Браслет

      За последние две недели своей, как выяснилось, суматошной жизни Сэм поняла лишь одно — она ненавидит вопросы. Терпеть не может. Абсолютно все. В особенности все те, что непосредственно касаются ее самочувствия, топ которых торжественно возглавлял «Все в порядке?»       Этот вопрос ей задали все, кому не лень: полицейские, врачи, преподаватели, просто знакомые и естественно родители с родственниками — даже звонила двоюродная бабка, с которой она виделась пять лет назад на день рождении деда, когда тот был еще жив. Поэтому, к счастью или к сожалению, за эти две недели Сэм блестяще научилась отвечать четко, быстро и уверенно «Да, все супер».       Она всего лишь как-то решила отдохнуть с друзьями на славном горнолыжном курорте, хоть и пришлось добираться туда всего-то два часа на поезде, а затем часик на автобусе.       А, ну и разочек пришлось побегать по всему дому в одном полотенце. Не то чтобы по ее прихоти, конечно. Просто розыгрыш оказался не слишком удачным, как и фильм, на закрытом показе которого ей довелось побывать — положа руку на сердце, последний и вовсе отвратный, ибо вот кто-кто, а Сэм не самый ярый поклонников ужасов и всего, что с ними связано.       Еще, правда, пришлось пару раз искупаться в ледяной воде да прошвырнуться по на ладан дышащим шахтам и заснеженному ночному лесу — такая закалка в культурную программу отдыха не входила и пришлась ей не по вкусу. Впрочем, как и побег из дома, полного вендиго.       Неплохой такой выходной получился. Продуктивный, запоминающийся: будет о чем внукам рассказать. А главное ведь, что отвлеклась от насущных тогда проблем — ни одной мысли о предстоящих экзаменах не проскочило. Более того, даже удалось каникулы себе продлить, лежа в больнице с треклятой двухсторонней пневмонией. Ну и еще, справедливости ради, пиелонефритом и циститом — но это так, мелочи жизни. В конце концов, было бы слишком наивно полагать, что беготня в одном полотенце на голое мокрое тело, а потом и ледяные водные процедуры никак не скажутся на ней. Излишне наивно.       Возможно, как и решить, что в этот раз в Блэквуд Пайнс все пройдет на ура несмотря на исчезновение близнецов в прошлом году. Возможно, как и в целом, верой и правдой довериться Джошу.       Джош.       Сэм запрокидывает голову назад. Ничем не примечательный выбеленный потолок палаты завладевает ее вниманием на доли секунды, прежде чем ее рука тянется к запястью, на котором красовался некогда потерянный браслет — Эшли любезно отдала его в полицейском участке. Пальцы быстро нащупывают четыре темные блестящие бусины, играют с ними, вертя их из стороны в сторону — глупая привычка еще с тех пор, как это украшение оказалось у нее в руках.       Сэм прекрасно помнит тот день. В очередной раз, сидя в гостях у Ханны с Бет, она заметила некоторую странность — чего-то не хватает. Точнее даже, кого-то: они спокойно сидели, развалившись втроем на удобном кожаном диване, смотрели третьесортную романтическую комедию (порою Ханна действительно могла быть очень убедительной, особенно, когда было чем шантажировать), и никто им, главное, не мешал, что, между прочим, уже из разряда фантастики. Никто даже не причитал, не считая Бет, когда на экране вновь влюбленная парочка очевидно недалеких людей дурачилась, а после смачно целовалась. Однако факт оставался фактом — вечно снующего по всему дому и пристающего абсолютно ко всем в округе Джоша нигде не было ни видно и ни слышно. Затишье перед бурей, могла бы сказать Сэм, но в случае самого Джошуа Вашингтона стоило ожидать целого урагана.              Поэтому весьма миролюбивая Сэм, вспомнив слова отца о том, что лучшая защита — это нападение, медленно поднялась с дивана и на цыпочках двинулась к двери, молясь лишь о том, чтобы натертый до блеска паркет Вашингтонов предательски не заскрипел под ее ногами и Ханна, с упоением смотревшая эту низкопробную гадость, не заметила ее отсутствие. Не то чтобы возникли какие-то большие проблемы — всегда можно сказать, что мочевой пузырь не резиновый и было бы славно сходить в туалет — но Ханна непременно первые пять минут мучила ее бесконечными дотошными вопросами, не веря во все оправдания, и явно подозревала бы свою лучшую подругу в побеге (признаться честно, небезосновательно: стыд и позор Саманте Гиддингс, но такие прецеденты и вправду были). Поэтому, мысленно пообещав Ханне обязательно вернуться, Сэм как можно тише приоткрыла массивную дверь и проскользнула в коридор.              Встретила ее лишь отчего-то гнетущая тишина, и разбавляло ее разве что едва слышное тиканье старинных механических часов, величественно висевших на стене среди картин, которые, по всей видимости, также были достоянием антиквариата. Дорого и со вкусом, совсем под стать Мелинде Вашингтон, которая, если верить близнецам, денно и нощно тщательно продумывала каждую мелочь, обустраивая дом. Тогда, конечно, старания ее оценить было весьма сложно. Лишенный всяких окон темный, сумрачный коридор тускло освещали лишь редкие настольные лампы, стоявшие на до блеска отполированных столиках. Быть может, именно поэтому тени, что отбрасывали становились все более пугающими, а лица с картин будто пронизывали ее с ног до головы своим холодным, изучающим взглядом, заставляя ее сердце биться чуть чаще обычного.              Но тогда это все были ее фантазии. Либо же во всем был виноват дурацкий фильм с высокой концентрацией слащавой романтики, где ко всему тому же цветокоррекцию выкрутили на все сто процентов — после такого и простенькая комнатка может с первого взгляда показаться жутчайшей на свете.              Как бы то ни было, долго задерживаться там Сэм явно не планировала, тем более, когда счет идет на минуты: Ханна в любой момент могла заметить ее пропажу, особенно, если Бет перестала бы отвечать на восторженные возгласы сестры, и та бы определенно решила обратиться к подруге за мнимой поддержкой. Поэтому Сэм, продолжая тихо-тихо ступать по лакированному паркету, направилась сначала в гостиную, а затем на кухню: и там, и там ее ждало разочарование — Джоша не видать. Однако сомнений быть не могло — он точно был дома. Как минимум, потому что так сказала Бет, явно надеявшаяся на то, что он, как и всегда испортил бы им вечер, устроенный Ханной. Как максимум, потому что его ботинки врозь стояли возле обувной полки, а куртка небрежно висела на вешалке. И из всех возможных очевидных вариантов, где бы он мог быть, оставалась разве что его комната.              До того момента Сэм никогда там не была: в то время они с Джошем не были настолько близки. Поэтому очевидно, что и делать ей как будто бы там было нечего. Но любопытство сгубило кошку, и Сэм, по всей видимости, не так далеко ушла от нее.              Осторожно поднявшись вверх по лестнице и преодолев очередной полутемный коридор, она остановилась аккурат перед его дверью, на которой красовалась приветственная надпись: «НЕ ВХОДИТЬ. ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ». Что ж, это было воистину вверх всякого гостеприимства, но и Сэм была не из робких. Тогда уж точно. И единственное, что ее на тот момент останавливало, это банальный до ужаса вопрос: стучать или нет. С одной стороны, она все-таки в гостях и по правилам этикета, вложенным родителями ей в голову с самого детства, она не могла просто так с ноги влетать куда-либо. Но с другой стороны, это все-таки был Джош, и последнее, чего бы она хотела в своей жизни, так это того, чтобы он заметил ее импровизированную вылазку. Опять же, от вопросов не уберечься, а от шуток на ближайший, дай бог, месяц — тем более.              Но и просто стоять перед дверью не было смысла — вдруг открыл бы и застал ее, неловко переминающуюся с ноги на ногу. Вариант такой себе, если честно. Поэтому она просто-напросто решила рискнуть или хотя бы попытаться это сделать.              Сэм осторожно повернула дверную ручку и, в надежде на то, что в доме именитого режиссера дверные петли все смазаны и предательского скрипа не будет, тихонько приоткрыла дверь. Через узкую щель открылся вид на полутемную комнату, стены которой украшали постеры фильмов чертовых ужасов. Была видна и часть кровати, на которой валялась очевидно наспех снятая толстовка. Все не то — обзор все-таки недостаточной большой и, как бы Сэм того не хотела, ей пришлось отворить дверь шире.              Цель была достигнута — Джош корпел над чем-то, скрючившись над широким столом. Однако же другая цель — по возможности не быть обнаруженной — с треском провалилась: тусклый свет из коридора проник в комнату через образовавшуюся дверную щель и, аккурат падая на него, выдал ее с потрохами.              Черт.              Черт. Черт. Черт.              Сэм отчего-то замерла и, не в силах пошевелиться и броситься назад, молча наблюдала за тем, как Джош в начале застыл, отвлекшись от своего дела. Затем встряхнул головой и протяжно вздохнул:              — Бет, тебя что, родители стучаться не учили?              Лучше бы на ее месте тогда была Бет. А еще лучше дать деру, пока не поздно.              Но продолжив стоять как вкопанная и молчать в тряпочку, Сэм все больше и больше загоняла себя в треклятую ловушку, из которого все меньше и меньше было способов выбраться. А гнетущая тишина в ответ лишь кончала и без того скудный запас терпения Джоша, поэтому не дождавшись реакции, как он думал, сестры, парень резко развернулся на кресле, естественно заставая Сэм врасплох. И, если говорить начистоту, то судя по его удивленно вскинутым бровям и широко раскрытым глазам, Сэм отплатила ему той же монетой.              Прошло буквально несколько секунд — а по ощущениям Сэм, целая вечность — прежде чем Джош игриво ухмыльнулся:              — Ну надо же, какие люди пожаловали. А я-то все думаю, что за воришка решил пробраться в мою скромную обитель.              — Я… Никакая я не воришка, — ее смущению не было предела, хотелось прямо сейчас провалиться под землю и никогда оттуда не возвращаться.              — Именно поэтому ты кралась? — ухмылка Джоша, как на зло, стала только шире, отчего Сэм закатила глаза:              — Не понимаю, о чем ты.              Звенящая тишина вновь воцарилась в комнате, всеми силами душа Сэм. Не зная, куда и деть себя, она, заложив руки за спину, то и дело топталась на месте, стараясь смотреть куда угодно, лишь бы не в его сторону. Его самодовольное выражение лица она и так видела чаще, чем собственное отражение в зеркале. Да и в конце-то концов, в ее планы не входило тешить его и без того высочайшее эго. Он же, в свою очередь, лишь тихо посмеялся, возвращаясь к своему делу.              — Как фильм?              — А? — вопрос мгновенно вернул ее в реальность, не дав ей окончательно похоронить себя в своем бесконечном потоке мыслей.              — Фильм, который выбрала Ханна.              — Да, довольно увлекательный, — отчасти правда, во всяком случае, для Ханны.              — Настолько, что ты решила сбежать ко мне?              — А, нет, просто… — резкое осознание того, что именно он сказал, мгновенно врезалось в мозг, набатом отбивая это треклятое «ко мне». И хоть в тот момент Джош сидел к ней спиной, она могла поклясться, что его губы расплылись в широкую довольную улыбку. — Что?              — У тебя сегодня определенно какие-то проблемы со слухом, Сэмми, — тут же последовала его усмешка, полная ехидства.              Тогда хотелось повести себя как маленький капризный ребенок: топнуть ногой, развернуться и уйти, что-то неразборчиво причитая себе под нос и проклиная выходки судьбы, которая сегодня явно была в ударе. Но вместо этого Сэм, решив все пустить на самотек, прошла вовнутрь, неплотно закрыв за собой дверь. Сев на край широкой двуспальной кровати, она обратила внимание, насколько на самом деле комната была просторной и темной, совсем отличаясь от спален Ханны и Бет. Еще и множество полок, которые были забитые не только книгами и компакт-дисками, но и съемочным реквизитом, что сразу бросилось ей в глаза. Заметила она и особняком лежавшее аккуратно сложенное оборудование: несколько разных моделей видеокамер, микрофоны-петлички, множество проводов, запутанных между собой — она знала, что Джош увлекается кинематографией, но не думала, что настолько серьезно. И теперь шутки его сестер-близняшек о том, что он пойдет по стопам их отца, уже не казались ей шутками.              — Знаешь, тот фильм реально полный отстой, — наконец заговорила она, искоса взглянув на Джоша, ожидая его реакции: в какой-то мере она только что отчасти — лишь отчасти — признала его правоту. И, чуть помедлив, Сэм решила все-таки добавить, — Только Ханне не говори.              — В понедельник дойдет до Обамы, — усмехнулся Джош, оборачиваясь к Сэм, и девушка не могла не заметить то, как он игриво поиграл бровями.              — Я серьезно, Джош!              — Я тоже, Сэмми, — его ухмылка стала еще шире. — Хуже фильма не придумаешь.              — С Ханной смотрел?              — Боже упаси! Крис успел нажаловаться.              — Крис? — Сэм на мгновение показалось, что ей послышалось. В конце концов, где он и та сопливая романтика, приправленная третьесортной комедией. — Не знала, что он любит такое.              — Не он, а Эшли, — Джош вновь полностью развернулся на кресле, вальяжно положив руки на подлокотники. В его глазах играли озорные огоньки, а губы расплылись в лукавой улыбке.              — А Эш тут причем? — в недоумении спросила Сэм, сведя брови к переносице. — Она же вроде больше по классике.              Джош хохотнул, запустив руку в волосы.              — Серьезно? Тут же все очевидно, Сэм! — однако, должно быть, из-за удивленного вида подруги, он начал объяснять. — Помнишь, на тех выходных Джесс позвала нас в кино? — заметя, как Сэм медленно кивнула, он бодро продолжил. — Ну так вот. Так уж получилось, что мы с семьей были в Блэквуд Пайнс, ты же застревала на своем скалодроме, а Эмили сдавала вождение, и Майк естественно внезапно заболел. В итоге в деле оказались Мэтт и Эшли. А так как согласилась Эшли, то и Крис решил пойти.              — Мм, хорошо, — вздохнула Сэм и откинулась назад на матрац. — Хочешь сказать, что Крису нравится Эшли?              Джош лишь развел руками, явно намекая на свою правоту, отчего Сэм лишь усмехнулась.              — Ладно-ладно, допустим. Но а Майк с Эмили? Между ними разве что-то есть?              — Да, сексуальное напряжение.              — Очень остроумно, — не поленившись дотянуться, Сэм взяла одну из подушек и запустила ее в друга, чья реакция оказалась превосходной — он тут же поймал ее. — Я серьезно, между прочим.              — Я тоже. Ему ж явно нравятся горячие стервозные штучки — это темная сторона Майка. Как и его поездка полгода назад в Майами.              — Там же в это время отдыхала Эм, — глаза Сэм округлились от осознания того, как некая логическая цепочка из событий ладно начала выстраиваться в ее голове. — Но Ханна говорила, что у Майка были сборы во Флориде               — Оп-па-а, у меня тоже есть птички, — Джош резко подался вперед, из-за чего кресло подъехало к кровати. — И в отличие от ее, у них есть доказательства обратного.              — Крис?              — Джесс! — восторженно объявил он.              — Обалдеть, — засмеялась Сэм. — Неужели у них что-то типа тайного романа? Да ещё и полгода как?              — Как видишь, — он вновь развел руками. — все факты на лицо.              Приподнявшись на локтях, Сэм внезапно поняла, насколько он был близок сейчас к ней. Ее колени были между его, едва ли соприкасаясь с ними — смущение на мгновение охватило ее. Они были совсем одни. В полутемной комнате, источником света в которой служила лишь лампа на столе. И дверь, как некстати, она за собой закрыла. А если еще и Ханна внезапно обнаружила бы ее отсутствие, то непременно решила бы наведаться к брату, застав их в неоднозначной щекотливой ситуации.              Но возможно — возможно — она придавала этому слишком большое значение. Непростительно большое. Да и виною таких мыслей мог быть неожиданный всплеск гормонов. Впрочем, как и отсутствие личной жизни — ещё и тот до невозможности дурацкий фильм определенно подлил масла в огонь. Как и как гром среди ясного неба осознание того, насколько же он сейчас красивый. Тусклый свет, отбрасываемый от лампы, играл на его черных непослушный волосах, в которые он в тот же момент запустил руку, зачесывая их назад. Внимание привлекло и то, насколько же длинные у него пальцы — не то чтобы для нее это было большим открытием, но Сэм явно никогда так внимательно не рассматривала их. В принципе, как и его четко очерченное лицо: густые выразительные брови, большие глаза цвета морской волны, широкие скулы. Взгляд спустился ниже и упал на губы, из-за чего Сэм непроизвольно сглотнула. Определенно гормоны. Да и вообще незаконно обладать такой внешностью и харизмой одновременно.              — У меня что-то на лице? — вопрос Джоша полностью сбивает ее, возвращая ее в реальность. Она несколько раз моргает, прежде чем как можно более беззаботно ответить:              — Нет, а почему спрашиваешь?              — Да так показалось, что ты залипла на мне.              — Тебе показалось, — Сэм показушно закатила глаза настолько, насколько могла: она никогда — никогда в жизни — не признала бы, что засмотрелась на него и на долю секунды поддалась его чарам. — Лучше бы одежду свою убрал, нежели надумывал всякое, — с этими словами Сэм бросила в него его же толстовку, которую он сразу же поймал.              — А, точно. Секунду.              Видя, как Джош медленно встал с кресла и направился к гардеробной, Сэм не могла не возликовать — обманный маневр сработал, и она благополучно сменила тему.              — Но знаешь, — послышался его хоть и приглушенный, но ехидный голос из другой комнаты, — я почти уверен, нет, даже считаю, что все действительно так и было.              А нет, не сработало — там, где училась Сэм, Джош, очевидно, преподавал. Но идти на попятную — себя не уважать. Поэтому, набрав в легкие побольше воздуха и медленно выдохнув, Сэм не нашла ничего не лучше, чем с напускным недовольством ответить:              — Пересчитай! — в сию секунду из гардеробной послышался короткий смешок, отчего Сэм невольно улыбнулась.              Наконец встав с кровати — уж очень дурно она на нее влияла, напуская на девушку до безумия ужасные мысли — Сэм подошла к столу, за которым буквально недавно сидел Джош. На удивление, не было ни намека на творческий беспорядок: все аккуратно разложено по органайзерам, на экране монитора не было ни пылинки. И единственное, что нарушало всю идиллию, так это подушка, которую Джош отложил после ее неплохого такого броска. Совесть за это не грызла, вовсе нет. Но Сэм все равно решила убрать ее на место, раз сама лично отчитала своего друга за несуществующий бардак.              Подняв подушку, Сэм обнаружила то, что явно не ожидала увидеть у него в комнате: разного цвета и размера блестящие бусины, кожаные и переплетенные толстые нити. Были и какие-то маленькие посеребренные крючки и застежки, рядом с которыми лежало несколько уже готовых браслетов. Опять же, Сэм давным-давно поняла, что Джош — человек-загадка, таивший в себе множество талантов, но рукоделие, если это можно так назвать, стало для нее очередным неожиданным открытием.              Все еще держа подушку в одной руке, другой Сэм потянулась к одному из браслетов — гладкие на ощупь бусины скользили сквозь пальцы, переливаясь на свету из черного в глубокий темно-зеленый цвет, что-то отчаянно напоминая ей. Прикусив нижнюю губу, Сэм внимательно вгляделась в них, замечая едва различимые узоры обработанных природных камней: неровные темно-зеленые нити изредка переплетались с глубокими синими, где-то прослеживались крупицы примесей, смахивая на одинокие звезды на темном ночном небе. Где-то она уже такое определенно видела. Буквально недавно. Словно эти камни были сродни цвету глаз…              — Нравится?              — Господи! — завороженная зрелищем, она почувствовала себя застигнутой врасплох, отчего браслет выпал из ее рук, глухо ударяясь о деревянную поверхность стола.              — Да ладно тебе, можно просто Джош, — улыбка Чеширского Кота расползлась на его лице, отчего Сэм еще больше смутилась и, в последний момент взяв себя в руки, ткнула подушку ему в грудь.              — Ой, отстань.              — Сэм! Сэм, ты где?! — из коридора послышался громкий голос Ханны, не предвещающий ничего хорошего, но неожиданно служивший неплохим выходом из сложившейся ситуации, чему Сэм неистово обрадовалась. Лучше уж придумывать сто и одно оправдание тому, почему же она убежала (в крайнем случае, всегда можно свалить на Джоша), чем продолжать бесконечную перепалку с ее братом, из которой она явно бы не вышла с гордо поднятой головой победителем.              Поэтому, натянув на лицо мило извиняющуюся улыбку, Сэм лишь развела руками — конечно, она бы с огромным удовольствием еще осталась здесь, но Ханна звала. И хоть Джош понимающе кивнул ей, давая своеобразную вольную, но он определенно не был собой, если бы на его губах не застыла ехидная улыбка. А после, когда Сэм уже находилась в дверном проеме, добавил:              — Обязательно приходи на следующих выходных.              Так оно тогда и получилось — вечером следующего воскресенья в доме Вашингтонов Сэм была тут как тут. Даже заранее сама предупредила об этом своих подруг, чья реакция оказалась неоднозначной. Нет, конечно же они безусловно были рады снова видеть ее. Вот только новость о том, что ее пригласил их брат, несколько позабавила близнецов: Ханна хитро улыбнулась и, положив ей руку на плечо, назвала ее невесткой, а Бет лишь закатила глаза, сказав что-то о глупом братце, который, по ее скромному мнению, был вылитым мартовским котом.              Но так или иначе в тот вечер она была там, сидела у Вашингтонов на кухне и попивала горячий черный чай с имбирем и лимоном, время от времени осторожно дуя на него. Ну и ждала непонятно чего, пока Ханна пела оды Майку: какой же он хороший, красивый, мужественный и вообще лучший человек на планете Земля. Да что там на Земле, во всей Вселенной такого, на ее взгляд, было не сыскать. Вот только она резко замолкла, как только в арке появился Джош. Замолкла и начала тихо хихикать, пока Бет осторожно пихала ее локтем в бок. И Сэм бы выдохнула с облегчением, если бы на лице подруги не было смеющейся улыбки, которую та из-за всех сил безуспешно пыталась сдержать.              — Сэмми, можно тебя на минутку?              — Да, конечно, — Сэм встала из-за стола под пронзительные взгляды близнецов, в которых настолько открыто читался смех, что только слепой не смог бы заметить их совершенно глупые домыслы. Но это оказался первый круг ада, за которым последовал сразу же второй: стоило ей только отойти на пару метров, как она услышала их тихие смешки «Сэмми» да «на минутку».              Она искренне считала себя хорошим человеком, но в тот момент на секунду ей отчаянно хотелось, чтобы Джош потерял слух. Хотя бы до того момента, пока они не ушли бы в то место, где его сестер уже не было слышно. Или хотя бы более милосердный вариант, чтобы они включили треклятую пятую скорость и убрались оттуда как можно скорее. Но судьба, правда, к ее желанию несильно-таки прислушалась: Джош шел совсем не торопясь, его бы могла обогнать даже черепаха. Но стоило отдать должное — на поведение сестер он никак не реагировал. Ни одного вздоха, ни намека на закатывание глаз и даже шутливого комментария. Воистину удивительно для человека, чей язык постоянно был подвешен.              Удивило и то, что дорога была более чем знакома и вела их в его комнату. По сути в этом не было ничего такого — в обычной рядовой ситуации она бы не придала этому значение. Раз так надо, то надо. Но отчего-то сердце внутри решило забиться с такой силой, что пульс набатом отдавал в голову, а ладони предательски вспотели. Честное слово, Сэм раза два вытерла их о свои джинсы, пока они достигли его спальни, и уже правда устала это делать.              В его комнате было не лучше — места себе она не находила. На кровать садиться она точно не хотела, а стоять столбом ей казалось полной нелепицей. Поэтому, решив пойти на компромисс с самой собой, она послушно последовала за Джошем, что-то искавшим в ящике своего рабочего стола. Прошло буквально несколько минут, прежде чем он достал небольшой предмет и торжественно воскликнул:              — Та-да-ам!              С этими словами Джош вложил ей вещицу в ее раскрытую ладонь и, казалось, на мгновение задержал на ней свою, прежде чем окончательно убрать руку. Бросив на нее взгляд, Сэм растерянно моргнула. Раз, два. Нет, кажется, не показалось. Подняв глаза на Джоша, от нее не укрылось его какое-то странное выжидающее выражение лица. Было видно и то, с каким нетерпением он ждал от нее хотя бы малейшей реакции, словно ребенок, решивший показать своим родителям поделку, которую он лично сделал в школе. Сравнение тут же показалось ей абсурдным: реальность была совершенно другой, ситуация — абсолютно тоже, но то, как он беспокойно поджимал губы и смотрел на нее щенячьими глазками, вызвало у нее улыбку.              — Это мне?              — А я еще кого-то приглашал? — его губы растянулись в снисходительную улыбку, и Сэм непроизвольно взвизгнула. В руках она держала браслет, который видела буквально неделю назад. Ее пальцы вновь заскользили по знакомой гладкой поверхности бусин, отмечая приятный холод камней, затем коснулись приятной кожаной нити, которая, напротив, отдавала теплом. Сомнений не было — это был тот самый браслет.       — Боже мой, Джош! — Она вновь подняла глаза на Джоша и, видя его довольную широкую улыбку, в порыве эмоций коротко обняла его. Но тут же отстранившись, она снова взглянула на друга, — Но… он же твой, разве нет?              — Не-а, — ухмыльнулся Джош. — Понимаю, сложно, но лучше подойти к свету, — с этими словами он, тихонько приобняв ее за талию, повел к столу, где горела уже знакомая ей лампа.              Сэм еще раз взглянула на браслет — под лучами света он действительно преобразился. Вместо того самого темного сине-зеленого она увидела совершенно иной, поразительной красоты цвет. Нет, конечно, зеленый там тоже присутствовал, хоть и гораздо светлее, но помимо него были и другие золотисто-коричневые примеси. Она поднесла украшение к лицу, замечая, насколько гармонично сплетались узоры между собой: своеобразные ленты цветов то сходились, то расходились, местами даже размываясь, образуя единое целое. И вновь убрав браслет под свет, осознание свалилось как снег на голову — он орехового цвета. Ошибки быть не могло — камни точь-в-точь как ее глаза.              Сэм с немым вопросом уставилась на Джоша, чувствуя, как жар охватил ее лицо. Тот лишь улыбнулся, пожав руками:              — Я решил сделать тебе такой же, — объяснил он, — раз мой тебе настолько понравился.              О. Боже. Мой.              Раньше, когда в сопливых фильмах, что так любила Ханна, кто-то говорил о том, что его переполняют чувства, Сэм лишь усмехалась. Бред ведь, да и только. Но теперь же этим кем-то стала именно она, Саманта Гиддингс собственной персоной. И она, как ей казалось на тот момент, никогда в жизни не была настолько счастлива, нежели сейчас, держа собственноручно сделанное Джошем украшение в своих руках.              Сжав в кулаке браслет, Сэм снова обняла Джоша, правда, на этот раз крепко-крепко. И, почувствовав его руки на своей спине, она счастливо улыбнулась, уткнувшись лбом в его грудь. В нос сразу бросился свежий запах порошка, едва различимые древесные ноты дорогого одеколона, от которого, должно быть, голова начала ходить кругом. Или же это было из-за тепла его тела, что так приятно окутало его — она не могла понять. Да и не хотела, вслушиваясь в его спокойное размеренное сердцебиение.              Однако же, насколько бы ей не было тогда хорошо, мысль о том, как долго они так стоят, смутила ее, заставив разорвать эти объятия. И ее тут же охватил странный холод, и отчего-то на душе стало так необычайно пусто, что на мгновение ей снова захотелось оказаться в его руках. Чертовски, до дрожи хотелось. Но все, что она могла сделать, это лишь неловко улыбнуться и, убрав прядь вылезших волос за ухо, прошептать:              — Спасибо.              — Всегда пожалуйста, — глаза его ярко горели. — Ради такой улыбки и не такое можно сделать.              — Иди к черту, — Сэм несильно хлопнула его по плечу, чувствуя, как жар еще сильнее охватил ее щеки, попутно распространяясь на шею.              Как же хорошо, что в комнате было недостаточно светло, чтобы заметить алый румянец на ее бледной коже. И как же прекрасно то, что ей было на что отвлечься — наконец разжав кулак, она осторожно постаралась надеть браслет на руку. И все бы ничего, если бы ее пальцы предательски не тряслись, а застежка вечно не ускользала мимо них. В моменте Сэм даже тяжело вздохнула, чувствуя, как ее терпение начинает иссякать. Но прежде чем тихо выругаться себе под нос, она почувствовала легкое касание руки Джоша на своем запястье.              — Давай помогу, — усмешка слетела с его губ, и, не дожидаясь ее согласия, он быстрым ловким движением застегнул украшение, задержав свои пальцы на ее нежной коже еще на пару мгновений, прежде чем убрать их.              В знак благодарности Сэм тихонько кивнула и, протягивая руку вперед, вновь ближе к свету, невольно залюбовалась подарком. И в тот момент, она даже не представляла, насколько он будет важен для нее. От слова совсем. Как во время глубоких тяжелых переживаний она будет крутить его вокруг запястья, время от времени оттягивая его, до боли врезая в кожу толстую нить. Как порою, чтобы отвлечься, будет то и дело играть с идеально круглыми камнями, перебирая их в тонких пальцах. Или же просто-напросто кидать случайные взгляды на него и вспоминать Джоша, который после потери Ханны и Бет, всегда был рядом с ней. Сжимать браслет другой рукой и чувствовать незримую тонкую связь, которую, как она думала, они установили между собой.              Она верила в это. Или, во всяком случае, хотела верить, когда в очередной раз, приходя в дом Вашингтонов, проходя мимо комнат его некогда живых сестер, ее окутывала гнетущая, душащая пустота, разъедающая сердце и разум, которая мгновенно, словно по одному лишь взмаху волшебной палочки, развеивалась при виде него. Или же когда становилось легче и от бесконечных, порою глупых и бессмысленных разговоров — что вживую, сидя у него в комнате или гуляя по городу, что по телефону — и время текло беспощадно быстро. Она теряла счет минутам, живя от звонка до звонка, изредка ловя себя на мысли, что большую часть своей жизни начала проводить в ожидании их новой встречи. И каждый раз, когда проходило более двух дней, а от него ни слуху ни духу, она, сжимая браслет, строчила ему сообщения, надеясь лишь на то, что с ним все в порядке, что с ним все хорошо, насколько это могло бы быть.              Теперь же по истечении двух недель она как никто другой знает ответ на все свои мольбы, которые уже сошли на нет.              Поначалу, когда Майк сказал, что Джоша утащил вендиго, Сэм искренне пыталась отрицать очевидное. Ведь утащить, это не убить. Тем более что Джош в каком-то смысле счастливчик — один раз же схватили и кинули в шахты, оставив его целым и невредимым, так почему же в этот раз что-то должно было пойти не так? Да и помимо всего, времени прошло не так уж и много, все вендиго добродушно заглянули к ним на огонек, а значит, что в шахтах никого, кроме него не оставалось. Шанс был, хоть и невысокий, но точно был. И именно поэтому, зацепившись за свою последнюю надежду, Сэм, сидя в полицейском участке, отчаянно пыталась донести свою мысль спасателям, стараясь игнорировать все вопросы, которые касались того, что происходило ранее на горе.              Но когда прошло уже несколько дней, а никаких новостей не поступало, Сэм потихоньку начала злиться. Сначала на себя за то, что решила уйти побыстрее через другой ход. Затем на Майка, чья задача была элементарно проста, как она убеждала себя, проста — вернуться обратно с Джошем. И он не справился с ней. Не доглядел, бросил его, не попытавшись даже спасти. А после и вовсе начала винить всех вокруг: друзей, которые старались не упоминать его, словно его никогда не существовало, врачей, которые с натянутой улыбкой говорили, что все хорошо, состояние Сэм стабильно и она в скором времени пойдет на поправку, чертовых спасателей, которые очевидно решили, что она после всего, что пережила за ночь, совсем тронулась головой, и решили полностью проигнорировать ее требования спуститься в шахты.              Так длилось несколько дней, пока бурные, кипящие в ней от негодования эмоции не сменились на бесконечный поток мыслей, возвращающие ее в ту ночь, заставляя ее переживать весь ужас раз за разом. Что, если бы она раньше узнала о его истинном самочувствии, а не верила ему на слово? Что, если бы при всей своей боязни сверхъестественного она согласилась сыграть с этой треклятой спиритической доской и не оставила Джоша без присмотра? Что, если бы она не убегала от, как ей казалось, маньяка, а дала ему отпор, сорвав с его лица маску? Что, если бы тогда, в той треклятой пещере, она бы пошла вместе с Майком и Джошем? Остался ли бы он после всех этих действий живым и, хотя бы, физически здоровым?              Но вопросы, денно и нощно занимающие все ее мысли, в один момент просто-напросто свелись на нет, а осознание того, что прошлое уже не вернуть, лавиной накрыло ее. И сколько бы Сэм в голове не разыгрывала бесконечное множество разнообразных сценариев того дня, она все равно бессильна перед судьбой. Ничего не исправить, ничего не изменить. Даже при всем своем огромном желании. От этого желудок сводило аж до тошноты, а слабость, преходящая в беспомощность, накатывалась на нее плотной липкой пеленой. Помнит, как закрывала тогда глаза в надежде на спасение во сне, но все, что получала взамен — лишь всепоглощающую пустоту, что медленно, но нестерпимо больно пожирала и сердце, и душу.              Однако время шло. Стрелки на циферблате беспощадно быстро совершали свой цикл, блеклый день сменялся на мрачную ночь, а воздух в палате становился менее удушливым, а тишина — менее оглушающей. Казалось даже, что в какой-то момент мир переставал быть исключительно серым, потихоньку окрашиваясь в бледные цвета. И в один из дней Сэм, впервые за долгое время отвлекшись от поедающих ее мыслей, бросила осторожный взгляд на висевшие на стене часы — стрелки неподвижно стояли на одном месте.              Джош мертв. Окончательно и бесповоротно.               Так просто, словно по щелчку пальцев. Еще пару недель назад она целыми ночами беззаботно переписывалась с ним, а сейчас страшно даже зайти в чат и увидеть его навечно последнее сообщение, на которое она тогда даже не удосужилась ответить.              Глупая, глупая Саманта Гиддингс.              Теперь же, лежа на больничной койке, она продолжает крутить браслет вокруг запястья, то и дело больно врезая толстую нить в нежную кожу. Она заслужила этого. Сполна. За то, что так быстро смирилась с его смертью. За то, что выжила той кошмарной ночью.              Сэм морщится: не от боли, а от воспоминаний, из-за которых в глубине сознания вновь разрываются пронзающие крики и мелькают длинные обезображенные тени бледных уродливых монстров. Которые, сгорели. В том треклятом ярко полыхающем доме, который она собственноручно подожгла. Их нет, больше не существует — да, очередная новая мантра, которую она крутит в голове из раза в раз, лишь бы заставить себя поверить в то, что все наконец-то кончилось.              Ведь все действительно закончилось, правда?              Из коридора слышатся глухие ритмичные удары о пол, отчего Сэм непроизвольно дергается, а после почти сразу же успокаивается, судорожно выдыхая — это всего лишь больница, что может пойти не так. На ум, правда, приходит целый список фильмов ужасов с похожим началом, но Сэм упорно продолжает смотреть в потолок, не обращая внимания на шум. Правда, до тех пор, пока дверь с трудом не открывается, и вовнутрь, к ее облегчению, внутрь палаты не заходит Эмили.               Девушка тихо пыхтит, пока добирается до своей кровати. И видно, как каждый шаг ей дается с трудом — еще неделю назад она жаловалась Сэм, что готова отдать все на свете, лишь бы снять чертов гипс, под которым нога адски чешется, и на громоздкие костыли, больно упирающееся в подмышки. Однако стоит ей отдать должное — она стоически переносит свои мучения, не подавая и вида на весь дискомфорт. Спокойно доходит до своего места, и единственное, что ее выдает — вздох облегчения, когда Эмили наконец присаживается на кровать, бросая костыли рядом с собой. Сэм мельком бросает взгляд в ее сторону, замечая в нечто странное в поведении подруги, что-то сродни едва уловимого намека на нервозность              — Все в порядке? — спросила она охрипшим от долгого молчания голосом.              Эмили вздрогнула.              — Боже, Сэм, я думала, ты спишь, — выдохнула она и после недолгой паузы продолжила, — Нет. Точнее, да, все отлично. Просто разговаривала с Мэттом.              Одновременно с этими словами, словно в качестве доказательства, Эмили достает из кармана пижамных штанов телефон и небрежно бросает его на кровать. Сэм лениво наблюдает за тем, как тот, отскакивая от упругого матраца, несколько раз переворачивается в воздухе, прежде чем окончательно упасть аккурат рядом с подушкой.              — Как он?              Эмили неопределенно качает да разводит руками:              — Как и всегда? Не знаю. Все очень сложно, если честно, — девушка устало закрывает лицо руками, и отчего-то Сэм при взгляде на нее становится неспокойно.              Движения Эмили более медленные, чем обычно, что совсем не свойственны Эм. После звонка парня она либо часами активно что-то бормотала себе под нос, либо же подолгу уходила в себя, бездумно листая ленту то в Твиттере, то в Инстаграме. Однако же сейчас она попросту сидит, измученно массируя виски. И плечи ее отчего-то странно напряжены. Замечает Сэм и то, что Эмили отчаянно старается не смотреть в ее сторону — взгляд ее постоянно блуждает то к вещам, то к полу, а губы то и дело нервно поджимаются в тонкую линию.              — Что-то случилось? — догадка вырывается раньше, чем Сэм успевает это осознать, и на лице Эмили читается озадаченность.              Значит, она права. Что-то действительно произошло. Если бы дело касалось Мэтта, то реакция Эм было бы совершенно иной: более бурной, эмоциональной, да и девушка бы непременно высказала все, что думает, еще с порога палаты, не боясь прибегнуть к своеобразным грубым эпитетам, а не молча сидела, пребывая в шокированном состоянии, отчаянно пытаясь переварить случившееся в голове. Крис и Эшли тоже отметаются — в отличие от других, они с Мэттом и дня не пролежали в больнице. С Майком, насколько она знает, тоже относительно все хорошо — пролежал в отделении интенсивной терапии совсем ничего и теперь только и делает, что бегает к Джессике…              — Что-то с Джесс? — Сэм чувствует, как ее накрывает тревога, и замечает, как из-за сведенных к переносице бровей между бровями Эм прокладывается тонкая продольная морщинка. Девушка непомерно долго лежала в реанимации, где руки ее были привязаны к поручням кровати — то ли зафиксировали из-за ее галлюцинаций, то ли еще из-за чего-то. Сэм так и знает правду — Эмили тогда мельком обмолвилась, после того, как подслушала медсестер на посту. А более они к той теме не возвращались: никто из них не хотел начинать этот разговор, который бы обязательно коснулся как той страшной ночи, так и Джоша.              Но Эмили отрицательно машет головой.              — С ней все в порядке. Насколько это может быть в ее случае, — она протирает рукой глаза, под которыми пролегли темные синяки, служившие напоминанием о всех ее бессонных ночах и кошмарах. — Мэтт сказал, что вроде как ей собираются сделать несколько операций.              — Тогда что?              Эмили кусает нижнюю губу, даже несколько раз набирает воздух в грудь, думая о том, что и как сказать, но каждый раз словно отметает эту мысль. Совсем не в ее характере — старая добрая Эм уже бы все в лицо сказала, без всяких прикрас и подбора лишних слов. Однако сейчас она даже не смотрит на Сэм. Во всяком случае, пытается это делать.              — Сэм, — наконец отвечает она, и голос ее кажется оглушающим после столь долгой тошнотворной тишины. Она тяжело выдыхает, сосредоточенно смотря в окно, словно собираясь с мыслями, что опять же очень нетипично для нее, обычно Эм рубит с плеча, а только потом уже думает. — Джош в больнице.              Не веря своим ушам, Сэм медленно поворачивается к ней. Эмили крепко сжимает руки в кулаки да так, что побелели костяшки, спина ее напряжена, а плечи едва заметно подняты. Если это шутка, то крайне ужасная. Отвратительная до безумия.              — Что?              — Мэтт виделся с Крисом. Тот ему сказал, что Джоша на днях нашли в шахтах и доставили в реанимацию. А вчера перевели сюда, в отделение, — на лице девушки читалось сожаление. — Мне показалось, ты должна это знать.              От услышанного сердце камнем падает куда-то вниз, а сама Сэм словно забывает как дышать. Должно быть, ей это снится — ведь это невозможно, так не бывает. Уж слишком хорошо, чтобы быть правдой. Ей определенно надо проснуться, вырваться из цепких лап сна. На ум тут же приходит излюбленный ею способ — она вновь касается браслета и, цепляя пальцем нить, резко тянет ее на себя, заставляя толстую кожаную нить снова впиться в нежную кожу запястья. Отпускает ее лишь тогда, пока не начинает чувствовать знакомой боли и кожа вокруг браслета не начинает бледнеть. Однако вот что удивительно — Эмили все еще сидит на кровати, нервно ломает пальцы да поджимает тонкие губы.              Сердце в ту же секунду подскочило вверх и вновь забилось с удвоенной, а то и с утроенной силой, больно колотясь в грудной клетке, будто пытаясь вырваться из своего заточения.              Это не может быть сон — она только что удостоверилась в этом лично. Но а что, если всё вымысел? Что, если это все проделки ее воспаленного сознания? Или же очередное принятие желаемого за действительность — точнее, да, это именно оно, но уже претворившееся в жизнь. Если это, конечно, не очередной ужасно глупый розыгрыш.       — Сэм? — она замечает, как её имя в исполнении Эмили впервые звучит настолько жалостливо, что от этого становится хуже раз в сто.              — Где?.. — голос ее неистово дрожит. — Где он?              — Сэм, я… — Эмили шумно вздыхает, поднимая глаза кверху, и было заметно, как слова тяжело даются ей. — Я точно не знаю. Но точно могу сказать, что идти к нему — плохая идея. Особенно сейчас.              Слова врезаются в мозг, откладываются куда-то на подкорку сознания, остервенело прокручиваясь из раза в раз сродни заведенной надоедливой пластинки, отчего Сэм хватается руками за голову в надежде заглушить весь этот гомон. Пальцы путаются в светлых волосах, ногти до боли больно впиваются в кожу, а с губ срывается заданный ранее вопрос:              — Эм, ты знаешь, где именно сейчас Джош?              Эмили непроизвольно вздрагивает, поддаваясь назад, но красноречивый взгляд Сэм всё же вынуждает ее ответить:              — Я не знаю, правда. Но медсестры вчера на посту говорили о каком-то поступившем парне в 410 палату, на которого даже смотреть и страшно, и жалко.              Этих слов Сэм достаточно, чтобы одним рывком спрыгнуть с кровати и в три стремительных шага добраться до двери. За спиной она слышит, как Эмили, вероятно, подскакивает со своего места и громко зовет ее обратно в попытке достучаться до нее, но Сэм неумолима. Не сейчас, не в этот раз. Она должна лично во всем убедиться.              В больничном коридоре пусто, должно быть, отбой, и если Сэм кто-нибудь из медсестер увидит, то ей однозначно не поздоровится. Обязательно отчитают, доложат лечащему врачу, после чего она непременно выслушает выговор сначала от него, а затем и от родителей. Однако это лишь жалкие, никчемные мелочи, которые ее и на долю секунды не беспокоят. Страшно ей совершенно за другое: от как себя повести до глупого что сказать ему.              Это тревожит гораздо сильнее, чем скорые вступительные экзамены, к которым она так отчаянно готовилась до кошмарной поездки в милый горнолыжный курорт и от которых зависит вся ее дальнейшая судьба, как она когда-то думала. Но сейчас все это кажется очередным незначительным пустяком на фоне встречи с Джошем. Сэм ведь, признаться честно, даже не знает, что испытает при виде его. Неописуемую радость и облегчение, что он жив-здоров и все уже действительно позади или же саднящую горечь, страх, злость после того его отвратительного розыгрыша — дурацкой, абсолютно дурацкой мести, которая вышла из-под контроля и обернулась в самый что ни на есть сущий ад. И последнего она боялась как раз-таки больше всего.              Конечно же она не забыла все то, к чему он лично приложил свою руку. Ни то, как он запросто забрал всю ее одежду, пока она принимала ванну, ни то пробирающее до дрожи видео, где его огромная циркулярная пила разрезает пополам, заливая искусственной ярко алой кровью все вокруг, ни то, как он после преследовал ее в образе треклятого маньяка-психопата из фильмов ужасов. Тогда он буквально шел за ней попятам, не отставая от нее и на долю минуты, и Сэм даже сейчас, будучи в абсолютной безопасности, страшно узнать, что он сделал, если бы догнал ее, если бы нашел ее в том укромном месте. Все это действительно сложно, а то и невозможно забыть. А о прощении говорить весьма сложно. Даже для нее, из последних сил цепляющуюся за светлые хорошие воспоминания, от которых и по сей день в груди расплывается теплое приятное чувство.              Поэтому, подходя к двери, названной Эм палаты, Сэм мгновенно окутывает страх перед неизвестностью. Она чувствует, как крупная дрожь овладевает ее телом, а ноги становятся ватными, совсем непослушными, будто еще чуть-чуть, и они обязательно подкосятся, заставят упасть ее на холодный кафельный пол, от которого несет въедливым едким больничным запахом. А вероятность того, что она больше не встанет, катастрофически стремится к бесконечности — ее тело тому железный гарант.              Сэм горько усмехается — и куда же делась ее хваленая храбрость? Надо взять себя в руки, наконец-то что-то сделать, а не стоять столбом прямо перед дверью, так и норовя наткнуться на кого-то из медперсонала, и вот тогда игра явно не будет стоить всяких свеч. Поэтому Сэм выдыхает, стараясь выровнять сбившиеся от волнения дыхание, и кладет руку на дверную ручку. И лишь когда она повернула ее и раздался тихий щелчок, Сэм накатывает паника: а что, если Эмили ошиблась? Что, если там нет никакого Джоша, а лежит совершенно другой незнакомый ей пациент? Что тогда она будет делать?              Но Сэм очевидно поздно спохватилась об этом, чувствуя, как под напором ее тела дверь открывается шире, открывая вид на маленькую одноместную палату. Непроизвольно она хочет тут же захлопнуть ее и убежать куда подальше, но вместо этого она делает шаг вперед навстречу с той самой пугающей неизвестностью.              Шаг, признаться честно, получается не слишком уверенным — дрожащей рукой Сэм вновь тянется к ручке двери: в голове вновь проскакивает гадкая мысль о том, что, возможно, еще рано смотреть правде в лицо, что на самом-то деле у нее еще есть шанс уйти так и никем не замеченной. Но так или иначе, Сэм все же осторожно закрывает за собой дверь, окончательно отрезая для себя путь побега.              По правде говоря, Сэм решается подойти не сразу: все оттягивает, находит сто тысяч и одну причину, чтобы стоять у двери и прислушиваться к глухим звукам, раздающимся из коридора. А все из-за проклятого липкого чувства страха, тут же сменившего ее былую решимость, которая в очередной раз предательски покинула ее. Но вот в чем проблема — Сэм никогда не слыла трусихой. Отнюдь нет. Однако же сейчас она как никогда боялась того, что ее мир снова перевернется с ног на голову или того хуже — разрушится. И исход зависит исключительно от того, кого именно она найдет под толстым слоем одеяла.              Сэм медленно идет на носочках, ступая настолько тихо и осторожно, словно одно лишь неверное движение или лишний звук мог разбудить человека. И с каждым шагом она чувствует, как сердце то и дело замирает. Чего стоит один лишь взгляд на стойку с подвешенными на ней бесчисленными пластиковыми пакетами — вид их содержимого, медленно стекающего по длинным узким трубкам, не слишком сильно воодушевляет ее. Однако вот она здесь. Стоит прямо у изножья кровати и, собирая весь свой дух по крупицам, опасливо переводит взгляд с пола на пациента: поначалу на его ноги, прикрытые одеялом, затем поднимается выше, обращая внимания на руки; видит, как на правом предплечье руки установлен катетер с множеством переходников, на левом же плече — повязка, сразу же бросающаяся в глаза. Сэм невольно сглатывает вмиг образовавшийся ком в горле, про себя отмечая, что именно в это место Эшли ударила Джоша ножницами.              Однако на этом Сэм не заканчивает — взгляд ее скользит выше: к острым выступающим ключицам, к шее, а затем и к лицу. И в тот же момент, не зная отчего именно, ей хочется вскрикнуть, но все, что она может сделать — лишь судорожно ловить воздух ртом, уставившись широко распахнутыми глазами на молодого парня.       Некогда смуглая кожа сменилась на бледную землистую и была вся усыпана в ссадинах и кровоподтеках, а лицо, на которое она так пристально сейчас смотрела, сильно осунулось. Его черты стали гораздо острее, щеки впали, а под глазами пролегли иссиня-черные тени. Замечает Сэм и проседь в его растрепанных черных волосах, отчего что-то внутри нее надломилось.              Она не сразу осознает то, как силы покидают ее. Как медленно она опускается на холодный больничный пол и дрожащей рукой совсем невесомо касается его шершавой ладони, от которой веет все тем же знакомым приятным теплом. Сэм чувствует, как предательски начинает щипать в глазах, как плотно сжатые губы начинают дрожать. Чувствует и то, как по щеке скатывается одинокая слеза, и, когда она осторожно берет его за руку, понимает, как стены, которые она так старательно выстраивала по кирпичику день за днем еще с того момента, как пропали Ханна и Бет, окончательно ломаются.              Это случается моментально. Непрошеные слезы начинают безостановочно течь по ее лицу, оставляя за собой соленые мокрые дорожки, а попытки успокоиться делают только хуже. Тихий плач перерастает в рыдание навзрыд, плечи все сильнее содрогаются от каждого нового громкого всхлипа. Дышать становится неимоверно сложно, и Сэм то и дело судорожно хватает воздух ртом. Это не спасает — легкие сжимает, режет, а голова пылает, раскалываясь от нестерпимой пульсирующей боли. Слабое, хоть и кратковременное облегчение приносит лишь прохладная ткань простыни, в которую Сэм обессилено утыкается лбом.              Свободной от ладони Джоша рукой она хватается в железный каркас кровати, не замечая, как браслет цепляется за выступающий болт, и на этот раз застежка не выдерживает. Она отрывается от нити, а вместе с ней летят и камни, с громким звоном разлетаясь по всему полу, отчего Сэм вмиг приходит в себя и резко замолкает, отпуская руку Джоша. Теперь же все ее внимание приковывают бусины браслета, что когда-то для нее смастерил Джош и торжественно вручил в один из погожих вечеров несколько лет назад. Браслета, с которым она все это время и на минуту не расставалась.              И теперь, ошарашенно наблюдая за тем, как камни тихо перекатываются по кафельной плитке, Сэм не может не задаться вопросом — неужели все действительно закончено?