Черноглазая темень

      Когда-то Вальбурга была счастлива в этом доме.       Она должна была быть счастлива. Ей повезло быть Блэк, ей повезло носить в своих жилах кровь практически королевскую. Мать повторяла: гордись, отец повторял: гордись.       Гордись, Вальбурга, ибо ты поступила на Слизерин.       Гордись, Вальбурга, ибо тебя окружает восхищение, страх и почет.       Гордись, Вальбурга, одна из лучших учениц, любимица декана, гордись, что получаешь самые высокие баллы, хотя эти баллы за С.О.В. и Т.Р.И.Т.О.Н. тебе не пригодятся, и какой бы ты ни была талантливой ведьмой, развивать таланты после школы ты не будешь, но гордись и этим. Зачем тебе работа, где тебя могут окружать полукровки, или, того хуже, грязнокровки, пороча тебя одним своим присутствием? Они не должны быть на равных, они должны быть у твоих ног: слуги, рабы, ибо ничем они не лучше животных.       Целый мир должен был лежать у ее ног, но чего-то важного в этом мире не было. Чего, она никак не могла понять. Она любила свою жизнь, но ощущала, что чего-то в ней нет, чего-то ей не дано…

***

      Гордись, Вальбурга, ибо мужем твоим станет такой же Блэк.       Орион ей не нравился — сначала. Орион был, по ее мнению, слабохарактерным, излишне мягким, тихим — тряпка, сказала бы Вальбурга, если бы так было можно выражаться чистокровной леди. Орион, казалось ей, немного ее боялся. Но он был Блэком, и они оба должны были быть в восторге от своего брака, ибо в последние годы инбридинг в их семье был редкостью. Им досталась большая честь удвоить и приумножить кровь королей…       Вальбурга говорила себе, что любит Ориона, и понемногу заставила себя в это поверить. Он, скорее всего, тоже заставлял себя верить в любовь к ней. У них родился сын…       Она касается своего живота. Сейчас из-за худобы выступают ребра и даже не верится, что когда-то этот живот был круглым, большим и в нем росли сыновья. Сыновья! Как Вальбурга ими гордилась! Сигнус не смог произвести на свет сына, Друэлла рожала только дочерей, а что толку от дочерей?..       Вальбурга не хотела дочь. Совсем не хотела. Ей не нравилось заплетать косы Андромеде. Андромеда оказалась паршивой овцой, порченым щенком в помете — выйти замуж за грязнокровку! Если бы это была ее дочь, Вальбурга не просто выжгла бы лицо с портрета, она бы вцепилась в настоящее живое ее лицо ногтями, но Друэлла всегда была мягкотелой, как и Сигнус. Все они. Всем им не хватало того стержня, что был у Вальбурги. Того стержня, который помогал ее рукам не дрожать, когда она выжигала с гобелена лица и имена.       Их не было. Их просто не было. Черные дыры, как в космосе — пустые, несуществующие. Черные дыры разверзались и в ее душе.       Она не любила Альфарда. Ни единого дня. Они не катались вместе на лошадях, он не подсаживал ее в седло, он не танцевал с ней на приемах, он не дарил ей браслеты, он не сочинил для нее песню — ужасную, безвкусную, но она радовалась… нет. Вальбурга встряхивает головой. Не радовалась. Она ненавидела Альфарда. Она даже не знает, кто он такой. Кто он такой?       Сигнус был немного лучше. Сигнус был младшим, любимым сыном, и так как Альфард не спешил обзаводиться семьей, то надежды род возлагал на Сигнуса. Даже девочки могут принести пользу: фамилию возьмут другую, но кровь никуда не денется.       Он надеялся на сына, Вальбурга это знала. Знала и то, что он любил дочерей, всех трех, но больше всех… по иронии судьбы, больше всех ту, которая его предала.       Вальбурга сочувствовала Сигнусу и Друэлле, и была уверена, что с Сириусом такого не произойдет. Что он, пусть даже поступил на Гриффиндор, не отступится от семьи, как Андромеда. На Гриффиндоре учились и чистокровные, предатели крови, но все же чистокровные. Сириус всего лишь подпал под влияние Поттера, которому родители позволяли все.       Но…       Но Сириус ушел. Развернулся и ушел из дома — к Поттерам, к Альфарду… Вальбурга не плакала, когда он ушел. Вальбурга злилась. Она разбивала вещи, швыряла чашки из дорогого древнего сервиза о стену, после сращивала заклятием «репаро», но если чашки можно было срастить, то их разбитую семью — нет.       Сириус должен был стать их гордостью, самой яркой звездой на их небе, а стал — самым горьким разочарованием.       Но был еще Регулус. Вальбурга надеялась на него, все надежды после ухода Сириуса возлегли на плечи младшего. Теперь он был наследником. Теперь он должен был продолжить их великий род. Их угасающий род.       Вот только…       Когда стало известно, что Регулус принял Черную Метку, Вальбурга гордилась им. Они с Орионом не поддерживали политику Темного Лорда открыто — ни они, ни Сигнус с Друэллой, они не вступили в ряды Пожирателей Смерти, но вступили их дети. Беллатрикс и Регулус.       А потом Регулус…       Ему было всего семнадцать.       Ему было всего семнадцать! Орион не пережил этого. Когда они узнали о смерти Регулуса, Орион тоже прожил недолго. Это убило его: предательство первого сына и гибель второго. Он был слабее Вальбурги. Вальбурга пережила.       Ей казалось, что пережила.       Сигнус пытался ее навещать — такой же убитый горем отец. Друэлла пыталась. Вальбурга не хотела их видеть: Вальбурга не хотела видеть никого. Если кто-то и приходил, то натыкался на запертую дверь.       Сириуса арестовали. Беллатрикс арестовали. Когда умерли Сигнус и Друэлла, Вальбурга не знала, но была уверена — умерли.       Они все умерли, и память о них должна была лежать в гробу, а Вальбурга должна была стереть их из сердца.       Но…

***

      — Вальбурга!       Отец всегда ею гордился. Отец говорил, что она — настоящая Блэк, истинная, что она проявила себя лучше братьев. Вальбурга оборачивается на его голос — но, конечно, там только пустота. Или… нет, не пустота.       Тень на стене. Тень, в точности повторяющая силуэт Поллукса.       — Вальбурга…       У матери голос всегда был тише, чем у отца. Она располнела с возрастом, и ее тень тоже выглядит шире. Вальбурга отворачивается, быстро шагает по коридору, и шаги ее отдаются гулким эхом в пустоте.       Черноглазая темень молча горбится в кресле у портьер: в этом кресле любил сидеть Орион. Иногда Вальбурга усаживалась к нему на колени, они целовались, она запускала пальцы в его волосы. Он был хорошим мужем, внимательным и заботливым. Он старался защищать ее, как мог, и к концу жизни это стремление защитить стало паранойей: Орион только и делал, что накладывал защитные чары на каждый предмет в доме.       — Вальбурга!       Она вздрагивает. Тень Ориона обнимает сзади, но вместо тепла окутывает холодом. Вальбурга встряхивает головой: его нет, он умер, что ему нужно от нее теперь?!       Она ускоряет шаги.       Эти тени сводят с ума. Ее дом полон теней и призраков, и эти тени окружают ее повсюду. Она тонет в них, в этой черноте, и держит себя в руках только потому, что она леди. Так положено аристократке, так положено леди — воплощать образец любой ценой.       — Мама!       Вальбурга останавливается, словно налетев на невидимую стену. Нельзя оборачиваться, но она оборачивается, уже зная, чью тень увидит.              Сириус.       — Ты мне не сын, — бросает она пустоте. Шагает дальше: ей нечего больше делать, кроме как бродить по пустым коридорам.       Ей больше ничего и не хочется. Почему она до сих пор живет, Вальбурга не знает. Просто… живет.       — Мама…       Она дергается всем телом.       Этот голос гораздо хуже того, первого. Намного хуже. Намного больнее. Ему Вальбурга не способна бросить колкость, как старшему.       — Мама…       — Уходи! — с ее губ слетает крик пронзительный, как у банши. Вальбурга закрывает лицо руками, оседая на пол.       Тени пляшут вокруг: отец, мать, братья, невестка, племянницы, сыновья. Тени пляшут вокруг, тянут к ней руки, зовут, хохочут.       — Вальбурга…       — Вэлл…       — Вэлли…              — Мама…       — Мама…                                                  — Мама…