешок. — Я не ослышался? Это тоже приказ Мистры? Эльминстер в ответ сурово свел брови, словно бы услышал какую-то нелепую глупость. — Мистра говорила лишь об опасности. Что делать с девушкой — решать тебе и только тебе, разумеется. Если ты сочтешь опасность незначительной, никто не будет оспаривать твое решение. Но помни о последствиях, — он многозначительно поднял руку с назидательно выставленным указательным пальцем. — Не дай себя отвлечь от пути искупления и благородной миссии, которую на тебя возложила твоя богиня. — Услышав благоговейное придыхание в голосе старика, волшебник повел плечом и еле удержался, чтобы не поморщиться. — Однако мне нет нужды поучать тебя. Я уверен в твоем благоразумии, как и в том, что ты примешь правильное решение. В самом деле, размышлял Гейл над словами Эльминстера много позже. В его жизни уже было достаточно неверных решений. Если женщина, которую, как тебе казалось, ты любишь больше жизни, просит с этой жизнью расстаться, то, возможно, настал тот самый момент, когда наконец стоит взглянуть на эти отношения иначе и... идти дальше. Так просто? Он в самом деле простит подобное пренебрежение к себе? Размышляя, Гейл мрачно наблюдал, как догорает проклятое деревце, распространяя едкий дым, — но оставался на месте. Темные мысли, словно нити нетерийской тьмы внутри него, неумолимо снова проникали в его разум. Если бы Гейл мог, он бы показал Мистре, что думает о ее «приказе». Было бы невероятно приятно поставить ее на колени и заставить уже ее просить о прощении. Волшебник тут же покачал головой, усмехнувшись. Даже думать об этом было глупостью, конечно же. Он никогда ничего не сможет сделать богине. Но хотя бы думать, как раньше, когда он стремился заполучить книгу Карсуса… Осталось ли в его чувствах хотя бы что-то похожее на любовь? Могла ли она давно превратиться в ненависть? Подчиняться, никогда не желать большего и любить — несмотря ни на что. Простые правила, Гейл. Почему тебе так сложно было им следовать? Пустота в душе грозилась сожрать его изнутри, и Гейл не знал — была ли это проклятая нетерийская сфера или его собственное ненасытное желание… чего-то, чего он никогда не получит, как бы не стремился. Впрочем, подумал волшебник, наконец заливая призванной водой все никак не желающий гаснуть огонь, за последние месяцы случилось в его жизни и что-то хорошее. Бесконечные проблемы, враги и различные опасности волей-неволей сплотили их маленький отряд. Даже если у кого-то и осталась неприязнь друг к другу, она компенсировалась привычкой и сильным желанием жить. Шестерым связанным судьбой людям приходилось мириться с совместным существованием ради выживания. Гейла приятно удивили Лаэзель и Астарион. Всего несколько недель назад они оба были готовы гнать его из отряда до самого горизонта, а теперь оба разделили мысль о «глупой просьбе одной богини». Уилл разразился пафосной, но теплой речью в поддержку, Шэдоухарт выразила сдержанные, но, как ему показалось, все же искренние сожаления. Доан… — Я обещала тебе найти решение, и мы его найдем. То, что предложил тебе тот старик — не решение, — пожала плечами она, поставив точку в их коротком совместном разговоре после. Холодно, кратко, но твердо. Гейл много думал о словах Эльминстера. Если мнение Мистры о своей судьбе его злило, но не было для него неожиданным, он быстро с ним смирился, то просьба старого мага насчет чародейки вызвала в молодом волшебнике целый спектр эмоций, которые, к удивлению Гейла, были сложнее даже его чувств к богине. Доан была самовлюбленной, эгоистичной и жестокой особой. Свои интересы она ставила превыше всего — но нельзя было отрицать, что даже ей не была чужда эмпатия и искренняя забота о других. Гейл видел, как чародейка привязалась к Лаэзель и иной раз готова была буквально вцепиться в горло кому-нибудь, кто угрожал бы гитиянке. Ярче всего была заметна ее особенная и взаимная привязанность к Астариону: они хорошо понимали друг друга, разделяя кровавый голод — пусть и разной природы, — вечный баланс и самоконтроль. Вампир и маниакальная убийца, думалось Гейлу, были идеальной парой: их объединяли убийства, кровь и довольно специфический юмор. Как однажды подметила Лаэзель, Доан с Астарионом были словно две гиены — ничего их не останавливало, и они смеялись над тем, над чем ни один здравомыслящий человек смеяться бы не стал. Лаэзель обычно закатывала глаза, Шэдоухарт фыркала, Уилл кривился и молчал, пока сам не становился объектом их шуток, порой весьма жестоких. Гейл… наблюдал. Не из ревности, нет. Конечно же нет. Из любопытства. Они ведь не вели себя, как любовники. Да, порой относились друг к другу фамильярно, учитывая, что вампир не отражался в зеркалах — Доан зачастую помогала ему приводить себя в порядок. Пару раз он наблюдал, как Астарион заплетает ее алые волосы — поймав себя на желании оказаться на его месте. Гейл ни разу не видел, чтобы Доан целовала вампира или касалась его с нежностью. Быть может, она просто не способна была на подобные человеческие чувства?.. Быть может, в их отношениях не было романтики? Друзья… с привилегиями? Это заставляло волшебника задуматься, что еще не все потеряно. И если он прав, то что насчет этих самых привилегий, почему Доан ночует в одиночестве? Не находя ответа на этот вопрос, Гейл пытался понять, была ли ее нынешняя холодная отчужденность по отношению к нему настоящей. С той ночи в роще чародейка перестала флиртовать с ним и держала нейтральную дистанцию. Но ведь именно этого Гейл и добивался, разве нет? Верно. Он хорошо понимал, что это была очередная ошибка среди огромной череды его жизненных ошибок, раз за разом возвращаясь в тот вечер, вспоминая момент, когда почти сдался в желании притянуть Доан к себе и коснуться ее губ. Сколько глупостей можно было избежать, если бы он слушал свои желания, а не выдуманный долг перед богиней, которая… Гейл поморщился. Нет, достаточно. Чем меньше он будет вспоминать о ней, тем лучше. Волшебник пытался заготовить речь, чтобы красиво вывести Доан на откровенность и возможное признание, но каждый раз у него выходил неуверенный бред. Он злился. Кажется, предыдущие отношения и вынужденное одиночество после совсем разучили его общаться с женщинами. Не мог же он в самом деле подойти и прямо спросить, не спит ли она с вампиром? Гейл почти наяву мог представить сначала ее удивление, а потом… смех. Такой издевательский, с придыханием и легкими нотками безумия, которые в последнее время казались ему особенно сексуальными. Разумеется, он станет объектом ее с Астарионом насмешек на долгое время — и волшебник был уверен, что его самолюбие вряд ли их выдержит, особенно сейчас. Но это не мешало Гейлу представлять, как он прикасается к ее восхитительным волосам цвета яркого рассвета, целует ее мягкие губы, а его руки чувствуют под собой тепло ее тела. Хуже всего стало, когда она начала сниться ему по ночам: в потоках алого пламени, словно кровавая богиня, чье обнаженное бедро он нежно покрывает поцелуями, стоя перед ней на коленях, пока она зарывается пальцами в его волосы. «Мы сожжем этот мир вместе, Гейл».