Морской бой

Р а н е н       Он стоял посреди каменной пустыни. Впереди, сзади и со всех сторон к горизонту тянулся унылый в своем однообразии серо-коричневый пейзаж. Последнее, что он помнил, было…       Обжигающий свет разъедал его внутренности, хоть боли Том и не чувствовал в тот долгий миг, когда яд Василиска — его верного слуги, великого наследия не менее великого предка — убивал почти созданное силой магии и жизни никчемной девчонки тело. Как все закончилось, Том не уловил.       И теперь он стоял тут. Том не мог вспомнить, чтобы он слышал о похожем месте, и не представлял, в какой бы стране пролегала подобная пустыня. Том чувствовал, видел, что в ней нет жизни, и он не улавливал в окружающем пространстве и толики магии.       Ты умер       Вокруг и одновременно в голове раздался Голос. Бесполый и безэмоциональный. Том закружился, осматриваясь, но никого не увидел. В небе тоже никого не было, как не оказалось в небе и облаков. И солнца, и луны.       И ты там, куда так настойчиво стремился       — Кто ты? — вслух спросил Том. Хотя, кажется, в этом не было необходимости. Как и в самом вопросе. Ведь если он умер, а это было, дракл побери этого удачливого Поттера, неизбежно после удара клыком Василиска по крестражу, то говорить с ним могла лишь…       Я Смерть, все верно. И теперь ты сколько угодно можешь наслаждаться тем, чего так хотел Р а н е н       Долгий, долгий сон в темноте, практически сопор, ненадолго прервался. Как он думал — тем, кто вытащит его из этого крестража, но нет. В ловушку темной магии попалась крупная птичка, феникс. Дамблдор нашел и, ослепленный собственной глупостью, надел проклятое кольцо. И с того мгновения счет его жизни пошел на дни. О, он наконец достал этого лицемерного добрячка Дамблдора!       Но и старик смог уничтожить артефакт.       Пронзительная резкая боль от удара чем-то острым и едким — вот то, что почувствовал бы Волдеморт перед смертью, если бы осколок его души мог что-то ощущать в этом состоянии. И все же он отомстил напоследок.       Он увидел себя, только немного младше. Он лежал посреди серой каменной пустыни под бесконечно пустым небом.       — И где мы? — спросил Волдеморт у себя.       — В пустоте, разве не видно? — едко и устало отозвался он после долгой паузы. — Добро пожаловать, Я-номер-два. Ты откуда будешь?       — Кольцо Гонтов. — Волдеморт с интересом огляделся. — Пустота — слишком расплывчатое определение. Расскажи об этом месте поподробнее. И кто ты сам?       — Дневник. Нет никаких подробностей. Мы в пустоте, где нет ничего, кроме нас и этой чертовой пустыни, — Том из дневника ладонью взметнул облачко пыли. Оно почти сразу осело, не оставив после себя и следа. — Не знаю, сколько я здесь нахожусь: движение времени я давно не ощущаю, а дни и ночи в этом месте не сменяются, но не нашел ничего кроме того, что видишь ты сейчас. Только унылая бесполезная пустота. Я не устаю, не сплю. Есть, как понимаешь, тоже не хочу, магии нет. Ничего нет.       Ты получил то, чего так настойчиво хотел       — О! — с ехидной радостью воскликнул Том из дневника. — Еще тут есть Он! Или Она. Смерть. Знакомься, Я-номер-два.       Волдеморт критически посмотрел на свою более молодую версию. Эта шальная радость ему не нравилась. Впрочем, неизвестно, сколько он провел наедине с собой в этом странном посмертии. Плевать. То, что Том из дневника не нашел здесь ничего и не смог выбраться, не означает, что и он потерпит неудачу.       Не желая оставаться на месте, Волдеморт пошел прочь. Отсутствие солнца или луны в небе не позволяло определить направление, потому он просто двинулся подальше от себя.       — Ну и куда ты? — донеслось ему вслед.       — Изучу местность. — Волдеморт остановился и посмотрел на лежащего себя. Тот с кривой ухмылкой глядел на него, но встать и не пытался.       — Давай-давай, иди. — махнул рукой он. — Изучай, ищи что угодно. Раз не доверяешь сам себе. Р а н е н       Он долго находился в холоде, одиночестве и темноте. Но однажды изменчивый блеск металла его вместилища заинтересовал волшебницу. Он почувствовал это и ее алчную радость сразу же, как глупая женщина надела Медальон.       Она была слабой, но завистливой и держала в руках немало власти, чтобы тешить свое тщеславие. А потому ему было легко зацепиться и потянуть на себя малые ее магические силы, повлиять на ее мысли, а затем и поступки. И все шло очень даже неплохо.       А затем их связь разорвали глупые жалостливые детишки, и он снова погрузился в темноту. Крох урванной у волшебницы магии хватало лишь на то, чтобы не впасть в подобие сна и прислушиваться к изредка доносящимся разговорам. Но вскоре один из воришек надел Медальон, и Волдеморт тут же потянулся к его сознанию.       О, это оказалось уже интереснее. Мальчишка своей силой чем-то напомнил Волдеморту его самого, за исключением, конечно, глупостей в голове. Но зато магия в нем текла полноводной рекой. А глупости и моральные установки вполне можно использовать в свою пользу. Позднее, разумеется, когда он подберет отмычку к слабостям этого «героя».       Но почти сразу же ему пришлось внести изменения в план — детишки стали носить Медальон по очереди, и зыбкое еще восприятие происходящего пришлось дробить, чтобы рассорить их и ослабить как можно скорее. Ведь в их мыслях прочно засела идея о его убийстве. Наивные дети про себя и вслух называли это «уничтожением крестража» и уверенно считали, что поступают «хорошо» и «правильно», что совершают добро. Но что есть уничтожение крестража, как не убийство части человеческой души? И чем тогда они отличались от него самого?       Довольно скоро ему удалось рассорить их. Волдеморт отпраздновал эту небольшую победу и удвоил усилия. Ему нужно было остаться один на один с любым из оставшихся глупых детей. Желательно с мальчишкой, ведь толика тьмы в его магии и моральные страдания от утраченного идеала подходили для возрождения лучше всего. «И кто бы мог подумать, что добрый старичок Дамблдор прячет в шкафах между своими яркими мантиями такие темные секреты?» — ехидствовал Волдеморт про себя и не забывал подкидывать дров в пламя негодования мальчишки. Сомнение и разочарование в одном человеке укрепляют недоверие и к другим «близким».       И все шло очень даже неплохо, практически хорошо, пока он не почувствовал яркий огонек надежды и радости в мальчишке, на шее которого в тот момент висел Медальон. Эти светлые эмоции были столь непривычны ему после месяцев тщательно культивируемой в жертвах злости и отчаяния, что пропустить их не вышло бы и во сне. Чему мог так сильно обрадоваться глупый ребенок, упрямо поставивший своей целью «уничтожение крестража» и долгое время неспособный найти для этого средство?       Убить. Убить. Убить.       Волдеморту почти удалось задушить гадкого мальчишку, когда знакомые руки коснулись Медальона и сдернули его с шеи. «Как он вернулся?» — обреченно закричал Волдеморт и бросил все накопленные силы на защиту.       Роковой удар меча он увидел, хоть и не имел глаз на этой стадии возрождения.       — Добро пожаловать, счастливчик, — издевательски поприветствовал его кто-то за спиной.       — Все-таки как я был прав, решив сделать не один крестраж, — заметил такой же голос, но слева.       Волдеморт обернулся и увидел себя, и еще одного себя. Оба сидели на земле, но в стороне друг от друга и внимательно его разглядывали.       — Я умер, — констатировал очевидное Волдеморт. Две его младшие версии кивнули и представились:       — Я когда-то находился в нашем дневнике.       — А я — в кольце нашего никчемного родственника.       — И где же мы сейчас? Уже в аду или пока еще в его преддверии?       Вы там, куда стремились попасть в течение всей жизни Р а н е н       Он почувствовал приближение смерти за несколько минут до того, как сила удара вырвала его из надежного вместилища. За эти несколько минут он успел совершить попытку сопротивления — попытку убийства поганца, посмевшего замахнуться на самого лорда Волдеморта.       Безуспешно.       — А здесь становится тесно, — весело воскликнул он сам, лежащий на земле. Волдеморт, долгие годы проведший в подобии сна внутри чаши Хельги Хаффлпафф, с разочарованием оглядел две версии себя.       — Располагайся поудобнее, — махнул рукой один из его осколков. Он лениво чертил что-то в пыли. — Ты был заключен в Чашу, я полагаю?       — Да, — кивнул Волдеморт и осмотрелся. Смотреть, впрочем, было не на что: пейзаж не радовал глаз, отличаясь исключительным однообразием и серым унынием. Удостоверившись, что ничего не пропустил в обозримом пространстве, он уточнил: — Тут есть что-то, кроме этого?       Еще один осколок его души приблизился к ним, появившись только что казалось из ниоткуда. Он молча устроился на земле рядом с тем, который чертил неуловимые глазу схемы. В пыли не оставалось ни следа.       — Тут нет ни-че-го, — со злым весельем в голосе протянул по слогам тот, кто все также лежал раскинув руки, и небрежно предложил: — Но ты можешь убедиться в этом сам. Мы же все так делаем, не правда ли? Р а н е н       Темнота слишком долгого сна прервалась яркой вспышкой света и огня, и Волдеморт увидел перед собой каменную пустыню.       Ты умер       Голос раздался в его голове и одновременно отовсюду. И следом кто-то радостно воскликнул на ухо:       — Добро, Мерлина мать, пожаловать!       Волдеморт дернулся вперед и сразу же развернулся, выбрасывая кулак в сторону звука. Мягкий хруст и стон подтвердили, что он не промахнулся.       — Доигрался? — спросил у сжимающего переносицу и согнувшегося парня осколок души Волдеморта. И не дожидаясь уточняющих вопросов представился: — Я когда-то находился в Чаше. А тот, которому ты разбил нос, из дневника.       Волдеморт оглядел молодые версии себя. Каждый отличался от другого возрастом, но и как будто характером. Или настроением. Но различить их можно было. Самым эмоциональным был, конечно, «дневник», который уже вспомнил, что боли в этом месте он не ощущает, да и нос вроде бы остался цел, а потому он выпрямился и отошел подальше от новоприбывшего. Представившийся осколок — «чаша» — сидел на земле рядом с очень близким ему по возрасту еще одним осколком, который, казалось, вообще не обратил внимания на произошедшее и продолжил что-то рисовать в пыли. И только сейчас, словно почувствовав взгляд, он поднял голову и коротко представился:       — Медальон Слизерина.       — Это все? — поинтересовался Волдеморт.       — Нет, еще один ходит где-то. Скоро появится. — «Дневник» сел подальше и уже снова ехидно скривил губы. Волдеморту он виделся слишком странным на фоне остальных. «Неужели я когда-то был настолько эмоциональным?» — с недоверием подумал он.       — И чем вы занимаетесь тут?       Все промолчали.       — Бездействуют, — ответил вместо них четвертый осколок, появившийся только что словно из пустоты. — Они сидят на одном месте и ничего не делают.       — А ты только ходишь туда-сюда и отказываешься обсудить со всеми наше дальнейшее положение, — ответил «чаша». Кажется, это был давний спор, где каждый оставался при своем мнении. — Этот «путешественник» был заключен в Кольце, кстати.       — Я ищу другие области, отличающиеся от этой, в которой вы так уютно устроились.       — То есть ходишь кругами, — подвел итог «дневник». Р а н е н       Отяжелевшие от слабости веки едва поднимались, чтобы слабые же глаза едва могли различить очертания объектов. Голова и вовсе ощущалась деревянной болванкой, зачем-то приращенной к туловищу. А тело… Переливы боли и слабости не столько заволакивали сознание агонией, сколько не давали о себе забыть, то накатывая штормовой волной, то гипнотизируя равномерными спазмами. Однако и силы воли, чтобы удержать постыдные стоны, не хватало.       Два голоса, что звучали практически над головой, казалось, целую вечность, затихли. Впрочем, голова-болванка и ком плотной тишины в мозгах все одно не дали различить ни слова.       Что-то прогрохотало вибрацией по полу, на котором Волдеморт лежал ненавистную сейчас вечность — полтора часа, судя по едва пробивающимся сквозь боль внутренним ощущениям времени, — и остановилось совсем рядом.       — Здравствуй, Том.       Знакомый голос пробился-таки в сознание. Дамблдор. Ну почему свидетелем его уязвимости всегда становился Дамблдор? Сил ответить у Волдеморта не было, как и желания, впрочем.       — Печально видеть тебя таким, — вздохнул чертов старик.       Волдеморт страстно захотел послать его, а еще лучше — проклясть. Но в нынешнем состоянии ему не хватало сил поднять и палец. Хотя если тело наконец способно слышать и на миг отодвинуть в сторону волны боли, размышлял он, то может, через некоторое время он будет в состоянии достойно ответить? Так далеко загадывать не имело смысла.       — Скоро все закончится, я уверен. Взять тебя с собой я не могу — у нас разные дороги, Том. — Дамблдору в его пространных разговорах Волдеморт, как активный собеседник, был не нужен. Ответа он явно не ждал. — Интересно, эта часть тебя встретится с остальными? Если все же да, вас, я полагаю, ждет занимательная вечность.       «Все не может закончиться так, — с полутенью обреченной надежды подумал Волдеморт яростно. — Крестражи удержат меня в Мире». И новая волна боли — неожиданно сильная, за короткое время «разговора» с Дамблдором позабыто сильная — стала как будто ответом на ярко вспыхнувшее внутри привычное чувство выжигающей злости. Сдержать постыдный скулеж сил не хватило. На долгий миг голова вновь превратилась в деревянную болванку на агонизирующем теле, и потому прощальные слова Дамблдора Волдеморт уже не услышал.       — Всего тебе того, что ты заслужил, Том, — со стыдом и сожалением произнес Дамблдор, растворяясь в тумане белого Ничего.       После исчезновения Дамблдора боль еще какое-то время то накатывала, то ненадолго отступала, и Волдеморт впал в полудрему, навеянную ее ритмичностью. Он не заметил, как оказался в пыли, рядом с другими осколками своей души, потому что был слишком слаб, чтобы находиться в сознании. Но боль отступила.       — Что это? — с отвращением спросил «дневник».       — Подозреваю, что это тоже я. Часть нас. Но как он может быть таким… слабым?       — Он — продукт неудачного эксперимента, иначе и быть не может, — уверенно предположил осколок из Диадемы.       — Если все так, — подал голос обычно молчаливый «медальон». — Тогда остается еще один. Но неизвестно: крестраж или я — мы — сам.       — К чему ты говоришь очевидное?       — Это, — «медальон» кивнул на похожее на младенца существо, тихо лежащее в пыли, — сбивает мне все расчеты. Он должен был быть нормальным, как все мы, куском души.       — А он скорее похож просто на кусок! — перебил «дневник» весело и зло.       — Он не похож на шестой крестраж, значит, что-то пошло не так и мы не можем быть уверены, что оставшаяся душа последовала изначальному плану и создала семь крестражей, — продолжил мысль «медальон». «Чаша» согласно кивнул и начертил что-то в пыли.       — У тебя есть идея, как выбраться отсюда? — уточнил осколок из Диадемы.       — Есть пара идей, — вновь отстранился ото всех «медальон». Р а н е н       Это можно было назвать практически полноценной жизнью, ведь он имел живое тело, мог смотреть глазами Нагайны, их намерения совпадали, а порой — редко, но все же — он перехватывал контроль над их общим телом. «Интересный опыт и хорошее вместилище для части моей души», — думал он. Магическая смертоносная змея — верный союзник, самый верный, и одновременно он сам. Завораживающая двойственность.       И он не сомневался в этом, пока глупый мальчишка не совершил невозможное — убил Нагайну. Волдеморт увидел это одновременно своими глазами и глазами змеи за миг до рокового момента.       Какое-то время он не ощущал ничего, даже боли от удара мечом, а затем понял, что уже стоит посреди бесконечности пыльной пустыни.       Когда он осознал, что видит перед собой пять версий себя, то не смог сдержать яростного крика. Обхватив голову руками в бессилии что-то изменить, он лихорадочно переводил взгляд с одного осколка своей души на другого. Пять! Как такое было возможно?       — Добро пожаловать, — помахал рукой самый молодой.       — Надеюсь, ты был не последним? — с надменностью в голосе уточнил другой.       Нет. Он не последний       Ответила Смерть.       Волдеморт оглядел место, в котором оказался, и увидел еще одного обитателя этой пустыни. «Все это время я был седьмой частью души!» — с яростью осознал он.       — Будьте прокляты Дамблдор и Поттер!       «Но ничего, эти двое уже мертвы. Моими стараниями, — спешно просчитывал он. — А оставшаяся в живых часть души после победы над горсткой сопротивления сможет создать новые крестражи. И все будет так, как я и хотел».       — И чем вы тут занимаетесь?       — Ищем способ отсюда выбраться, конечно, — не отрываясь от рисования на пыли, хором ответили два осколка души Волдеморта.       — Ерундой они страдают, — ответил еще один. — Какой смысл чертить руны и формулы в пыли, если следов не остается? И магии здесь ни дракла нет.       — Помолчи, — одернул его еще один осколок и представил их обоих: — Я когда-то был заключен в диадему Ровены, а этот псих — в наш общий дневник.       — И почему это я псих?       — Потому что, как выяснилось на практике, хоть время в этом месте не движется и все пребывание тут — один бесконечно длинный день, но психика наша отчасти функционирует. А ты сколько здесь в одиночестве пробыл?       «Дневник» посмотрел на него задумчиво и промолчал.       — Зато сколько теперь у нас собеседников, — в пространство произнес кто-то. У б и т       Боли не было. Как и описывали книги, Авада Кедавра убила его безболезненно и мгновенно.

***

      — Теперь все в сборе,— заключила Смерть, оглядывая свою часть доски для игры.       — И что же этот несчастный будет делать?       — Он будет пытаться выбраться из ловушки Вечности, конечно,— пожала плечами Смерть. Больше ее судьба этого смертного не интересовала.       — И ты будешь мешать ему это сделать?       — Нет. Зачем? Песок жизни в его часах давно исчерпан. Пусть проводит такое желанное бессмертие как захочет.— Смерть подняла глаза на собеседника. –Еще по одной?