Dear Diary…

      Дневник был уничтожен — так сказал Рон, когда Джинни очнулась в Больничном крыле. Тот дневник, в котором она делала записи весь свой первый год в Хогвартсе, дневник, который отвечал ей. Это была проклятая вещь, сказал Рон. Через эту тетрадь Джинни каким-то образом овладел Волдеморт, и это она открыла Тайную комнату. Это она писала угрозы на стенах петушиной кровью, это она выпустила василиска, который чуть не убил Гермиону, Пенелопу Кристал, Колина Криви, Джастина Финч-Флетчли и Миссис Норрис. Удивительно повезло, что все они встретили убивающий взгляд змея не прямо, а в отражении.       Василиска больше не было: его убил Гарри мечом Гриффиндора. Джинни смутно помнила, как очнулась тогда, увидела Поттера, он что-то ей сказал — она не помнила, что — и потом она снова отключилась. А потом проснулась в Больничном крыле и Рон ей все рассказал.       Перси тоже был здесь, Перси примчался бы раньше Рона, если бы Рон не принес ее сюда. Но Перси не знал подробностей, а Рон — знал.       Джинни не сказала ни одному из братьев, что жалеет насчет дневника. Это было сущим безумием: жалеть о потере жуткой вещи, наполненной темной магией… но этот дневник понимал ее. Том Реддл единственный из всех понимал ее.       Том Реддл был лордом Волдемортом. Значит, тем, кто единственный из всех понимал Джинни Уизли, был Волдеморт.       «Мне тоже было одиноко, — писал он. — Хотя у меня не было родственников, из-за невнимания которых я бы страдал».       «Почему?» — спросила тогда Джинни, и дневник, не сразу, словно колеблясь, ответил:       «Я сирота. Вырос в приюте».       Тогда в душе Джинни впервые пробудилось сочувствие к нему. Гарри тоже был сиротой, но Гарри все же вырос в семье. Это не была любящая семья, и все равно это была семья, а не окружение целиком и полностью чужих людей. Джинни было страшно представить, что такое — быть сиротой, но приют казался ей участью еще худшей.       «Ты знал свою мать?» — написала она.       «Нет. Ни мать, ни отца».       «А другие родственники?»       «У меня их не было».       «Ни братьев, ни сестер?»       «Нет».       Ответы были короткими, но Джинни казалось, что в них есть сожаление. Конечно, она хотела видеть это сожаление, но…       Но это был Волдеморт. Джинни попалась в ловушку злых чар, стала невинной жертвой, как бабочка, залетевшая в расставленные паучьи сети. Люциус Малфой подбросил дневник своего хозяина в ее вещи, чтобы таким образом навредить ее отцу, и Джинни стала пешкой в этой игре.       Ее никто не обвинял. Ее жалели. Все лето мать и Перси почти не отходили от нее, и в Египет они отправились — Джинни была уверена — в первую очередь, чтобы ее развлечь, чтобы сменить обстановку и дать ей забыться среди золотых песков и величественных пирамид. И заодно отвезти ее к Биллу: Джинни обожала старшего из братьев и все это знали.       Там ей действительно стало легче. Страшные сны испарились в жарких лучах пустынного солнца, Джинни наслушалась жутких историй о мумиях, проклятиях фараонов и древних богах, насмотрелась на внутреннюю обстановку пирамид (хотя в одну, самую опасную, ее не пустили), и возвращалась в Хогвартс, как ей казалось, обновленной. Она стала старше на один год, ей уже было двенадцать, и она считала себя практически взрослой.       Дневник остался в прошлом. Дневник, Волдеморт и это странное ощущение духовного родства.       Ясное дело, что он ее заколдовал, поэтому она и ощущала это родство.       Не могла же она на самом деле?..       «Из чего была сделана твоя палочка?» — однажды спросила она Реддла.       «Тис и перо феникса».       «Ух ты, какое крутое сочетание! — восхитилась Джинни. — Моя палочка тоже из тиса, но внутри волос единорога».       «Тисовые палочки — особенные, — ответил Реддл. — Она наделяют своего обладателя властью над жизнью и смертью. Палочка из тиса никогда не выберет себе в хозяева кого-то посредственного и робкого».       «Значит, я особенная?»       «Конечно. Ты седьмая дочь седьмого сына. Ты родилась особенной».       «Мой папа не седьмой сын. У него нет братьев и сестер».       «Но твой дедушка — седьмой сын, верно? Для магии нет особой разницы, дочь или внучка. Дитя есть дитя».       «И ты тоже особенный?»       «Был, есть и буду».       Последние слова были наполнены высокомерием, но все же главное, что Джинни уяснила — она не просто ведьма, одна из многих. Она — нечто большее.       Ей следовало это забыть, а она помнила.

***

      Второй курс Джинни также не принес ничего хорошего. Сириус Блэк сбежал из Азкабана и теперь охотился на Гарри, поэтому стражей Азкабана допустили в Хогвартс, и они скользили над землей призрачными жуткими тенями. Джинни пробирала дрожь, когда она видела их, но намного сильнее испугали ее не дементоры.       Она точно знала, что лежит в ее чемодане — какие там есть книги. «История магии» Батильды Бэгшот, «Тысяча магических трав и грибов» Филлиды Споры, «Темные силы: пособие по самозащите» Квентина Тримбла (вместо семи бесполезных книг Локхарта), «Стандартная книга заклинаний» Миранды Гуссокл, «Руководство по трансфигурации для начинающих» Эмерика Свитча и «Магические отвары и зелья» Арсениуса Джиггера. Но между «Руководством по трансфигурации» и «Историей магии» лежала…       …та самая тетрадь. Обычный маггловский ежедневник. На внутренней стороне обложки — штамп магазина и дата изготовления. На обратной стороне — аккуратно выведено «Т.М.Реддл».       Нет. Нет-нет-нет-нет.       Первая мысль: выбросить. Просто в окно. Если кто-то подберет — его проблемы. Вторая мысль — сжечь. Но она пыталась сжечь тетрадь в прошлом году, она не горела… Третья мысль — василиска больше нет. Ужас Подземелий мертв и воскреснуть не мог, значит…       Джинни разорвала дневник на мелкие кусочки: тщательно, методично, по листку. В спальне девочек очень удобно никого не было, и, закончив, она развеяла клочки бумаги по ветру.       В конце дня дневник снова лежал в ее рюкзаке — целый и невредимый.       Что бы она ни делала: сжигала, рвала, топила, пыталась уничтожить заклинанием или растворить в зелье — тетрадь послушно сгорала, тонула и растворялась, но потом всегда возвращалась.       Всегда, черт ее побери, возвращалась!       Наконец Джинни смирилась, решив — пусть лежит. Вреда эта тетрадь не приносила, и если в ней не писать — нет риска стать одержимой. У нее были занятия поважнее, чем вечные тщетные попытки ликвидации дневника.       Почему-то Джинни даже не подумала, что можно просто пожаловаться взрослым. Или Рону. Или Гарри. Или Перси. Кому угодно. Рассказать все, показать дневник — и пусть бы они, взрослые, во всем разбирались. Дамблдор или МакГонагалл, или Люпин, нынешний профессор Защиты от Темных Искусств, который был квалифицированнее Локхарта раз в двадцать. Но Джинни никому не сказала про возвращение тетради.

***

      Гарри влюбился в Чоу Чанг.       Джинни не ожидала от Поттера взаимности, на самом деле. Она привыкла, что Гарри воспринимает ее, как младшую сестру своего друга — и все, да и ее любовь тоже могла быть не любовью вовсе, а восхищением: это же знаменитый Гарри Поттер, избранный герой, о котором она так много слышала в детстве! Она думала, что эта любовь пройдет вместе с детством, но когда увидела, какими глазами Гарри смотрит на рейвенкловку — внутри что-то перевернулось и разорвалось.       Она была правда красивая — Чоу. Красивая, веселая, яркая. Умная — на Рейвенкло других нет. Единственная девушка в команде своего факультета по квиддичу, ловец — значит, быстрая и ловкая. Обаятельная. Ей вслед сворачивали шеи многие парни, если не все. И Гарри теперь тоже.       А Джинни что? Она не играла в квиддич, ее не окружала толпа подружек, она совершенно никак не выделялась, вдобавок у нее на лице начали появляться прыщики — будто веснушек не хватало. Она казалась себе нескладной, некрасивой, недостойной внимания…       Если бы не это, она бы ни за что не взяла дневник Реддла, но одиночество накрыло с головой, Джинни тонула в этом одиночестве, ей нужен был кто-то, кто понял бы ее, а Реддл понимал. Только он. Все еще только он.       Раскрыв тетрадь, Джинни устроилась на своей кровати, скрытая пологом от возможных любопытных взглядов соседок. Уложила дневник на колени, занесла над ним обычную маггловскую шариковую ручку и написала:       «Мне плохо».       Мгновение она то ли надеялась, то ли боялась, что ничего не произойдет, и единожды «убитый» дневник не откликнется, но написанные слова исчезли, и вместо них возникли другие, выведенные таким знакомым почерком:       «Почему?»       Жаловаться Волдеморту на Гарри Поттера. Волдеморту — на Гарри Поттера. Даже звучало смехотворно. Но Джинни принялась писать, сообщая дневнику все, что ее мучило: про Гарри, про Чоу, про собственную некрасивость, про свою ревность…       Дневник молчал целую минуту. С учетом того, что обычно он отвечал сразу или с задержкой в пару секунд, очевидно, Реддл крепко задумался. Наконец он ответил:       «Я могу дать тебе совет?»       «Да», — не думая, написала Джинни.       «Есть другие парни, кроме Гарри. Он не единственный, а один из многих. Если ему нравится Чоу, почему тебе не может понравиться кто-то, кого зовут не Гарри Поттер?»       Действительно, почему?.. Гарри был не самым красивым парнем в Хогвартсе, и тем более не самым красивым парнем в мире. Он совсем не походил на Билла, которого Джинни считала идеалом мужской красоты — такого элегантного, стильного и сдержанного, всем своим видом излучающего силу. Гарри не был ни элегантным, ни стильным, ни сдержанным, и силы никакой не излучал.       «Ты все еще Том Реддл?» — немного поколебавшись, спросила Джинни.       «А ты все еще Джинни Уизли?»       «Да. Я должна была сначала поздороваться».       «Или спросить, почему тетрадь вернулась».       «А ты бы ответил?»       «Правду — нет».       «Но ты же и есть Волдеморт?»       Написав это, Джинни замерла. Ответ был очевиден, и все же, если она так запросто с ним общается… пусть даже не лично…       «Да», — лаконично ответила тетрадь.       «Тебя же убили».       «Меня не так просто убить».       Эта надпись исчезла и появилась другая:       «Расскажи, как ты жила. Расскажи о себе. Мне тоскливо здесь одному».       Где — «здесь», Джинни решила не спрашивать. Жалеть его тоже не хотела, но сочувствие все равно шевельнулось внутри: ему было одиноко, где бы он ни был, и она могла это понять, как никто другой.       И она начала рассказывать. Старалась избегать серьезных вещей, писала только о себе и своих переживаниях — каждый день, как раньше. Боялась, что снова начнется что-то ужасное, но василиск не вернулся, более того, ничего, связанного лично с Волдемортом, в этом году даже не упоминали. Хогвартс стоял на ушах из-за его прислужника, но не из-за его самого.       Волдеморт будто исчез — но он жил в дневнике Джинни. Говорил с Джинни. Слушал Джинни. Он был ужасным человеком, убийцей, маньяком, садистом — но он единственный ее слушал.       Он единственный ее слышал.       Джинни понимала, что ей становится все равно, кто он.       Какая разница, если он больше не вернется?