Она не женщина, она королева

      Прибытие во Францию и церемония бракосочетания промелькнули перед глазами цветной мозаикой и почти не запомнились — Анна нервничала, старалась держаться, как подобает, и ей это удавалось, но на самом деле она мало что понимала, хотя говорила все, что нужно и положено. Реальность снова стала реальностью, а земля под ногами обрела твердость, только когда Анна оказалась в спальне. Пока не в Лувре, где ей теперь предстояло жить, рожая наследников для короля Луи XIII, а в Бордо, намеренно, чтобы подчеркнуть власть Франции над этим регионом.       Король Луи ей не совсем понравился. Чем-то он напомнил инфанте ее младших братьев, но в роли мужа она вообразить его не могла — и все же он стал ее мужем. Хрупкий юноша, который смущался от одного взгляда на нее и слегка заикался; Анне было жаль его, но жалость не была чувством, способствующим любви.       Но он был добрым. Либо Анне так казалось. Каким бы он ни был, ей предстояло разделить с ним постель, и это ее пугало — ей рассказывали, как вести себя с мужчиной, но лишь в общих чертах, у нее не было матери, которая дала бы нужные наставления, и все, что Анна знала — ей будет больно, а на простынях должна остаться кровь, и появления мужа в ее покоях она ожидала со страхом, чувствуя себя овцой на заклание.       — Ave, Maria, gratia plena… — прошептала Анна, касаясь распятия, того самого, подаренного Рошфором. Под тонкой тканью ночной сорочки оно казалось почти теплым.       В ее покои шагнул Луи — одетый уже не так церемонно, но и не так, как люди, которые собираются лечь в постель. Анна похолодела; если сначала юный король не вызывал в ней особых чувств, то теперь она понимала, что боится даже его. И понимала, что бояться не имеет права.       — Ваше величество… — ее голос все же дрогнул. Пока Луи приближался к ней, Анне приходилось собрать все свое мужество, чтобы не отстраниться, и когда он начал наклоняться к ней, внутренне она вся сжалась, но все, что сделал новоиспеченный муж — небрежно мазнул губами по ее виску, что должно было означать поцелуй.       — Должно быть, вы устали, госпожа, — сказал он на испанском. — Отдыхайте. Я н-не посмею вас тревожить.       Ушел Луи поспешно — почти убежал. Анна опустилась на кровать, не зная, что чувствует по этому поводу — отчасти она испытала облегчение, отчасти… рано или поздно консумация брака должна была произойти, и, следовательно, пытка всего лишь отсрочилась, к тому же, чем раньше брак будет консумирован, тем раньше она станет полноправной королевой, особенно если понесет наследника.       Наследника… Анна неосознанно коснулась живота, представив, как там будет расти ребенок. Дофин или принцесса, а скорее всего, тот и другая, и не один. Она родит многих, очень многих, ибо это ее долг.       — Простите… о, вы одна?       Анна вздрогнула и вскочила, не зная, следует ли ей приседать в реверансе перед королевой-матерью, будучи облаченной в ночную сорочку. На всякий случай она неловко присела.       — Почему вы одна? — продолжила королева-мать.       — Его величество позволил мне отдохнуть, — сказала Анна, стараясь, чтобы голос звучал ровно.       — Отдохнуть?       Мария Медичи злобно фыркнула. Анна думала, что злость эта направлена на нее, но в следующую же секунду королева-мать коршуном вылетела из спальни, и очень скоро к Анне вломилась целая кавалькада из слуг, миньонов короля и придворного врача во главе со свекровью. Мария Медичи держала сгорающего от стыда Луи чуть ли не за шкирку.       — Ваш брак — не просто брак! — прогремела она. — Вы должны соединить две страны! Это брак между Францией и Испанией!       Говорила она по-французски, и сердилась не на Анну, а на своего сына. Анна широко распахнула глаза — она не представляла, чтобы с королем кто-то мог так обращаться. Если бы на ее брата Филиппа так кричали… Анна даже вообразить такого не могла, тем более, чтобы кричала мать. Но Луи удивлен не был, и возмущен тоже — он был напуган.       — Раздевайся! — потребовала Мария Медичи. Луи нервно принялся расстегивать камзол. Анна снова похолодела — ей придется заниматься этим на глазах у всех? Даже слуг? А если потребует, чтобы все вышли — нарушит свою репутацию робкого невинного создания…       — Н-нет, — пролепетала Анна на испанском, оседая на кровать.       — Да ее величество близка к обмороку! — ахнул придворный лекарь.       — Все мы в первую брачную ночь близки к обмороку, — отрезала Медичи. — Прочь отсюда! — крикнула она на слуг, и тех как ветром сдуло. В спальне осталась только королева-мать, придворный лекарь, две кормилицы и растерянная королевская чета молодоженов. Луи раздевался с таким видом, будто после его ожидало восхождение на эшафот. Анна не знала, кого больше жалеет — себя или его, и старалась на него не смотреть — благодаря тусклым свечам получалось. Наконец спальню покинула и Медичи, и лекарь, остались лишь кормилицы, а Луи и Анна оказались вместе на кровати, скрытые пологом. За ними все равно наблюдали, но полог создавал иллюзию уединения.       — Я не могу, — пробормотал Луи. Его всего трясло, и Анна почти испугалась, что с королем случится припадок. — У меня н-не получится.       — Помогите рукой, — шепнула одна из кормилиц за пологом. Анна благословила Мадонну за то, что в спальне было темно, и она не видела ни лица Луи, ни его тела — погасили все свечи. И все равно она сгорала от стыда, когда на ощупь среди темноты отыскала член. Луи болезненно застонал от ее прикосновения, Анна охнула, извинилась и попыталась двигать ладонью ласковей — постепенно от этих действий член твердел. Луи все так же трясло.       — Л-лягте на спину, — попросил он. Анна легла, развела ноги в стороны, задрав ночную сорочку так высоко, как могла — растерявшись, она не успела раздеться, но теперь была этому скорее рада, хотя видеть ее Луи все равно не мог, а трогать — не хотел. Он не целовал ее и не касался ее тела, только пристроился между ног и толкнулся внутрь — это оказалось так больно, что Анна вскрикнула.       — Госпожа? — Луи замер.       — Ах… мне хорошо, — пробормотала Анна; соврать и вытерпеть все сразу было проще, чем сказать правду и пережить новую порцию унижений. Она надеялась, что в процессе станет хорошо или менее больно, но каждый толчок был болезненным, отчего на глазах выступали слезы; Анна терпела. Судя по пыхтению Луи, он тоже терпел, и долго это не продлилось — в лоно королевы брызнуло горячее семя, король завозился рядом, выбираясь из-за полога к кормилицам.       Анна накрыла лицо согнутой в локте рукой. Слезы сами собой текли по щекам, ей было стыдно и больно, хотелось домой, хотелось расплакаться в голос, как ребенок, но она не была ребенком. Ей было уже шестнадцать, она была королевой этой чужой страны и именно здесь был ее дом.

***

      Утром на простыне Анны обнаружили кровь, что порадовало весь королевский двор и заслужило одобрительного хмыканья Марии Медичи — хотя вряд ли кто-то всерьез сомневался в невинности испанской инфанты. Анну оскорбило это показательное одобрение свекрови, но она ничем не показала, что оскорблена. Не показывала она и того, как унизила ее консумация брака, за завтраком держась с достоинством дочери великого дома Габсбургов. После завтрака же Анна решила прогуляться, взяв с собой всего нескольких фрейлин; сначала они пытались завязать беседу, но королева молчала, и дамы тоже почтительно замолкли.       — Госпожа…       Голос Луи за их спинами раздался неожиданно. Фрейлины чуть ли не подпрыгнули на месте, присели в реверансе и очень быстро куда-то испарились. Анна не хотела смотреть королю в глаза, но заставила себя — и не увидела в его лице ничего, кроме вины.       — Я хотел принести вам свои извинения, — сказал Луи.       — Вам не за что извиняться.       — Есть за что, и вы это знаете. Вы простите меня? Я… тоже испытал стыд, — он отвел глаза в сторону. — Стыд и великий страх. Но я м-мужчина, а вы женщина, и… мне следовало… pardonne-moi, я не могу подобрать выражений en espagnol…       Даже на родном языке он не подобрал бы выражений, подумала Анна, и ей снова стало его жаль.       — Все в порядке, ваше величество. Таков удел женщин с тех пор, как праматерь Ева вкусила запретный плод. Я лишь буду молиться Мадонне о том, чтобы мне удалось понести ребенка и чтобы это был сын.       — Пройдемся вместе? — почти взмолился Луи после недолгого молчания.       — Как вам будет угодно.       Некоторое время они шагали по дорожке сада молча. Анна смотрела себе под ноги и слушала пение птиц. Ноябрь еще не раскрасил листья в рыжие цвета, но осенняя прохлада уже ощущалась отчетливо. В Испании было теплее. В Испании было лучше. Как же она хотела домой в Испанию…       — Вам понравится в Лувре, — вдруг сказал Луи. — Я устрою для вас танцы… нет, лучше балет. Я сам буду танцевать в «Балете Дофина». Хотите, я сочиню для вас песню?       — Вы умеете сочинять песни? — искренне удивилась Анна.       — Умею, — немного смущенно признался король. — Я играю на лютне и клавесине. И на охотничьем рожке. А еще я пою партию первого баса в ансамбле, и мне говорят, что выходит неплохо. Не знаю, возможно, это всего лишь лесть, но мне самому нравится… точнее, мне нравится петь. Но еще больше мне нравится охота. Вы любите охоту?       Анна закусила щеку — охоту она терпеть не могла, ей было жаль убитых птиц и зверей, хотя вкус приготовленной дичи ей нравился и о происхождении мяса на тарелке она предпочитала не задумываться — мясо и так появлялось у нее на столе крайне редко, только в дни, когда не было нужно держать пост.       — Не знаю, — выкрутилась она. — Мне редко приходилось бывать на охоте.       — Ваш отец и братья не брали вас на охоту? — с искренним сочувствием воскликнул король. — О, я обязательно устрою это для вас! Как только мы вернемся в Париж! И… и я обещаю вам, я больше не обижу вас, госпожа.       — Вы не обидели меня, ваше величество.       — Даже если так, все равно не обижу и впредь. И научу вас говорить по-французски! — просиял Луи. — Право, испанский язык очень милый, но французский не менее мелодичен и красив!       — Merci, — проговорила Анна, намеренно с худшим акцентом, чем могла на самом деле. — Вы очень добры ко мне.       — Нет-нет, не так, — перебил ее король. — «Р» должно быть мягче, и «е» тоже. Merci. Попробуйте еще раз.       Анна попробовала, но снова неправильно, к огромному удовольствию Луи, который тут же снова показал, как надо, и они гуляли вплоть до обеда — Луи то повторял простейшие слова на французском, то рассказывал молодой жене о своих приключениях на охоте — о последнем он мог говорить бесконечно, и тогда он не заикался, а его глаза ярко сияли, и он становился действительно красивым.       Анна не знала, может ли полюбить мужа, но на той прогулке в Бордо ей казалось, что может.