Suncatcher | Ловец Солнца

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• ×

В «Осе» отвратительно. Дорого и претенциозно, а тот факт, что персоналу приходится носить форму, нелеп. Золотые жилеты и галстуки мерцают в слабом освещении, а стрелки на чёрных рубашках и брюках достаточно острые, чтобы о них можно было пораниться. Тебя от этого тошнит. Всё тут кричит о Северной стороне, и тебе ненавистна мысль, что Йен работает в таком месте. Проходит два вечера, прежде чем ты видишь его. Два вечера сидения за угловым столиком, наполовину скрытым гигантским комнатным растением, потягивания своего дорогого бурбона и высматривания рыжих волос, от которых пересыхает во рту. И это глупо. Не самая большая глупость в твоей жизни, но близко. Глупее кражи у Клейтона Галлагера, но не так глупо, как установка камеры в квартире Йена. Глупо. Но в этом-то и проблема: Йен делает тебя глупым. Ты выпрямляешься, когда наконец видишь его. Прошла неделя после телефонного звонка, после того, как ты последний раз смотрел на Йена через камеру, и парень выглядит хорошо. На щеках играет румянец, волосы блестят, а улыбка почти до ушей. У тебя сердце замирает, а рука дрожит, поднимая бокал, чтобы осушить его, но ты смотришь на Йена так долго, как только можешь, пока сердце не успокоится настолько, насколько это вообще возможно в такой ситуации. А затем ты делаешь свой ход. В «Осе» тихо. Кроме Йена, который стоит к тебе спиной, расставляя бутылки с ликёром, на баре только блондинка, обслуживающая пожилую пару на другом конце стойки. Других сотрудников не видно, и ты принимаешь это за хороший знак, садясь на ближайший к Йену табурет. — Секунду, — бросает тот через плечо, чувствуя, что кто-то подошёл, и ты не можешь удержать свой глупый рот на замке. — Не торопись. Йен замирает, и ты почти можешь видеть, как напряжение распространяется от его лопаток по всему телу. Ты ждёшь, колени подпрыгивают, тело тоже напряжено. Йен поворачивается к тебе лицом и... Блядь. Ты забыл, насколько парень красив вблизи. Он смотрит на тебя, а ты смотришь в ответ. Миллион эмоций пробегают по лицу Йена, но он позволяет им показаться всего на несколько секунд, а затем сжимает челюсть и вздёргивает подбородок. Он не скрывает того факта, что откровенно пялится на тебя, рассматривая с ног до головы, пока у него есть такая возможность, и ты отвечаешь тем же, потому что Йен выглядит охуенно. — Что я могу вам предложить? — наконец спрашивает Йен ровным непринуждённым тоном. Ты пожимаешь одним плечом.  — Я слышал, новый бармен готовит убийственные коктейли. Йен начинает собирать ингредиенты для напитка, и ты замечаешь лёгкую дрожь в его руках. Замечаешь, какую выпивку тот берёт, замечаешь размер выбранного им бокала, и твоё сердце начинает учащённо биться. Секс на пляже. Йен готовит для тебя твой любимый коктейль. Это своего рода прощение или какая-то скрытая мелочность? В любом случае, он делает это без запинки, как любой профессионал на Риверуокском Коктейльном Фестивале, на который ты так и не попал в этом году, и твой член дёргается при виде этого. — Если ты не перестанешь пялиться, у кого-нибудь сложится неправильное впечатление, — говорит Йен, протягивая тебе бокал. — И какое же именно? Йен встречается с тобой взглядом.  — Что ты здесь не только для того, чтобы ещё немного поморочить мне голову. — Я здесь совсем не для этого. — Вижу, ты всё ещё лжёшь. — Ты всегда говорил, что однажды мы поменяемся местами и ты покажешь мне, насколько хороши твои коктейли, — ты пожимаешь плечами и делаешь глоток, всё время поддерживая зрительный контакт. — Я подумал, что сейчас самое подходящее время. — И? — Немного суховат, если честно. Уголки его губ подёргиваются с одной стороны; непонятно, хочет ли он улыбнуться или нахмуриться. Вместо этого Йен продолжает: — Что ты здесь делаешь? — Хотел тебя увидеть. — Зачем? — Я скучал по тебе. — Ах, точно, — он кивает и идёт убирать беспорядок, который устроил, готовя для тебя коктейль. — Ты скучаешь по мне и хочешь отсосать у меня, верно? Кажется, так ты сказал? — Ну, если у тебя как раз сейчас перерыв... Глаза Йена темнеют, но ты отказываешься отводить взгляд.  — Это всё, чего ты хочешь, да? Отсосать мне? Немного поразвлечься? — Это неправда. — Я тебе не верю, — это звучит так искренне, что тебе становится больно. — Я мог опустить некоторые детали, но я устал лгать. — Это ложь. — Можно подумать, ты рассказал мне всё о своей жизни, Галлагер, — огрызаешься ты в ответ, но вспышка в глазах напротив заставляет тебя смягчиться. — О некоторых вещах лучше умолчать, Йен. Или, по крайней мере, не говорить о них на твоём новом месте работы. — О каких вещах? — К примеру, о минете. Он вздыхает и оглядывается по сторонам.  — Что мешает мне прямо сейчас позвонить в полицию и всё им рассказать? — Мне на ум приходят две причины, но кто знает? Может, у тебя есть и другие. — Я тебя слушаю. Ты делаешь долгий глоток, не для паузы, а чтобы влить в себя побольше алкоголя.  — Первая: насколько глупо ты будешь выглядеть, когда расскажешь им всё? Вор — тот самый, в существование которого они никогда не верили, — всё это время был у тебя под носом? Они не увидели связи, Рыжий, думаешь, они поверят, что ты с самого начала знал? — Пошёл ты, — шипит он, близко наклоняясь к тебе над стойкой бара. — Хочешь услышать мою вторую причину или нет? Он отстраняется, отходя на шаг, и принимается перебирать случайные вещи, ища занятие рукам, пока успокаивается. Ты допиваешь коктейль и оглядываешь помещение. В «Осе» всё ещё довольно тихо для такого разговора, но клиентов достаточно, чтобы блондинка не мешала. Йен возвращается, и ты можешь видеть, что часть его решимости пошатнулась.  — Отлично. И какая вторая? — Ты только что устроился на новую работу, чувак. Думаешь, вызвать полицию на платежеспособного клиента, который, насколько можно судить по камерам наблюдения, не сделал ничего плохого, это лучшая идея? Он качает головой.  — Иногда я просто поверить не могу в то дерьмо, что ты вытворяешь. — Ага, думаю, я могу быть немного мудаком. — Почему ты вообще здесь? Ты встречаешься с ним взглядом и говоришь снова:  — Я скучал по тебе. — Я в это не верю. Не после всего того дерьма, которое ты только что наговорил о копах, которые мне не поверят, и о риске потерять работу. Несёшь подобную хуйню, а потом… Мудила. — Ага, ну, это для меня тоже не в новинку. — Что — это? Ты смотришь на него, в его настороженные зелёные глаза, и отказываешься от всякого притворства, говоря абсолютно честно: — Я уже нравлюсь тебе, Йен, теперь мне нужно сделать так, чтобы ты простил меня. Йен отвечает не сразу.  — Я реально, блядь, ненавижу тебя. — Не верю в это ни на одну грёбаную секунду, Рыжий. — Отлично, — он забирает у тебя пустой бокал и протирает стойку. — Я тебя не ненавижу. Но прямо сейчас ты мне пиздец как не нравишься. — В это верю. Йен отходит, чтобы обслужить кого-то другого, и тебе это не нравится. Тебе не нравится, что он стоит за стойкой, не нравится быть клиентом, не нравится, что Йен обслуживает других. Всё в этом кажется перевёрнутым с ног на голову, неправильным, и тебе это ни хуя не нравится. Несмотря на это, ты заказываешь ещё выпить, когда Йен возвращается к тебе, и стараешься не слишком задумываться о том факте, что он действительно вернулся к тебе. — Я пытался дозвониться до тебя, — говорит Йен, передавая тебе бокал, и ты поднимаешь на него взгляд. — В основном, просто чтобы узнать, не сменил ли ты номер после звонка мне... Видимо, сменил. — Пришлось, — ты делаешь небольшой глоток. — Ты мог бы выследить меня, а этого я допустить не могу, понимаешь? — Действительно думаешь, что я бы это сделал? — Не знаю, — ты смотришь ему в глаза, и Йен не отводит взгляда. — Сделал бы? — Я тоже не знаю. — Йен, я… Тот отходит от стойки.  — Тебе лучше уйти. — Серьёзно? — Ага. Допивай свой напиток, а потом убирайся. — Он вытирает безупречно чистую стойку. — Я всё ещё пытаюсь понять, хочу ли убить тебя, пока ты спишь, или поцеловать, но в любом случае мне нужно, чтобы ты свалил отсюда на хер. Твои ладони потеют от его слов, но ты сохраняешь спокойствие.  — У меня ещё целый бокал, мне может потребоваться немного... Ты замолкаешь под пристальным взглядом Йена и слишком быстро проглатываешь остатки алкоголя. Горло обжигает, но тебе нравится, и ты медленно поднимаешься с табурета. — Прошу прощения, что побеспокоил тебя на работе. — Убери «на работе», и тогда это будет похоже на настоящее извинение. Как насчёт того, чтобы ты меня вообще не беспокоил? — Как насчёт того, чтобы в следующий раз я побеспокоил тебя дома? — вдобавок ты подмигиваешь ему и направляешься к выходу. — Микки, — твоё имя на губах Йена — лучшая часть всего вечера, и ты поворачиваешься к нему лицом. — Я всегда говорил, что найду воришку, и ничего не изменилось. Не знаю, где ты остановился, но я найду тебя. В его глазах решительный блеск, и ты не можешь удержаться от ухмылки. — Поймай меня, если сможешь, ублюдок.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• × 

Боль никуда не уходит, она глубоко внутри, и он знает, что это, знает, что ему от неё не избавиться, но она ослабевает. Каждый раз, когда он думает о Микки, — о его «Хотел тебя увидеть», о его «Я скучал по тебе», о его «Поймай меня, если сможешь» — боль ослабевает и превращается в странную форму решимости. Он не знает, то ли это решимость поймать Микки, то ли просто снова быть рядом с ним. Потому что он зол. Он зол, ему больно, и он отчаянно хочет возненавидеть Микки, но не может, потому что не может выключить ни одно из своих чувств. Даже те, что более нежны, чем ему хотелось бы. Но всё в порядке. У него есть план. Микки играл с ним, но теперь он знает об этом, теперь он в игре. И если Микки хочет играть, то он, блядь, будет играть. Он использует все возможные ресурсы частного детектива по поиску информации, чтобы узнать о Микки как можно больше, и, не найдя ничего нового, повторяет всё то же самое с Игги, но не находит ничего важного. Наконец, он пробует с Сэнди и тут его ждёт джекпот. Бар принадлежит ей, но она владеет им всего несколько недель, и вся почта, по-прежнему адресованная Микки Милковичу, похоже, перенаправляется на почтовый ящик всего в паре кварталов от бара. Поэтому он покупает большую бутылку колы, пару буррито и устраивается в засаде.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• × 

Только через три дня ты замечаешь слежку и понимаешь, что Йену каким-то образом удалось тебя выследить и что он появляется в местах, где ему быть не положено, одновременно с тобой. Ты идёшь заплатить парню, который присматривает за твоими машинами, а Йен оказывается в закусочной по соседству. Ты заходишь к своему татуировщику, а Йен через дорогу покупает буррито. Ты пытаешься купить кофе в своём любимом кафе, а Йен стоит в очереди впереди. Он не видит тебя, ни разу, но ты видишь его. Ты видишь его, разворачиваешься, избегая встречи в момент глупой паники, которая, вероятно, оправдана лишь наполовину. Но Йен тебя не замечает. Ты отворачиваешься — отказываясь называть это бегством — и уходишь, прежде чем Йен тебя увидит, потому что он не на работе, и ты не знаешь, что он может сделать, если увидит тебя. Он может позвонить в полицию, может врезать тебе, может выкинуть какую-нибудь ерунду навроде гражданского ареста. Ты понятия не имеешь. И ты понятия не имеешь, почему постоянно натыкаешься на него. Пока до тебя не доходит. Потому что это слишком большое совпадение. Потому что он хорош в своей работе. Потому что этот ублюдок поменял ход игры и теперь играет с тобой. Ты не уверен, что когда-либо чувствовал себя более гордым. Ты также не уверен, как Йен нашёл тебя и почему до сих пор не встретился с тобой лицом к лицу — где-то на улице или в твоей дерьмовой квартире, — но ты отказываешься ждать, когда это случится. Если Йен наконец присоединился к твоей игре, то ты воспользуешься этим по максимуму. Ты отправляешь ему сообщение с адресом и ждёшь. Сегодня вечер понедельника, бар закрыт, свет погашен, вокруг ни души. Через семнадцать минут после твоего сообщения дверь медленно открывается, и Йен заходит внутрь. Один. Ты не знаешь, глупо это или храбро, но это именно то, чего ты и ожидал. — Эй? — окликает Йен, будто не знает, кто отправил ему сообщение, и ты включаешь свет за стойкой. — Запри за собой дверь, Рыжий. Взгляд Йена устремляется на тебя, но на лице нет удивления. Он смотрит с секунду, прежде чем повернуться и запереть дверь. Ты сдерживаешь усмешку в ответ на его уступчивость и ждёшь, что он сделает дальше. Йен направляется к тебе, к барной стойке, к своему месту, затем останавливается. Рука, готовая отодвинуть табурет, замирает в воздухе, он останавливается и смотрит на тебя. Опускает руку. Обходит бар. — Бар больше не твой, — говорит он, останавливаясь в полуметре от тебя. — Нет, не мой. — И ты не можешь указывать мне, куда мне нельзя заходить. — Тупица, — говоришь ты с нежностью, — я хочу, чтобы ты был именно тут. Он в замешательстве хмурит брови, и тебе приходится бороться с желанием протянуть руку и разгладить морщинки на его лбу, податься вперёд и притянуть его ближе за шлевки на ремне джинсов, потому что ты никогда не был так близок к нему, и каждый миллиметр твоего тела покалывает от мысли о прикосновении. Вместо этого ты делаешь большой глоток Джека и вытаскиваешь наручники из заднего кармана. Йен смотрит на них, а затем снова на тебя с усмешкой. — Какого хрена мне с ними делать? — спрашивает он, и тот факт, что его мысли автоматически не пришли к твоему аресту, говорит сам за себя. Однако ты сдерживаешь улыбку и бросаешь взгляд на промышленные трубы на новых полках, установленных Сэнди. Йен прослеживает за твоим взглядом и тихо вздыхает. — Ты, блядь, шутишь. — Похоже, что я шучу? — Если ждёшь, что я пристегну себя наручниками к этим грёбаным трубам, то ты ещё более ебанулся, чем я думал. Ты прижимаешь наручники к его груди, игнорируя тепло, исходящее от ткани футболки, и сопротивляешься каждому ощущению, которое испытывает твоё тело при прикосновении к Йену. Ты наклоняешься ближе.  — Реально хочешь испытать моё терпение, крутой парень? Ты, блядь, понятия не имеешь, на что я способен. — Господи, — бормочет Йен, и либо он гораздо более не против, чем показывает, либо верит, что у него нет другого выбора, потому что берёт наручники и пристёгивает себя к трубе. И вот он перед тобой, руки прикованы к трубе прямо над головой, и Йен ни черта не может сделать. Ты ухмыляешься и позволяешь своим глазам блуждать по его длинному телу, радуясь тёплым вечерам и расстёгнутой кожаной куртке. Футболка под ней мягкая и тонкая, и пальцы так и чешутся прикоснуться к ней как следует. — Не волнуйся, — говоришь ты, вытаскивая брелок с семью очень похожими друг на друга ключами. — Я отдам тебе ключи перед уходом. Йен вздёргивает подбородок.  — Зачем ты меня сюда позвал? Ты пожимаешь плечами и кладёшь ключи на стойку позади себя.  — Либо так, либо снова вламываться в твою квартиру. — Ты залезал в мою квартиру? — Не принимай такой шокированный вид, я вор, помнишь? Он мгновение смотрит на тебя, а затем качает головой.  — Ты прав, мне пора бы уже не удивляться ничему из того, что ты говоришь. — Я ничего не взял, — уверяешь его ты. — Мне прям полегчало. — Ну, я здесь, чтобы доставить удовольствие. Он хмурится.  — Если ты ничего не взял, зачем вообще утруждался? Ты прикусываешь нижнюю губу, прежде чем сделать очередной глоток. Набравшись смелости при помощи алкоголя, ты решаешь признать ранее опущенную правду.  — Я установил камеру в твоей гостиной. Наблюдал, как ты пытался вычислить своего воришку, наблюдал, как ты реагировал на мои сообщения и телефонные звонки... Но выключил, прежде чем ты вытащил свой член. У Йена отвисает челюсть.  — Какого хрена... — Он умолкает, не в силах подобрать слова. — Мм-м. Что, дар речи потерял? Прям как я, когда ты решил подрочить на фотку моей татуировки, что я тебе отправил. Видимо, тебе реально заходят мысли обо мне, сосущем член. Несмотря на недавние протесты, — ты медленно пьёшь, просто чтобы посмотреть, как Йен наблюдает за твоими губами, обхватывающими горлышко бутылки. — Я… Ты сказал, что выключил до того, как я вытащил член, — сбивчиво говорит Йен. — Да, но было совершенно ясно, чем ты собирался заняться, чувак, — ты переводишь взгляд на его обтянутую джинсами промежность, затем снова на его лицо, на глаза с расширенными зрачками, красные щёки и надутые губы. — И теперь я немного сбит с толку. Ты так разгорячился и разволновался потому, что я перестал смотреть? Потому что я признаю: согласие важно. Или тебя злит мысль о том, что я мог посмотреть? У тебя есть какие-то вуайеристские фантазии, Галлагер? — Пошёл ты. — Эй, не осуждай, Йен, я открыт для большинства фетишей. — О, вот как? Ну, может, если уж собрался надеть на меня наручники и нести кучу дерьма, чтобы заставить кончить, то тебе стоит довести дело до конца. — Да ладно тебе, — ты указываешь бутылкой на его член. — Готов поспорить, у тебя привстал сразу, как ты меня увидел. — Ага, видимо, взлом с проникновением — номер один в моем списке фетишей. Наверняка у тебя больше нет ключей от этого бара. — Хм, тогда неудивительно, что твой воришка буквально поперёк горла тебе встал, — ты ухмыляешься собственной шутке, но Йен не кажется довольным. Наступает тишина. Ты продолжаешь разглядывать его, не в силах надолго отвести взгляд от подтянутого тела, а Йен продолжает пялиться в ответ, явно пытаясь разгадать твои намерения. — Ты следил за мной, — наконец говоришь ты. Йен ухмыляется, гордо и глупо.  — Удивлён, что тебе потребовалось так много времени, чтобы понять это. — Я тоже. — Может, я просто действительно хорош в своей работе. — Может. Или ты играешь со мной. Я замечал тебя несколько раз, но, полагаю, далеко не каждый раз, — ты приподнимаешь бровь и пристально смотришь на него. — Но ты меня так и не арестовал. — Не-а. — Не-а? — Не-а. — Это, блядь, не ответ, чувак. Он умудряется пожать плечами даже со скованными над головой руками.  — Как ты и сказал, возможно, я просёк игру и теперь, наконец, подыгрываю. Твоё сердце воспаряет, ты и не подозревал, как сильно хотел это услышать.  — Это правда? — Возможно. — Что ж, ненавижу всё усложнять теперь, когда ты наконец-то понял, но я здесь, чтобы изменить правила игры. Он закатывает глаза, переступает с ноги на ногу, и ты не можешь не заметить, как его футболка чуть приподнимается, обнажая гладкий живот.  — Ну ещё бы. Теперь, когда я тоже в игре и всё честно, ты всё испортишь, и я снова останусь позади, да? — Нет, — ты ставишь бутылку Джека на стойку и достаёшь флешку из кармана. — Нет, я просто собираюсь дать тебе выбор в твоём следующем шаге. — Что это значит? — Это значит, что я собираюсь предложить тебе два варианта. Первый: я даю тебе ключи от наручников и ухожу. Но сначала оставляю на стойке бара эту флешку с записанным признанием, чтобы ты мог делать с ней всё, что тебе заблагорассудится. — Заманчиво. Какой второй вариант? Ты прикусываешь нижнюю губу, проходишься взглядом по его телу, прежде чем снова посмотреть ему в глаза, ничего не скрывая. — Второй: я даю тебе ключи от наручников и ухожу. Но сначала я сосу твой член, пока ты не кончишь мне в глотку. Он прерывисто вздыхает.  — Тоже заманчиво. — Никакого давления, Йен. Согласие — номер один в моем списке фетишей, и я не собираюсь делать ничего такого, чего ты не хочешь. — Аг-га, — вздыхает он тяжело, — потому что надеть на меня наручники — это то, чего я так хотел. — Ты сам это сделал, чувак, я тебя не заставлял. Он облизывает губы, и его взгляд обегает весь бар, прежде чем снова останавливается на тебе.  — И что бы я ни выбрал, ты сделаешь это? — Я дам тебе то, что ты хочешь, Рыжий, тебе просто нужно решить, чего ты хочешь больше: воришку или его рот? — Блядь, — это выходит хрипло, его голос дрожит. — Т-твой рот. Я хочу твой рот. И этого для тебя достаточно. Ты делаешь шаг вперёд, оставляя между вами едва ли пару сантиметров, и понижаешь голос:   — Только мой рот, Йен? Означает ли это, что я должен держать свои руки при себе? — ты протягиваешь руку, проводя пальцем по всё ещё видимой полоске его живота. — Никаких прикосновений? — Ебать, — выдыхает он, закрывая глаза. — В следующий раз, детка. Его глаза распахиваются, когда он слышит это ласковое обращение, и в них не только похоть и желание, которых можно было бы ожидать. Есть что-то ещё, что-то, что тебе не нравится, что-то, что заставляет тебя остановиться. Но тут взгляд Йена перемещается к твоим губам и обратно, и это что-то исчезает, смывается гневом, который Йен всё ещё испытывает к тебе. — Ну и? — спрашивает он шёпотом, и его дыхание оставляет мурашки на твоей шее. Ловкими движениями рук ты расстёгиваешь ремень, пуговицу на джинсах, медленно опускаешь бегунок молнии, и всё это время сохраняешь зрительный контакт с Йеном. Ты смотришь в его темнеющие зелёные глаза, когда стягиваешь с него джинсы, спускаешь боксёры по вставшему члену, проводишь костяшками пальцев по его крепким бёдрам. — Ты уверен, что это всё ещё просто игра? — спрашивает Йен, его губы так невероятно близко к твоим губам. Ты тяжело сглатываешь, потому что вопрос задевает за живое. Ты смотришь Йену в глаза, а тот смотрит в ответ, и в его взгляде не просто похоть и желание, или гнев, или боль. Есть ещё многое, многое другое, что ты не знаешь, как распознать, на чём у тебя не выходит сосредоточиться слишком долго, потому что ты почти уверен, что то же самое отражается и в твоих собственных глазах. — Поцелуй меня, — выдыхает Йен. Твоё дыхание становится прерывистым, а пальцы скользят по капле предэякулята на головке. Йен вздрагивает, наклоняет к тебе лицо, но ты не можешь этого сделать, ты не можешь поцеловать его. Ты закрываешь глаза, прижимаешься лбом ко лбу Йена, тихо ненавидя себя и испытывая к нему совершенно противоположные чувства. А затем ты падаешь на колени. У тебя текут слюнки, то ли от мысли отсосать Йену, то ли от мысли о поцелуе с ним, и ты на секунду утыкаешься лбом в его бедро, а носом в нежную кожу, вдыхая его аромат. Йен сверху шепчет твоё имя, и, несмотря на то, что это он в наручниках, в своих действиях ты ощущаешь покорность, отчего член мгновенно твердеет, и ты вспоминаешь, как Йен потребовал, чтобы ты показал ему свои татуировки, и как ты был готов сделать именно это при малейшем признаке того, что Йен хочет… Йен действительно хочет, чтобы ты это сделал. Ты двигаешься, чтобы попробовать его на вкус, так и не открыв глаз. Как бы тебе ни хотелось увидеть член Йена, ты хочешь сюрприза, хочешь быть неподготовленным, хочешь подавиться всем, что есть у этого парня, без предупреждения. Поэтому, ты оставляешь поцелуй на его члене, нежно посасывая горячую кожу, и ждёшь, пока Йен не начнёт стонать, прежде чем сдвинуться и взять в рот головку. — Господи боже, Микки. Ты стонешь с членом во рту, обводя языком кончик, смешивая свою слюну и его смазку, чтобы размазать по члену, увлажняя его, прежде чем взять глубже в рот, и Йен снова стонет. Он стонет, а ты продолжаешь — продолжаешь, пока головка не упрётся в заднюю стенку горла. Тогда ты замираешь, дышишь через нос и сглатываешь. Член входит натужно, душит, и вы оба стонете — Йен, задыхающийся и дрожащий над тобой, и ты, с полным ртом. Йен не лгал все эти недели назад, у него огроменный. И тебе это нравится. Твой собственный член ноет и сочится смазкой в штанах, пока ты принимаешь Йена, положив руки на его бёдра, чтобы тот стоял смирно, пока ты занят его стволом. Чтобы оставить синяки на его бледной коже. Чтобы просто прикоснуться к нему. — Бля. Ты отстраняешься и смотришь на Йена снизу вверх, и ты знаешь, какое зрелище собою представляешь, знаешь, как выглядишь, стоя на коленях, — потемневшие глаза, припухшие губы, струйка слюны со смазкой тянется от губ к члену — и не можешь скрыть самодовольства под пристальным взглядом Йена, когда тот задыхается над тобой. Не сводя с Йена глаз, ты высовываешь язык из приоткрытого рта, располагая его на нижней губе, и подаёшься вперёд, пока головка члена не проедется по всей поверхности языка, возбуждая вкусовые рецепторы. Ты опускаешь руки — оглаживая кожу Йена, царапая ногтями его бёдра — и сцепляешь их за спиной, говоря Йену всеми возможным способами, кроме слов, что ты принадлежишь ему. — Чёрт, — шепчет Йен, и ты оглаживаешь языком нижнюю сторону головки, притягивая его к себе, изгибая язык в приглашающем движении. Йен начинает двигаться, всего лишь малейшими толчками, и ты открываешь рот шире, горя желанием принять его. Йен сверху бормочет что-то бессвязное, но начинает запинающиеся движения бёдрами, толкаясь в твой открытый рот, отчего член скользит по языку, пока ты не отстраняешься и не смотришь на Йена снизу вверх. Влажный член касается щеки, и ты получаешь удовольствие от резкого вдоха, который испускает Йен от вида своей естественной смазки на твоей коже. Ты смотришь на него, в его красивые, широко распахнутые глаза, и шепчешь лишь одно слово: — Ещё. И ты ожидаешь ещё большего количества запинающихся движений и тихих проклятий, но вместо этого глаза Йена темнеют, а губы приоткрываются, но он ничего не говорит. Он ничего не говорит, но выполняет твою просьбу. Уверенно и твёрдо, словно член у него из проклятого камня, он толкается в твой открытый рот, пока твои губы не обхватывают основание и ты не сглатываешь с полным ртом члена. Ты стонешь, глаза, наконец, закрываются от ощущения, как Йен овладевает тобой, и тот отстраняется. Однако это длится недолго. Йен вытаскивает только для того, чтобы задать сильный ритм, трахая тебя в рот, его великолепный член, горячий и толстый, заставляет тебя давиться на каждом третьем-четвёртом толчке, пока смазка и слюна стекают по твоему подбородку. Йен над тобой тяжело дышит, время от времени с его губ срывается ворчание — а ты стонешь с членом во рту, — когда он упирается заднюю стенку горла, и ты открываешь глаза и смотришь на него, пока тяжелое дыхание Йена не превращается в резкий стон и он не затихает. Ты продолжаешь сглатывать, вбирая каждую частичку спермы Йена, которую он тебе дарит, и молча желаешь большего, пока Йен не отстраняется; твоё имя слетает шёпотом с его губ. — Микки… Мик... блядь. Ты позволяешь члену выскользнуть изо рта и облизываешь свои припухшие губы, не сводя глаз с Йена. Тот не отводит взгляда — ни когда ты вытираешь рот, ни когда заправляешь его член обратно в боксеры, ни когда поднимаешься на ноги. Он не отводит взгляда, пока ты не тянешься, чтобы поправить свой собственный член. — Я мог бы позаботиться об этом за тебя. — Нет, — ты ждёшь, пока Йен снова не встретится с тобой взглядом, прежде чем продолжить, всё ещё шёпотом: — Потому что тогда это снова станет игрой, а это больше не игра, Рыжий. Что-то в чертах его лица смягчается, и он открывает рот, чтобы ответить, но ты отступаешь. Отводишь взгляд. Поворачиваешься к бару и забираешь ключи с флешкой. — Ты сказал, что это больше не игра, — говорит Йен, и в его голосе слышится обвинение в предательстве. — Больше нет. Но сделка есть сделка. Ты вкладываешь ключи в его скованные наручниками руки, хватаешь бутылку Джека со стойки бара и уходишь. Йен не говорит ни слова, чтобы остановить тебя.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• × 

Он идёт домой на дрожащих ногах, нежная краснота вокруг запястий — эротичное напоминание о том, чему, мать его, он только что позволил случиться. Велика вероятность, что Микки снова с ним играет, но фраза продолжает звенеть у него в ушах, снова и снова, пока он не проанализирует каждое слово и каждую интонацию. Это больше не игра, Рыжий. И, возможно, его должны беспокоить прозвища: Рыжий, Галлагер и детка. Возможно, отсутствие обращения к нему по имени должно держать его в напряжении и возводить стену, за которой он может спрятаться, но происходит прямо противоположное. Каждое прозвище ощущается как ласковое обращение, как нечто, предназначенное только для него. Это глупо, и велика вероятность, что он просто доверчивый ублюдок, которого вот-вот снова наебут, но… Но сейчас ему трудно принимать это во внимание.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• ×

Тем вечером, постояв в дерьмовом фойе своего дерьмового многоквартирного дома, чтобы посмотреть, сколько времени потребуется Йену, чтобы освободиться от наручников, а затем подрочив в душе, вспоминая о том, что только что произошло, ты открываешь ноутбук и наблюдаешь, как Йен обыскивает свою гостиную в поисках камеры. Ты знал, что так и будет — ты шёл на риск, рассказывая ему, — но всё в порядке. Ты смирился с этим. Но ты хочешь увидеть этот последний момент, эти последние несколько минут присутствия Йена на твоём экране, прежде чем тот, несомненно, разобьёт камеру и разорвёт эту извращённую, навязчивую связь, которую она давала тебе. Сорок минут уходит у Йена на поиски. Сорок минут ты смотришь на него и думаешь о том, что произошло в баре, вспоминая его вкус на своём языке. Сорок минут попыток обдумать свой следующий шаг. Сорок минут разглядывания каждого сантиметра экрана ноутбука, прежде чем изображение исчезнет навсегда. Йен поднимает камеру. Смотрит в неё. А ты смотришь в ответ. Йен смотрит не на тебя, он не может тебя видеть, но ты чувствуешь, что тебя заметили. Чувствуешь, что Йен заглядывает тебе в самую душу, и каждая капля вины захлёстывает тебя с удвоенной силой. Ты ждёшь в агонии. Ждёшь, когда Йен уронит камеру на пол и раздавит подошвой ботинка. Ждёшь, когда он швырнёт её о стену, и та разлетится на куски. Ждёшь, когда он спустит её в чёртов унитаз, чтобы за ним больше не следили. Ты ждёшь и задерживаешь проклятое дыхание так долго, что грудь начинает болеть. Но затем Йен ухмыляется. Правый уголок его губ лишь слегка приподнимается в улыбке — красивой, опасной, душераздирающей — и воздух вырывается из твоих лёгких при виде этого.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• × 

Он не знает почему. Планирует ли он постоянно дрочить в своей гостиной только потому, что Микки может это увидеть. То ли это какой-то фетиш. То ли он цепляется за последнюю связь с Микки, потому что иначе его сердце, блядь, разобьётся. Он не знает, но ухмыляется и возвращает камеру туда, где нашёл её.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• ×