Ночь, улица, фонарь, коллега

      Вопрос «А зачем я вообще это делаю?» частенько проникает в головы тех, кого может встретить во время своего путешествия по Земному шару.       Он приходит неожиданно. Когда ты почему-то, как на зло, невероятно уверен в своих действиях. Пытаешься выровнять выключатель, например. Прижимаешь руки и ноги к себе, чтобы они не свисали с края кровати. Бесцельно ходишь по комнате кругами, болтая с самим собой.       Зачастую этот вопрос задаётся больше для галочки, чем для получения на него ответа. Он лишь на пару секунд заставляет задуматься, а потом продолжает витать в воздухе, пока ты возвращаешься к своему занятию.       Его задал себе и Дима. Первый раз, когда посмотрел на свой план по примирению самым что ни на есть трезвым взглядом. Второй — сейчас. Под «этим» подразумевалось «работаю здесь».       Шаст так сильно растягивал каждое предложение, будто работать сегодня им не было никакой необходимости. Он то ли с каждой новой фразой всё больше офигевал, то ли усиленно пытался не поднимать глаза на Попова, что со стороны Димы выглядело невероятно смешно; со стороны Серёжи — странно; со стороны Оксаны — ровно; а Ира об этом и не думала — оно ей разве надо?       — Повара... — тут он на несколько секунд затих, анализируя написанное и сверяясь с реальностью происходящего, — не видят.... Шеф не слышит...       — Как в жизни.       — Серж, помолчи! Так вот... У администратора всё остаётся так же.       — Ну, конечно! Как вы без моей единственной лёгкой и адекватной руки?       — Видимо, Стас так и подумал.       — А у официантов там что? Ты так и не прочитал.       — Мы, кстати, не познакомились. Ты..?       — Как ты думаешь, кто он? Наверное, уборщик, которому очень важно, какие усложнения будут у официантов!       — Ой, Поз, не гунди!       — «Гунди»? Кто вообще это слово использует?       — Он, Шаст, и использует! Дед в молодом теле!       — Эу, парни, прекращаем! Нам ещё работать, не забывайте.       — Оксан, а ты что молчишь?       — Жду, когда Антон наконец ответит на вопрос Арсения.       — Да кто бы мне дал!       — Ну, судя по вышеперечисленному, у нас будет отсутствовать либо нос, либо рот.       — Ой, какой умный! — Шастун мысленно плюнул куда-то в сторону, как обычно делают, если прогоняют недоброжелательную мысль (тогда ещё три раза стучат по дереву, а в качестве бонуса добавляют «типун тебе на язык»; этот самый типун, кстати, — штука не очень приятная), или если очень хочется сматериться, но ругательство вылетает изо рта в виде слюны. — Вот рты вам и заклеим!       — А ко мне-то почему так зло? Я молчала.       — К тебе, Окс, вопросов нет.       — А к нему есть что ли?       — К нему они всегда были, есть и будут, — Дима сказал это так тихо, почти одними губами, что услышать его могла разве что откуда-нибудь взявшаяся муха. Но такой не нашлось, вот на его слова никто внимания и не обратил.       — Ладно, понятно всё, расход. Послушали, достаточно. Всё остальное потом.       И все действительно разошлись. Мы такие разные, и такие похожие, как луж больших отражения но иногда подчиняемся одинаковым словам. Мы разные, но вспомнить только вопрос «а зачем я это делаю?», и возникнет новый — «так ли сильно мы всë-таки отличаемся?».       Такая формулировка полезна в мыслях менее масштабных, чем весь мир и всё человечество. Взять, например, того, кого осуждаешь и презираешь. «Так ли сильно мы всë-таки отличаемся?». Быть может, тебе не нравится его поведение, потому что ты видишь в нём себя?..       Антон не видел себя в Арсении. Ни так, как описано выше, ни так, как вы могли подумать. Да и не особо его презирал, если честно. Уместнее сказать «злился и знатно охреневал от его эго». И вот в чём парадокс — ведь за эти несколько дней их знакомства он не заметил ни намёка на раздутое до невозможности самолюбие. Парадокс номер два — почему-то сейчас он начал искать его во всех коротких воспоминаниях о Попове. И вот он уже шутит с наглым лицом; как настоящий нарцисс, крутиться возле зеркала не в силах оторваться от своего отражения; в проулке готов засосать первого встречного только потому, что раз тот на него напал, то явно оценил его привлекательность. Теперь вчерашний затуманенный в разгневанном сознании инцидент идеально дополнял весь образ. Пусть и выдавленный из пальца; пусть и собранный лишь для того, чтобы запретить себе влюбляться в Арсения; пусть Шаст где-то глубоко и понимал, зачем так делает, — остановиться было уже невозможно.       — У Шеминова случайно шишки на голове не было, а?       Дверь на кухню неслышно захлопнулась.       — Чего?       — Ну, типа он головой ударился, вот и напридумывал хрени всякой. Тебя, кстати, Арс любит. — Да, начинать издалека, как это делал Чебурашка в каком-то всратом анекдоте, — не самая сильная сторона Позова. Как и плавно переходить с темы на тему. А зачем распространяться на что-то лишнее, когда можно сразу чётко и по делу? Вот и он не знает.       — Прикольно.       — И это всё?       — А что ты хочешь услышать? Любит и любит, никто ему не мешает. Меня больше волнует, какого хуя ты вообще за нами следил?!       — Блин, твоего! Долгая история. В смысле, «любит и любит»? Так не пойдёт.       — Тебе вообще какая разница?       — То есть, ты хочешь сказать, что не хотел бы поближе с ним заобщаться?       — Это теперь имеет какое-то значение?       — Хватит отвечать вопросом на вопрос!       — Хватит кричать на меня!       — А Арсений норм парень такой! — Матвиенко проник в комнату так же неслышно, как муха пролетает над головой под рёв проезжающих машин, — то есть, абсолютно беззвучно. Знаете, каким образом выглядит маленький мальчик, который случайно застал то, что заставить не хотел, — ссору родителей? Он выглядит, как Серёжа.       — Да я на хую вертел этого вашего Арсения!       — А они в курсе, что когда разговаривают так громко, их здесь слышат?       — Я им никогда не говорила, — Оксана улыбнулась самой заговорческой улыбкой. — И ты не говори.       — Я и не собирался. Уж очень интересно, кого там Шаст на хую вертеть собрался.

***

      Как бы вы поступили на месте того самого дегустатора? Всё правильно, того, который зажимал Арсения на безлюдной улице. Наверняка вы ответили, что не занимались бы такими вещами, как насилие над красивыми беззащитными парнишками; но ведь и он этого делать не собирался. Ему бы хватило одного поцелуя, глубокого и чувственного (хотя чувствам взяться было неоткуда). Ему хотелось каждый день видеть Попова в ресторане и знать, что тот от него никуда не денется, что он может бесконечно долго им наслаждаться. Ему хотелось не верить психологам, которые в один голос твердили о его проблемах с головой.       Но мы отошли от вопроса. Что бы вы ни сказали, он всё равно сделает так, как считает нужным. Он подождёт конца дня.

***

      Один посетитель сменял другого. Часы, проведённые на работе, сменяли минуты. Пофигизм сменял злость. Арсений сменял Оксану, а она сменяла его. Одно не менялось — паника всех после вскользь брошенной Шастом фразы «Владимирович сказал, что вся эта туса начинается завтра. Тест-день».