Холиварочная Муза

***

      — Ну и чё ты здесь сидишь? Не видишь, что ли? Не работает твоя мумба-юмба, не боюсь я тебя.       — Вот так прям и не боишься? — Хисэлин прищурился и медленно вытянул из ножен кинжал с тусклым бериллом в рукояти. Провел пальцем по клинку, поймал звездный свет на синей стали. — Так уж и не боишься?       Орк шмыгнул носом, откашлялся и сплюнул. Правда, нарываться на удар в сердце не стал, в сторону сплюнул. Неохотно признал:       — Боюсь. Как не бояться? Но не до усрачки.       «Не до усрачки» — слово тут использовалось мерзкое, хоть и происходило от синдаринского корня. Но очень точное. Бешеные в бою, в плену орки менялись — от одного лишь присутствия квенди. Смотреть было мерзко и стыдно, но эта орочья особенность сильно облегчала жизнь эльфийской разведке. Даже сейчас, пройдя Браголлах и Нирнаэт, Хисэлин не был уверен, что способен пытать пленного.       — Сам видишь, — орк поерзал, сдвигая обвивающие его веревки, и, наконец дотянувшись, почесал нос. — Дурниной не ору, землю не жру. А что до того, в каком месте мы тракт перешли… Так ты ж меня все равно зарежешь, об чем мне с тобой говорить?       — Может, ещё и не зарежу.       — Не-а. Ты — зарежешь, по глазам вижу. Чтоб такой, как ты, да орка отпустил? Да ещё такого, как я.       — И в кого же ты такой уродился? — усмехнулся Хисэлин. — Не боящийся.       — В бабку, как пить дать, — ответил серьезно орк. — Она у меня самого Великого Волка не боялась. Храбра была, старая, весь поднорок в кулаке держала. Я в нее пошел. Не в теме я.       В лагере было тихо. Костер погас, и звёзды над головой потяжелели, набрякли, как бывает перед рассветом. Хисэлин задумчиво играл кинжалом. В ножны — из ножен, в ножны — из ножен…

***

      Камень горит плохо, и только потому Нарготронд не спалили дотла.       Воняло кровью, жжёным деревом и — остро-болезненно — ядовитой слизью дракона Глаурунга. Массивная туша уже проползла здесь, ободрав местами резную обшивку со стен.       — Дочку короля ищите! Долговязую, белобрысую! Ну!!! Ищите!       Гукхур отмахнулся и, нырнув за угол, оставил за спиной и орущего приказы сотника, и весь свой десяток. Мародерствовать он предпочитал в одиночку.       Отворив неприметную дверцу, внезапно отпрянул — и кинжал звонко воткнулся в притолоку, разминувшись со лбом.       — Охренеть, — сказал Гукхур и посмотрел на тусклый берилл в рукояти.       Метнувший кинжал эльф тоже его узнал — вон как ноздри раздулись, прям зверь! Лицо черно от гари, на левом боку расплывалось кровавое пятно, а правую ногу ему хорошо подрезали — вона сколько натекло, покуда стоял. Из всего оружия — лёгкий охотничий дротик в левой руке, да девка, обморочно повисшая на правой. За спиной — затканная пёстро тканюка и потайной ход, ведущий в темноту.       А девка — долговязая и белобрысая.

***

      Стоило Гукхуру закрыть неприметную дверцу, как в коридор ввалился сотник. Уставился налитыми кровью глазами, палец наставил и заорал:       — Ну, есть там кто?! Девку видел?!       — Не-а, не видел, — помотал головой Гукхур. — Не в теме я.