Антология онтологии

       Он победил. Большой ценой, но победил. Он буквально видел… да, победа победой, а пить так много не надо; но, в любом случае, он буквально видел: штаб противника, главнокомандующий в ужасе, даже бледнее обычного (хотя казалось бы — куда дальше?), уже все знает, как бы правду от него не скрывали, уже понимает: расплата пришла, придется платить за каждое его преступление. К нему приходят генералы, трясутся, боятся правду сказать, думают, даже не так — надеются, даже больше — фантазируют; что если помолчать, потерпеть, перетерпеть, то всё пройдёт и можно будет жить не хуже прежнего, или, по крайней мере, почти не хуже. Нет, господа генералы, может быть, вам и не будет так же плохо, как вашим начальникам, но тоже придется несладко. И офицерам, в принципе, тоже. Хотя и не всем, с офицерами уже сложнее. Вот рядовых мы пощадим — простые парни и, возможно, девушки всё-таки, не будем свирепствовать. Мы же не монстры, не бешеные. Мы — не они.        Он понимал, насколько всё-таки пафосно, банально и, в общем-то, по-садистски звучит эта речь, хотя садистом он себя и не считал. Вернее, нет, садизм у него был, ненависть была, но только одна: к врагу. По множеству причин: от гуманистических, до личных. И сейчас, вот буквально, с минуты на минуту, все эти причины будут удовлетворены. Навсегда. Он уверен.        Оправдается ли его уверенность? Сможет ли он жить без садизма? Удовлетворится ли? Насытится ли? Не попадёт ли в Ад за свою ненависть? Неважно. Не сейчас. Сначала надо победить, надо насладиться победой. А потом уже можно и подсчитать потери.        Ладно, справедливости ради, он не главный герой этой войны. Вот они, рядом с ним: мужчины и женщины, молодые и пожилые… хотя все выглядят младше него, словно конфеты, лежащие в вазе, в сравнении со своим собратом, пролежавшим на солнцепёке. Да… вот они — настоящие герои этой войны. Он-то что? Он выиграл, по сути, одно сражение, и то — давным-давно. Он бы себя в этот ряд не поставил. Его поставили — он не отказался. Хотя и подумывал об этом. Одна причина заставила его согласиться: возможность наблюдать победу своими глазами.        И вот, настал Миг Славы, именно так, с заглавных. Последний раз, финальный аккорд, победный шаг. Все надели наушники, чтобы избежать шума от пушек. Он же ещё и музыку решил послушать. Да, кто бы что не говорил про героев прошлого, не у него есть перед ними преимущество — он может сам выбрать мелодию для своего триумфа. Что бы выбрать… о! «I will survive», Глория Гейнор. Иронично. Грустно… нет, всё-таки не грустно, но иронично и весело, признаться честно. Было грустно, было грустно очень долго, десятилетия. Но не здесь. Не сейчас. Грусти здесь не место. «No country for sadness», так сказать.        И вот, зарядили две пушки, огромнейшие, направили их на последний форпост врага, который уже и не охранял-то никто — все разбежались, только верховное командование осталось, со своими призрачными, несбывающимися и несбывшимися надеждами на будущее. Неважно. Чёрт с ними. Сейчас будет. Сейчас. Две пушки. Зарядили. Направили. Сейчас. Заряд. И вот… Выстрел!        Две пушки, можно сказать, пушки прошлого и будущего; совершали в унисон друг с другом, и, он был уверен, с Глорией Гейнор и её гимном жизни, целую канонаду; казалось, в ней были сотни тысяч и миллионы выстрелов, словно месть была индивидуальна, за каждого погибшего, за каждую их жертву.        Это, конечно, было не так, вернее, не совсем так. Это была победа, но не месть. Почти. В самом конце каскада выстрелов, перед финальным аккордом, когда от вражеского укрытия уже толком-то ничего и не осталось, две пушки на секунду замолкли. Он сжал фотографию сестры, которую всегда держал в нагрудном кармане, и закричал: — Это! — выстрел из первой пушки, — за! — выстрел из второй пушки, — Софи! — началась феерия пушечных выстрелов, сравнимая с первой по масштабу.        После этого всё было… нет, не как в тумане, но как в табачном, или конопляном, если не хуже, дыму. Было слишком приятно, чтобы что-то замечать. Он вышел из этого дыма только когда к нему привели главнокомандующего. — Вас и ко мне привели, господин главнокомандующий? — иронично начал он. — Вы считаете разговор со мной честью, недостойной вашего внимания? — Ты очень складно говоришь для маньяка-солдафона. — он был серьёзен. Но, всё-таки, не зол. — Ну, да, я постарше вас буду. Намного. — Тем более уверен, ты меня не переживешь. — Почему же это? Вашу сестру я уже пережил. А она была младше вас. — Злите меня? Зря. — Почему? Злость двигала вами всё время. — Да? — Да. Мы не империя. Мы не Рок, не синоним смерти. Давно уже. Почти двести лет. — Да, припоминаю. И? От тебя и таких как ты всё ещё умирали люди. — И будут умирать. — Но меньше. — И что? И сейчас есть гораздо более опасные… сущности, но вы решили бороться с нами, хотя мы уже давно не самые опасные. И зачем? Ради мести? — Может быть. Да и другие сущности мы тоже победим когда-нибудь, я уверен. А по поводу борьбы с тобой и твоими приспешниками… знаешь, я долго и не думал, что зайду так далеко. — Да. Вам повезло. Неоднократно. — главнокомандующий слегка улыбнулся. — Знаешь, я и сам об этом думал. И знаешь что? Я, благодаря тебе, хоть что-то полезное ты в жизни сделал, понял всё-таки. Да, повезло. Да, неоднократно. И что? Я все равно молодец. — Это максимум вашей аргументации? — Да. Я — молодец. Я так считаю. Или коллеги так считают. И призрак… демон… словом, Софи, приходящая ко мне во сны, тоже так считает. — Сестра приходит к вам во сны? — Может быть. Или это наркотический трип. Или просто сны. В любом случае: я — молодец!        Он проснулся. Чистая палата, больничная койка, рядом — один из его коллег. Имя он помнил, но не мог вспомнить — похмелье. — Вы как? — Я? Я… нормально. А чё? Всё хорошо? — Да! Спасибо вам! Огромное! За ваши разработки! Это спасет сотни тысяч и миллионы жизней, я уверен! И предварительное вакцинирование, и лекарство! Бешенство побеждено! — Почти. — Будет и больше, я уверен! Мы его победим, полностью! — А я ведь даже не учёный… — Вы учёный, причем гениальный. — Нет. Мне просто везло несколько раз. А потом я сломался. Нельзя столько пить, столько курить, нюхать, жрать — и быть учёным. Тут и человеком-то быть трудно. — Вы справитесь. Вы станете учёным снова! Уже стали. — Да… наверное. И за сестру отомстил… — Сестру? — Да. Софи. — он достал фото из нагрудного кармана и впервые дал его другому человеку. — Если что, фото двадцать первого года, буква «Z» означает «сон». Она поспать любила. — Любила? — Да, именно. Расскажи про нее всем. Что услышал. Мне лучше будет, я всем подробнее расскажу. Хочу, чтобы про нее знали. — Хорошо. — коллега встал и удалился.        Он остался один. Посмо трел на фотокарточку. — И всё-таки, я — молодец.