Горины

      — Ирина Сергевна, надо же что-то делать, — сказала Надя. Попыталась воззвать к поддержке отца: — Пап, ты чего молчишь?       Но Ирина Сергеевна не дала Горину и рта раскрыть.       — Потому что это не твоё дело, звезда моя, — вздохнула она. — А если хочешь мне помочь, так езжай лучше на тренировку. Ты мечтала об этом Кубке. И мама рада была бы и гордилась, если б видела. Это твой последний шанс. Лучше формы уже не будет.       — Так вы поэтому не хотите лечиться? — переспросила Надя. — Чтобы я Кубок выиграла? Серьёзно?       Ирина Сергеевна только закатила глаза. Надя смотрела на неё в зеркало заднего вида, поэтому лучшим решением было отвернуться от её жалостливо-решительного взгляда к окну.       — О-о, смешала опять всё, — недовольно протянула женщина. — Солёное и квадратное.       Тут Надя вдруг вместо того, чтобы продолжать свои нелепые уговоры, сдавленно потребовала:       — Пап, останови, пожалуйста.       — Надь, ну тут нельзя, — попытался было Саша, но дочь была упрямее него.       — Пап, пожалуйста, останови машину, — повторила с надрывом. Ирина Сергеевна обернулась на неё, но бледнющее лицо совершенно ничего не выражало.       — Н-надь, ну куда я тебе здесь ост-танавлю, тут знак… — успел неразборчиво промямлить Саша, прежде чем Надя ухватилась за ручку двери. Взвизгнули тормоза, и девчонка оказалась на заснеженной обочине. — Надя!       — Куда ты пошла-то, ну?! — кикнула ей вслед Ирина Сергеевна.       — На… — попробовал было снова Саша, но Надя уже припустила в ближайшие кусты и вскоре скрылась из виду. Сзади напирали машины, сигналили нетерпеливые водители.       — Поехали, — велела Ирина Сергеевна отчаянно вглядывающемуся в темноту Горину, и мужчина послушно двинулся вперёд. Они не сдвинулись и на пару метров, когда телефон в кармане пальто требовательно завибрировал.       — Ирина Сергеевна, — голосок Гориной заметно дрожал.       — Да? — устало подогнала её женщина, игнорируя испытующе смотрящего на неё Сашу. Не менее взбалмошного, уж если совсем честно. Яблоко от яблони.       — Простите меня, пожалуйста, — казалось, Надя вот-вот была готова заплакать. — Простите меня.       — Говори-говори.       — Да, я мечтала о Кубке, но не такой ценой, — выдавила девочка. — Я так не буду. Я вас очень люблю, — голос всё-таки сорвался окончательно. — Но вы тогда больше не мой тренер. Простите!       Короткие гудки стали неприятной неожиданностью. Ирина Сергеевна, уже открывшая рот, чтобы ответить, не планировала, что её так вероломно перебьют. Тем более Надя, пусть вспыльчивая, но воспитанная, никогда себе такого не позволяла.       Горин рядом вымученно выдохнул.       — Я ей правда не говорил, я клянусь, я могила, вы ж меня знаете. Ну, если вы поняли. Простите.       Ирина Сергеевна отмахнулась. Извинения Гориных ничуть не помогали. Кажется, они даже делали хуже.       Саша довёз её до дома и уехал, но весь вечер оба провели, как на иголках. Ирина Сергеевна, усевшись перед телевизором, то и дело проверяла телефон, но Надя не спешила давать о себе знать. Сердце неприятно кололо около получаса, и женщина планировала, выпив таблетки, улечься спать, но беспокойство держало.       Дома Надя не объявлялась. Когда около полуночи раздался почти неуверенный звонок в дверь, Ирина Сергеевна, задремавшая под шум телевизора, вздрогнула. Девочка стояла за дверью, упрямо сжав губы, хотя до этого всегда сразу же переступала порог и бросалась в квартиру, не дожидаясь приглашения.       — Ну заходи, — велела Ирина Сергеевна и вернулась в кухню, чтобы написать Саше. Надя за ней не шла, но входная дверь всё же хлопнула.       Через долгую минуту послышался шорох одежды, стук и осторожные шаги. Паркет поскрипывал.       — Ирина Сергевна, — позвала Надя. Она остановилась в дверном проёме, свет торшера отражался от выключенного телевизора и делал её заплаканное лицо ещё острее.       — Говори-говори, — вздохнула Ирина Сергеевна. Надя утёрла ребром ладони нос и опустила голову. — Где была?       — Гуляла, — ответ был таким тихим, что женщина едва его услышала. Горина продолжала: — В парке. А потом по городу. Потом сидела у подъезда… Ирина Сергеевна, простите меня, пожалуйста.       — Отцу почему на звонки не отвечаешь? — кивнула ей Ирина Сергеевна. — Время первый час, с ума ты сошла что ли, звезда моя?       Надя опустила голову ещё ниже, будто ей всё ещё было восемь и она не хотела говорить, что хочет не розовые с белым коньки, а голубые.       — Простите, пожалуйста, — повторила.       — Звезда моя, — протянула Ирина Сергеевна, — ты меня слушаться должна беспрекословно, беспрекословно, ты поняла меня?       — Вы больше не мой тренер, — заявила девочка упрямо. Помялась на пороге, прошла в кухню и встала прямо перед Ириной Сергеевной, плотно сжав дрожащие губы.       — Надя. Вот я сейчас тебе всыплю ремня, — Ирина Сергеевна скрестила руки на груди. Девчонка продолжала молчать, и от тишины квартиры уже начинала болеть голова, когда она всё же заявила, упрямо вскинув подбородок:       — Спортсмен может отказаться от тренера.       — Спортсмен не может шататься по морозу среди ночи неизвестно где, — припечатала Ирина Сергеевна. И, обойдя девочку, направилась в спальню. Надя неотлучно следовала за ней, не отстала даже, когда женщина сказала: — Иди домой, раз я не твой тренер.       Остановилась посреди комнаты, вздёрнув подбородок. Шмыгнула носом и заявила:       — Вы обещали ремень.       Ирина Сергеевна от упрёка в чужом голосе чуть не подавилась воздухом. Несколько секунд они так и стояли, глядя друг на друга в полутьме комнаты. А потом женщина включила свет и сердито велела:       — Так не стой, звезда моя, столбом. Вон твоё кресло, и без меня знаешь, что делать.       Ремень она сняла с дверцы шкафа уже тогда, когда упрямая Горина, скрипя зубами и то и дело сжимая кулаки, стащила с себя тёплые джинсы и почти упала животом на подлокотник одного из кресел. Сложив ремень вдвое, Ирина Сергеевна задумчиво оглядела её, напряжённо замершую, и сжала ремень в ладони. Мокрые от инея и снега волосы упали Наде на лицо, закрывая его от внимательного взгляда.       — И всё равно вы больше не мой тренер, — прошептала девочка, резким движением зарываясь лицом в сгиб локтя.       Ирина Сергеевна приблизилась к ней, погладила напряжённую спину.       — Дура ты, — вздохнула, подцепляя пальцами резинку хлопковых синих трусов. Стащила их вниз, добавила: — Вся в отца. Вот ему нервы и трепи. А мне тут концертов не устраивай.       Надя громко всхлипнула и тут же затихла.       Ирина Сергеевна, подождав, аккуратно расправила на ней задравшийся свитер, опустила горячую ладонь на худую поясницу. Переведя дух, несильно замахнулась и опустила на подставленную под ремень попу первый удар. Уж сколько раз ей приходилось делать это с Гориными, каждый был ничуть не лучше прежних.       За первой розовой полосой появилась вторая, за второй — третья, а Надя продолжала молча шмыгать носом, поджав пальцы на ногах и уткнувшись носом в руку. Айкнула сдавленно только ударе на десятом, упрямо повторила тут же:       — Вы должны лечиться. Надо что-то делать.       — Раскомандовалась мне тут, — отозвалась Ирина Сергеевна, наклоняясь к ней и покрепче вжимая в подлокотник. Отдохнула немного, выровняв дыхание, и огрела по чужому заду так, что Надя, не раз оказывавшаяся в таком положении, чуть не подпрыгнула на месте. Поверх розовых следов наливалось алое пятно. — Я взрослый человек, сама за себя отвечаю. А ты бы хоть раз подумала немного, до восемнадцати дожила, а слушаться так и не научилась.       Надя терпела укусы ремня молча, но вздрагивала и сучила ногами по полу, носки скользили по гладкому паркету.       — Я хочу, чтоб вы были живая! У вас сердце, как вы будете…       — Ты, звезда моя, за сердце моё лучше переживай, когда дома ночью не появляешься, — перебила Ирина Сергеевна, и Надя всхлипнула громче. — И не принимай решения, если не готова столкнуться с их последствиями. Тебе тренироваться надо перед Кубком, а ты дурака валяешь.       Надя в рукав свитера что-то пробормотала, но женщина не расслышала. Осмотрела, похлопывая ремнём по ладони, плоды трудов своих — покрытая ровными полосками вздрагивающая попа была розовой, кое-где с темнеющими разводами. Надя лежала неподвижно в ожидании следующих ударов, только плечи немного подрагивали.       — Вставать можно? — тихо спросила она, когда пауза затянулась.       — Вставай, — согласилась Ирина Сергеевна, и немедленно вскочившая Надя едва не повалила её с ног, тут же повиснув на шее. Мокрое, опять залитое слезами лицо уткнулось куда-то ей в плечо, растрёпанные кудряшки защекотали кожу. Ирина Сергеевна сперва недоумённо замерла, а после, бросив тихо звякнувший пряжкой ремень на кресло, похлопала девочку по спине. — Ты, звезда моя, штаны-то надень.       После нескольких минут уговоров, когда слёзы иссякли, Надя привела себя в порядок и умылась, чтобы с решительным выражением лица выйти к Ирине Сергеевне в коридор. Подошла, не менее решительно поцеловала женщину в щёку и, отказавшись от предложения постелить на диване в кухне, заявила:       — Мне домой надо. И я готова отвечать за последствия своих решений. Вот увидите. Только вы должны жить.       Ирина Сергеевна закрыла за ней дверь и, уже не ожидая ничего хорошего, проследила в окно, как девочка садится в такси.       Взволнованный и, казалось, сбитый с толку Горин разбудил звонком через два часа. Бодрым, совсем не сонным голосом сообщил:       — Ирина Сергевна! Надя вернулась. Только она это… Вещи собрала. В Москву уехала. М-мне бы… Мне бы с вами встретиться, Ирина Сергевна, а вы…       Не дослушав, Ирина Сергеевна пробормотала себе под нос:       — Господи, дай мне терпения…