Утренняя звезда, освети мой путь

— Пристрелите меня, — в сотый раз за утро повторил Рихард. С самого пробуждения он не произносил никаких других слов. — А я тебя предупреждал, что не надо так напиваться, — возвестил радостный голос у двери. Рихард открыл один глаз и увидел Пауля. Почему тот был таким раздражающе веселым? Рихард бы нахмурился, но любое движение бровей причиняло ему боль. — Поубавь свой голос, пожалуйста, — взмолился он. — Что? А разве у меня не самый лучший голос на свете? — Пауль самодовольно улыбнулся. Собрав последние силы, Рихард взял вторую подушку и попытался запустить ее в сторону Пауля. — Иди ты. Ему в ответ донесся сумасшедший гогот. — Пристрелите меня… — Рихард прижал ладони ко лбу в надежде унять головную боль. Его виски были похожи на амплифаер, который вместо усиления входящего звука сразу долбил вибрирующей волной. Раздались шаги, а потом Пауль оказался у кровати и поцеловал его в линию роста волос. Он добавил уже чуть тише и с явной эмпатией: — Попытаешься встать на завтрак? Нам выезжать через два часа. Рихард отчаянно застонал. За что? За что жизнь так издевалась над ним? — Я никуда не поеду. — Сходи хотя бы в душ. Полегчает, — предложил Пауль. Проблема была в том, что Рихард, в принципе, не горел желанием вставать с кровати. Отчего-то ему казалось, что если он встанет, то его сразу же стошнит. Что бы не отразилось на его лице, Пауль взял его за руку и потянул на себя. — Пойдем. Я тебе помогу дойти. Они вместе дошли до ванной, и Пауль даже включил ему душ. Рихард хотел сказать хотя бы “спасибо”, но вместо слов наружу просилось кое-что другое, поэтому он решил молчать. После душа стало немного полегче. Рихард даже не удосужился вытереться полотенцем, и, как есть, вышел обратно в номер. Пауль уже протягивал ему стакан с шипящей таблеткой витамина С. — Не-ет, — Рихард заворотил носом. Ему казалось, что если губ коснется хоть что-то, его тут же стошнит. — Маленькими глотками, — предложил Пауль. Рихард тяжко вздохнул. Он знал, что его точно стошнит, но все равно поднес стакан ко рту. Он оказался не прав. Как только его губы коснулись воды, Рихард сразу же понял, что его одолевала сильная жажда. Он осушил стакан в несколько крупных глотков и почувствовал себя более-менее живым. У него появились силы стоять без поддержки, и Рихард смог сам одеться, выбрав самую просторную футболку и самые просторные спортивные штаны, чтобы его ничего не раздражало. Завершив утренние процедуры, они с Паулем вместе пошли на завтрак. В лифте Рихард почувствовал, что снова начинал пьянеть. Так всегда было, когда он пил воду или ел что-либо во время похмелья. Он растерянно посмотрел на Пауля, и тот отпустил его ладонь. — Уже поздно просить тебя пристрелить меня, да? — спросил Рихард отчаянно. Пауль улыбнулся, и его ладонь легла между лопаток в поддерживающем жесте. — Поздно, да, — он покачал головой, — я принесу тебе кофе. Это был не первый, и, наверняка, не последний раз, когда Рихард появлялся перед парнями после дичайшей попойки. Они видели его в гораздо более стремном состоянии, но он все равно самую капельку стыдился показываться им на глаза. Какие-то части вчерашнего вечера навсегда стерлись из его воспоминаний, но, по большей части, Рихард имел прекрасное представление о своем поведении. К его облегчению, за столом все выглядели примерно так же “свежо”, как и он. По-обычному выглядели только Флаке и Пауль. Их тарелки с едой были самыми полными. Рихард не рисковал даже смотреть на них, не то что повторять гастрономический подвиг. Оливер сидел с отсутствующим выражением лица. Его взгляд опустился на чашку с кофе, но на самом деле, он смотрел глубоко в самого себя, и его нельзя было отвлекать от похмельной медитации. Тилль и Шнайдер изо всех сил пытались делать вид, что не страдали, с их тарелок едва ли не сыпалось, но ни один из них даже не притронулся к еде, катая вилкой бобы туда-сюда. За завтраком стояла тишина.

***

Они снова были в пути. В этот раз рядом с койкой Рихарда стояло ведро. Сам он лежал на боку и чувствовал себя так, будто оно должно было ему вот-вот понадобиться. Слюни текли изо рта, он вытирал их бумажными полотенцами и скидывал в ведро. Потихоньку там набралась целая куча смятых комочков, и Рихарду начали видеться в них оригами в виде роз, журавлей, котов и лотосов. Пауль периодически с беспокойством поглядывал в его сторону, и Рихард показывал ему большой палец. Они оба прекрасно знали, что до хорошего самочувствия ему было далеко, но так он держал в курсе, что пока не собирался блевать. Чертова автобусная тряска! Если бы не похмелье, то на пути во Францию они бы, непременно, остановились в Бельгии. Рихард считал обязательным покупать вафли с шоколадным соусом и взбитыми сливками — он мог стать диабетиком от одного их запаха. Но сейчас ему только и оставалось, что подавлять рвотный позыв. Как же хорошо, что они заранее заложили большой перерыв между Роттердамом и Парижем. Выходит, все знали, что будут страдать от похмелья? Потому что утром и менеджеры, и техники сцены, и костюмеры представляли собой тень отца Гамлета. Так почему же, черт возьми, Пауль выглядел таким свежим?! — Кому ты продал душу? — спросил Рихард, когда слюни перестали течь. Пауль отвлекся от своей книги: — А? — Кому ты продал душу? — повторил он свой вопрос. Пауль улыбнулся. Его взгляд был почти сочувствующим. — Мне было не очень хорошо с утра, — признался он. — Но потом я принял душ и почистил зубы, и все прошло. Рихард застонал. Чертов Пауль с его чертовым метаболизмом! Почему его никогда не крючило от похмелья? — Я больше никогда не буду пить, — пообещал Рихард. Потом замолчал и добавил, — в этом году, — потом снова замолчал и снова добавил, — в этом туре. Никаких комментариев на это не последовало. Пауль вернулся к своей книжке, а Рихард закрыл глаза и попытался уснуть. По крайней мере, во сне его не так сильно тошнило.

***

Они могли приехать в Варшаву и сказать Рихарду, что прибыли в Париж, и он бы поверил. Ему было совершенно все равно, в каком отеле они остановились, в каком номере они располагались, какую комнату он выбирал для сна. Рихард просто хотел увидеть кровать и упасть на нее. Было бы неплохо, если бы ведро все еще было рядом с ним. Любой прием пищи по-прежнему был похож скорее на пытку, чем на необходимость. Когда они получали ключи-карты, до Рихарда долетели остатки разговоров ребят из режиссерской группы, Олли и Пауля. — …поедем в центр. Там и поужинаем. — Ты как, с нами? — Я за. — И я за. — Нет, парни, я пас, — этот голос принадлежал Паулю. Услышав его, Рихард выдохнул, и только тогда понял, что переживал, что останется один в номере. Ему сразу же стало паршиво. Это ведь у него было похмелье. У Пауля-то все было хорошо! Ему не обязательно отказываться от предложения! К тому же… Рихард знал, как ему нравились большие города, напоминающие по своей хаотичности Берлин. А еще Пауль не любил оставаться в отеле, когда они путешествовали. — Тебе не обязательно оставаться со мной, — сказал ему Рихард, — Я просто буду спать. Так ты хотя бы поужинаешь в нормальном месте.
 Пауль посмотрел на него так, как будто он сморозил величайшую глупость в мире. — Не говори ерунды, — так он и выразился. — Я уже заказал ужин в номер. Рихард почувствовал, как кофе, выпитый за завтраком, запросился наружу от слова “ужин”. Он не мог даже думать о еде. — Я не хочу есть. — А попить сможешь? — спросил Пауль, не настаивая. — Попить смогу, — мысль о воде уже не вызывала отторжения. — Тогда сделаю тебе протеиновый коктейль. Микроэлементы, все дела. Даже когда они разместились в номере, Пауль продолжал рассказывать ему о своем новом спортивном питании. Обычно Рихард всегда спорил с ним на эту тему, поскольку сам был сторонником старой школы и предпочитал набирать вес с помощью огромного количества куриных грудок, яичных белков и овсянки. Но в момент, когда его тело отторгало любую пищу, которую надо было жевать, он совершенно не противился тому, чтобы попробовать на вкус протеиновый порошок. Свалив сумки в спальне Пауля, они разместились в общей гостиной. Парижские номера всегда были немножечко “экстра”. Сам город тоже кричал о помпезности. Что уж говорить о людях... Дома в Париже были одинаково вылизанными. По ним до сих пор изучали культуру 18-го века. В центре снимали фильмы о Французской революции без того, чтобы строить большие декорации. У самого обшарпанного забора обязательно вилась ковка, датированная восемнадцатым веком. Все крыши одинаково серели над городом, а все завитушки на флюгерах сочетались между собой. Во всех отелях, где бы в Париже они не останавливались, были высокие потолки и много золота. Французы питали особое отношение к старинной мебели, и поэтому у них в номере стояли тахты с цветочной вышивкой, оттоманка с резным львом на спинке и лапами на ножках. Из современного выделялись черный стеклянный столик и огромный телевизор в общей комнате. У них были две огромные спальни, с кроватями кинг-сайз, драпированные бархатными балдахинами, свисающими прямо с потолка. Подушек лежало столько, что даже если бы они раздали каждому из шестерки по две, осталось бы еще столько же. В углу обеих комнат стояли старинные трюмо с несколькими зеркалами со всех сторон, чтобы не приходилось вращать головой. Даже сквозь похмелье Рихард мог оценить избыточность их номера. Когда привезли еду, несмотря на манящую роскошную тахту, Пауль уселся прямо на пол. Он не особо жаловал мебель, когда дело касалось приемов пищи за низкими столиками. Рихард же расположился на оттоманке. Он крепко сжимал бутылку с протеиновым коктейлем со вкусом банана и был готов признать, что тот оказался не самым отвратительным напитком, который ему доводилось пробовать. Пауль же наслаждался говядиной и картошкой в сливочном соусе. В качестве подарка им принесли красное вино, и с лица Рихарда исчез слабый румянец, когда он увидел бутылку. Пауль быстро выставил бедного официанта за дверь. Минералку им тоже принесли, и они оба пили ее из горла, передавая друг другу по очереди. В основном говорил Пауль. Он рассказал про мистический детектив, который прочитал по дороге в Париж, и про мужчину, расследующего убийства пожилых женщин. Рихард пытался угадать, кто именно был преступником, предлагая совершенно очевидные вещи, и оказался совершенно не готов к тому, что убийцей стал кот-телепат, забирающий силы хозяев… Пауль возмущался сюжетом довольно долго и обстоятельно. Среди их шестерки он был самым большим профессионалам в жалобах. На моменте, когда он пообещал написать официальное письмо издателю, Рихард впервые за день улыбнулся. Пауль посмотрел ему в глаза, и его выражение лица тоже значительно потеплело. Их идиллию прервал звонок телефона. Рихард резко сел на оттоманке и несильно поморщился от догнавшей его похмельной боли. Он достал телефон из кармана и увидел на экране значок видеозвонка и два знакомых лица: Марго и Макси. Рихард ожидал звонка еще вчера. Но из-за дневной репетиции он не смог разговаривать, а вечером был уже не в состоянии. То, что они с Марго договорились созвониться после обеда, выпало из головы. — Как я выгляжу? — спросил он у Пауля, выпрямляясь. Его голос все еще был хриплым. — Как с похмелья, — тот не стал врать. Рихард тяжко вздохнул, пригладил челку ко лбу и ответил на звонок. На экране появилась Макси, сразу во весь рост, в красивом нежно-голубом платье. Ее светлые волосы были заплетены в длинную тугую косу. — Давай, — голос Марго донесся из-за кадра. Макси закрутилась, смущенно говоря что-то на своем детском языке, пока Рихард вдруг не понял: она пела одну из его песен! — Ангел, я возьмусь за радугу и украду все твои печали. Я вручу тебе все, что ты захочешь, когда найду тебя в горшке с золотом, потому что мое счастье — это ты, когда ты сияешь. Телефон задрожал у него в руках. Нет. Только не эту песню! В уголках глаз сразу стало влажно, а во рту — солено. В ушах зашумело, и сердце заколотилось как бешеное, грозясь вырваться из грудной клетки, взять билет на первый рейс до Нью-Йорка и прыгнуть в руки той единственной, которой оно принадлежало. — Жемчужинка! — даже он понимал, насколько жалко звучал его голос. — Папа! С днем рождения! — камера переключилась, и на экране появились обе: Марго и Макси. Они сияли и махали ему руками, а его лицо в углу экрана было красным и опухшим. — Спасибо, жемчужинка, — Рихард гулко сглотнул, прежде чем продолжить, — я тебя очень люблю. — Я тоже тебя люблю! А когда ты приедешь? — Скоро, мышонок, — он жадно смотрел на экран и не мог насмотреться. — А “скоро” — это когда? — “Скоро” — это когда у меня закончится тур. — А когда он закончится? — В сентябре, мышонок. Дальше была долгая тишина. Рихард мог услышать, как пыль оседала на тахте. Он стиснул телефон в руках. — Макси? — позвал он несмело. — Я как только освобожусь, так сразу прилечу. По радуге, как всегда. Прямо на твой день рождения. Он видел, как Макси затеребила кончик своей косички. — Понятно. — Макси… — он попытался еще раз, но на экране уже появилось обеспокоенное лицо Марго. — Малышка, папе надо работать, хорошо? Скажи ему пока-пока. Ему не надо было работать, но его горло сдавило, и он не мог выдавить из себя ни слова. — Пока, пап! — Макси даже не посмотрела в камеру. С таким же успехом она могла разговаривать с письменным столом. — Рихард, я тебе попозже перезвоню, хорошо? — Марго озадаченно посмотрела на него, но не стала озвучивать вслух свои переживания. Впрочем, Рихард все понял по ее взгляду. Он поднял большой палец в попытке сказать: “Все путем” и даже осмелился на подобие улыбки. Они некоторое время молчали и просто смотрели друг на друга. Ситуации, в которых звонки больше расстраивали, чем придавали сил, происходили намного чаще, чем Рихард был готов признавать. В конце концов, Марго сказала: — С днем рождения. А его хватило только на сдавленное: — Ага. Связь прервалась. — Ри- — начал Пауль. Он зажмурился и быстро-быстро покачал головой, выставив ладони вперед. Нет. У него не было времени разбираться со всем этим. Не сейчас. Ему надо успокоиться. Ему надо успокоиться! Ему надо успокоиться!!! Рихард поджал губы и откинулся на спинку оттоманки. Он запрокинул голову назад и посмотрел на потолок, надеясь, что гравитация поможет ему справиться с накатившей бурей эмоций, но ничего не помогало. Лепнина с мордами львов уставилась на него в ответ. Рихард так стремился к этой роскоши когда был молодым… Так почему же сейчас он так ее ненавидел?! В голове крутилось, как на старой зажеванной кассете: Моя жемчужинка, ты смотришь на меня, как по телевизору. Только я тоже тебя вижу с другой стороны… Рихард выронил телефон на оттоманку и опустил руки на лицо. — Рихард, — позвал Пауль, и это послужило спусковым крючком. Когда Рихард закрыл глаза, его поглотила спасительная темнота, но она не уберегла его от того, что в носу защипало и как щеки опалило жаром. Он попытался сделать чертовы дыхательные упражнения, которым его научили в клинике, но ничего не помогало. Из глаз потекли слезы, и воздуха стало резко не хватать. Рихард держался долгое время, но затем содрогнулся и шумно всхлипнул. На выдохе получился какой-то совсем уж отчаянный скулеж. Да почему, черт возьми, в его жизни все всегда происходит через жопу?! Он не заметил как Пауль сменил положение и сел рядом, поэтому дернулся в сторону, когда его неожиданно коснулись холодные ладони. — Не трогай меня! — Рихард резко дернулся, как животное, загнанное в клетку. Пауль поднял руки вверх, сдаваясь, но взгляда не отвел. На его лице не было ни капли отвращения, но это и не было важно, поскольку ненависти к себе у Рихарда хватало на двоих. Он опустил взгляд вниз, тяжело дыша. К колоссальному чувству вины за полное отсутствие в жизни дочери, добавился и стыд перед Паулем. Он не должен был расплакаться! Не было абсолютно ни одной адекватной причины по которой он разревелся как девчонка! Почему он плакал? Ведь все было так логично! Его не было дома месяцами, а он хотел… что? Чтобы Макси не разочаровывалась в нем, как в отце? Разве ему не было достаточно Киры и Мерлина, чтобы понять, что родитель из него был никудышный? Рихард увидел и почувствовал, что Пауль переместился. Он двигался медленно, будто перед раненным животным, неуверенный, укусят ли его в следующий момент или разрешат помочь. Рихард и сам не знал, как отреагирует. Да, ему хотелось успокоиться. Но он не заслуживал того, чтобы быть успокоенным. — Чшшш… — Пауль осторожно обнял его за плечи одной рукой, а вторую опустил ему на затылок. Рихард ткнулся лицом в его шею и задрожал. — Почему так хрено-ово? — Рихард отчаянно вцепился в футболку на спине Пауля. Никакой особенной реакции его словам не последовало. Пауль как поглаживал его вдоль позвоночника, так и продолжил поглаживать. Он ничего не говорил. Почему все было именно так? Почему ему нужно было выбирать между семьей и собственной жизнью? Почему у него никак не получалось прожить хотя бы один месяц в спокойствии и гармонии? Почему ему всегда приходилось бороться за то, что другим давалось с такой легкостью и непринужденностью? Ему бы хоть на неделю переместиться в ту Вселенную, где у него было счастливое детство, где у него была мама, которая любила их с братом одинаково. В ту Вселенную, где он не поддался на уговоры бывших друзей и не стал пробовать кокаин. В ту Вселенную, где он не оставил Мерлина в детском садике, валяясь не пойми где в наркотическом угаре. В ту Вселенную, где он не поднял руку на Карен. В ту Вселенную, где он был лучшим отцом для Макси… Разве он многого просил?! Как же ему хотелось прожить такую жизнь, чтобы его старческие морщины делали его лицо улыбчивым и добрым, а не суровым, страшным и грузным. Почему ему досталась именно эта жизнь? Он так устал от ежедневной борьбы… — Я ненавижу этот тур, — процедил Рихард сквозь зубы. Он даже не мог сказать “Хочу домой”, потому что понятия не имел, где у него располагалось это самое “домой”. Пауль остановил поглаживания. — Треть уже позади. Скоро все закончится, — пообещал он. — Я хочу, чтобы все закончилось прямо сейчас, — Рихард понимал, что вел себя глупо, но не испытывал ни малейшего желания фильтровать то, что произносил вслух. — Может, ляжешь поспать? Я разбужу тебя, когда закончится сентябрь. Да, их тур заканчивался в сентябре, но это было настолько глупой отсылкой, что Рихард возмущенно фыркнул. Даже слезы перестали течь. Позже, когда первичная истерика прошла, а эмоции слегка улеглись, Рихард выбрался из объятий. Пауль тут же вернулся обратно на пол, освобождая личное пространство для того, чтобы он мог прийти в себя. Они знали друг друга достаточно долго, чтобы иметь представление о том, что делать в сложившейся ситуации. Рихард отправился в ванную комнату, чтобы умыться и привести себя в относительный порядок. Он так долго торчал внутри, что в какой-то момент испугался: “А что, если Пауль ушел?”. Выключив воду, Рихард убедился в беспочвенности своих страхов: из гостиной доносилась музыка, и что-то металлически звенело в ритм. Пауль умел напоминать о себе, даже когда казалось, что его не было рядом. Все дело было в том, что у него был раздражающий талант превращать самые отвратительные звуки во что-то приятное для уха. Раздражающий — потому что до момента, когда скрип пенопласта по стеклу превращался в сэмпл для синтезатора, проходило столько времени, что терпеть такое издевательство становилось невозможно. Что удивительно, сам Пауль никогда не уставал от того, что делал, и наоборот, становился веселее, если ему удавалось извлечь наиболее мерзкий звук. Рихард вышел из ванной, и увидел, как Пауль сидел на полу в компании Альбрехта, и старательно выскребал вилкой по пустой тарелке. Их взгляды встретились, и они оба застыли. Рихард увидел, как у Пауля в голове шел мыслительный процесс, призванный решить одну единственную задачу: “Как сделать вид, что я не занимаюсь всякой ерундой, чтобы отвлечься от переживания за тебя?”. В то время как у Рихарда в глазах читалось: “Как мне убедить тебя, что со мной все в порядке?”. При этом было совершенно ясно, что даже если бы он показался из ванной со справкой от врача, Пауль ни за что бы ему не поверил. — Развлекаешься? — Рихард ухмыльнулся. Пауль потянулся к своему телефону и выключил подвывания “Рыцаря”. — Просто избавляюсь от желания покурить, — пояснил он. Едва он озвучил эти слова, как рот Рихарда наполнился слюной. Кажется, похмелье потихоньку отступало, поскольку еще утром он не мог даже думать о сигарете. Рихард похлопал себя по карманам в поисках табака и спичек. — А ты не против, если я?.. — голос Рихарда становился все тише и стих совсем, когда он увидел две самокрутки на столе. Он посмотрел на Пауля с немым вопросом на лице. Тот разрушил его надежды: — Это просто табак. Нашёл у тебя в толстовке и скрутил. Подумал, что тебе захочется. — А вторая для кого?... Пауль шлепнул себя по бедру и вскочил с пола. — Ах, черт! Умеешь же уговаривать! — его лицо засияло улыбкой. Рихард не выдержал такой откровенной наглости и рассмеялся. Его как магнитом притянуло к Паулю, и он крепко обнял его за плечи. — Последняя, и больше не курим, — предложил он, в который раз за их жизнь. — Хорошо, — и, по тому как легкомысленно Пауль согласился, можно было сделать вывод, что он даже не намеревался пытаться бросать. Они не стали курить за столом, а открыли окно и по очереди выдыхали дым на улицу. Мыслями Рихард все еще был в Нью-Йорке, там, где Макси пела песню, которую он сочинил, когда тосковал по ней в прошлом туре. Он был на половине сигареты, когда все же набрался смелости и сказал: — Домой хочу. — Мгм, — Пауль кивнул, показывая, что прекрасно понял, что Рихард имел в виду. Он имел в виду, что на самом деле у него не было дома. Как он мог хотеть вернуться туда, чего никогда не существовало? В вечном поиске места, где ему станет хорошо и где он почувствует себя собой, Рихард не учел главного: дело было не в географических координатах. А в чем? Хватит ли отведенного ему времени, чтобы понять это? Или ему до конца жизни скитаться в эмоциональной эмиграции, неспособным примкнуть куда-либо?.. Подсмотреть хотя бы одним глазком, что приготовила ему судьба! Вдруг лучше уже не будет? Что, если он уже прожил свои самые счастливые годы? — Что-то я совсем размяк, — признался Рихард, выдыхая дым, — качели какие-то получаются. Вчера я чувствовал себя самым счастливым человеком на Земле, и мне казалось, что так теперь будет всегда. А сегодня я — кусок дерьма. И мне кажется, что я всегда таким был. Что не было ни минуты, когда я бы радовался. Почему так? — Грустить нормально, — философски заметил Пауль. Рихард фыркнул. — Какое полезное замечание, — сказал он сварливо, — Я не спрашивал, нормально ли грустить. Я спросил, почему так происходит. — Иногда не обязательно знать причины, чтобы понимать, что с этим делать. Вчера был хороший день. Сегодня — плохой. Завтра будет другим. Все рано или поздно заканчивается. Грусть тоже заканчивается. — Не заканчивается, — Рихард покачал головой. — Грусть накапливается. Чем дольше живешь, тем больше сожалений. Столько ошибок, которые уже не исправить… Они неторопливо докурили каждый свою сигарету. — Знаешь, говорят, что некоторые вещи уже нельзя исправить? — спросил Пауль, закрывая окна. — Может, их и не нужно исправлять? Может, они даны такими, какие есть, чтобы мы учились принятию? Ведь принять что-то намного тяжелее, чем исправить. — Я устал принимать все таким, какое оно есть, — сказал Рихард устало. — Я просто хочу жить нормально. Пауль грустно улыбнулся и опустил взгляд вниз. Отчего-то его понурый вид тронул больше, чем его слова. — Вот. Об этом я и говорил. Рихард смотрел на него в полнейшей растерянности, не уверенный в том, что должен делать и как поступать. Увидев его заторможенность, Пауль вздохнул и пояснил: — Твоя жизнь такая, какая у тебя есть. Другой у тебя нет и не будет. Ты — такой, какой есть, и другим уже не станешь, потому что то, что с тобой произошло в жизни, уже произошло и не изменится. Вот, что надо принять. Ты сейчас на работе, и ты сам выбрал эту работу. Ты знаешь, что цена за нее — общение с семьей и близкими. И ты продолжаешь выбирать работу каждый раз, когда берешь гитару в руки, потому что это то, кто ты есть. Другого себя у тебя нет. Рихард недовольно скрестил руки на груди. — Ты говоришь так, как будто нельзя получить и то, и то, — он прозвучал мрачно, и, к его удовольствию, Пауль задумался. — А ты уже получил и то, и то, — сказал он спустя какое-то время. — Один звонок не отнял у тебя ребенка. Ты все еще папа. И будешь папой, когда тур закончится. Ты полетишь в Нью-Йорк, и все у вас будет как прежде. Сегодня — это всего лишь один день. Он не является отражением всей твоей жизни. Странным образом слова Пауля имели смысл. Рихард так и не понял, что именно откликнулось в нем. Тихое и спокойное “Ты все еще папа” или уверенное “Один день не отражает всю твою жизнь”, или их совместный эффект. Тяжесть в груди не отпустила до конца, но у Рихарда появилось силы справляться с ней, пока он находился вдали от своей семьи. — Когда ты успел стать таким мудрым? — он прищурился, теряя свою мрачность и серьезность, показывая, что больше не намерен обсасывать тему, причиняющую боль. В ответ на его комментарий, Пауль рассмеялся, и звук его смеха согрел изнутри. — Через два года и ты дорастешь, — он поиграл бровями, бравируя тем, что был старше. Рихард закатил глаза. Прошло уже тридцать лет, а они как будто совсем не изменились…. — Через два года я отведу тебя в дом престарелых, — пригрозил он по привычке, как отвечал всегда, когда они поднимали эту тему. Правда, с каждым годом Рихард все больше и больше задумывался над тем, что наступит время, когда ему и в самом деле понадобится это сделать. Но пока Пауль показал ему язык и ласково шлепнул по бедру. — Ну, хватит меланхолить. Пойдем, умоемся и ляжем. — Я не хочу спать, — возразил Рихард, но как-то вяло, и позволил снова увести себя в ванную. — А мы только обнимемся. Они оба понимали, что Пауль хитрил, но Рихард позволил ему. Их совместная рутина успокаивала. Пока они чистили зубы перед сном, Рихард рассматривал их обоих в зеркало, и да, может, они не выглядели такими же молодыми, как и много-много лет назад, когда только познакомились, но зато у них было кое-что намного ценнее: взаимная уверенность в том, что даже время не смогло их разлучить. Рихард разделся до нижнего белья и скинул свои вещи комком на кресло рядом с окном. Пауль, как примерный школьник, повесил футболку на спинку и разровнял все складки. Штаны отправились на спинку второго кресла, зато трусы легли в художественном беспорядке поверх общей кучи. Глядя на это, Рихард фыркнул. — Просто потрясающе, — сказал он. — Искусство, — прокомментировал Пауль и лег в кровать. Как и много ночей до этого, они повернулись друг к другу лицом. Разделенный поцелуй был мятным на вкус и очень, очень привычным. Их руки нашарили друг друга между подушками, и они переплелись пальцами. Все было как и много ночей до этого, но что-то ощутимо было не так. Рихард не мог закрыть глаза. — Засыпай, — заметив его бессонницу, сказал Пауль. — Не могу. Для одного дня у него было слишком много переживаний. К тому же, похмелье, может, и ослабло, но тело по-прежнему не выгнало весь алкоголь до конца. Даже когда Пауль коснулся его виска прохладными пальцами, это не сняло общей слабости. — Повернись в другую сторону, — предложил вдруг он. Рихард моргнул. — Что? — Спиной ко мне, — Пауль мягко толкнул его в плечо, и только из-за глубинной усталости Рихард позволил ему развернуть себя. Несмотря на то, как Пауль вдруг прижался к нему со спины, Рихард вдруг ощутил себя неприлично огромным. До чего же глупо это было! Рихард чувствовал, что был намного шире Пауля и в плечах, и в талии, и в бедрах, и из-за этого становилось очевидно, что он находился абсолютно не на своем месте. Он повернулся, чтобы так и сказать об этом, но, обернувшись через плечо, наткнулся на губы Пауля. Они целовались долго и чувственно. — Я тебя держу. Просто отдыхай, — шепнул Пауль. Когда он был таким уверенным, у Рихарда не было ни малейшего шанса пойти ему наперекор. Он заерзал на кровати, устраиваясь удобнее и, когда нашел правильное положение, всем телом ощутил тепло. Пауль теснее прижался грудью к его спине. Его живот вздымался и мягко давил на поясницу, их ноги причудливо переплелись под одеялом. Крепкая ладонь обхватила вокруг солнечного сплетения, и, как несколько дней назад, в салоне автобуса, Рихард сжал ее и наиграл пальцами ритм из шести нот. Их дыхания быстро подстроились друг под друга. Через несколько совместных вдохов и выдохов Рихард едва ли не физически ощутил, насколько сильно нуждался в том, чтобы его крепко держали в руках и укрывали в надежном объятии. Он заметно расслабился, и тогда Пауль послал ему ответные шесть нот. — Спокойной ночи, — шепнул Рихард в темноту. — Спокойной ночи, — Пауль поцеловал его в основание шеи. Время шло, и, хоть глаза Рихарда были закрыты, ему по-прежнему не спалось. Пауль за его спиной тоже бодрствовал, и только поэтому он не оставлял попытки заснуть. Тело начало затекать. Рихард скруглил спину и согнул колени, подтянув бедра повыше. Тогда Пауль обернулся вокруг него еще сильнее, и он, наконец, почувствовал, как стал проваливаться в сон.