Волчьи кости

      На закате очередного дня в комнате раздался негромкий стук в дверь, в сторону которого Тарра даже ухом не повела. Она продолжила лежать на кровати, таращась в светло-розовый потолок, и едва ли моргала. Предпочитая раствориться в своей постели девушка редко с неё поднималась. Она не обращала внимание на то, как всходит и заходит солнце. Не считала, сколько уже сменилось дней и как долго она пребывает в своём состоянии. Редко ела и почти не показывалась на глаза своей семье. Все их переживания проносились мимо неё. Как бы часто отец не пытался с ней заговорить, Тарра всё время молчала. Она понимала, что если откроет рот, то вряд ли уже замолчит. Но как бы сильно порой не хотелось рассказать о том, что тревожит, рядом не было той, к которой можно бы было прийти. Рейнари бы помогла. Она бы спасла. Она всегда ей помогала. Но теперь Тарре приходилось пытаться спасти себя самой. И пока выходило крайне плохо.       Девушка всё блуждала среди вопросов, на которые были ответы. На них уже давно ответили все вокруг, но она не желала верить, что все эти ответы действительно правдивы. Она уставала плакать от безысходности, понимая, что сколько бы не бегала от очевидного, оно всё равно её настигает. И вновь поддавалась слезам, осознавая, что поменять хоть что-то никак не может. Иногда слёзы катились сами. И спасения от них никак не находилось.       Как и прежде, не дождавшись ответа на свой стук, в комнату тихо вошла молодая служанка. Самовольно заходить сюда, когда ответом служит тишина ей приказал отец девушки. Мечась в попытках понять поведение своей дочери, он не всегда мог решить что-то сам. И когда жена тоже оказывалась бессильна, Лоурес стал полагаться на прислугу, надеясь, что те, обладая большой любовью к его дочери, могут быть способны сделать хоть что-то там, где их родительских сил не хватает.              — Моя госпожа, — негромкий голос сужанки нарушил гнетущую тишину, — вам письмо. Опять, — после паузы добавила она.        Тарра безразлично махнула вялой ладонью на круглую розовую коробку, в которой отец когда-то привёз ей замечательную пару синих туфель. Туфли те ей давно уже не по размеру, но вот коробка по-прежнему служила хорошую службу. Стала пристанищем для всех тех писем, которые теперь она решила оставить без ответа.        Девушка всё гадала: почему он всё ещё их пишет? Не хотела читать хоть одно, независимо от того, что в них будет. Какая бы правда там не крылась, теперь каждое из них было пропитано для неё лишь ложью. Той, что сильнее прочего причиняет боль. И она желала их даже не видеть, чтобы не заплакать вновь. Ведь, начиная всё это, Тарра прекрасно знала, что говорят про парня, который, улыбнувшись, может украсть сердце и разорвать его в клочья. Но тогда, одержимая своими столь любимыми романами, девушке почему-то казалось, что также как и там, с ней всегда всё будет хорошо. Она ведь главная героиня романа, что придумала в голове. В её жизни уже было всё плохо после Брита, и Эрис там играл роль того, кто спасёт. Хотелось верить, что сказка существует. Но, несмотря на то, что солнце действительно всегда всходит, оказалось, что так хорошо и тепло под ним, похоже, действительно бывает лишь в книгах. А Принц Разбитых сердце, хоть и показался в какой-то момент весьма сказочным, на деле же оказался тем, кто просто оправдал всё, что о нём говорят, и не принёс в её сердце ничего, кроме осколков боли.              — Вы всё также не желаете прочесть хотя бы одно? — Негромко интересуется служанка, снимая с коробки крышку.        Видя уже достаточно весомую стопку точно таких же нераспечатанных писем, она поджимает губы, кладя сверху новое. Тарра продолжала получать письма. Каждый день. Иногда гонец приезжает несколько раз за день или привозил сразу несколько, но девушка упорно не прикасалась ни к одному из конвертов. Она больше не видела смысла их открывать. Не хотела поддаваться игре, в которую он играет. Ибо пусть будет кто угодно, но не она. Поддавшись раз, Тарра больше этой ошибки не допустит. Как бы хорошо в миг не было. Теперь всё должно было забыть. Он когда-нибудь успокоится. Растворится в той, с кем счастлив, и заскучает в попытках добраться до её уже покалеченного сердца. Эрис ведь всегда таким был. Тарра пыталась успокоить себя этим. Тем, что должна была осознавать простую истину, когда ввязалась во всё это. Кого бы не любил, мог держать около себя ещё несколько таких же, время от времени переключая свой интерес. И ей просто не повезло стать одной из тех самых.             — Что всё-таки случилось, Тарра? — Не получив ответа на предыдущий вопрос, шепотом поинтересовалась служанка, садясь на край кровати. — Ты ведь так ждала этих писем, — поправляет она распластавшиеся по кровати волосы своей хозяйки. — Что изменилось?              — Не важно, — вздыхает девушка, всё же решаясь подать голос. — Я просто ошиблась. — Уже распотрошив край ленточки, что служит поясом на тонкие ниточки, Тарра продолжает её терзать, смотря в полоток.              — Это ведь он, да? — Также шепотом продолжает девушка, наконец, с облегчением вздохнув от того, что услышала её голос. — Принц Эрис.        Едва не содрогнувшись от подступивших слёз, которые накатили сами собой, стоило заслышать имя, которое произносить даже в голове Тарра не решалась. Она закрыла глаза, делая один глубокий вдох и тихий выдох.              — Откуда ты знаешь? — Выдержав паузу, чтобы успокоиться, прохрипела Тарра, не открывая глаза.              — Моя сестра ведь служит во дворце, — продолжая осторожно прочёсывать пальцами спутанные волосы, отозвалась служанка. — Она рассказала, что он как сумасшедший таскается с каким-то конвертами каждый день, — бросив быстрый взгляд на коробку, девушка сдержала улыбку. — При любом удобном случае гоняет гонца из дворца без особых на то причин и почти всегда с пустыми руками, — пожала она плечами. — Ну, то есть. Не с пустыми. У него всегда только письма. Он будто служит теперь только Эрису. Из-за этого многие говорят, что у него кто-то мог появиться.              — Он выплачивает мне свой долг. — Начиная раздражаться из-за того, что девушка трогает её волосы, пытаясь привести их в порядок, Тарра села на кровати, свесив босые ноги на пол, чтобы служанка от неё отстала.        Может, разговор и неприятен, но время от времени желание поговорить хоть с кем-то пересиливало. То, о чём она решилась заговорить сейчас, причиняло боль. Но Тарре вдруг больше, чем молчать, захотелось избавиться хоть от какой-то части скребущего в груди болезненного чувства, чем упорно, молча хранить его в себе.              — Долг? — Смотря на спину молодой хозяйки, служанка удивлённо подняла брови. — Что мог задолжать тебе сын Верховного Короля?        Тарра медленно поднимается на ноги, ощущая слабость в коленях, но, преодолевая ту, делает пару шагов к задёрнутым на окнах шторам. Её комната, её крепость. Желая здесь спрятаться, девушка лишила себя всего, чего только смогла, лишь бы не вспоминать, как хорошо могло быть при свете дня. Будь её воля, она бы сбежала. Постучи сейчас в её окно подруга, и Тарра бы, не глядя, вылезла в него. Только бы оказаться где-нибудь далеко. Там, где хорошо. Ведь есть же на свете такое место. Но как бы на деле девушка туда не хотела попасть, Тарра понимает, что сил хватает лишь на то, чтобы не видеть дневного света за плотными шторами.             — На самом деле ничего, — с горечью хмыкает Тарра, поджимая дрожащие губы. — Я сама ему навязала этот долг. Потом… — Сделав глубокий выдох через рот, Тарра в очередной раз прикрыла глаза, стараясь не заплакать. — Потом поверила в то, чего нет. И теперь мне не хватает сил сказать ему, что долг уже оплачен. — Ломается её голос, когда она на одном дыхании пытается произнести то, что боль причиняет едва ли меньшую. Горло сдавливает спазм, словно стёклышко проглотила. Но Тарра делает новый выдох и продолжает говорить: —Писать больше не нужно.        Молодая девушка, что осталась сидеть на кровати, поправляет юбку своего коричневого самотканого платья и тихо вздыхает. Ей приятно, что хозяйка решила заговорить. Она выслушает всё. Но как бы тяжело смотреть на то, как она угасает. Слишком мечтательная. Слишком добрая. Их всех восхищало именно это в молодой хозяйке. Но сейчас служанка во всей красе видела другую сторону этих так любимых сердцу черт. Слишком ранимая. Слишком восприимчивая. Её так и хотелось встряхнуть, закричав, что этих горьких слёз никто на свете не достоин. Обнять за худые дрожащие плечи. Только бы она перестала трястись, словно лист на ветру и улыбнулась, как то бывало всегда.       Тарра всегда была такая. Носимая на руках своим отцом. Оберегаемая им от всего, что может ранить. Тарра росла в том мире, который положили к её ногам в день рождения. И если отец мог сделать этот внешний мир безопасным для единственной дочери, то он никак не мог уберечь мир её внутренний. Ему не под силу было спрятать сердце в груди дочери, когда то начало жаждать любви. И теперь все они наблюдали за тем, как то пыталось восстановится из осколков. Тарре хотелось помочь. Её хотелось взять за руку и вытащить на свет, которого она сама себя лишала. И коль заговорить она решилась только сегодня, то служанка решила не упустить возможности, что образовалась.              — Думаю, он бы уже сам понял, что писать не нужно. — Девушка опять косится на коробку, полную писем, тихонько поднимаясь с кровати и поправляя за собой край замявшегося покрывала. — Но раз всё ещё пишет…              — Ты можешь прекратить обсуждать это со мной?! — Вдруг прикрикнула Тарра.        Кажется, впервые в жизни заслышав крик своей хозяйки, девушка вздрогнула, отдёрнув руки от покрывала, и выпрямилась, впечатывая не моргающий взгляд своих округлившихся глаз на Тарру, которая так резко повернулась.              — Если не о чем с сестрой посплетничать, коробка сплетен к твоим услугам, — махнула Тарра рукой на стол. — Только не нужно пытаться со мной обсудить всё это! Забирай и убирайся отсюда! — Крича, она продолжала обнимать себя за плечи, что задрожали сильнее.              — Я просто хотела сказать, — Тише пытается объясниться девушка, невольно поджимая плечи к шее. — Что раз он столь настойчив, то, возможно, вы что-то не правильно поняли. — Девушка покусывает нижнюю губу, не сдвигаясь с места.              — Если ты продолжишь, я отрежу тебе язык! — Тарра срывается с места, и служанка вздрагивает, начиная пятиться спиной к двери.              — В чём же я повинна? — Шепчет она, пытаясь нащупать ручку двери.              — Лишнее болтаешь! Все вы вокруг только и делаете, что болтаете! — Подходя к столу, она хватает коробку и со злостью швыряет ту прямо в дверь.        С грохотом коробка врезается в стену, аккурат рядом с дверью, и служанка отскакивает в сторону, выдыхая с облегчением из-за того, что хозяйка её в своём порыве гнева оказалась не так точна, как могла бы.       Круглая крышка отскакивает от коробки и катится обратно к ногам Тарры, словно предоставляя ей ещё одну попытку. Письма, все как одно, запечатанные красной сургучной печатью с оттиском терновой ветви, рассыпаются по полу.             — Не умеете держать языки за зубами! — С воплями сокрушается Тарра, хватая крышку от коробки. — Шипите за спинами, словно змеи, и шагу ступить нельзя! Всё и про всех знаете! — Швыряет она круглую крышку наотмашь, и та снова летит в дверь. — Хотите знать больше, забирай! — Подходит она ближе к служанки и хватает с пола пару писем, сминая те в руке, от чего печать трескается и красные крошки летят под ноги. — Прочтите каждое в слух, на потеху всему двору!        Тарра пихает в руки служанки письма, и та, не особо сопротивляясь, их принимает. Девушка наклоняется за новыми и снова силой впихивает их в похолодевшие пальцы.              — Каждое от первой строчки до последней, да так громко, чтобы ни у кого больше не осталось никакого желания выдумать что-то новое! — Тяжело дышит девушка, ощущая, как распаляются щёки.              — Тарра, — онемевшими губами шепчет девушка. — Не нужно так.              — Как?! — Кричит девушка, утирая побежавшую по щеке слезу. — Не нужно было быть дурой, которая поверила всему, что там написано! — Тычет она в письма, что служанка прижимает к груди. — Я не та, кто у него появился. Но если так угодно для новых сплетен, то я дарю вам их!              — Не нужно сейчас горячиться, — стараясь выдержать нападки девушки, молвит служанка. — Я уйду сейчас, как ты того желаешь, — вздыхает она, приседая и осторожно кладя помятые конверты к ногам хозяйки. — И не скажу больше ни слова. Но лишь хочу, чтобы ты подумала над одним из последнего. — Девушка выпрямляется и толкает дверь за свой спиной, чтобы та, наконец, открылась. — Обычно Эрис - тот, кто уходит первым, — она ступает спиной назад, смотря в плещущуюся бурю обычно спокойных бирюзовых глаз. — И если сейчас всё это продолжается, — кивает она на письма, — то он не ушёл. Ушла только ты.       Тарра замирает лишь на миг, прежде чем новый прилив гнева захлёстывает грудь. Перед её лицом захлопывается дверь, как она того желала, но легче не становится. Любые речи сладки, если они произносятся тем, кто не испытывает того же, от чего умирает твоё сердце. Легко раздавать советы и поучать, когда находишься по другую сторону и не ощущаешь того же. И сейчас Тарре кажется проще сжечь здесь всё, только бы голоса вокруг стихли. Чтобы больше ничего и никогда не связывало её с проклятым дворцом и сплетнями, что там живут.        Она трясущимися руками сгребает в кучу письма и закидывает те обратно в коробку. Тарра уже готова пойти во двор и развести там пожар. Чтобы бумага в нём полыхала так ярко, что бы он из окна своих комнат увидел это кострище. Но тут ей на глаза попадается книжный шкаф. Забитый с верху до низу, до отказа, он едва не трещит по швам от всех лживых историй, написанных людьми. Тарра распаляется сама пуще прежнего, замечая единственным пустующий промежуток между книгами, вспоминая, в чьих руках та может сейчас находиться. Иса распорядилась тем, что ей никак не принадлежит, решив обменять её книгу на вечер в обществе своего парня. Что она, что её старший брат. Все они там одинаковы. Берут то, что не их, и делают, что хотят. И может, книгу едва ли возможно сравнить с сердцем, но Тарра лишь это сравнение сейчас находит в своей голове. От того и не может сдержаться, когда подходит к шкафу и со всей силы тянет на себя, желая повалить его на пол.       Со скрипом шкаф поддаётся. Кренится вперёд, распахивая стеклянные дверцы, и всё, что так бережно хранилось девушкой столько лет, с громким грохотом валится на пол. Одна за другой книги летят на пол, а Тарра всё продолжает тянуть, пока шкаф не падает следом, ударяясь об изголовье кровати. Скрежет бьющегося стекла, оглушает. И на миг Тарре становится легче дышать. Так себя она ощущает сейчас. Вывернутая изнутри и разбитая.        Смотря на раскрывшиеся книги, страницы которыми усыпаны стёклами, Тарра с громкими рыданиями обессилено падает на колени.              — Тарра! — Распахивая дверь, в комнату влетает обеспокоенный Лоурес.        Его приход домой сопроводил грохот из комнаты дочери, который мужчина никак не смел себе проигнорировать. Он мог, стиснув зубы, расхаживать у её комнаты, не пересекая порога, и прислушиваться к тишине, что исходила из-за двери, но никак не мог стиснуть зубы сейчас, понимая, что обязан вмешаться.              — Что стряслось? — Мужчина замирает на пороге, смотря на хаос, которого прежде никогда не мог наблюдать.        Его дочь сокрушается в рыданиях, расшвыривая по полу книги, игнорируя стёкла, что впиваются в ладони, едва ли не вырывая страницы в историях, которые так любила.              — Ненавижу. — Рычит сквозь зубы Тарра, ляпая страницу книги каплями крови. Девушка хватается за несколько страниц, пытаясь те вырвать. — Всё это ненавижу! — Отшвыривает она книгу, когда, сминая в руке вырванные страницы. — Лживые слова, написанные лживыми людьми!              — Тарра. — Лоурес срывается с места, видя, как отпечатки её кровавых пальцев остаются на листах, которые она откину. — Остановись сейчас же. — Едва не командует он от безысходности, хватая дочь под руку и силой поднимая на ноги.              — Зачем ты привозил мне всё это?! — Пытаясь вырваться из хватки отца, Тарра снова старается сесть на пол, захлёбываясь слезами. — Зачем читал мне их всех, заставляя поверить в ложь?! Так, как там не бывает!        Лоурес прижимает трясущуюся Тарру к своей груди, игнорируя её попытки к сопротивлению, и накрывает затылок широкой ладонью, заставляя прижаться к нему в ответ.        Тарра с громкими всхлипами хватает ртом воздух, вцепляясь ладонями в рубаху на его спине, ощущая, как задыхается. Хочется кричать. Так громко, чтобы лишиться голоса. Выть подобно собаке, но только бы не молчать больше. Только бы перестало в груди так болеть.              — Всё хорошо, — шепчет он, продолжая удерживать девушку в своих руках. — Всё будет хорошо, Тарра. — Лоурес кладёт подбородок на её макушку, начиная раскачиваться из стороны в сторону.        Он тяжело вздыхает, поджимая губы. Его сердце кровью обливается от вида ребёнка, которому никак не удаётся помочь. Он всё понимает. И едва ли сдерживается от желания оторвать голову тому, кто ко всему этому причастен. Назвала бы она лишь имя. Но Лоруес терпит. Так, как, кажется, не умел никогда в жизни. Остаётся стоять на месте, потому что сейчас нужнее ей сам, нежели месть, которую он может свершить за страдания дочери.              — Ненавижу, — снова шепчет Тарра. — Её ненавижу. — Только сейчас, сжав ладони сильнее, Тарра начинает ощущать боль от порезов. — Будь она проклята.        Лоурес решается не уточнять, к кому дочь адресовывает свою ненависть, не желая навлечь на чью-то голову проклятий, которые вот-вот готовы сорваться с девичьих губ.              — Идём со мной,— лишь шепчет он, не дожидаясь ответа, начиная пятиться спиной к двери, всё также держа Тарру в своих руках. — Ты поранилась. — Бросает он взгляд на разруху в комнате, встречая капли крови на белом ковре.        Тарра не сопротивляется, прикрывая глаза, и вялыми шагами следует за отцом. Куда бы он её не повёл. Что бы не делал. Едва ли она сможет ощутить в груди что-то помимо ненависти, которая словно тенью расползается внутри.       Лоурес выводит дочь в гостиную. Сажает её обмякшее тело на диван и приглаживает длинные, распластавшиеся по плечам взъерошенные волосы. Он снова вздыхает, смотря на побледневшее, осунувшееся лицо. Тарра с детства худобой пошла в мать, но стоило ей начинать отказываться от еды добровольно, как девушка тут же начинала едва ли не растворятся на глазах. Смотря на лицо ребёнка, он с горечью подмечает изменения. Пропали щёки, которые он наблюдал по приезде. Потухли всё время блестящие глаза. Теперь от бирюзового оттенка было, кажется, одно лишь воспоминание. Красные от слёз, они смотрели в пол под его ногами. Слипшиеся от влаги ресницы медленно трепыхались, когда через раз, но девушка всё-таки моргала.             — Подожди меня тут. — Тихо произносит мужчина, оставляя поцелуй на горячем сухом лбу дочери.        Он не уверен, что Тарра встанет с места, ибо кажется, что она вновь впала в своё бессилие, в котором пролежала несколько мучительно долгих для Лоуреса дней. Но он всё равно просит её не уходить, желая говорить о чём угодно, только бы не давить на неё тишиной.        Стоит отойти к проходу, как за стеной он уже замечает дежурящую перепуганную служанку, которая не так давно вышла из комнаты дочери.              — Чем я могу помочь? — Нерешительно шепчет та, стоит заметить Лоуреса в проходе.              — Принеси мне бинты. И ту свою настойку, — шипит он, не в силах прямо сейчас вспомнить название, всё озираясь на неподвижно сидящую дочь.        Тарра остаётся сидеть на месте ровно до момента, пока краем глаза не замечает, как отец уходит вслед за служанкой, явно думая, что сейчас поторопить её своим присутствием будет кстати. Она поднимается с дивана и, обтирая начинающие подсыхать на ладонях капли крови о подол светло-зелёного платья, быстрым шагом подходит к небольшому круглому столику, на котором стоит ваза. В ней редко когда бывают цветы, но на дне всегда лежит ключ от выдвижной полочки столика, в котором мама когда-то хранила свои записи, которые делала, ещё будучи в возрасте Тарры. Папа никогда туда не заглядывал, хотя Тарра уверена, что прекрасно знал, что жена там держала. Он умел не вмешиваться в то, что его не касается, если это относилось к его жене и мыслям, что она изливала на бумагу во времена, когда их семья только появилась на этом свете.       Тарра тоже их никогда не читала, потому что не видела нужды знать того, что ощущала мама в первые годы брака. И сейчас не собиралась делать того же, если бы записи те там всё ещё были. Ей нужен был лишь клочок бумаги и карандаш, который лежал там же. Если она не сделает этого сейчас. В миг, когда готова проклясть ту, что в глаза никогда не видела, то вряд ли осмелится ещё хоть раз. Тарра вытаскивает стопку бумаги, перевязанную серой лентой, и достаёт из стопки пустой лист. Оглядываясь на проход в гостиную, убеждается, что отец ещё не вернулся, и принимается писать. Быстро, размашисто, едва ли задумываясь над красотой выводимых букв. Если Эрис не ушёл сам, она укажет ему на дверь. Не станет обдумывать слова, брошенные глупой служанкой, которой наверняка лишь нужен был новый повод для сплетен и вправду закончит всё сама. Писать больше не надо. Думать о ней больше не надо. Коль счастлив, пусть наслаждается своим счастьем, забыв про ту, что посмела себе думать, что её счастье может быть связанно с ним.       Тарра дописывает пару сухих строк, не задумываясь и над официальностью обращений, что арестовывает ему. Пара капель свежей крови от чересчур сильно сжатого меж пальцев карандаша пропитывает желтый лист, а она, игнорируя это, небрежно сворачивает тот пополам и засовывает в карман юбки. Не поймёт, так следующее письмо девушка напишет кровью. Но она отвадит его от себя, дабы поскорее всё забыть. Его забыть.       Лоурес возвращается в гостиную и находит Тарру там же, где оставил. Дочь вытирает кровь о колени, перепачкав всё платье, и он снова вздыхает, наблюдая за этим. Проходит вглубь и, ставя всё, что с собой принёс, на диван, сам садится на пол перед её ногами.              — Давай руки. — Пытается улыбнуться мужчина, вытягивая свои ладони вперёд.              — Всё хорошо, — вздыхает Тарра, больше убеждая в этом саму себя, чем его. — Почти не больно, — кладёт она руки ладонями вверх на шершавые ладони отца.              — Почти не считается, — негромко фыркает он, рассматривая руки дочери.        Только с ней её при чужих глазах суровый отец становился таким. Он покачал головой, рассматривая маленькие, едва ли не точечные ранки, которыми усеяны ладони, и потянулся за настойкой, дабы смочить в той кусочек бинта. Тарра дёргается, когда влажный бинт касается кожи и ранки, начинает печь. Лоурес тут же начинает дуть ей на ладони, а она впервые за дни своих страданий с улыбкой хмыкает. Совсем как в детстве. Сколько бы лет не прошло, отец всё такой же. Он успокаивает её, стоит лишь пискнуть. Приходит на помощь каждый раз, когда оказывается рядом. Гладит её ладони, с полными любовью глазами смотрит на её лицо, стоило заметить на нём улыбку, и улыбается сам. Улыбается ей одной во всём мире.             — Пап. — Шмыгая носом, негромко позвала Тарра отца, наблюдая за тем, как он снова принимается обрабатывать порезы.              — Я тебя слушаю, — Лоурес слегка хмурится, рассматривая ладони, дабы отыскать кусочки стёкол, что могли остаться.              — Ты любишь маму?             — Плод моей к ней любви сидит передо мной и задает глупые вопросы, — со смешком отзывается Лоурес, не поднимая глаза к дочери.              — Ты всегда её любил или были времена, когда этого чувства не было? — Сглатывает девушка ком, что подступил к горлу.              — Тарра, — вздохнул мужчина. — У нас с твоей мамой много чего в жизни было. Мы делали друг другу больно, делали друг друга счастливыми. — Он тянется за сухим бинтом и, отмотав немного, разрывает его зубами. — И подумай сама, коль моя дочь сейчас задаёт эти вопросы, люблю ли я её мать?              — Как можно делать больно тому, кого ты любишь? — Всхлипывает девушка.              — Тарра, расскажи мне уже, что стряслось? — Заслышав всхлип, обеспокоенный Лоурес выпрямляется, откладывая кусок бинта себе на колени.              — Я, — вздыхает она, отворачиваясь к окну, стараясь перевести дух. — Не знаю, любили ли меня, но тот, кого я полюбила, сделал мне больно, — что есть сил вглядывается она в окно, только бы не смотреть отцу в глаза.              — Значит, не достоин, — резко отзывается мужчина. — Не достоин чтобы ты лила по нему слезы.              — Я не понимаю, пап, — по щекам Тарры скатываются слезинки, когда она, пытаясь держаться, понимает, что оконная рама становится размытой. — Почему всё так? Он так много мне сказал, а потом… — Запинается Тарра не в силах договорить. — Что я сделала не так?              — Дорогая. — Лоурес кладёт ладони на колени дочери. — Почему ты решила, что где-то есть твоя вина? — Хмурится он, беря дочь за запястье, желая, чтобы она на него посмотрела.        Стоило ощутить тепло его огрубевших ладоней, как Тарра больше не находит в себе сил казаться сильной.              — Мне так больно. — Всхлипывает она.              — Я тоже делал твоей маме очень больно, — вздыхает мужчина, гладя тонкое запястье дочери большим пальцем. — И только спустя время осознал, как был не прав. Я кричал ей так много слов. И не горжусь этим. Тогда считал, что причины были. Винил её в том, что она сломала мою жизнь. А ведь она, также как и я, просто не противилась выбору родителей. — Лоурес касается её щеки, самостоятельно поворачивая лицо девушки к себе, и утирает слёзы с щеки.  — Тарра, в том, как он поступил, нет твоей вины. Я не знаю, есть ли его и осознает ли он когда-нибудь, какую боль тебе причинил. Но я прошу тебя, не нужно лить слезы. Разница между вами и нами с твоей мамой в том, что вы можете разойтись в разные стороны и всё забыть. А мы, спустя столько лет, смотря друг на друга, всё еще помним, как делали больно друг другу. И как бы глупо я не звучал, но постарайся возрадоваться тому, что ты можешь уйти от того, кто причинил тебе боль. Потому что достойна самого лучшего в этом мире. И если он не самое лучшее, то это хорошо. Как бы больно не было сейчас.              — Я не знаю, что мне теперь делать. — Дрожащими губами шепчет Тарра, смотря на отца сквозь слёзную пелену.              — Подождать, — пожимает плечами Лоурес. — Всё само пройдёт,— он гладит дочь по щеке, стараясь улыбнуться. — Ну, или пойди и побей его.              — Зачем? — Тарра нахмурилась, не понимая предложения отца.              — Твоя мама била меня, — хмыкнул он. — Так, говорит, ей было легче переваривать мою рожу рядом с собой, — стучи он пальцем по правой скуле, где едва виднеются давно побелевшие тонкие шрамы от ногтей жены. — А тебе может стать легче, если ты будешь знать, что причинила боль большую.              — Я не могу. — Тарра опускает глаза к ладоням, которые больше не кровоточат благодаря настойке водяного перца.              — Мне сделать это? — Чуть воодушевленнее интересуется мужчина.               — Ни в коем случае. — Отрицательно замотав головой, тут же встрепенулась Тарра.              — Тогда чего ты хочешь, дорогая? — Лоурес кивает с тёплой улыбкой, замечая, что она больше не плачет.              — Забери меня с собой искать Рейнари. — На выдохе выпалила Тарра.              — Нет, ты что. — Строже отозвался мужчина.              — Так я отвлекусь. — Продолжает давить девушка.              — Тарра, не смей даже думать о побеге! — Хмурится Лоурес, снова обращая своё внимание на бинт, кусок которого оторвал, и, взяв его, начинает забинтовывать ладонь ребёнка. — Ты моя дочь, и любое испытание тебе под силу. С гордо поднятой головой. Пусть видит, что только он один оказался в проигрыше. Делай вообще, что пожелаешь. Я от любых наказаний тебя уберегу, но сбежать не позволю, — завязывает он аккуратный узелок на кисти Тарры.              — Ты жестокий, — бурчит девушка. — А ещё говоришь, что любишь меня.              — Больше жизни, — кивает Лоурес, поднимаясь на ноги, стоило закончить со второй рукой.              — Тогда выдай меня замуж, пока не уехал. — Тарра решает прибегнуть к уловке, которая точно должна сработать. Между побегом и поисками мужа её отец наверняка выберет зло меньшее.              — Юная леди, — скрещивает мужчина руки на груди, едва не кривясь от слов, что режут слух. — Единственная свадьба, на которой ты окажешься в ближайшем будущем - это свадьба твоей подруги. И если мне не изменяет память, то ты всё ещё не выбрала себе платье. Так что я распоряжусь, чтобы со дня на день пришла портниха и сняла с тебя мерки, — отчеканивает он, не давая дочери вставить и слово.  — А сейчас иди к маме в сад и прогуляйся немного. Нечего дома сидеть, — командует мужчина, явно не желая больше продолжать разговор. — И загони её уже домой. Темнеет, — бурчит он напоследок.              — Ну, пааап. — Жалобно тянет Тарра, смотря в спину отцу.              — Ты и мама дома через полчаса! — Кричит он на выходе из гостиной.       Тарра обиженно фыркает, скрещивая руки на груди. Теперь ладони пульсируют под бинтами, но она вдруг ловит себя на мысли, что эту боль стерпеть легче, чем ту, что разрывает грудную клетку. И как же на самом деле полегчало, стоило отцу с ней поговорить. Будто папа единственный во всём мире понимает, что и вправду с ней происходит. И он один смог своим разговором как-то помочь.        Девушка снова сидит на месте всего ничего, пока не убеждается, что шаги отца не начинают слышаться на лестнице, ведущей на второй этаж. Отец никогда не возвращается. Он ничего не забывает и сразу говорит то, что хочет. Мама ей рассказывала, что эта привычка у него едва ли не с рождения. И за эту привычку сейчас Тарра готова его благодарить. Она поднимается со своего места, ощущая тяжесть в голове от недавно пролитых слёз, и невольно морщится, потирая переносицу. Тарра идёт медленно, помогая себе рукой, держась за подлокотник дивана. Она всегда отличалась весьма долгим спокойствием, но когда нервы её сдавали, Тарра с трудом умела останавливаться. Девушке страшно даже представить, что бы ещё она сотворила, если бы отец не появился. Он поспел как раз вовремя, успев до того, как Тарре хватило сил и вправду развести огонь прямо в своей комнате. И сейчас, когда боль в груди хоть немного притупилась, Тарра желает закончить с тем, что сама себе напридумывала. Сегодня, да и вообще. Пока терзания внутренние снова не вернулись на место.        Девушка выходит из зала, но вместо того, чтобы исполнить наказ отца и пойти к задней двери, что ведет в сад, Тарра проходит на кухню, желая найти ту, которой угрожала отрезать язык.              — Клэйя. — Негромко окликает девушку Тарра, нервно сжимая руки в кулаки. — Подойди, пожалуйста, — добавляет она, когда девушка оборачивается.              — Чего-то желаешь? — Клэйя тепло улыбается, подходя ближе. Так, словно в неё не летела коробка каких-то жалких двадцать минут назад.        Она едва ли младше Тарры. Отец привел эту девушку к ним в дом, выторговав из дворца как раз в помощь дочери. Молодая и желавшая жизни спокойнее, чем могла бы у неё быть, останься она вместе с сестрой служить своему королю. Клэйя полюбила Тарру, как ещё одну старшую сестру и всегда старалась делать чуть больше, чем та могла у неё попросить. Они всегда хорошо общались. И сейчас ничего для неё не изменилось. Покорная и тихая Клэйя понимает, что не всегда её хозяйке быть такой кроткой и спокойной. Она, видя её состояние, простила ей все всплески агрессии ещё до того, как Тарра решилась прийти и просить прощения. У всех порой бывает так. И если каждый вокруг бы реагировал на агрессию ответной агрессией, вряд ли бы хоть день в их мире прошёл бы спокойно.             — Желаю, — кивнула Тарра, поджав губы на мгновение. — Я хотела попросить у тебя прощения. — Долго не подбирая слов, тихо начала девушка, смотря Клэйе в глаза.              — Всё в порядке, — кивнула Клэйя всё с такой же тёплой улыбкой и потянулась, чтобы обнять хозяйку.        Тарра объятиям поддалась. Она слегка похлопала служанку по спине, ощущая, как та стискивает её подрагивающее тело в своих руках. Прикрыла на миг глаза, стараясь собраться с мыслями ведь извинения - не единственное, зачем она пришла. Но Тарра медлила с более щепетильной просьбой, не зная, уместна ли та прямо сейчас. Ей казалось это странным. Словно она пришла не для того, чтобы и вправду просить прощение, а лишь за тем, чтобы Клэйя выполнила поручение. Словно перед этим её нужно было сдобрить своими извинениями. Тарре эти мысли не особо нравятся, но придумать иных она просто не в силах. От того, когда девушка, наконец, выпускает её из своих объятий, Тарра лишь прячет руку в карман юбки и, нащупав там записку, сжимает ту в кулаке, не в силах заговорить о волнующем.       Может, не сейчас. Не сегодня. Она потерпит ещё ночь и решит свою проблему сама. Не прибегая к помощи служанки, которая и так всегда слишком много для неё делает. Тарра делает шаг в сторону. Вновь просит прощения за своё поведение, желая убедиться, что всё действительно хорошо, как и было прежде. Ведь на деле она сама не такая. Она не привыкла причинять боль тем, кто служит её дому. Её родители тоже никогда так не делали, чтобы перед глазами у неё хотя бы на день появился дурной пример. Все, кто служил в доме Лоуреса, всегда знали, что без суровых провинностей и наказаний суровых не будет. И Тарре всегда хотелось быть такой же, как отец. Ибо маме по большей части и вовсе всё равно на прислугу, если та не вертится под ногами и не нарушает покой, который женщина так любит. Её главное - вовремя оставить одну, и, глядишь, та и вовсе ничего за день не попросит.             — Тарра, — окликает служанка хозяйку, видя, как неуверенно та выходит в коридор. — С тобой всё хорошо? — Щурится она, осматривая девушку, стоило той обернуться. — Точно ничего не желаешь?              — Не знаю, могу ли просить. — Сдаётся Тарра переминаясь в проходе с ноги на ногу.        Просить прощения, смотря в глаза, оказалось в разы легче, чем просить выполнить просьбу. Она то и дело глядит на свои босые ноги, когда те выглядывают из-за подола, не решаясь поднять к Клэйе глаза.              — Что за сомнения. — Со смешком хмыкает Клэйя. — Конечно, можешь. Кому, как ни тебе это делать.              — Я бы хотела, чтобы ты передала это во дворец как можно скорее, — на одном дыхании выпалила Тарра, дрожащими пальцами вынимая изрядно помятый листок из кармана.        Понимая, что чем дольше думает, тем сильнее начинает придаваться сомнения, Тарра решила действовать на всплеске эмоций, что просачиваются наружу. Она тянет листок в руки девушки, надеясь, что та воздержится от вопросов.              — Знаешь, кому. — Лишь добавляет Тарра на выдохе.              — Прямо сейчас? — Неуверенно Клэйя забирает сложенный пополам лист и прячет в передник.              — Когда сможешь, — Тарра прячет руки за спину, сцепляя те в замок. — Но я бы хотела, чтобы он оказался в его руках как можно быстрее, — выдыхает она практически весь воздух из лёгких. — Только прошу, не говори никому. И перед ним воздержись от объяснений. Пусть читает.              — Я ведь не смогу приказать не задавать мне вопросов, — вскидывает она бровь, наблюдая за метаниями хозяйки. — Если он начнёт, то мне что молчать? — Подобно Тарре, избегая упоминание имени, чуть тише интересуется Клэйя.              — Пусть читает, — настойчивее повторяет Тарра. — Ответы все там. Будет мало, тебя это не касается. И меня тоже, — добавляет она после небольшой паузы.              — Хорошо, — кивает девушка, тихо вздыхая. — Я пойду сразу же, как закончу работу на кухне.              — Спасибо, — выпалила Тарра и едва не понеслась прочь из кухни, только не дёрнуться и не выхватить этот злосчастный мятый лист из передника служанки.         Лучше действовать, не подумав, чем провести ещё хоть минуту в сомнениях. Тарра не понимает, почему вообще ещё способна сомневаться хоть в чём-то. После всего того, что уже вынесла за эти дни. После всех тех слёз, что выплакала. Как у неё может оставаться какая-то капля сил на сомнения. Эрис ведь вряд ли думал, когда затевал всё это. Не задумывался и о том, что сестра его ей всё расскажет, раз поделился с Исой своим счастьем. Так и Тарре теперь не нужно думать над своим последним ответом. И может, и нужно было оформить письмо более официально, да вот только тот скомканный лист с каплями крови - её отражение. Он не способен стать лучше, потому что ей не лучше сейчас. Обернувшись в красивую обёртку из нового платья, на сердце легче не станет. Улыбка на лице не скроет боли. Пусть и записка, которую даже письмом назвать трудно, выглядит также. Помятая, испачканная. Словно ещё один осколок разбитого сердца. Который никогда больше не получится склеить.       Служанка провожает девушку грустным взглядом, с тихим придыханием качая головой. Как бы не хотелось вразумить свою хозяйку, она понимает, что её участь лишь исполнить приказ. Иного от неё никто не просит. Она послушается и сейчас. Ведь не желает снова выводить Тарру из себя. Не зная деталей. Честных подробностей. Клэйя, как и прочие, способна строить лишь предположения, перерастающие в сплетни. И хоть она уже посмела высказать свой вывод, основываясь как раз на море слухов, одной лишь Тарре известно, как будет правильнее. Ведь может, оно действительно так. Вернее будет: передать эту записку. Прекратить убиваться из-за безответной любви и пойти дальше. Ибо никому, кроме них двоих, не известно то, что было и чего у них не было. А все, кто судачат и без правдивых подробностей, продолжат болтать. Нет же на свете дел интереснее, чем жизни и чувства тех, кем им самим никогда не стать. И даже Клэйя, несмотря на всю любовь к Тарре, тоже остаётся одной из тех, кто не прочь поговорить о чужих жизнях. Ибо их собственные им не принадлежат. В них мало чего происходит, в общем, а любви так и вовсе почти не случается. Солдат, которые стоят на пару ступень выше прислуги, чаще женят на придворных дамах ведь это одна из возможностей приобрести статус выше, чем тот, с которым родился. И повезёт тебе на миг, если хоть один посмотрит в твою сторону. Тогда и мир вокруг способен стать чуточку ярче.       Такой свой лучик счастья Клэйя видит крайне редко, и то через окна кухни. Ведь он почти никогда не входит в дом. Он, может, и не догадывается, что за ним наблюдают и его всё время ждут. А рассказать у неё у самой духу всегда не хватает. От того, когда девушка стала передавать своей хозяйке письма, а после узнала, от кого те могут быть, в какой-то момент посчитала себя счастливей самой Тарры. Из-за того, что у неё всё гораздо лучше. Что её смог заметить тот, кому бы она сама, также как и Клэйя, никогда ничего бы не сказала. Потому что он слишком далёк, порой даже для созерцания. А теперь же девушка готова плакать вместе с Таррой от того, что всё закончилось так. Как и у всех, на кого он обращал своё внимание. Болью в разбитом сердце.       Клэйя засовывает руку в карман передника и нащупывает записку. Читать содержимое не тянет. Но она ловит себя на мысли о том, что принца Эриса ей тоже жалко. Не меньше, чем Тарру. Его многие ненавидят за то, с чем он сам совладать не в силах. За то, что он на себя не хотел навлекать. Ведь не повинен он в том, что когда-то полюбил не ту. В том, что она его прокляла. И в том, что теперь это проклятье на ровне с его собственным сердцем бьёт сотни других сердец. И нет никого, кто смог бы это исправить. Исцелить. Хоть столькие пытались. Наивно полагали, что будут тем самым спасением для него. Что способны вынести всё на свете и остаться с ним. Но вот прошло уже столько лет, а чуда для Эриса так и не произошло. Клэйя не знает, планировала ли Тарра стать этим чудом, но ей грустно от того, что и у неё не вышло.        Девушка управляется со своей работой так быстро, что сама тому удивляется. Словно записка жжет карман, то и дело подгоняя. Она должна передать её сегодня. Чем быстрее сделает это, тем скорее сумеет сбросить груз возложенной на плечи ответственности. Ибо никогда прежде Клэйя не участвовала в том, чтобы прекращать чьи бы то ни было отношения. А тут первый раз и сразу же дело, связанное с представителем королевской крови. Это дело даже страшно исполнять. Что сделает Эрис? Как поведёт себя? И что способен приказать ей в ответ? Эти мысли никак не дают покоя, пока она впопыхах собирается, то и дело растирая холодеющие ладони. Эриса, может быть, и жалко, но всем прекрасно известен его едва ли простой нрав. Чего стоит то, что он наделал, когда узнал о побеге принца Тирона. Столько его солдат отстранили от службы из-за их молчания. А тут столь щепетильное дело, касающееся его на прямую, и единственная голова, по близости которую можно отсечь - её.       Клэйя старается не думать слишком плохо и не нагнетать, когда выходит из дома и проходит мимо конюшни, пытаясь отвлечь себя наблюдениями за тем, как спокойно и размеренно её предмет безответных воздыханий чистит копыта своему коню. Он так занят, что не видит её. А она, наблюдая за одной из причин, по которой так легко согласилась на службу в доме Лоуреса, с грустью улыбается, немного завидуя, что сама не может заняться чем-то подобным. Только бы не идти встречаться с неизвестностью, которую способен преподнести Эрис. И не радует её сейчас то, что до дворца практически рукой подать. Хотя обычно Клэйя всегда была довольна тем, что любые поручения, которые требуют выхода в город, способны не отнимать столько времени на дорогу ведь дом её хозяина находится довольно близко ко всем нужным ей улочкам и дворцу, где живёт родная сестра. Теперь же везде, где можно, девушка медлит. Едва переставляет ноги, рассматривая улочки родного города так, словно видит впервые. Хоть и переживает то и дело проверяет карман юбки, в который переложила записку, боясь, что ту потеряла. Проще самой сейчас потеряться, чем не выполнить из-за своей невнимательности поручение. Клэйя любила то, чем занималась, хотя бы из-за того, что, служа именно дому своего хозяина, смела ощущать себя свободней прочих. Жаловаться особо не на что. Работы меньше, чем могло бы быть благодаря хозяйке, любящей одиночество, и часто отсутствующему хозяину. Да и дочь их, на удивление, не была столь избалованным ребёнком, чтобы приходилось плясать под её дудку, исполняя сотни прихотей каждый день. От того жизнь с ними и напоминала Клэйе сказку, которой она могла восхищаться. Да вот только время от времени, будто чтобы жизнь скучной не казалась, Тарра могла выкинуть что-то подобное, и расхлёбывать приходилось именно Клэйе.       То она сбегала из дома со своей подругой ради прогулок в ночи, а Клэйя то и дело караулила двери её комнаты, чтобы вовремя притвориться спящей Таррой. Был Брит, чьи похождения к ней в гости тоже приходилось караулить, чтобы мальчишка не попался на глаза никому, кроме Клэйи. Теперь письмо, из-за которого, вполне вероятно, можно остаться без головы. Чем ближе ворота, тем отчётливее служанка ощущает режущие живот спазмы от волнения. Она потирает вспотевшие ладони о юбку, стараясь унять бьющееся, словно у кролика, сердце. И желает выглядеть в глазах солдат, стоящих в карауле, куда спокойнее, чем есть на самом деле, когда подходит к закрытым воротам.             — Верховный Король уже никого не принимает. — Осмотрев с ног до головы девушку внимательным взглядом, холодно отозвался один из солдат, несущий караул.              — У меня. — Запинается Клэйя. Она прочищает горло и, стараясь расслабить плечи, делает глубокий вдох. — Мне нужно передать письмо Его Высочеству принцу Эрису. — Клэйя судорожно ищет пальцами карман на юбке, теперь уже переживая за то, что в столь поздний для визитов час её никто не впустит во дворец.        Солдат с прищуром снова её рассматривает, не вымолвив ни слова. Он ведёт плечом, явно обдумывая, стоит ли впускать девушку, которая, найдя в кармане записку, ту ему протягивает, подтверждая цель своего визита. Приказов о запрете от самого Эриса ему не поступало, да и в последнее время к нему и вправду носят что-то подобное. Правда, все те письма выглядели лучше этого помятого листочка. От того парень и колеблется. Он переглядывается со своим сослуживцем, который невнятно пожимает плечом, скривив губы, как бы говоря своему сегодняшнему напарнику по дозору о том, что и сам точно не знает, как вернее поступить. И те, после небольшой паузы, в молчаливых переглядках, ворота всё-таки отворяют. Без лишних расспросов и уточнений деталий. Ведь побаиваться Эриса - нормально, но навлекать на себя его гнев из-за того, что, оказавшись чересчур бдительными по их воле ему не было передано что-то важное - ещё хуже. У Эриса есть свой помощник, который проверяет большую часть почты принца, и солдаты решают, что и с этой потрёпанной запиской пусть разбирается именно он.       Пройдя во дворцовый двору, Клэйя отходит в сторону к другому солдату, тут же без лишнего сопротивления расставляя руки в стороны. Стандартная проверка, которую проходит каждый, прежде чем оказаться в самом дворце. Солдат бесстрастно ощупывает длинные рукава её платья. Его взгляд пустой и не на чём конкретном не сосредоточенный. Он за день трогает столько тел, что не удивительно видеть его совершенно пустые глаза прямо сейчас.       Через тонкую ткань юбки девушка ощущает холод его пальцев, что быстро ощупывают пояс и спускаются ниже по бёдрам. Он остановится на лодыжках, как и всегда. В этих действах для девушки нет ничего нового. Но каждый раз, проходя через одно и тоже, прежде чем попасть во дворец, она думает о том, что никогда не хотела бы быть на его месте. Может, его касания легки и непринуждённы, напоминая больше дуновение ветерка, чем прикосновения, и заканчивает он довольно быстро изо дня в день трогать стольких входящих во дворец кажется ей той ещё пыткой. И может сейчас, во времена, когда вряд ли кто-то в открытую осмелится напасть на кого-то из членов королевской семьи, принеся с собой кинжал, стоит отказаться от подобных тщательных проверок об этом, кажется, никто даже не собирается задумываться. Так было до всех них и будет после. А таким, как Клэйя, и думать об этом не нужно. Она лишь кротким кивком прощается с молчаливым солдатом, когда тот кивает его, говоря о том, что закончил, и отходит в сторону.        Ей осталось вроде бы и не много, но самое сложное. Сейчас, входя в главные двери дворца, что перед ней открыли, девушка ощущает, как ей в лёгких для вдоха воздуха не хватает. Ориентироваться тут она так и не научилась. Знает лишь, как пройти к сестре, что живёт на первом этаже в крыле для прислуги. А вот куда идти сейчас, она не представляет. Смотрит на широкую каменную лестницу, которая приведёт её на второй этаж, и, преодолевая дрожь в коленях, ступает на первую ступень, берясь за холодные перила.       Несмотря на вечерний час, во дворце, кажется, никогда не бывает тихо. Клэйя замечает пару королевских советников, которые, о чём-то беседуя, неспешна идут по коридору второго этажа, не бросив на неё и взгляда. Из одних дверей в другие шмыгают слуги, стараясь быть тише воды, то и дело опуская головы. А она, смотря на всю эту суету и видя длину коридора впереди ведущего налево, понимает, что одна точно не справится. Проходит чуть дальше, стараясь не мешаться у лестнице паре девушек, которые, хихикая, сбегают вниз. Осмотрев их платья, Клэйя быстро поняла, что они, кажется, служат либо одной из сестёр принца, либо самой королеве, и уже было хотела обратиться к ним. Да вот те так быстро убежали вниз, что Клэйя и рта раскрыть не успела.       Она тяжело вздохнула, расправив свою юбку, и медленно поплелась дальше, надеясь наткнуться на кого-нибудь дальше по коридору. Каменная кладка сменилась ковром под ногами, и шаги её притихли. Только вот сердце от этого тише не забилось. Теперь девушке наоборот, казалось, что эти удары сможет расслышать каждый, кто проходит мимо. И как только Тарра, вечно за всё переживающая, никогда не страшилась сюда ходить добровольно. С красотой дворцового убранства никак не поспоришь. Но вот только он, Клэйе, всегда казался холодным и чужим. Может, от того, что она мало тут бывала. А может, всё дело было в том, что вместо красоты внешней она то и дело почему-то вспоминала про всю ту кровь, что здесь проливалась. Как бы не перекрашивали стены. Какие бы ковры не лежали на полах, при разных королях неизменно стояли стены, в который с самого возведения дворца то и дело представители той самой королевской крови убивали друг друга. Из ненависти. За власть. Клэйя всегда не понимала, как можно было жить там, где для неё буквально пахло смертью. Сколько бы лет не прошло и сколько бы королей не сменилось. У каждого за годы правления происходило одно и тоже.       Даже сейчас. Смотря на красивые картины, которыми завешены стены, Клэйя вспоминает о не так давно случившемся покушении на жизнь принца Амаадона его собственным старшим братом. Прямо на приёме. Перед сотнями глаз. Она не понимает, как можно было подарить тому отравленные яблоки. Как можно было не бояться за собственную жизнь, совершая что-то подобное. И может, Оруола от казни спасло как раз то, что он тоже сын короля ведь девушки кажется, что любого другого за подобное убили бы на месте. Потому она, несмотря на то, что сейчас тоже находится тут, радуется тому, что её собственная жизнь далека даже от той, которую проживает Тарра. Порой лучше, чем быть леди с чистой эльфийской кровью, быть девушкой, в чьём роду когда-то были люди, сбежавшие от войны вместе со своей половиной эльфийской семьи, и не входить в то общество, которое её окружает. Так бед на голову наживёшь гораздо меньше.       Клэйя и сейчас не прочь совершенно никаких бед на свою голову не наживать, да вот только чуть не сломя ту самую голову, несётся прямиком к солдату, которого заметила у одной из дверей, желая как можно скорее избавиться от груза в кармане и выполнить уже поручение своей хозяйки.              — Прошу меня простить, — принялась тараторить девушка, поспешно убирая короткие пряди у лица за ухо. — Мне нужна помощь.              — Какая? — Слегка хмурится солдат, не отходя от двери у которой дежурит сегодня.        Девушка открыла было рот, начиная объясняться, как друг из-за всё той же двери послышался громкий грохот и лязг бьющейся посуды, после которого раздались быстрые шаги, словно кто-то пробежал из одной части комнаты в другую, и едва уловимый, быстро прекратившийся писк.       Клэйя вздрогнула, испугавшись. А вот солдат, что нёс службу с места даже не шелохнулся. Он и ухом не повёл в сторону грохота, доносившегося из-за двери, всё продолжая смотреть на девушку, что к нему обратилась.             — Мне нужно передать письму Его Высочеству принцу Эрису, — косясь на дверь, всё прислушиваясь к шумам, произнесла чуть тише Клэйя. — Но я не знаю, куда идти и где его искать.              — Давай мне, я передам утром. — Холодно отзывается солдат, тут же протянув руку.              — Нужно сейчас, — на миг осмелев, твёрже произносит Клэйя. — И моя хозяйка сказала, что это должна сделать я. Лично в руки.              — Где я тебе его сейчас отыщу. — Фыркает солдат, скрещивая руки на груди.              — Просто покажи, куда мне идти, — настаивает Клэйя, желая как можно скорее убраться прочь, стоит снова услышать шум из-за двери.              — Восточное крыло. Третий этаж. До конца коридора, — безразлично закатив глаза, пожимает плечами солдат. — Не найдёшь его там. Мои сожаления. Я не знаю, где ещё он может быть.        Клэйя, на миг опешив, быстро кивает головой в знак благодарности и поворачивается в сторону коридора, куда ей только что рукой указал солдат. Она и не думала, что он сдастся так быстро, но, смотря на то, как он не реагирует на шумы за спиной, решает и на этом не заострять внимания. Мало ли что там происходит. Её это не касается ещё больше, чем ни капли не заинтересованного солдата. Но вот, идя к лестнице, что ведёт на третий этаж, Клэйю так и подмывает снова обернуться на дверь. Она почти сворачивает за угол, когда это желание берёт верх. Девушка бросает взгляд назад и тут же о увиденном начинает сожалеть. В проходе теперь уже открытой двери, оперевшись плечом о стену, стоит взъерошенный принц Амаадон, покусывая короткий ноготь большого пальца, а по его руке стекает кровь, капая с локтя прямо на босые ноги. Его едва не безумный взгляд мечется по лицу солдата, который теперь стоит к девушке спиной, и тот о чём-то говорит принцу, пока тот нервно кивает.       Коридор, что ведёт к лестнице третьего этажа, не такой уж длинный, и служанку сковывает паника. Понимая, что принц может увидеть, что она на него смотрит. Он проводит ладонью по оголенной груди, словно желая вытереть кровь, но размазывает ту лишь сильнее. О чём он разговаривает с солдатом, Клэйя не слышит. Она даже лица солдата не видит, когда спиной пятится назад, пытаясь отойти как можно дальше в тень, ближе к лестнице. Но её пугает не только вид принца, но и то, что расслабленная поза солдата от увиденного даже не изменилась. Он словно не в первый раз видит своего принца таким. А вот Клэйю настигает дикий ужас, когда она понимает, что чёрные глаза принца с другого конца коридора её всё-таки замечают. Амаадон, не моргая, смотрит через плечо солдата, а она, поклонившись, сама того не осознавая, резко отворачивается, срываясь с места, желая убежать прочь.       Слухи о том, что голову принца Амаадон захватывает безумие, уже давно просачиваются в народ. Клэйя тоже их слышала, но те всегда были так тихи и осторожны, что она до конца ни одному не верила. Да, Амаадон столкнулся с трудностями по своему возвращению. Побег невесты, брат, что покушается на жизнь, и скорая коронация. Каждый может не выдержать давления и внимания к своей персоне. Но, увидев его таким, действительно будто обезумевшим, всего в крови, прямо сейчас, Клэйя впервые в жизни пожалела о том, что нашла подтверждение слухам. Чем он там занимался и почему солдат у двери никак не реагировал, совершенно её не волнует. Страшно от того, что он мог её запомнить. Ещё страшнее от того, что Клэйя могла стать свидетельницей того, чего не должна была. И он теперь может прийти по её голову.       Она бежит по лестнице, спотыкаясь о подол платья, и едва ли не расстилается на полу третьего этажа. Теперь оборачиваться нет никакого желания. Бежать прямиком к Эрису кажется самым лёгким из того, что она вообще сейчас способна сделать. Пусть лучше он оторвёт ей голову за плохие вести, чем она ещё хоть раз поймает на себе взгляд этих чёрных холодных глаз.        Клэйя поднимает подол, выпутывая ногу из длинной юбки, и пытается быстро отдышаться. Прежде чем предстать перед Эрисом, она желает успокоиться. Не хватало ещё ему объясняться за свой испуг. Девушка мечется в разные стороны на развилке коридоров, судорожно пытаясь вспомнить, куда теперь ей идти. Ненароком смотрит назад, боясь, что за ней Амаадон мог послать своего солдата. Теперь она боится и его, понимая, что раз тот на принца не реагирует, значит, чтобы там не происходило, всё поддерживает. И как только ей теперь возвращаться назад, делая вид, что ничего не заметила.       Через несколько минут стояния на месте девушка всё-таки вспоминает, что ей нужен Восточный коридор, и, убедившись, что дыхание её успокоилось, она сходит с места, продолжая идти дальше. Думать теперь о чём-то другом просто не выходит, как бы не старалась. Но если не думать, то Клэйя пытается себя хотя бы утешить. Может, она не так всё поняла? Что, если ничего плохого не произошло? Она ведь не слышала, о чём принц говорил с солдатом. Вдруг он просто поранился от того и был так невозмутим из-за наличия крови на своих руках. Там ведь из-за двери даже никто не кричал. Мало ли чем он мог заниматься. Кровь ведь не всегда означает смерть. В этом дворце ведь не только все умирают. Переваривая всё это, Клэйя всё ещё надеется на то, что сможет полностью успокоиться к моменту, когда ей снова нужно будет пройти по тому коридору и увидеть эту теперь пугающую её дверь. Держать язык за зубами до конца своих дней. Вот что теперь она планирует делать. Чтобы не произошло. О чём бы её не спросили. Всегда молчать. Так будет вернее.       Она больше никого не встречает в коридоре, и от этого хоть немного, но становится легче. Мало ли кто ещё тут сходит с ума и чем может заниматься на ночь глядя. Главное, чтобы только принц Эрис был на месте и смог её принять. Иначе вовсе нечем будет оправдать свой испуг. Поручение не выполнила, ещё и поплатилась за любопытство. Ей кажется, что лучше бы тогда, в порыве своего гнева, Тарра попала ей в голову коробкой не пришлось бы сейчас быть тут. Но теперь, видя заветную дверь в конце нужного коридора, Клэйя понимает, что лучше, чем просто постучать, уже точно ничего сделать не сможет.       Собирается с духом. Немного удивляется от того, что у дверей принца вообще нет солдат. Она снова осматривается, надеясь, что, может, кто-то из караула просто отошел. Не может же она сама к нему стучать. Клэйя не знает, где в этом дворце покои старшего сына короля, но надеется на то, что это точно не они. Стучать в двери его спальни, когда вокруг никого, кажется просто немыслимым. Но, подождав минуту. Вторую. Осознавая, что, скорее всего, в караул никто так и не вернётся, девушка всё-таки понимает, что стучать придётся самой.       Она заносит кулак для удара. Снова медлит, колеблясь. Обдумывает даже вариант просунуть записку под дверь и остаться для принца Эриса незамеченной. На миг прикладывает ухо к двери, желая хоть что-то расслышать, но тут же себя отдергивает, понимая, что если кто-то застанет её так, то сможет расценить её действие как подслушивания. Быть пойманной на этом постыднее, чем просунуть записку под дверь. И, пересиливая саму себя, она всё-таки стучит. Сперва негромко. Ждёт немного и стучит ещё раз. Если бы там кто-то был, то вряд ли бы услышал её первый робкий стук. А вот после второго Клэйя расслышала едва различимые шаги за дверью. Видя, как позолоченная ручка опускается вниз, у неё перехватывает дыхание.       Дверь отворяется, и Клэйя невольно отшатывается назад, видя на пороге Эриса. Первое, что хочется сделать - упасть на колени и начать молить о пощаде за поступки своей молодой хозяйки. Но у Клэйи хватает духу этого желания всё-таки не исполнить, и она лишь склоняется в глубоком поклоне, не встречаясь с принцем взглядом.              — Прошу меня простить за беспокойство, — тут же принимается лепетать она, не успев выпрямиться.              — Что-то стряслось? — Слегка хмурит принц свои русые брови.        Не похоже, чтобы Эрис ждал кого-то. Клэйе сразу бросилось в глаза то, что его внешний вид куда расхлябаннее, чем в часы, когда его можно увидеть где-то за пределами дворца. Красная рубаха расстёгнута, а второй пуговицы сверху у воротника так и вовсе не хватает. На его волосах нет привычных кос, и самые короткие пряди спадают на лицо. И, несмотря на хмурый, тут же ставший обеспокоенным взгляд, который Клэйя на себе уловила, Эрис выглядит спокойным. От его вида она растеряла все слова, понимая, что застала его вне работы, и от этого ещё совестнее ей сейчас вручать ему записку.             — Мне велено передать Вам это. — Почти что шепчет Клэйя, трясущимися пальцами протягивая лист, который хоть как-то постаралась расправить в кармане.              — От кого? — Его прежде спокойный голос становится холоднее, когда Эрис смотрит на внешний вид вручаемой ему записки.              — Леди Тарра велела. — Хоть ей и было сказано, не объясняться перед ним, Клэйя осознаёт, что просто молчать перед ним у неё никогда не выйдет.              — Почему на ней кровь? — Голос Эриса стал ещё напряженней. — С ней что-то случилось?        Клэйя понимает, что он задаст сотню вопросов, а она на каждый ответит. Но, вспоминая, как выглядела Тарра, когда передавала записку ей, девушка всё же решает, что ей служит больше, чем ему. Её любит сильнее и ею дорожит больше. От того, собирая всю свою волю в кулак, она вздыхает, прочищая горло.             — Была просьба прочесть, — чуть громче говорит она. — Там всё сказано. — Девушка уже почти начала пятиться спиной назад, желая уйти, но всё-таки решила, что уйти прямо так могла бы Тарра, передавай она записку лично. А вот ей вряд ли позволено. — Кровь, потому что она порезалась. Больше мне ничего неизвестно. Была лишь просьба передать.              — Всё точно в порядке? — Видя, как девушка пошатнулась назад, Эрис делает шаг навстречу, выходя из дверей. — К чему такая срочность на ночь глядя?        Как отвечать на вопрос, когда не знаешь правильного ответа, Клэйя понять не может, от того лишь невнятно кивает. О чём конкретно он спрашивает? О порезанной руке или о Тарре в целом. Там нет однозначного ответа, если брать во внимание абсолютно всё. Так и хочется закричать, чтобы они сами между собой разбирались, не заставляя её стоять между ними и не иметь возможности отказать хотя бы кому-то из них.              — Она просила Вас прочесть, — вместо криков выдавливает из себя девушка. — Мне ничего не объясняла.              — Ответ тебе нужно передать сегодня? — Эрис пытается распрями пальцами край замявшего листа.              — Леди Тарра не просила меня передавать каких-либо ответов. — Отрицательно машет головой девушка.              — Хорошо, — вздыхает принц, всё наблюдая за девушкой. — Что-то ещё?        Не в силах ответить, служанка лишь вновь начинает махать головой, надеясь на то, что он не начнёт читать записку прямо на её глазах. То, что касается их обоих, её не касается. И пусть лучше Эрис поймёт это до того, как она позеленеет от страха перед его гневом.              — Подожди немного. — Эрис распахивает дверь своего кабинета и проходит внутрь.        Клэйя разрешает себе поднять голову, только когда понимает, что он отвернулся. Она смотрит в глубь, видя стол, слегка сдвинутый влево от самого центра кабинета, и невольно вся сжимается внутри, понимая, что лучше бы это были его покои, а не комната, в которую так страшно попасть. Эрис стоит спиной к ней у своего стола и, пряча листок в кармане брюк, берёт со стола три конверта, которые на спех запечатывает. Девушка готова заново его проклясть, понимая, что он прямо сейчас ей их отдаст, а она не сможет противиться. Лучше бы он не стоял так, чтобы она могла видеть то, чем он занят. Да и лучше бы и вовсе ничего не делал, чем сейчас вгонял её в положение худшее, чем ранее вогнала её Тарра.             — Пока ты тут, — поясняет свои действия Эрис, возвращаясь с конвертами обратно к ней. Он слегка улыбается, протягивая ей письма. — Воспользуюсь моментом.        Борясь с внутренним сопротивлением, девушка кланяется, забирая конверты со свежими печатями, и тут же мечтает упасть вместе с полом. Эрис и не догадывается, как пару часов назад точно такие же конверты летали по комнате девушке, которой он всё это пишет, и что ни один из прошлых ею не прочитан. Она не прочтет и эти. И лучше будет, если узнает он об этом точно не прямо сейчас. Клэйя старается не показывать своего взволнованного вида ни одним мускулом на лице, переживая за то, что за годы своей работы он уже научился считывать любую неуверенность на лице собеседника, даже по положению бровей.             — Я всё передам, — заверяет его девушка тихим голосом, снова принимаясь кланяться. — Будьте спокойны, — желает она ему напоследок, сама не совсем понимая, какого спокойствия на деле принцу сейчас пожелала.        Он в ответ лишь кивает, оставшись стоять на пороге своего кабинета, пока девушка не спеша отходит всё дальше, так и не отвернувшись. От чего-то Эрису на сердце не спокойно. Её плохо скрываемое волнение сразу бросилось в глаза. Вот только Эрис решил учтиво то проигнорировать, списав всё на то, что переживания её связаны с ним. Он раньше не видел этой девушки. В доме у Тарры прислугу и вовсе не разглядывал, чтобы сейчас хоть отдалённо, но в голове мог всплыть её образ. Но постарался запомнить девушку сейчас, чтобы случись что, знать, где возможно искать концы.       Её худая маленькая фигура всё отдалялась и Эрис решил, наконец, вернуться обратно. Прежде чем закрыть за собой дверь, мельком, напоследок бросил служанке недоверчивый взгляд. И снова остался один.       Лёгкий ветерок из открытого окна колыхал светлые занавески, от чего в кабинете веяло приятной прохладой. Но сейчас, ощущая её на не скрытой подкатанными рукавами рубахи коже, Эрису не было также приятно, как в миг, когда он ещё несколько минут назад сидел на диване, читая книгу. Теперь сердце странно колотилось, и отнюдь удары его не ощущались приятным трепетом в груди, как бывало прежде, стоило получить столь заветные, но так редко приходящие ответные письма.       Тарра писала ему всего несколько раз. Пять, если быть точным. Всего пять писем в ответ на неизвестно сколько им самим уже ей написанных. Эрис хранил каждое. В верхнем ящике тумбы у кровати, в своих покоях. Он не помнит, чтобы так трясся над чем-то прежде. Может, от того, что ответы эти так редки, или от того, что они от неё. Но Эрис чаще всего мог на них только смотреть, боясь часто перечитывать, чтобы буквы не испортились от вечных загибов бумаги и сама она не порвалась.       Сейчас же всё как-то иначе. На Тарру совсем не похоже. Его всегда поражало, с какой осторожностью она запечатывала свои конверты. Всегда без единого залома на уголках. С ленточкой определенного цвета, по которой, читая, он пытался угадать её настроение. Так даже он со своими не обращался, вечно нося те в кармане, если не имел возможности вовремя передать.       Теперь ни ленточки, ни конверта. Небрежно смятый множество раз лист, заляпанный кровью. В первую секунду его это напугало. В голове пронеслось столько пугающих вариантов событий, что кажется, он обозвался парой седых волос. Если не вся голова разом поседела. И может, слова служанки о порезе сумели ненадолго унять волнение, растущее в груди стоило достать из кармана записку, как то вновь подступило. Мешало где-то в горле сглотнуть. Ведь то, что он держит в руках, так не свойственно девушке, за которую он вдруг начал переживать.       Эрис подходит к дивану. Он оставил книгу лежать открыто на страницах, где остановился, перевернув ту листами вниз. История, которую Тарра принесла для Исы и которую он так бесцеремонно увёл у сестры из под носа, увлекла парня столь сильно, что стоит добраться до конца книги, и он уже рассчитывал прочесть её вновь. Не совсем понимая зачем. Может, чтобы было о чём поговорить с Таррой при встрече, о которой он так хотел договориться в тот день, когда девушка буквально сбежала от него. Или просто чтобы лучше её понимать. Через то, что ей дорого и любимо. Но сейчас, несмотря на то, что ещё несколько минут назад он зачитывался, буквально переставая осознавать, где находится, такого же чувства не возникало.       Он стоит у дивана, не решаясь сесть, и всё не может развернуть листок. За что-то переживает. Хочет словно немного оттянуть неизбежное. Ведь внешний вид записки сам по себе будто не сулит ничего хорошего внутри. Но больше, чем не желать узнать, что там написано, Эрису хотечется действовать, если всё-таки что-то произошло. И на деле долго уговаривать самого себя не пришлось. Ведь что бы там ни было было написано ею. Передано ему в столь поздний час а значит, Тарра хотела, чтобы он не медлил.       Эрис лишь сделал шаг назад, чтобы света было больше. Ибо, развернув лист, не сразу смог разобрать серые буквы, написанные чем-то таким, чем он сам для письма никогда не пользовался. Буквы, словно выведенные серым пеплом, кое-где размазались, оставив следы её пальцев по краям бумаги. А Эрису пришлось поднести лист ближе к глазам, чтобы разобрать светлые буквы.       Прочитав раз, он не сразу поверил. Вернее, едва ли понял смысл. И дело вовсе не в буквах, что пляшут из стороны в сторону, кое-где образуя размазанное по листу серое месиво, в котором через раз разгадываешь верные очертания. Не ясной стала причина. С чего вдруг ей писать ему о таком?       Плечи Эриса напряглись. Он нахмурился, расправив смятый лист по-лучше, и принялся читать ещё раз. Может, Тарра ошиблась? Писала кому-то другому? Его имя, что отчётливо выведено в самом начале, говорит об обратном. И он пытается отыскать суть, которую всё никак не улавливает.       Эрис.       Писать больше не нужно. Надеюсь, ты простишь мне глупость, по которой я и вовсе просила от тебя чего-то. Общаться с тобой было моей ошибкой, и я бы хотела всё прекратить, пока могу сама себе это позволить.        Прошу больше не тратить на меня своё время и не отнимать моего. Мне будет легче забыть, если ты тоже забудешь. Мешать твоему счастью я не планирую и впредь прошу не проявлять ко мне своих знаков внимания, дабы никого не обидеть. Мне стыдно и совестно за всё, что было. Прошу меня простить за проявленные к тебе вольности.        Сумбурно и едва ли ему понятно. Эрис перечитывает всё это сново и сново, пока в ушах не зашумела кровь. Он бегает глазами по кривым буквам, ощущая, как холодеют руки, словно на улице в лютый мороз.        Что произошло? — Единственный вопрос, что отпечатался в голове.        Всё прозрачно и ясно, но яснее от этого на деле ничуть не становится. Он не понимает, что сделал не так. Что послужило тому, чтобы теперь Тарра сочла всё ошибкой. И где ошибся он?        В груди резко сжалось сердце. И всё, что могло там жить, вдруг словно умерло, оставляя его в звенящей тишине. До боли знакомое чувство сковало тело, и он, так и не научившись ему сопротивляться, медленно оседает на пол, понимая, что дольше стоять не в силах. Неужели не получилось. Он и в этот раз не заметил, как оступился. Наивно полагая, что держит себя под контролем всё вновь повторилось.       Смотри, как увядают самые прекрасные на свете цветы. Тогда, проклиная его, она вряд ли думала, что ошибётся. Чувство, что Эрис каждый раз ощущает, никак не похоже на увядающие цветы. Ведь они умирают медленно, лепестки чернеют постепенно. А в нём всё разбивается резко. Разлетаясь на тысячи осколков, ранит грудь изнутри, не позволяя вдохнуть. И он едва ли может пошевелиться.       Он никогда не мог понять любви, пока не осознавал, что ту теряет. Из раза в раз всё как в первый. Эрис понимает, что любит, когда сердце обливается кровью от боли, и потеря скребёт внутри. Сгорает, словно сухая трава, и даже крикнуть не в силах, чтобы могло стать легче. Лишь глухая тишина, которую он ненавидит, но которая так давно стала другом, остаётся рядом. Пустая и чёрная. Холоднее ночи. Она окутывает его руками, позволяя лишь тихим слезам катиться по щекам.       Парень сидит на полу, не в силах пошевелиться. Без возможности сопротивляться. Сжираемый лишь чувством собственной боли от единственного ясного осознания, что всё опять потерял. Здесь не найдётся причины. Перечитав строки её письма хоть сотни, тысячи раз, там не будет иного ответа, кроме того, который ему уже столько лет известен. Снова один. Опять опустошенный и вывернутый наизнанку. Сам во всём виноватый.