Imagine that...

      Голова Сокджина была абсолютно пустой, как резонатор, отражая отовсюду гул пространства, наполненного криками провожающих, смехом и звонким стуком колёс чемоданов по бетонным плиткам перрона. Он стоял, словно бездыханная статуя, и только зубы его стучали — то ли от холода, то ли от волнения. — Посадка заканчивается, — голос Минги прозвучал в его ушах, словно из рупора, — спасибо, что приехал проводить, — он немного замялся, случайно коснувшись руки Сокджина, крепко сжимающей ручку его чемодана, — хён…       Острая боль пронзила виски, заставляя Сокджина напречься, чтобы сдержать подкатившие слёзы. Минги называл его так в двух случаях: в постели, когда не было сил сдерживаться, когда умолял быть громче, быстрее или наоборот медленнее и когда злился.       Но сейчас не было кровати, не было смятых удушливо влажных простыней и они больше не ругались. Не осталось ничего, чтобы связывало их двоих и они наконец-то замолчали.       Сокджин стоял в оцепенении посреди огромного шумного вокзала, с ужасом наблюдая, как Минги забирает из его рук свой чемодан, медленно поворачивается к нему спиной и не оглядываясь, шагает на подножку вагона.       Это не должно было так закончиться, просто не могло, но…       Аргументы иссякли…