Предатель

      Он не помнит, как это началось и когда. Вполне возможно, с самого первого взгляда, ещё тогда, когда она только пересекла порог, держась за руки с его младшим братом. Когда Майки притянул её к себе, переполненным гордостью тоном представив её, как его девушку.       Их всех это тогда порядком удивило. Ну, а как иначе? Младшенький, вечно смешливый, невнимательный, неуклюжий, неспособный что бы то ни было воспринимать серьёзно — и вдруг в отношениях. Первый из семьи, на десятки шагов обогнав старших братьев.       Боль, кольнувшую его в тот момент, Лео списал на беспокойство о младшем брате. Ну, может быть, самую капельку на зависть: всё-таки ему, как старшему брату и лидеру, полагалось быть во всём первым, а тут… Неприятно, но за брата стоит порадоваться. По одному взгляду на искрящиеся счастьем глаза Майки становилось видно, что тот по уши влюблён и просто окрылён взаимностью.

***

      Лео присматривался к ней: тихо, издалека. К каждому шагу, жесту, звуку, слову… Вглядывался в выражение её лица, в глаза, в улыбку, в ямочки на щеках, в едва заметные веснушки, покрывающие нос… Леонардо оправдывал себя беспокойством и недоверием, старательно изображая, что ищет в ней врага.       Когда же он понял, что врёт самому себе?       Наверное тогда, когда она сама начала проявляться. О чём-то спрашивать, уточнять, беззлобно подшучивать над его вечной занятостью. Заваривать для него чай. Мягко прерывать марафоны мультфильмов с Майки и находить какое-то другое занятие, оставив пульт на видном месте, потому что выучила время показа «Космических героев».       Простые, обыденные, дружеские жесты заботы и внимания. Ничего особенного, ничего слишком личного, но…       Лео уже не мог врать себе, когда на лицо налезала предательская улыбка, которую так сложно было задавить обратно. Сердце сладко сжималось, и вся сила воли уходила на то, чтобы поблагодарить максимально сухо, держа свой взгляд в треугольнике её глаз и носа, не позволяя себе обращать слишком много внимания на её ответную улыбку… Да что там, откровенно пялиться на её губы.

***

      Он перепробовал, казалось, уже всё что мог. Медитировал чуть ли не каждую свободную минуту, пытаясь отрешиться от своих мыслей, тренировался до остервенения, настолько, что даже Раф поглядывал на старшего с беспокойством, ворчливо перехватывая запястья, отбирая катаны и на редкость аккуратно выталкивая под панцирь из додзё.       Вся комната Лео, по ощущениям, уже насквозь пропиталась благовониями и жасминовым чаем, но обещанного ими успокоения он всё так же не чувствовал. Никакие другие запахи не могли перебить в его сознании тонкую смесь сладковатых ароматов её духов, шампуня, геля для душа, и ещё чего-то лично её, исходившего от каждой клеточки тела.       Он отдавал всего себя работе: патрулям, миссиям, планам, стратегиям. Порой ему даже удавалось полностью сосредоточиться, не думать ни о чём постороннем, но лишь до того момента, пока тонкий слух не улавливает из главного зала аккуратный щелчок турникета и радостное приветствие Майки, сопровождающееся ответным лёгким мелодичным смехом. И тогда Леонардо может только простонать от отчаяния, уронив голову на руки, потому что этот смех продолжает звенеть в его мыслях, ускоряя пульс и заставляя прислушиваться ещё сильнее, в надежде услышать больше. И нет никакой возможности, что ему удастся снова сфокусироваться на каких-то бумагах, когда она там, за дверью, с Майки. Смеётся, рассказывает что-то, подшучивает, обнимается, возможно даже целуется с ним…       В такие моменты он чувствует, что они с Рафом на самом деле не такие уж и разные. По крайней мере, оба прекрасно умеют кипеть от злости, не говоря при этом ни слова, не в состоянии объяснить, что именно их так злит.       Хотя, Лео хотя бы точно знает, на кого он злится. Не на них. На себя.

***

      У Лео нет права на эти чувства. Он не должен, не может, это неправильно, это просто ужасно… Пускай Лео ещё ничего не сказал и не сделал. Не перед другими, по крайней мере, только в полном одиночестве и в собственных мыслях. Вот только этого хватает, чтобы чувствовать себя предателем. Одни мысли о ней — это уже предательство. И предаёт он не кого-то постороннего или незначительного, а любимого младшего брата.       Майки. Микеланджело. Вечный ребёнок, самый яркий, самый радостный, самый активный, самый эмоциональный…       Самый уязвимый.       Лео видел в ночных кошмарах выражение его лица, когда он узнает. То, как расширятся голубые глаза, заблестят от слёз, дрогнет голос, знакомо задрожит нижняя губа… Только вот уже не из-за ерунды, вроде грустного эпизода мультфильма или голодного котёнка на улице. Из-за разбитого сердца. Разбитого так, что уже никто и никогда обратно не склеит.       Предательство партнёра — это больно, но терпимо. Майки часто предавали люди: как случайно спасённые незнакомцы, начинавшие вопить от ужаса при виде мутантов, так и подставные «друзья», оказывающиеся засланными шпионами из Пурпурных драконов или клана Фут. Так уж вышло, что к младшему, дружелюбному и доверчивому, было проще подобраться. Оттого и доставалось ему подобных испытаний куда больше, чем остальным братьям.       Окажись она предателем — по Майки бы это ударило и сильно, ему было бы безумно больно… Но Лео знает — брат бы не сломался. Проплакался бы, пострадал, поустраивал истерики. Может месяц, может три, может даже год. Но успокоился бы. Отошёл. Смирился. Вернулся бы к прежнему себе и снова влился в свою солнечную радостную обыденность. Лео в этом уверен.       Уверен так же, как уверен в том, что уже его предательство Майки сломает. Разобьёт вдребезги, не оставив ни единого целого кусочка. Уничтожит его сердце и то солнечное, тёплое, родное и доверчивое, что живёт в его душе. Превратит в изломанное, искалеченное нечто, начисто выжженное изнутри, оставив одну оболочку, уже не живущую, но ещё существующую. Навсегда.

***

      Только страх за младшего брата и позволяет Лео держаться. Притворяться ледяной глыбой, отталкивать её взглядом, держать дистанцию, подчёркнуто-вежливо и холодно.       Не смотреть на неё, когда она зевает по утрам и потягивается, прогибая спину изящной аркой, поднимая руки над головой так высоко, как только может, будто пытаясь достать до потолка, в то время как её футболка чуть задирается, оголяя бледную полоску нежной кожи живота и маленькую родинку под пупком.       Не смотреть на неё во время растяжки перед тренировками, на её гибкое подтянутое тело, с такой лёгкостью наклоняющееся к полу, чтобы положить на него ладони и задержаться в нужном положении, пока непослушные пряди волос лезут ей в лицо, заставляя морщить нос и отфыркиваться, а облегающие спортивные лосины так выразительно подчёркивают округлости её бёдер и ягодиц.       Не смотреть на неё, когда она выходит из душа, на ходу вытирая влажные волосы полотенцем, звонко шлёпая босыми ногами по плитке, одёргивая неплотно запахнутый, слишком большой для неё банный халат, так и норовящий сползти с плеч и продемонстрировать ложбинку между мягкими округлостями её груди.       И уж точно не прокручивать подобные моменты в голове посреди ночи и не стонать её имя, кусая подушку, пытаясь заглушить звуки, пока его ладонь с остервенением скользит вверх-вниз по собственной, никак не унимающейся плоти, полыхающей от мерзкого, предательского желания.       Да уж, получается из этого всего только показное равнодушие. Да и то…

Надолго ли?