Блаженно проклиная душу

      Арджуна не раз слышал его слова о том, что проклятий больше нет и можно жить иначе. И у этого был смысл: действительно, теперь их не сдерживали обеты прошлого, а судьба не определялась тем, что когда-то не посчастливилось навлечь на себя чей-то гнев. Они были лишь записью давно исчезнувших с лица Земли Арджуны и Карны в Троне Героев, который сам определял, какие дары или несчастья им достанутся из прошлой жизни. Однако даже сейчас, как Арджуна ни смотрел, он видел перед собой на кровати тело, почти полностью покрытое скверной.       Всё когда-то нажитое Карной тьмой впилось в его кожу, став её частью. Так, что издалека можно было понять — с этим человеком, проклятым и прокажённым, точно не надо было связываться. А узнав, с кем он дружит и кто в его союзниках, и подавно. И Арджуна и не должен был этого делать, кем бы Карна ему по итогу ни приходился. Надо было держать дистанцию, вновь подавить эмоции, обуздать самого себя, как Арджуна всегда и делал ради собственной безупречной судьбы. А если уж Карну угораздило повестись с демоном-асурой, то кем можно было назвать его самого?       И кем назвать Арджуну, который вопреки любым убеждениям прошлого всё же повёлся с Карной? И что уж теперь таить, влюбился. Ещё давным-давно.       И всё же, стоило ли? Ведь...       — Арджуна. — Спокойный голос Карны раздался по комнате.       — Что? — он наконец-то перевёл взгляд на его глаза. Такие же невыносимо проницательные, как и всегда.       — Тебя что-то беспокоит? — с его невозмутимым тоном это звучало чёрство.       — Ты.       — Но ты сам меня позвал.       — Часто ты оказываешься в моей комнате и без спросу.       — Могу перестать.       — Нет же... Просто... Меня удивляет, что всё так легко.       — Мы в отношениях, — констатировал Карна известный обоим факт, но почему-то сказанным вслух всё ещё звучавшим как нечто необычное. — Ты сам их предложил.       — А ты сам на это всё согласился, — почти передразнивая ответил он. Хотя прекрасно знал, что возможный отказ мог бы очень сильно подбить уверенность в себе. Карна же всегда соглашался на что угодно: на сопернические битвы, на ответные чувства, на тайные встречи, на совместные ночи. И как бы приятно это ни было, у Арджуны всё равно возникал вопрос... Почему так происходит?       — Потому что ты просил об этом, — был на то ответ.       — И это единственная причина? — Арджуна свёл брови. Ещё не хватало того, чтобы Карна сбил ему весь настрой. А он умел.       — Разве этого недостаточно? — он продолжал пристально смотреть.       — Неужели у тебя нет никаких желаний? — а он ещё больше нахмурился.       Вряд ли Арджуну озаботило бы это раньше, но чем больше ему приходилось обмениваться словами с Карной, тем больше несостыковок он замечал. Воин, когда-то нахально бросивший ему вызов, показав, как сильно он хочет самоутвердиться, ныне вёл себя так, как будто ему ничего не нужно. А может быть и не надо было.       Но на губах Карны появилась улыбка.       — Все они уже исполнены, — он ненадолго отвёл глаза, голос смягчился. — Быть может, перейдём уже к делу? — его рука скользнула по щеке Арджуны в попытке притянуть к себе, но тот быстро схватил его за кисть.       — Почему ты снова улыбаешься?...       На его лице часто появлялась это странная лучезарная удовлетворенность всем вокруг. С каких пор?       — Улыбки примиряют людей, — не дав Арджуне времени на осмысление его ответа, Карна приподнял торс, чтобы достать до его губ, а свободной рукой потянулся к промежности.       Такой приём и правда ненадолго выбил Арджуну из строя, заставив отвечать на ласки языка, а ноги предательски поддавались трущимся движениям руки. Карна стал намного более умелым и сообразительным в этих делах, чем то было раньше, когда казалось, что Арджуна должен всё проделывать в одиночку, создавая впечатление, что только у него и имелся какой-либо опыт. Но тогда было страстное желание наконец-то заполучить, оторваться за всё то время, когда мешали бесконечные преграды, и это перекрывало любые сомнения, оставляя лишь удовольствие от самого факта касаний и близости.       Сейчас стало чуть-чуть иначе. Хоть сами отношения и развивались скорее в лучшую сторону, одновременно с этим начался худший этап переосмысления всего того, что случилось и продолжает происходить между ними и вокруг.       Арджуна толкнул плечи Карны вниз, снова прибив того к подушке.       — Карна. Я всё ещё не понимаю... — это было странное и неловкое ощущение: он определённо возбудился и было бы легче как раньше полностью отдаться этому желанию, но он намеренно сдерживал себя и свой ускользающий рассудок, зная, что как и случается это в последнее время, после всех блаженств его настигнет терпкое послевкусие, ненадолго отрезвляя его от сладострастных чувств, когда-то заставивших забыть все печали, но окуная в сомнения новые. — Я не понимаю тебя.       — Вот как... — был его крайне привычный ответ, от которого ситуация только сильнее заходила в тупик.       — ...Прошло довольно много времени, но у меня всё ещё появляются воспоминания о том, как всё произошло. И... Наверно даже мысль об этом неправильна, но ты как будто что-то не договариваешь, а я никак не могу это выяснить... Твои слова то наполнены лаской, то отдают прежним холодом.       Карна вздохнул.       — И даже теперь твоя голова занята мыслями о правильности, которые лишь затуманивают разум. Я пытаюсь исполнить то, ради чего мы здесь вместе.       — Я бывает не понимаю, почему и для чего мы вообще вместе, — прозвучало от Арджуны с тяжестью.       Определённо, как он размышлял, у них были сложные и глубоко укоренившиеся чувства друг к другу, которые всё равно никогда не уйдут, заставляя постоянно обращать взор друг друга, а Арджуна давно не мог противостоять странному интересу узнать и проникнуться тем, кто так долго не давал спокойно жить и к тому же заставлял сердце трепетать, но когда сошёл восторг, то открылись глаза на то, что Карна как будто оставался таким же недоступным, как и раньше. Вот, можно было спокойно дотянуться до его тела и делать что заблагорассудиться, позвать на какие угодно передряги, но что у него в мыслях...       Арджуна только что понял, что после его слов Карна просто молчал. Он отвёл глаза и лежал с ещё не сошедшим румянцем, но поджатыми губами.       — Так, послушай, я лишь... — и теперь ему стало стыдно. — Я просто не знаю, к чему всё ведёт, но... Не хочу отказываться... — очень уж зря он начал этот диалог именно сейчас, обрекая себя выносить не только натяжение внизу, но и ком в груди, которые сосуществовать между собой попросту не могли, да и не должны были. — Мне жаль.       Не найдя больше слов, которые так тяжело подбирались, Арджуна легко коснулся щеки Карны, на что тот наконец-то повернул к нему лицо.       — Ты проблемный человек. Как и всегда, — глаза Карны были приоткрыты, придавая необычной чувственности виду. Он провёл ладонью по руке Арджуны на щеке.       — Кто бы говорил... — тяжёлое ощущение в груди потихоньку начало уходить, пока Арджуна вновь поддавался этой нежности. Правда хоть и донельзя приятной, но чем-то раздражающей её сладостью.       — Ты и сам знаешь, что сейчас не время спорить. Что же о твоём желании понять меня... — он сделал небольшую паузу. — Я думаю, лучше это оставить на потом.       Снова напомнили, что невовремя он начал всю эту затею.       — Просто действуй. А я повинуюсь твоему желанию. — Глаза его сверкнули.       — Ох, правда? — Арджуна выдернул два ремня, предназначавшихся для колчанов, а после увёл руки Карны ему за голову и придавил. — А если я захочу тебя укротить?       Тот ухмыльнулся.       — Можешь попытаться.       Карна наблюдал за Арджуной, пока тот ловко завязывал ему кисти вместе тугими ремнями на запястьях и предплечьях. Расположение получилось не очень удобным, ставя локти под углом и создавая напряжение, но жалоб от Карны не последовало.       — И почему же только руки? — зато поинтересовался он.       — Этого достаточно. — Чтобы создать иллюзию подчинения.        Перед ним свободно открывалась его грудь, где отсвечивал красным камень, окружённый золотыми кристаллами, которые вместе очерчивали солнечный круг. Арджуна склонился поближе и притронулся рукой к дивной драгоценности, чьё свечение усилилось. Происхождение и предназначение этих камней так и оставалось загадкой, в отличие от оберега Ашваттхамы; в случае Карны же ответ скорее всего таился в как всегда никем нарочно не замеченных дарах Сурьи.       А если этот камень ножом поддеть, проведя по краю и отделив от плоти, в которую он так мерзко вживлён, то что произойдёт?       “Как ужасно...” ответил сам себе Арджуна. Чутка легче лишь становилось от того, что больше никто его не заставит подобное сделать.       Он опустил руку с таинственного камня ближе к рёбрам. Когда он проводил по укрытым тьмой участкам кожи, чернота начинала исчезать, растворяясь в воздухе и открывая истинный оттенок Карны — абсолютно белый, придающий лживой невинности.       — Раньше мне приходилось тебя просить... — заметил Арджуна.       — Теперь можно понимать и без слов. — Идеал Карны, если быть точнее. Стоило ему хоть что сказать при жизни, так он тут же был бы наречён лгуном, сквернословом и прочей нечестью.       “Порой вполне заслуженно”, — твёрдо заключил для себя Арджуна, пока снова не взглянул на него.       Защитить себя от странной ауры Карны можно было только убеждением, что глубоко ненавидишь его. И это чувство могло ещё глубже вгоняться кинжалом в грудь, как тщетная попытка заглушить учащающееся биение сердца при каждой новой встрече.       Не зря говорят, что если слишком долго смотреть на лучезарное Солнце, дарящее тепло, то обожжёшь глаза. И даже закрыв их, продолжишь видеть след уже исчезнувшего света, запечатлевшегося в самом сознании. Для кого-то до самого конца жизни.       — Ты... — шикнул Арджуна, но при этом сам не мог противостоять улыбке уже на его собственном лице, поддаваясь такой простой уловке.       И неужели так сложно было просто наслаждаться этой идиллией? Нужно ли было пытаться заглянуть вглубь?       “В самом деле, зачем тебе все эти подробности, Арджуна?” — вырвалось откуда-то изнутри.       И уголки губ тут же опустились.       Арджуна и так признавал слабость перед всеми сомнениями, которые не выбил бы из него даже тот, кого больше нет. Но...       Проводя рукой по этому закалённому телу, прошедшему через множество битв с ним, вниз до бёдер, он вспоминал. Только благодаря постоянным поискам ответов он сейчас здесь.       И продвинется только дальше.       От резкого толчка пальцев внутрь Карна со стоном вздохнул. Потрясающее самообладание.       Продолжая движение, Арджуна прижался к его груди щекой. Обычно он бы просто провёл языком, вкушая ему принадлежащее, но сейчас давило странное желание сделать побольнее. За скользким ощущением на грудной клетке последовал лёгкий укус.       — Мх...       Недостаточно. Он ещё сильнее сжал зубы, оставляя заметные следы на коже, и ощутил под собой дрожь.       Подняв голову, Арджуна увидел, как Карна отвернулся, слегка нахмуренный. И снова ничего не сказал — значит, можно. Было ли вообще то, что он запрещал? Или даже эта грубость получалась до противности искусно, что и нечего было сказать?       Вернувшись к делу, лучник с небольшим усилием раздвинул пальцы и, оценив степень растяжения, решил, что эти игры можно закончить уже сейчас. Без какого-либо предупреждения, он загнал всего себя внутрь.       Судорога прошлась по всем конечностям Карны, заставляя издать из горла звук, похожий ни то на хрип, ни то на очередной стон, но если ногами он ещё мог непроизвольно брыкнуться, сжав бёдра Арджуны, то рукам оставалось лишь спазматически вжаться в кровать.       — Всё... Нормально? — видя состояние “заклятого соперника”, он как будто опомнился, подумав, что такой безрассудной выходкой мог и правда сделать больно...       — ...П-продолжай, — он оставался непреклонен, быстро оборвав желание ему посочувствовать.       И всё же голос получилось подкосить, чего Арджуна не мог припомнить даже во время боёв. Но там в руках были оружия, а в глазах бушующий огонь, а здесь и сейчас... Почему его так раздражало всё, что происходит? Каким образом вообще могут нежные чувства переплетаться с тем, что в ответ на эти слова Арджуна осуществляет его просьбу с чувством необъяснимой обиды, сжимая до напряжения в кистях его талию?       И почему после этой грубости становится так его жаль, что, дабы не видеть сжатой покрасневшей кожи и искорёженного от смеси боли и блаженства лица, которое он на миг застал и так добивался, Арджуна прикрыл глаза?       Эти удовольствия слишком неправильно, чересчур нескладно наложились на думы о том, как так и почему так продолжает происходить, почему вот в этом — наслаждение, а более того... Счастье?       Арджуна впился ногтями ему в бока, через нарастающий шум в ушах слыша тихий вскрик. На Карне не было брони, которую он благополучно развеял перед действом, но пальцы Арджуны метались, будто норовясь содрать все её тысячи слоёв и продраться через кожу.       В зажмуренных глазах начиналось тошнотворное помутнение, хотя темп Арджуны не стихал ни на секунду, продолжая быть чрезвычайно порывистым и напористым для принимающего на себя удар. Но во всех его лепетаниях и вскриках ни разу не было произнесено слова “остановись” или “хватит”. На самом деле, его ноги только сильнее прижимали неиствующего воина к себе, не давая даже при желании отстраниться от него.       Вместо мольбы Арджуна услышал то ли в голове, то ли наяву совершенно другие слова, по ощущению обжигавшие не то что душу, но само его естество: “Злись на меня, сколько душе угодно.”       

“Издирай меня в клочья.”

“Помоги мне избавиться от этой ноши.”       

“Обрушь на меня праведный гнев.”

      

“И обрати на меня свой пристальный взор.”

      Треск. Такой донельзя неприятный звук, от растянутого кожаного изделия, достиг ушей Арджуны.       Наконец-то распахнув глаза, он увидел освобождённые руки, тянувшиеся к его лицу чёрными ногтями, теперь смахивающими на страшные когти, а вокруг бушевали тени, сошедшие с тела проклятого, языками пламени касаясь тела Арджуны, а обезумевший прожигавший взгляд сопровождался восторженной улыбкой. Той, с которой и умирал.       Любой другой человек испугался бы такого зрелища, точно решив, что творится бесовщина, которая и ужасным асурам не снилась. Но на самом деле, Арджуна ощутил в этом что-то уже виданое и знакомое, хоть и столь же пугающее людей, — божественное.       Он беспрепятственно дал этим рукам нежно коснуться его лица и провести по щекам жгучими ладонями, понимая — его точно не обожжёт; а затем покорно склонил голову, позволив когтям вонзиться в спину в ответ на переживаемые истязания.       Эта боль ощущалась как справедливое наказание, как так давно желанная честная схватка... А с каждой новой царапиной, наносимой когтями, продирающих спину с такой силой, как будто жаждущих дорваться через Арджуну до небес, всё отчётливее слышались давящие на виски отчаянные просьбы, звучащие как приказы: “Ощути ко мне отвращение.”       

“Прояви ко мне восхищение.”

“Помни обо мне десятки, сотни и тысячи лет.”       

“Исполни долг, заключённый во мне.”

“О Виджая, одержи очередную победу.”       Прорывавшиеся стоны, похожие на жалобные, наполнявшие всю комнату и пространство за её пределами, продолжали шокировать слух Арджуны, и так мучимый голосом Карны, который звал его. Не просто звал — убеждал.       В этом зове скрывалось лишь одно желание, обволакивающее весь разум, то, ради которого его не выпускали из цепких объятий всех конечностей, продолжавших жечь кожу, привыкшую к натягиванию огненной тетивы. Повинуясь, подрагивающая от подступающего пика наслаждений рука Арджуны потянулась к его шее. Сокровенному месту в их отношениях, вызывавшее трепет, сравнимый с ужасом, как было в тот день...       И последнее, что произнёс тот голос в его голове, было торжественное:       

“О Солнце, следуй за смертью—”

      Всё оборвалось с одним лишь звуком из гортани Карны, похожим на всхлип.       Больше такого не будет. По крайней мере, таковым было личное решение Арджуны.       Он резко вжал Карну, схватив за шею, в постель и быстро отпустил. Обмякшие руки сами сползли со спины Арджуны, пока тело Карны принимало в себя магическую энергию, излечивающую все нанесённые раны. Теперь слышно было лишь сбивчивое дыхание обоих, а вокруг наступило необычайное спокойствие.       После этой бури Карна стал выглядеть на редкость милым. И больше не было никакой злости на него, на самом деле...       — Карна... — он сглотнул; и всё же потянулся к нему. — Люблю. Люблю, правда люблю... Люблюлюблюлюблюлюб... — слова смешались в нечленораздельное бормотание, слышимое между тем, как Арджуна хаотично покрывал поцелуями его влажные губы, всю шею, ключицы, грудь.       Остановил его только лёгкий толчок рукой в плечо.       — Я понял. Тоже люблю, — сказал Карна слегка охрипшим голосом, наконец-то приподняв голову. И действительно: любые его слова звучали лучше, если перед этим хорошо его излюбить. Так ведь и начиналось...       Но сейчас красоту момента портили только саднящие раны на спине.       — Тогда, поделится ли любящий меня Герой Милосердия магической энергией со мной?       — Конечно... — он на секунду отвёл взгляд, понимая посыл этих слов, но пропустить такое действо он не мог.       Арджуна спустился к его животу и стал облизывать, собирая жидкость. Ощущалось приятное разливающееся тепло от притока маны в его тело, а боль на спине потихоньку начинала растворяться: всё волшебным образом затянулось.       — И как тебе?       — Необычное зрелище.       — Тешащее твоё эго, правда? — заигрывал Арджуна. Ответа не последовало.       И только было Арджуна хотел устроиться на подушке рядом, как Карна, походу тоже вернувший себе все силы, подскочил и залез ему на колени.       — Мне ничто не тешит эго. Более того, подобное не может быть упрёком, — прозвучало достаточно благородно, но недостаточно убедительно.       — Ну, и что ты хочешь мне этим доказать? — улыбка не сходила с лица Арджуны, которого уложили на кровать.       — Пожалуй сказать, что восхищение любовником — совершенно естественное явление, точно как благоухание цветов и радость от каждого нового восхода солнца. А принимать его любовь — высшее благословение, сравнимое с миром в семье.       — Ой, ты иногда как заговоришь... — и каждый раз это сбивало всё настроение до смущенного недоумения.       Заполучив преимущество, Карна не стал долго выжидать и снова поместил его скользким движением в себя, не дав времени опомниться Арджуне, который успел только охнуть.       — Тебе всё мало?...       — Теперь мой черёд доставлять удовольствие, — констатировал он с гордой улыбкой. — Тем более... На этот раз мне совсем не удалось посмотреть на твоё лицо. На то выражение, которое возникает, когда ты достигаешь небес, колыхающее во мне неизведанные чувства.       — Эх... — выдохнул он.       Арджуна приподнялся и обхватил Карну руками. Чутка пригнувшись, он нежно поцеловал всё ещё мерцавший, уже знакомый камень в его груди.       — Что ж, тогда покажи всё, что ты можешь! — Арджуна принял этот вызов. По-другому и быть не могло.       И вновь он увидел эту улыбку, готовую рваться в бой... Но и на его лице сама собой появлялась точно такая же.       — И всё же, какой ты развратник... — вырвалось у Арджуны, а Карну от этих слов постигло ещё более невероятное ощущение, которое он явно захочет повторить в будущем.       

***

      Иногда они совсем не знали меры. Комнаты для Слуг не предусматривали окон, но, судя по ощущениям, вечер уже успел смениться временем, предшествовавшим раннему утру. И только сейчас Арджуна убрал с кровати ремни, которые по невероятному мастерству Карны развязывания самого себя остались целы, и наконец-то потянулся за бутылкой воды, стоявшей на полке около кровати. Жажды, может быть, и не было, но остудить себя явно хотелось. У изголовья кровати продолжал томиться его незабываемый соперник, наблюдавший за ним.       — Помнится, ты хотел поговорить, — вдруг сказал Карна. — Думаю, теперь мы можем...       — Слушай, ты серьёзно?! — Арджуна даже подавился на одном из глотков и резко повернулся к нему, отставив бутылку. — После такого представления в кровати и последующих, как ты там называешь, “раундов” ещё о чём-то беседовать?       — Представления? — он будто бы даже искренне удивился.       — Такого, которое могло бы спалить всю комнату, — процедил Арджуна.       — Правда? Кажется, я немного отвлёкся. Извини.       — Отвлёкся?... — неописуемый шок, который мог бы превратиться в ужас, достиг его после этих слов. Походу Карна действительно либо не помнил, либо даже не понял, что произошло.       — Да, моя вина. Просто в этот раз всё было... Более интенсивно. Сегодня ты был таким...       — Ой-ой, — продолжения слушать он не хотел, явно смущаясь. — Давай не будем об этом...       — Мне всего лишь хотелось тебя похвалить. Разве что-то не так?       — ...Думаю, лучше, чем было. Для меня точно кое-что прояснилось.... — хотя выводы были, наверно, не самые жизнерадостные. Но почему-то Арджуна был не особо удивлён. — Мне лишь не понравился способ, которым я это узнал.       — А что с ним не так? Мне всё понравилось, — звучало чёрство и грубовато — вернулся к обычному состоянию, точно как и его кожа.       — То, что тебя всё устраивает, это я уже не сомневаюсь. Но я, может быть, хотел любить тебя нормальным образом... — прозвучало внезапное признание. Не в любви, правда. А в некотором разочаровании ею, из-за чего он чутка приспустил голову.       На несколько мгновений оба замолчали. Но оба думали о том, что имелось в виду под определением “нормально”.       — Как жену что ли? — пристально посмотрел на него Карна.       — Тебя ещё в виде жены представлять?! — тут же заволновался он, а в его голове внезапно начали проноситься такие образы, которые он как можно быстрее постарался отбросить, чтобы окончательно не запыхаться. — Да не в этом даже дело! Просто сколько мы ни общаемся, ты меня всё так же раздражаешь! Так при этом всём ещё и люблю, и вообще уже не понимаю, отчего злюсь и что мне не так, а потом как передерёмся в симуляторе боёв и снова всё хорошо и потом друг другу несусветные вещи рассказываем, может даже слишком, гуляем, в игры играем, ночи проводим как ни в чём ни бывало и... и вроде бы на самом деле мы счастливы, — пылкая речь, спровоцированная крайне удачно подобранным вопросом, постепенно затухала и внезапно оборвалась на чуткой ноте. — Я не понимаю, нравится мне это или нет. Боюсь, что если не нравится, то значит не люблю, а если нравится, то какая-то неправильная любовь. И я так долго добивался её, а она не получается правильной... — наконец, можно было понять, на что походил этот тон и цепь рассуждений. Как при проигрыше. Самому себе и каждый день.       — Арджуна... — начал Карна, пытаясь разобраться, в чём же суть столь запутанной проблемы. — Неужели ты правда считаешь, что я заслуживаю “нормальной” любви? — прищурился.       — А?... — из всех ответов он точно не ожидал услышать такой.       — Несомненно, приятно слышать такие слова, но, мне кажется, ты забываешься в том, кто мы есть. И в особенности кто я есть для тебя.       — Слушай, я прекрасно помню и не собираюсь забывать, как мы начали, но неужели спустя столько времени всё должно быть так же? Как вообще что-то такое может сосуществовать? — в отчаянном непонимании продолжал Арджуна.       — А почему нет? Что-то изменилось, что-то осталось, как и было раньше. В конце концов, совершенно естественно для тебя ощущать ко мне раздражение. Как и для меня к тебе.       — То есть я тебя всё-таки раздражаю?       — Может быть, порой... Но я отношусь теперь иначе к этому, — собственно, он и старался сглаживать углы как мог, как будто внезапно вспомнив, что он как старший должен быть хотя бы чутка мудрее, хотя бы постараться... — В любом случае, это раздражение не меняет моего отношения к тебе. Люблю, но хочу побороть. Всё в сути есть одно — страсть. Но вместе с этим меня радует, когда ты достигаешь чего-то нового, — для меня это стимул не отставать.       — Крайне самодовольные рассуждения, как по мне...       — И правда, — хмыкнул он. — Но именно поэтому твои чувства закономерны. Как и чувства всех остальных ко мне.       — Всех остальных? Тебя не сильно-то любили, сказать честно, — Арджуна сдвинул брови. Прозвучало жестоко, но за всю жизнь у Карны и был только что один ярый сторонник. Ну, или Карна был его сторонником, там не разберёшь. Хотя со всеми этими рассуждениями, которые слышал Арджуна, у него возникал вопрос: а так ли много точек соприкосновения у них осталось сейчас?       — Верно, Арджуна. Надо признать, отношение ко мне всегда было настороженным, — должно быть, для колесничих он был слишком подобен божественному царю, а для царей он был колесничим. — Моя сила и так пугала остальных, да и с самого детства моя кожа начала покрываться... этим. Не могу сказать, волновало ли это меня тогда. Но с каждым новом взглядом, кажется, оно всё больше и больше затягивало моё тело, ужасая людей. В конце концов, такое отношение ко мне стало естественным, — прозвучало удивительно смиренно. — И в твоём отношении тоже нет ничего плохого.       — Так, значит ты... Несёшь на себе всеобщее пренебрежение? — этот вывод звучал слишком удручённо. И почему-то давил на сердце сочувствием, которое было неуместно ощущать.       — М-м... Может быть, раньше я бы согласился с этим. Но теперь я думаю, что в жизни мне более чем повезло, а в особенности здесь. Был бы грех жаловаться, учитывая нашу встречу с тобой, с моим другом и...       — Ой, а можно его хотя бы в пределах моей кровати не упоминать? — перебил Арджуна его, как и ненадолго собственный порыв эмпатии.       — С учётом того, как часто я здесь нахожусь, это уже наша кровать, — беспристрастно ответил он. Арджуна смущённо фыркнул.       — Даже так, всё равно меня это раздражает. Столько времени прошло, а ничего не изменилось, — он ненадолго отвёл взгляд и вздохнул, понимая, что раз тема, о котором он сам первый вспомнил, началась, то её уже не избежать. — Я вообще с трудом понимаю, как вы ещё общаетесь.       — Это весело, — пожал Карна плечами.       — Звучит, как будто ты над ним смеёшься, что даже ещё хуже... — неожиданно для обоих он сменил ракурс обвинения.       — Совсем нет... — нахмурился он. — За ним интересно наблюдать. Меня поражает, как такие люди быстро оправляются после неудач. В какой-то степени это даже вдохновляет. И приносит мне радость, — хорошо подобранные им слова чутка приободрили самого себя. Хотя порой и не очень удачный выбор, навроде как назвать какие-то достижения Арджуны “поверхностными”, мог обрадовать некоторых людей и заставить ликовать, заливаясь смехом, но потом тут же снова разочаровать, когда оказывалось, что под этими словами истинной вражды не было. Но поболеть за лучшего друга всё-таки можно было, дабы не уронить лицо перед собой и остальными.       — Не думаю, что это лучший пример для вдохновения... — поморщился Арджуна. Честно говоря, ничего воодушевляющего не было в том, что после одной неудавшейся выходки он ненадолго расстраивался, а потом переходил к следующей, не давая никому спокойно жить, а в первую очередь самому себе.       — Может быть. Но на самом деле я говорю только про силу духа. Действия, совершаемые с таким рвением, можно обсуждать бесконечно, как и признавать их неправильность, но это не обозначает, что сама эта черта обесценилась. Более того, я верю, что её можно направить в другое русло.       — Так, подожди... — невероятная степень отстранённости этих рассуждений ещё больше сбила его с толку. — Мало того что ты осуждаешь его действия, но к тому же... надеешься на исправление? А что ж тогда весёлого?       — Нет же... Было бы больше дозволенного надеяться или ждать... — недолгая пауза, после которой Карна посмотрел Арджуне в глаза, почти что заклиная его выслушать всё до конца как оно есть. — Это не в моём праве. Мне весело, потому что хоть и Дурьодхану, и Ашваттхаму можно назвать моей “плохой компанией”, я могу получить от них то, что мне полезно. В конце концов, потренировать кулаки и оружия с Ашваттхамой или вступить в очередной бой с бравым героем из невиданных мест и из неизведанной эпохи, из-за дерзости Дурьодханы — не могу солгать, меня развлекает и даёт мне бесценный опыт. Я верю в их силы и наше сотрудничество. Может быть моя связь с этими людьми и поменялась, но мы все её помним, какой бы она ни была, с давних времён. Ведь тогда ещё я предал отца моего, увидев отеческое тепло солнца в друге... — на этих словах он еле заметно склонил голову, — закат; у Арджуны слегка дёрнулись веки. — Теперь же мне остаётся только дальше приглядывать за ним время от времени. Я не могу вмешиваться или надеяться, но я думаю, что что-то может и поменяться. Поменялось же с тобой, — он снова выпрямился. — И имея всё это рядом со мной, на самом деле — я благословлён.       После такой речи Арджуна мог только собирать свои поражённые чувства, пытаясь соединить их воедино в мыслях, где они всегда копошились. Но внезапно по комнате раздался его язвительный смех, смутив Карну.       — Тепло то есть от него отеческое, но за ним надо приглядывать? Так, может быть, всё-таки ты здесь отец? — это было настолько абсурдно. Рассуждать так о непризнанном кузене.       И наконец-то ему удалось вогнать Карну в краску. Настолько забавным казалось то, как он, снова попав в оказию со своими родственными связями, начал в неожиданных размышлениях мотать глазами.       — Это... А ведь... — это осознание застало его врасплох больше, чем выпущенная в самый неподходящий момент стрела. — Может быть... Я никогда не думал об этом. Это просто те ощущения, которые у меня были... Может быть и отец... — наконец он просто опустил взгляд.       — Не очень х-хох-ороший тогда отец, честно говоряа-хах!... — он продолжал сдавленно хихикать, пытаясь не рассмеяться слишком громко; иначе будет слышна горечь. — И правда, кхх, из всех ролей семейные тебе даются хуже всего... Хуже всего... — прорывающийся смех окончательно стих, а взгляд ненадолго потух. — Знаешь, братья мои тосковали по тебе. Что уж там, мы все... — правда все ли, если он даже не знал, что сказать про себя, — стали думать о тебе намного лучше, чем, кажется, оно было, вспоминая и сожалея о том, насколько всеобщий раздор погубил возможную дружбу и любовь. И... Сетовали на то, что лишь один твой выбор определил всю эту печальную судьбу. Казалось, если бы ты его не сделал, — всё было бы замечательно, мы бы не страдали... — Арджуна прижал губы. — Ты бы не страдал, — тяжело выдохнул. — Все мы, а в особенности я по своей же глупости забыл... — теперь он смотрел на него так же проникновенно. — Что это был твой выбор, того настоящего Карны. И понял я, что ты всё так же невыносим, лишь когда тебя встретил. И до сих пор... — не мог он определиться, какая любовь была бы правильной и какой Карна, которого он любит, был тем самым.       Но Арджуна замолчал, не договорив.       — Ты же знаешь, что я этого не заслуживаю... — продолжил за него Карна. — Как бы благочестивы ни были эти речи, лишь я один виноват и никто больше. Ни вы, ни ты, ни он, ни люди вокруг, ни тем более весь мир. Я вижу твои чувства от моих слов, но это и есть подтверждение, что твоё отношение ко мне лишь праведная реакция на моё поведение, — и никаких извинений. — Что же до братьев... Думаю, ты тоже замечаешь, какие вы на самом деле разные. Даже в общей скорби каждый проживал её по-разному и пришёл к собственным выводам. По крайней мере, я вижу это по взгляду нашего повара из столовой... — и тут он сглотнул. Наладить контакт так и не получилось.       — Ах да, брат Бхима... — Арджуна внимательно наблюдал, как слабый разряд проходил по телу Карны от его упоминания; видать, взаимное. — На самом деле он отреагировал намного лучше, чем я ожидал... Или же я просто излишне переживал... — Арджуна слегка напряжённо посмеялся, вспомнив об этом.       И о том, как преисполненный заботой Бхима обещался голыми руками раскатать Карну в лепёшку на новый наан “а-ля Пандава”, если когда-нибудь он заденет Арджуну, с которым они и правда стали подозрительно близки и даже “больше не теми врагами”, причины и следствия чего всё ещё не до конца доходили до Бхимы, но он о них сильно и не думал. Поэтому, если Карна и обижал по неосторожности своей, к брату Арджуна не обращался, а также надеялся и верил, что это всё-таки было лишь художественное преувеличение вдохновлённого повара и переживающего брата.       Но несмотря на все эти высказывания, завтрак, обед и ужин были по расписанию. И так, блюда из пропитавшегося индийским духом меню по великодушию и профессиональной этике Бхимы Карна получал и в свою тарелку. И дружки его тоже. Было бы тем более прекрасно, если один из них делал бы это без напыщенных возмущений, всё лелея мысль добиться “подобающего отношения” к собственной персоне. И хоть этого так и не произошло, тарелки всегда оказывались полностью пустыми.       — Кажись, любовь и уважение к еде может перебороть даже такие разногласия... — рассудил Карна. — Его выдержка на самом деле похвальна и понятна, иначе и быть не могло.       — Удивительно слышать, что у тебя было больше веры в моего брата, чем у меня... — снова пристыдился Арджуна, ещё и поняв по его взгляду, что Карна впервые об этом слышит и вообще предполагает, что мог быть какой-то разлад, особенно из-за него. — Ты настолько въелся мне куда-то, сам не знаю куда, что это отдалило меня от них... Наверно ещё дальше, чем было раньше. И да, мне было страшно, что меня не поймут. Мне было стыдно... признаться, до чего мы дошли, — и ещё более стыдно, что он когда-то так стеснялся этого.       — Но разве случившееся между нами это не достижение? — попытался подбодрить Карна.       — Таких достижений у меня ещё не было... Одно дело рассказать, что изучил новую мантру после долгого отсутствия, а другое о том, что теперь мой “заклятый враг” разлёживает у меня на постели и гордится этим, а до этого у меня прорвались к нему какие-то чувства, стоило лишь оставить нас на несколько лет одних вместе... Конечно, знаешь ли, неловко было такое перед родной семьёй признавать! — иронизировал он. Те прошлые переживания теперь казались какими-то совершенно несуразными. По правде говоря, как и нынешние.       Это описание позабавило и Карну, который слегка улыбнулся, что ощущалось приятно спустя столько напряжённых слов.       — На самом деле я тоже растерялся, — сказал он. — Очень много навалилось разом с этой встречей, что мне только и оставалось, что улыбаться, чтобы не сделать ещё хуже.       — Но именно поэтому и казалось, что для тебя всё как будто уже решено и всё понятно... И нет никаких сомнений, что раздражало только ещё больше, — но признание Карны о том, что переживание они всё-таки разделяли, заставило Арджуну незаметно для себя начать поглаживать его голень, обтянутую привычной тьмой, которая по структуре слегка отличалась от его настоящей кожи. — Я даже завидовал тебе. Кажись, мы говорили об этом. И дело даже не в том, кто из нас сильнее, это-то легко доказуемо, — Карна на секунду ухмыльнулся, — мне хотелось бы относиться ко всему так же легко. Не знаю, иметь такое же “милосердие”, смирение, стойкость ли... Но чем больше я об этом думаю, тем сильнее не хочу быть таким же. Я просто не смогу. И даже не слишком-то уже и завидую, честно говоря. Просто раздражаюсь.       — Быть похожим на меня, думаю, никому не надо... — слегла пощурился он. — Но вот на тебя — да. Такой чуткости стоит позавидовать, что уж говорить об искусных навыках, которые так и просятся, чтобы их кто-то испытал... — и, конечно, это мог быть только Карна. По его личному, всеобщему и даже мнению самого Арджуны.       — Но из-за этой “чуткости” я только и страдаю... Что уж там, если у меня были мысли всё бросить и, была бы возможность, снова уйти куда-нибудь в лес на целую вечность в одиночестве, лишь бы не ощущать всех этих бессмысленных терзаний. Но я не могу. Из-за службы Мастеру, да что уж там, из-за тебя... — всё-таки Карна встал в ряд первых причин. — Но из-за тебя же я и ощущаю себя так странно. И без тебя не могу. И более того, начинаю думать, как же я несправедливо к тебе отношусь, переживать, что ты общаешься с теми, кто тебя не ценит... — хотя всё ещё можно было увидеть, как они вроде как веселятся, один закинув руку на плечо другому, — нет, они определённо были счастливы. Но как-то по-другому. Так, как Арджуна не мог. — И совсем уже ничего не понимаю..       Эти мысли шли по одному и тому же кругу, всё больше запутываясь и противореча друг другу и никак не исчезая окончательно, хотя уже давно должны были бы. И оба это чувствовали, но никак не могли прийти к заключению. Вздохнув, Карна подполз поближе к сидящему на углу кровати любовнику.       — Арджуна... Может я и несу всё у себя на теле, но тебя же терзает другое, — ногтем указательного пальца он уткнулся прямо посередине в грудь Арджуны, наблюдая за его расширившимися глазами. — Оно всё у тебя там. И может я об этом обычно не говорю, я всё это знаю очень давно. Иногда оно может обжигать, даже после долгого покоя. Выходить из строя, несмотря на то, как долго ты это сдерживаешь. Может быть, отталкивать тебя от остальных или заставлять тебя их оттолкнуть, но я искренне верю, ты можешь это сдержать. По крайней мере, я всегда на стороже, где-то рядом и... — не успел он закончить, как Арджуна схватил его ладонь.       — Что-то мне кажется, ты слишком много знаешь, а? — на уровне какой-то встроенной естественной реакции его взгляд ожесточился. — Почему я от тебя это слышу только сейчас?       — Потому что раньше ты и не хотел слышать, — спокойно ответил Карна.       — Я слушать не хотел? Ты за кого меня принимаешь-то? — с совершенно мальчишеской внезапно вспыхнувшей обидой вырвалось у него.       — Знаю уже, как оно бывает, вот и всё. Скажи я раньше — тебе ничего бы это не дало, кроме никчёмных переживаний. И так достаточно.       — Можно было и не решать за меня, хочу я это услышать или нет! — ещё больше уязвился Арджуна. — Я по-твоему настолько глуп, что ты решил что-то от меня умалчивать?       — Ну, вы на самом деле в чём-то похожи...       И теперь Карне необходимо было давать отпор внезапно впившейся и давящей руке Арджуны.       — ...С кем ты меня сравнил? — взгляд, желающий разодрать прямо здесь и сейчас. Но теперь не от страсти. Уязвлённая гордость порой была даже сильнее её.       — ...Такой же эмоциональный, только и всего. И часто делаешь поспешные выводы, — как-то снисходительно улыбнулся, уже второй рукой принимая удар Арджуны на себя.       — Ты же специально меня злишь, честное слово! — обеими руками Арджуна повалил его обратно на подушку, продолжая вдавливать в постель. — Ты же знаешь, как сильно это всё ненавижу! Мы тут говорили с полчаса об этом!       — Может и специально. Но честно, получается так само собой... — эта потасовка была такой забавной и такой естественной, что он не мог не улыбаться.       Он не мог опять не улыбаться, пока в кистях и плечах ощущалось столь привычное напряжение, чутка ломящее и приводящее в возбуждение. Самое лёгкое из чувств, которое вообще можно распознать, возвращавшее к реальности лучше, чем что-либо ещё. Как можно было к нему не тяготеть? Как что-то вообще могло его заменить?       Как что-то могло заменить того, дававшего это чувство?       Внезапно он ощутил прикосновение к губам, сначала грубоватое и прижимающее под себя, а после смягчившееся вместе с ослабевшей хваткой рук. И вот так просто захват сменился поглаживанием костяшек подушечками переплетённых пальцев.       А он не мог не ответить, ведь никто больше не заменил бы эту одержимость.       Арджуна медленно отстранился и снова посмотрел на Карну. Неимоверно довольного и спокойного с наполовину закрытыми глазами.       — И вот всегда всё так и заканчивается... — слегка улыбнувшись, он деликатно поправил пряди волосы, почти как прихорашивающаяся девушка, за чем Карна с интересом наблюдал. — И всё же, не сравнивай меня ни с кем. Особенно с подобным... — Арджуна был уверен, что он был многим лучше. Что уж там, всем.       — Но не снова ли тогда я утаю что-то от тебя? Ты, кажется, переживал о нашем доверии.       — Мне просто никогда это не понравится. Не нравится и всё. Отвратно на душе, никогда не приму, — сказал он, махая головой, но при этом полностью довольный собой, хоть и где-то в груди всё ещё пощипывало. — А ты уж сам решишь, что с этим делать. Я моё мнение высказал.       — Хорошо. Понятно... — не спорил он.       Слегка качнувшись, Арджуна лёг рядом с Карной на вторую подушку. Голове как будто стало наконец легче после мягкого погружения в неё.       — Но мы совсем не можем быть нормальными, правда? Я никак не успокоюсь, ты то молчишь-молчишь, то тычешь мне в сердце с откровениями, ха! — и не сдерживал он смех. — Честное слово, где-то на секунду мне серьёзно хотелось что-нибудь тебе сделать. А потом... стало так смешно, что опять я злюсь на тебя из-за такой нелепости! — он продолжал смеяться. — Что ты делаешь со мной, а?       — С самого начала мне было очевидно, что ты играешься, — подтвердил он улыбкой. — Любая наша битва, пожалуй, так и остаётся развлечением.       — Желательно только не насмерть, — отголоски смеха начали утихать, но даже упоминание “смерти” не испортило ему настроение. — Мне, лично мне оно больше не надо.       Приятно было слышать, что Арджуна теперь разделял мнение о том, насколько прекрасны возможности халдейского симулятора боёв, в котором можно было снова и снова переживать эти разрушительные эмоции, к которым так тянуло. Лестно было, что даже после увиденного он...       — Ты и правда великодушен... — заключил Карна.       — Нет, пожалуй, просто эгоистичен. Ничем ни лучше, ни хуже тебя... — Арджуна перевёл взгляд с потолка этой на самом деле крайне тесной для них двоих комнаты на него, всё так же умиротворённого. — Может всё-таки ляжем спать? — только было он протянул к Карне руку, чтобы обнять, как тот приподнялся. — И что такое? — с некоторым недоумением, но всё ещё присутствующей готовностью если что выслушать в ответ.       — Отец Сурья скоро встанет. Мне надо идти.       Необходимость провести привычной ритуал заставляла Карну ходить по утрам по коридорам Халдеи, лишь бы найти место, где можно отдать почести. Обычно Арджуна этого не видел, находясь в это время во сне.       Но эпоха богов ведь прошла, не так ли?       При этом и сам Арджуна благодарил их за подаренную ему силу, за возможность пользоваться божественным оружием, вернувшуюся к нему. Более того, за возможность применить это оружие не только ради цели общей, безусловно правильной и необходимой, но и личной. Просто без него, честно говоря, у Арджуны было намного меньше причин сражаться хоть за что-либо. Он до сих пор мог вспомнить это ощущение: как с годами окончательно опускаются руки, а пальцы не могут больше натянуть тетиву. Самые тусклые дни в его жизни.       — Ах... — понимающе кивнул он. — Иди. Только вернись.       — Хм, — тихо усмехнулся он. — Обязательно.       Когда Карна уже вышел из комнаты, Арджуне оставалось только наконец-то заснуть. Но ведь и спать им не было нужды. И молиться кому-либо тоже. И переживать об отношениях, и выяснять старые обиды, давно канувшие в лету. И думать о том, не изжили ли себя те узы, которые когда-то их связывали с другими.       Слугам ничего из этого не нужно было. Все эти человеческие привычки были лишь ненужной деталью, которую можно было бы и с лёгкостью вычеркнуть, превратив себя в инструмент служения человеческому порядку и Мастеру. Но почему-то даже Карна не хотел становиться таковым.       Почему-то оба из них хотели оставаться теми же людьми, как и тогда, которых сгубили личные желания и амбиции. И этот акт склонения перед собственными слабостями на ложе был лишь признанием их в лицо.       “Именно ты мне душу проклял,” — с полным спокойствием подумал Арджуна перед тем, как уснуть. Таким же не вполне нормальным человеком, которым он всегда и был, но чуть более счастливым.

...

      Вернувшись в комнату, Карна обнаружил уже спящего Арджуну. Он лежал с чутка приоткрытым ртом и казалось вот-вот засопит. Карна аккуратно сел на кровати, как бы боясь разбудить, и посмотрел на него, постоянно его мучившего. Арджуна так часто говорил о том, что его беспокоит, делая обречённый вид того, что никто с ним этого не разделит и не поймёт, но на самом деле его прекрасно понимали. И, быть может, наконец-то он начал это осознавать.       В самом деле то, что творилось здесь, не должно было никогда произойти. Ещё тысячи лет назад следовало остановиться и никогда не выходить на ту церемонию и не вызывать растерянного юношу на бой. Это решение было и остаётся самым эгоистичным в жизни Карны. И единожды его приняв, каким бы неправильным оно ни было, надо было следовать ему до самого конца. Даже глядя на несчастную мать, пока его всё такое же невозмутимое лицо обдувал лёгкий бриз, — отступать он не собирался. Но везде он находил пользу для самого себя, потому и был счастливее, только и всего. И при этом служил всем доброжелателям верой и правдой, за что получил признание.       И даже здесь он снова оступился. Говоря о том, что Арджуна обманул бы себя тем, если бы стал с ним полноценным союзником, Карна давал слабину и себе. Он сам не хотел и не мог себе позволить выстроить с ним кардинально других отношений. Это было бы слишком противоестественно. Вся его натура подталкивала к тому, чтобы им вдвоём спокойно не жилось, а Арджуна на это закономерно отвечал и сам становился катализатором.       И всё-таки они изменились, как и мир вокруг них. Это было совершенно эфемерное изменение, почти незаметное. За благословения больше не надо платить, а от проклятий нельзя умереть, хоть и всё ещё можно ощутить. И только поэтому можно было отступиться от когда-то выбранной кармы самому и подтолкнуть к этому другого.       Или же заставить его так же оступиться, как и ты.       Видеть этого человека, всегда следовавшего за благородными помыслами, на одной кровати рядом с собой было животрепещуще. Лучший подарок, который Арджуна так великодушно ему подарил, о котором Карна и не должен был просить и не стал бы. Себя.       Не было никакой объективной причины, почему Карна должен был его принимать. Он просто его хотел.       И если за такую непозволительную слабость надо было принять все последствия и трудности, то он не просто был готов, а обязан был их на себя взять. Странные взгляды, непонимание, немые вопросы: “Зачем вы возитесь друг с другом?”, или даже насмешливый комментарий от поморщившегося змея Вритры, принявшего по какому-то наитию облик игривой женщины, о том, что любой уважающий себя асура давно поворотил бы нос от него, ведь Сурьи сын уж давно насквозь “пропах Индрой” — всё это были пустяки, на которые можно было просто улыбнуться. Как минимум он знал одного всё равно принял потом обратно как к себе домой после приветливого слова, а может бы и сделал уверенный вид, что ничего и не чует в первую очередь для собственного спокойствия.       И как здесь не быть счастливым? Знать бы только, как подарить это чувство счастья Арджуне, несмотря на всю ту боль, за которую всё равно никогда не извинишься. Как много вещей ещё предстоит изучить? И как много изнуряющих тренировок это займёт? Сколько раз ещё надо выслушать? Какие слова подобрать? Что следующим смутит его разум?       Но по крайней мере сейчас...       Карна коснулся прекрасного тёмного лица Арджуны тыльной стороной ладони и ещё раз вслушался в его ровное дыхание.       Сейчас его не мучают кошмары. Как же ужасно он выглядел тогда с теми растерянными глазами, не знавшими покоя даже ночью... И как не хотелось бы, чтобы такое повторилось.       Карна лёг и повернулся набок, ещё раз посмотрев на него. Арджуну, который должен жить с гордо поднятой головой и полной уверенностью в своей благодетели, несмотря на то, сколько ужасов выпало его глазам увидеть. И которого надо было сохранить именно таким.       “И впредь спи спокойно, праведный герой,” — пожелал он, позволяя себе положить голову на его плечо.       

***

      

***

      

***

      Белые столбы, расписанные витиеватыми орнаментами, шли один за другом, создавая такт движения под стать идущим по коридору двум фигурам. Один идеально вписывался в эту чистую атмосферу, идя плавной походкой и строго держа руки за спиной, а второй следовал за ним как отброшенная тень, совсем не стараясь выглядеть изящно.       Поглядев на них, можно было как будто сразу определить, кто из них похож на настоящего героя, в жизни имевшего отвращение к пороку и готового помочь в трудную минуту, а от чьего холодного и в чём-то необъяснимо жестокого взгляда проходит лёгкая дрожь по телу. Но стоило дать им имена — представление тут же менялось.       Кого-то запомнили за трусость, запятнавшую воинскую честь, другого за невиданную щедрость и готовность противопоставить себя всему миру. Заслужил ли кто-либо из них именно такую характеристику? Хотя оба и ответили бы совершенно по-разному на этот смущающий вопрос, внезапно выяснилось бы при внимательном рассмотрении, что именно их влияние друг на друга предопределило такой исход. Но кто-то получил чашу бессмертной славы, а кто-то несмываемое пятно. И таким причудливым образом они стали равны.       И всё же оба были героями, героическими душами, выдернутыми из круга перерождений и призванных защищать эти небеса.       Арджуна остановился и посмотрел в одно из просторных окон, расположенных с идеально выверенным отступом друг от друга на протяжении всего коридора.       Из-за постоянных путешествий по невероятным местам и невиданным странам с помощью Рейшифта легко забывалось, как на самом деле выглядел этот мир. С высоты их величественной “виманы” из окна видны были прекрасные облака, а под ними лишь полностью обелённая, выжженная земля с вымершей цивилизацией.       Они прошли огромный путь лишь для того, чтобы вернуть ей прежний облик, на их плечах была невероятно ответственная миссия... И при этом всём имели смелость и даже право тратить время на личные проблемы и разборки, проживать “вторую жизнь” как первую, но... местами даже ещё лучше.       — Что думаешь об этом? — спросил Арджуна.       — Печальная ситуация, — подтвердил он, смотря в ту же сторону.       — Несомненно... Где-то в этой пелене и наш дом, — Индию они тоже могли спокойно посетить. Из других временных линий.       — Верно. Но мы здесь не только ради него, но и ради всего человечества. Людей, которым ещё предстоит жить.       — М-м... — Арджуна не возражал, но всё же... — Иногда я чувствую странное умиротворение, смотря на это, — он остановился, пытаясь ощутить реакцию, — молчание, подталкивающее говорить дальше. — Здесь время остановилось. Оно ни пойдёт вперёд, ни повернётся вспять. И совершенно никого нет... Иногда у меня проскакивает ужасная мысль, что это и является олицетворением мечты об идеальном мире, где нет места злу и печали.       По одним колебаниям воздуха Арджуна мог заметить, как напряглись руки Карны.       — Снова ты со своими рефлексами, хм? — Арджуна перевёл хмурый взгляд на него.       — Да, извини, — он заставил себя расслабиться. — Я вижу, что в твоих словах нет тех намерений, — как были у всесильного Бога.       Карна иногда думал о том, что его Арджуна может дойти до такого же состояния. Это было крайне маловероятно, но тем не менее, ко всему он должен был быть готов. Но и других способов решения проблемы, если она возникнет, кроме как взяться за копьё он не знал.       Не так давно Арджуна и сам ещё раз убедился в этом, когда Карна внезапно признался, что каждый раз от встречи с ним испытывал такое волнение, что так и хотелось за что-то схватиться, потому он и брался за лук, но в последнее время он задумался, что должен был сделать что-то другое. На такое откровение он получил горький от невозможности даже выразить недовольство взгляд, говорящий: “Лучше бы ты и дальше не говорил этого вслух”. Но после Арджуна вздохнул и сдержанно сказал, что понял его.       — Мои мысли и правда неправильны. Я и сам удивлюсь им, ведь когда они проходят, то думаю, что под этими небесами должен быть живой мир, где люди могут радоваться, и за это стоило бы сражаться. Но стоит также смириться с тем, что результат будет далёк от идеала... Как всегда и был, — он пытался понять, как же лучше выразить те выводы, к которым он пришёл за ту ночь. — Но это застывшее состояние как будто резонирует со мной. Я так долго не мог сдвинуться с места, отчаянно желая, чтобы всё было как раньше, но теперь, когда этот сдвиг произошёл, меня мучает, что всё осталось так же... Но не так, как мне хотелось бы. Иногда я не понимаю, для чего вообще случился тот сдвиг, хотя искренне ему благодарен...       — Устаёшь играть одни и те же роли, когда сам на них уже не подходишь?       — Как-то чересчур быстро ты... — всё это, проклятый, понял.       — ...Мне знакомо. Думаю, знакомо. Когда не можешь ничего сделать, то порой тело сковывает невыносимой болью и напряжением, сравнимым с возбуждением, что хочется куда-то бежать, в далёкие просторы, пока хватает силы пальцев ног, — сказал он задумчиво, ощущая, что когда-то с ним точно такое уже приключалось. Совсем недавно.       — Но ты же понимаешь, что никуда мы с тобой не убежим и не уйдём. Мы здесь до самого конца... который неизвестно, когда настанет, — Арджуна сглотнул. — И что делать тогда?       — Как уже говорил, я не могу требовать каких-либо изменений, но... Я могу выполнять эту роль с тобой вместе. И мы уже делаем это невероятное количество времени, не поддающееся исчислению. Но всё же приятно узнать, что она была общей.       — Хах... Общая роль, говоришь? С самого начала мы должны были лишь стать верными Слугами нашего Мастера и ужасно в этом провалились.       — Почему же? Человеческий порядок восстанавливается.       — Мы слишком много вольничаем. Сказать честно, мне такое совсем непривычно... — бесконечный контроль, отовсюду и изнутри, преследовал его всю жизнь и даже после неё.       — Но разве плохо, что теперь и ты ощутил больше свободы? — за которую мы и любим в итоге дружелюбных к нам людей.       — Может и не плохо... Не знаю. Меня удивляет, как вообще здесь есть порядок. Наш Мастер и вправду старается, чтобы все мы ужились вместе, — он на самом деле настаивал на мирном существовании. И это даже не было ложью.       — Да. И за это я его уважаю. Разве тебе самому больше не нравится такой господин?       — И ты-то будешь меня о “господине” спрашивать? — усмехнулся он, а потом снова отвернулся к окну, задумавшись. — Меня терзали смутные сомнения при призыве. Это был лишь короткий миг перед тем, как материализоваться здесь, который я точно не должен был запомнить, но... надо было лишь протянуть руку навстречу. И мне, лично мне, может и не хотелось спасать этот мир. Но и проигнорировать этот запрос я не мог. Тогда даже Арджуной я себя не смог бы называть.       — Именно это тебя Арджуной и делает, — прикрыв ненадолго глаза, как-то удивительно нежно сказал Карна. — Не вижу ничего неправильного в этом. Даже сомневаясь, ты всё равно примешь верный выбор.       — Всё чаще правда кажется, что у меня его всё же нет. В конце концов, даже прими я решение не сражаться — что же тогда? Стыд за такую слабость изъедал бы меня живём и всё равно заставил поднять лук. А здесь ещё и ты... — Арджуна уже ощутил наслаждение Карны этими словами. — Перед тобой я уж точно не смогу так себя вести.       — Быть может, для этого я здесь и есть. И останусь до конца, — быть вдохновителем такого великого воина ощущалось крайне почётно. Ведь значит, в тебе видит такого же.       — А если то будет необходимо, ты... — он сглотнул; вспоминать о такой возможности совсем не хотелось, но это чувство тревоги всё сильнее обострялось пониманием, что их основная цель почти завершена, — пожертвуешь собой ради этого мира?       Недолгое молчание заполнило пустой коридор. Хладно рассудив, Карна сказал:       — В бою нашей целью всегда является обеспечить победу Мастеру и только. Я обязан защищать его, обязан защищать тебя и всех наших соратников, объединённых под его командованием. Ты и сам сказал, что под этим небом должен быть живой мир, мы же можем лишь этому помочь. Я не вижу смысла в безрассудных жертвах и действую, соразмеряя мои силы, но долг Слуги — подчиняться приказу Мастера.       — И только Мастера? — как бы пытаясь подловить его, спросил Арджуна.       — Верно, — совершенно прямолинейно ответил Карна. — На данный момент у меня контракт лишь с Мастером.       — Зная тебя, ты вполне мог бы ещё несколько себе набрать и подчиняться им, даже если бы они друг другу противоречили. Да и кое-кто был бы очень удивлён и скорее всего даже недоволен услышать твои слова сейчас, — искоса глянул на него Арджуна, еле сдерживая кривившиеся в ехидную улыбку уголки рта.       — Даже если есть недосказанность, на данный момент мы оказались объединены общей целью, так что я не вижу никаких проблем... — прищурился Карна, как будто впервые обдумывая эту ситуацию. — Что же до контрактов, быть может и так. Но если что-то пойдёт не так... я, пожалуй, их расторгну. С Мастером — он до завершения нашего пути.       — Ах, ты теперь даже так умеешь? — позабавился Арджуна. Это было отрадно слышать, хоть он и не мог пока вспомнить ни одного примера, чтобы Карна так сделал. А сам Карна лишь смутно мог сказать, что что-то такое точно было. И может быть... и правда совсем недавно.       А Арджуна продолжил:       — Кхм, я соглашусь, ты всё говоришь верно, но... — он сглотнул, снова ощутив эту неприятную тяжесть, от которой так надеялся избавиться тем, что всё наконец выскажет. — Мне тяжело это представить, чтобы в какой-то момент тебя раз и не... Нет, мне просто не хочется это представлять. Каким бы ни был прекрасен этот мир, он уже другой. Наши подвиги не запомнят, а мы не достигнем этих небес... А лишь когда-то заново повторим цикл по воле человечества, — можно ли было это назвать обманутым ожиданием — он не знал. — Честно говоря, я точно так же подчинюсь приказу, хоть и всё ещё сомневаюсь, хочу ли. Но видеть, что тебя не стало, — больше не хочу, — он бы и это пережил. Но у него точно появилось бы намного больше причин без особых сожалений пожертвовать собой после.       — Есть вещи, на которые мы до сих пор не можем повлиять... Но я точно так же надеюсь дойти до конца пути вместе, — попытался, как мог, приободрить Карна. Чтобы при этом и не соврать.       — А ты когда-нибудь думал о том, что... после конца что-то будет? — внезапно сказал он, не дождавшись этой мысли от Карны. — Без Мастера у нас в самом деле не так много вариантов — мы просто не сможем остаться здесь и на этом наше путешествие здесь подойдёт к концу и неизвестно, когда мы встретимся вновь. И всё же порой у меня была мысль... а что если останемся? Не знаю, совершенно не представляю, каким образом это должно случиться, но что если мы сможем снизойти в этот мир и дальше жить в нём? Согласился бы ты, Карна?       Его глаза уставились вперёд. Карна даже и не мог позволить себе представить что-то настолько щедрое. Это было бы даром ещё более неожиданным, чем когда-то свалившееся на голову царство, которым надо было ещё как-то управлять. Очевидно, дар стоило бы принять и радоваться ему, но такая внезапно открывшаяся перспектива казалась невероятно далёкой и неизведанной. То было правдой, что они посещали многие места из сохранивших записей или аномалий этого мира, им были даны заботливо все необходимые знания о современности из самого Трона Героев, но прижились бы они по-настоящему с их старыми привычками? Было бы им место и какова была бы тогда цель, если не сражаться, сражаться и бесконечно сражаться, отвлекаясь лишь на недолгие перерывы и развлечения? И рядом всё ещё были бы Арджуна, друзья и... их Мастер? Могли ли такие чудеса вообще быть...       — Карна.       — Ах... И правда отвлёкся, — откликнулся он наконец, снова повернувшись к Арджуне.       — Если тебе тяжело принять решение, то... Можешь не отвечать. Я пойму, — сжалился над ним Арджуна. По правде говоря, такой ступор его совершенно не удивил, а даже заставил слегка грустно улыбнуться.       — Нет, на самом деле, эта идея звучит как чудо, о котором можно было бы только мечтать. Если всё случится так, я смиренно это приму. Точно так же как и любой другой исход. Истина в твоих словах, что мы лишь должны быть верными Слугами нашего Мастера и идти с ним до конца. И я рад, что нам дана возможность так долго разделять этот путь вместе, — как и всегда, то был ответ, достойный самого благочестивого воина. В нём было ничего для себя, а только лишь верное служение и самоотдача, которой можно было позавидовать. Но только и зависти как она была больше нет. А лишь жгущий сердце вопрос:       «И сколько же ещё раз ты настолько преданно преклонишь пред кем-то колено, уверенно протянув свою руку навстречу тяжелейшим клятвам?»       Внезапно сильные руки крепко обхватили Карну, заключив в объятья. Прямо здесь, в коридоре, где мог пройти кто угодно и посмотреть на них. И Арджуна прекрасно об этом помнил, несмотря на спонтанность своего действия, но на этот раз наотрез отказался предавать этому страху какое-либо значение. Пусть хоть весь мир и божества прожигают его взглядом за такую вопиющую слабость перед Карной. За то сочувствие, данное сыну Индры, которое называли благословением.       — Ты знал, что тебя порой невозможно слушать, да? — пробормотал куда-то ему в плечо Арджуна. — А может быть, даже всегда... Столько невероятных противоречий в твоих словах, но при этом в конце концов ты всегда умудряешься принизить себя. Знал бы ты, насколько жесток не к самому себе, а ко всем вокруг, пока всё это говоришь с недрогнувшим взглядом... И как хотелось бы, чтобы ты это наконец понял. Хотя даже я тебя до конца не пойму, как бы каждый день ни бился с тобой... — воздух чутка затрясся от его неровного выдоха. — Хоть ради меня побереги себя даже если совсем чуть-чуть. Хотя бы не исчезни раньше, чем я. И после любой пропажи, прошу, всегда возвращайся. А если можешь — обещай.       Карна осторожно провёл пальцами по его плечу, бесконечно дивясь тому, как расчувствовался Арджуна. Много кто просил героя, известного милосердием, о всякого рода обещаниях, но чтобы сам великий воин с луком Гандива? И настолько моляще, как если бы то был последний шанс донести свои каждый день раздирающиеся чувства, которые никогда не станут нормальными. Просто не могут. Только не с ним.       — Обещаю... Я запомню, что ты сказал мне, Арджуна, — слегка проведя ладонью по его макушке, как бы успокаивая, Карна опустил руки и обнял его за плечи в ответ.       Мог ли он по-настоящему исполнить сказанное? Предсказать никто из них не мог. Арджуна и сам прекрасно понимал, что просил сейчас самую эгоистичную чушь на свете, недостойную его самого, но что-то подсказывало внутри, что ещё глупее было бы снова разыгрывать из себя того, кому безразлично и кого это всё никак не касается. Хотя бы здесь и сейчас можно было проявить эту беспощадную искренность, которую тут же придётся скрыть за кучей масок как только они направятся в любую другую комнату необъятной Халдеи.       Запечатлев этот момент в голове, Арджуна осторожно разомкнул объятья и продолжил стоять рядом с ним, слегка смущённо. Постояв так, Арджуна всё же не выдержал и быстро огляделся по сторонам, после чего стало спокойнее. Но неловкость всё равно оставалась.       — Уже совсем скоро обед. Надо бы идти и собираться... — попытался перевести тему Карна, чтобы стало легче.       — Куда собираться? — поддержал тему Арджуна, тоже решив, что так будет лучше.       — Новое событие, не слышал? Нам снова выдалась возможность отдохнуть летом с Мастером, — совершенно необычное занятие для Карны, которое, правда, казалось уже не в новинку. Но он знал, что ни одно такое приключение не проходило полностью без проблем, так что его копью всегда находилось применение.       — Ты же знаешь, что я не очень люблю подобного рода события...       — Тебе в особенности нужен отдых, Арджуна. Если не хочешь быть в компании, можно после всех остальных снова посетить Гималаи... — он думал предложить всем именно этот вариант, если выдастся возможность. Его самого чем-то манило то чернейшее небо, которое можно было увидеть с высоты этих величественных гор. По какой-то неведомой причине его привлекала эта всепоглощающая тьма.       — Гималаи?... — им обоим уже доводилось там быть, на самой вершине. Совершенно противоречивые чувства одолевали Арджуну при нахождении там: меланхоличные воспоминания переплетались с каким-то особым торжеством, что даже эти высоты теперь было так легко одолеть. И более того, провести время с тем, кому никогда не доводилось даже возможности попытаться на неё взойти. — Что ж, я подумаю... Но и обычный пляж мне не кажется такой уж плохой идеей.       — Подумать можно за обедом. Бхима, как знаю, не любит, когда кто-то пропускает еду, — напомнил он.       — А ты уже и все привычки выучил? — мягко посмеялся Арджуна. — И правда, он таков. Уже не раз за это время и я слышал от него выговоры... И уже знаю, что будет, если и остальные братья придут сюда, — на этот раз без тени сомнения.       — Теперь ты был бы рад?       — Ах... — и угораздило же его затронуть эту тему. — За время наблюдений за всеми я просто наконец заметил одну вещь... Все и так рады. Кажется, только мне здесь было не всё равно и только меня волновали какие-то вещи. Только я видел, что что-то может быть не так или что-то может случиться. И даже сейчас эти переживания полностью я могу разделить только с собой, — продолжал он откровенно говорить Карне. — Потому я всегда и уходил, боясь помешать другим, пока они радуются и смеются. И мне бы хотелось так же, но порой лишь тошно от этих чувств, а потом от себя... И пока меня одолевала эта непозволительная трусость, всё на самом деле оказалось намного проще, не правда ли? — смеясь над собой. — И так, и сегодня, и завтра, и опять в бою я назовусь благородным воином, одним из пяти братьев Пандавов. И делать это надо с гордостью, — наконец снова улыбнулся он, — как и встретить их всех здесь с великими почестями, если настанет такой день.       — Слова, достойные Арджуны, — подтвердил Карна. Именно такого, каким он и был всегда, как бы сильно этого не отрицал.       — А тебе-то самому как?       — М-м... — слегка нахмурился он. — Это было бы занятно. И крайне необычно. Ещё сильнее, чем сейчас.       — Что ж... Слова, типичные для Карны, — прыснул Арджуна. — Между прочим, если сказать, что тебя что-то беспокоит или тебе даже это не нравится... То удивительным образом становится намного легче это принять.       — Да, тебе и правда помогает, — наконец Карна пошёл вперёд, приглашая Арджуну за собой, снова к ним всем. — Пойдём.       Он стоял и ждал его, больше ничего не говоря, ведь всё было понятно и так. Но Арджуна ещё раз бросил короткий взгляд на окно. На кристально чистое небо, где до сих пор мирно проплывали облака, но не было больше никаких божеств. Мягко улыбнувшись на прощанье небесам, он пошёл за Карной. Вместе с ним выполнять все эти роли, пока внутри продолжает что-то тихо тлеть.       

...

      — И мне ведь надо будет готовить какой-то костюм? — размышлял Арджуна по дороге.       — Как помню, ты уже путешествовал по Японии в том шервани, можешь взять его. Но и купальник было бы неплохо...       — У меня есть всё и даже больше. Что понравится больше? — подшучивая, спросил он.       — На самом деле что угодно. Но мне кажется, тебя особенно впечатлит кое-что из моего костюма. Даже меня удивило.       — И что это?       — В Халдее мне сказали, что капюшон в том костюме выглядит как атрибут японской невесты, — совершенно невозмутимо сказал он.       — Что ты имеешь в виду?... Неужели ватабоси к широмаку? — в ужасе ответил Арджуна, перебрав варианты из своих знаний.       — Кажется, да. Хотя это не совсем то же самое... Но некоторым напомнило именно это.       — И откуда у тебя эта вещь?       — Не помню... Кажись, она всегда была. Костюм подарен мне ББ, но капюшон и правда выглядит прикреплённым после. Должно быть, это тоже подарок.       — И кто ж тебе такие подарки дарит? Тоже ББ? — на самом деле, от этой странной особы можно было ожидать чего угодно. Хотя был ли на самом деле в этом такой смысл, если разглядеть его смогли бы разве что японские Слуги и конечно же Арджуна, который долгое время посвятил пытливый ум пристальному изучению чуждой ранее культуры? Хорошо лишь было то, что Карна, кажись, научился спокойно принимать подарки, в чём Арджуна уже для себя отметил собственную великую заслугу.       — Не могу точно сказать. Но, должно быть, это совершенно простодушный подарок от дорогого мне друга.       — В таком случае этот друг совершенно точно не понимает ничего в значении некоторых вещей... Страшно подумать, как другие могли это воспринять и сколько всего совершенно неправильного представить, — пробурчал Арджуна, думая о том, что всё равно придётся мириться с тем, что Карна будет расхаживать в таком виде перед всеми. По правде говоря, он вообще всегда странно выглядел, почти ничем не прикрывая тело... или это только Арджуна так ощущал по некоторым причинам. Остальные, кажется, не обращали никакого внимания.       — Может и так. Но это прекрасный отеческий подарок, который будет отлично сочетаться с твоим костюмом.       — Ах... — и теперь Арджуна понял, как это будет выглядеть, учитывая что на шеврани была ещё и чёрная накидка. — У тебя точно никакого стыда! — смотрел он на его довольное и игривое лицо.       — Но зато теперь не надо “представлять” женой. Правда “первая брачная ночь” уж давно прошла...       — О помилуй... — рука невольно потянулась к лицу. — Такой вопиющий случай, честное слово! И потом ты тоже это всё забудешь, как и то, от кого подарок был? — прищурился Арджуна.       — Нет. Не забуду, — задумался Карна. — Оно всегда остаётся где-то там. Иногда сложно сказать, что это за воспоминание и откуда взялось, но несмотря на его размытость, именно там всегда ощущается его истинный смысл. Удивительный феномен.       — Там?... То есть...       — Верно. Именно там. И в моей душе есть место, занятое тобой.       С таким невозмутимым лицом сказал он те вещи, которые заставили Арджуну трепетать, наконец-то сложив всё значение того видения, всех тех невероятных произнесённых ими слов и ещё больше невысказанных, которые были поняты как будто молча, по одному витающему в воздухе чувству.       И правда. Даже душу они друг другу прокляли взаимно. Так болезненно, но слишком блаженно, чтобы отпускать эту связь, которую невозможно было отрицать. И которую смели они друг для друга это счастьем называть, вместе каждой новой бранью наслаждаясь, как бы то изо дня в день ни выглядело для всех остальных.