Трёхглавый змей: Хранители

      Чем больше проходило времени, тем менее реальным казалось всё произошедшее. Жизнь в Хогвартсе постепенно возвращалась в привычное русло, погружая студентов в бесконечные занятия, домашние задания и подготовку к ЖАБА. Только отсутствие профессора Шарпа и профессора Вульфа напоминало о том, что всё не так, как раньше.       Мара чувствовала себя потерянной. Она изо всех сил пыталась сосредоточиться на учебе и вникнуть в новые темы, но её мысли снова и снова возвращались к событиям последних месяцев. Особенно тяжело было проходить мимо кабинета теории магии — пустого и холодного.       Каждый раз, когда она оказывалась рядом с той дверью, её словно что-то давило изнутри, напоминая о том, как часто она засиживалась тут до позднего вечера с профессором Вульфом. Теперь ей казалось, что всё это было обманом. Она была для него просто инструментом, пешкой в его жестоком плане. Даже если он и в самом деле видел в ней родственную душу, то его видение было искажённым. И всё же… стоило ей увидеть этот кабинет, как на неё накатывала удушающая, беспросветная тоска. Невольно хотелось свернуть к двери, постучать, войти и увидеть, как он поднимает на неё взгляд, и как лицо его озаряется улыбкой — как будто ничего никогда и не случилось.       Однажды, проходя по тому коридору, Мара поймала себя на том, что замедляет шаг, пытаясь заглянуть в проём двери. На мгновение ей показалось, что она видит силуэт Вульфа за столом, склонившегося над пергаментом, и в её груди что-то болезненно сжалось. Тоска и сожаление захлестнули её с такой силой, что она едва удержалась от слёз.       «Почему это происходит?» — думала Мара, сжимая кулаки, чувствуя, как к горлу подступает комок. «Почему я тянусь к человеку, который оказался чудовищем? Который был готов убить тех, кого я люблю?» Она пыталась заглушить это чувство, убеждая себя, что это неправильные эмоции, что ей не следовало ни секунды жалеть Вульфа. Но от этих мыслей ей становилось только хуже.       Мара чувствовала себя предательницей. Казалось, что грустить по Вульфу — значит предавать Себастьяна и Оминиса. Как будто она оправдывает все его жестокости, когда вспоминает его тёплый, почти наставнический взгляд. Он всегда был рядом, помогал ей, подсказывал, как работать с древней магией, даже видел в ней потенциал, который никто другой не замечал. Но это была иллюзия. Теперь Мара знала это. И всё равно, воспоминания о нём преследовали её, как призрак.       Однако, воспоминания — не единственное, что преследовало Мару в последнее время. Оминис, который раньше и сам любил проводить время в одиночестве, укрывшись в укромных уголках подземелий и бродить по замку в часы, когда в его коридорах было меньше всего людей, вдруг стал её тенью и не отходил ни на шаг. И сначала она даже не видела в этом ничего странного. В конце концов, они помолвлены, и вопросы свадьбы и жизни после выпуска требовали совместного обсуждения.       Но постепенно она начала замечать, что он буквально не оставляет её одну ни на секунду.       Каждое утро он встречал её в гостиной и провожал в Большой Зал к завтраку. Они и раньше всегда сидели вместе с Себастьяном, но теперь Оминис не отходил от неё и после этого, сопровождая её на все занятия, на обед, на прогулки по территории школы, караулил у туалета. Он отпускал её только на ночь, и то с большой неохотой и исключительно потому, что у него не было выбора.       Сначала Мара думала, что это просто череда совпадений, но как только она попыталась намеренно улизнуть от него, надеясь немного побыть наедине с собой, она услышала тихие шаги за спиной и повернулась. Оминис стоял позади неё, его лицо было спокойным, но сосредоточенным.       — Ты опять со мной? — спросила она с лёгкой улыбкой, стараясь скрыть растущее беспокойство.       Оминис кивнул, не пытаясь оправдаться. В его выражении не было ни тени вины — лишь привычное спокойствие, за которым пряталось что-то более глубокое, что-то тревожное.       — Да, — ответил он прямо. — Я просто хочу быть рядом, Мара. Ты же знаешь, почему.       Она лишь тяжело вздохнула, понимая, что спорить бесполезно.       — Я понимаю, Оминис, но мне иногда нужно пространство. Мне нужно… быть одной, — сказала она, стараясь не задеть его.       Он снова кивнул, но взгляд его оставался сосредоточенным. Она видела, что её слова ничего не изменили. Он всё равно не уйдёт.       Себастьян тоже заметил перемену в поведении Оминиса. Они всегда были близки втроём, и он привык, что Мара и Оминис часто вместе, но теперь постоянное присутствие Оминиса стало для него странным. Себастьян уже давно не оставался наедине с Марой — каждый их разговор, каждая совместная прогулка теперь не обходились без Оминиса.       Он мог бы что-то сказать, мог бы попытаться поговорить с другом, но в глубине души понимал, почему тот так себя ведёт. Они оба чуть не потеряли её, и каждый из них ощущал необходимость убедиться, что с неё всё в порядке, что она всё ещё с ними. Он знал, что не смог бы простить себя, если бы с ней случилось что-то плохое, и понимал, что для Оминиса чувство страха за Мару было, возможно, даже сильнее.       Так что Себастьян молча наблюдал за этим — порой с улыбкой, порой с лёгкой горечью, но никогда не вмешивался. Он знал, что для Оминиса это не каприз, а способ справиться с тревогой, с которой он не знал, как справиться иначе.       Когда Мара в очередной раз попыталась спрятаться в библиотеке, Оминис тоже оказался там, даже не скрывая своих намерений. Он просто сел рядом, разложил свои книги и достал пергамент, словно это было само собой разумеющееся. Она уже была готова мягко напомнить ему о её просьбе побыть одной, но он, будто предугадав её мысли, тихо произнёс:       — Я не буду тебя беспокоить. Обещаю. Занимайся своими делами, не отвлекайся на меня. Тебе не обязательно даже разговаривать со мной. Я просто… побуду рядом.       Она тяжело вздохнула, понимая, что его не переубедить, и кивнула, решив попробовать сделать так, как он просит. Оминис действительно ничего не говорил, просто сидел и листал свои заметки. Его сосредоточенное лицо свидетельствовало о том, что он погружён в своё дело. Мара откинулась на спинку стула и попыталась расслабиться.       На самом деле, это было не так уж плохо. Оминис всегда был человеком, с которым можно было молчать, не чувствуя неловкости. Они и раньше часто сидели вместе в библиотеке или гостиной, каждый занимаясь своими делами, и всё же присутствие друг друга приносило им утешение.       Она погрузилась в свои дела, вскоре забыв об Оминисе и действительно сосредоточившись на учёбе.       Через какое-то время кто-то поставил на стол рядом с ней кипу книг. Она подняла глаза и увидела Себастьяна, который присоединился к ним с ворохом томов разного уровня сохранности, и сел напротив, бросив на друзей немного уставший взгляд.       — Думаю, вам обоим стоит это услышать, — сказал он, осторожно раскрывая одну из книг. — Я изучил всё, что смог найти о Непреложных Обетах. Искал везде: в запретной секции, в старых архивных записях, даже у профессора Бинса выспрашивал.       Мара и Оминис, не сговариваясь, оставили свои занятия и наклонились ближе. Мара старалась просто лишний раз не вспоминать о нарушении Обета, как будто, если задуматься слишком сильно, тот «вспомнит» о своём существовании и всё-таки настигнет её.       Себастьян продолжил:       — Во всех случаях, которые мне удалось найти, нарушение Непреложного Обета приводило к мгновенной смерти. Иногда человеку удавалось прожить несколько минут, но в большинстве случаев это происходило сразу, — он посмотрел на Мару. — Так что если ты всё ещё жива, то обет точно не сработал. Он не собирается «активироваться» спустя столько времени. Если бы он мог убить тебя, это случилось бы тогда, когда ты произнесла заклятие.       Она взглянула на Оминиса, чтобы увидеть его реакцию, и заметила, как его лицо напряглось. Его челюсть сжалась, и он сцепил пальцы между собой.       — Это по-прежнему только догадки, — сказал он, чуть дрогнувшим голосом. — Я рад, что обет не сработал, но это не отменяет того, что я… заставил тебя его дать, — его лицо было исполнено вины, и Маре стало не по себе. — Если бы всё случилось так, как должно было… это было бы на моей совести.       Себастьян мягко коснулся его плеча, словно напоминая, что тот не один.       — Оминис, ты не мог знать, что всё зайдёт так далеко, — сказал он, пытаясь успокоить друга. — Ты действовал из лучших побуждений.       Оминис покачал головой, его руки дрожали. Он обернулся к Маре, и в его выражении лица было что-то невыносимо болезненное.       — Я должен был предвидеть последствия, Мара. Если бы ты… это было бы всё равно что… я бы тебя убил.       Ей было больно видеть Оминиса таким, потерянным и измученным виной. Она потянулась к нему, взяла за руку и крепко сжала.       — Оминис, ты не виноват, — сказала она твёрдо. — Я дала этот обет добровольно. Ты просил меня, но это был мой выбор. И я ни на секунду не пожалела об этом, как и о том, что сделала. Мы выжили, и это главное.       Пальцы юноши крепко сцепились с её, словно тот держался за неё как за якорь, который не позволит ему погрузиться в эту тёмную пучину вины. Себастьян молча наблюдал за ними, и в его глазах сверкала тень грусти, смешанная с пониманием. Он кашлянул, привлекая их внимание, и на его лице появилась лёгкая улыбка.       — В любом случае, я рад, что теперь у нас есть уверенность, что Мара не подвержена никаким магическим угрозам, связанным с этим обетом, — он подмигнул ей, стараясь отбросить все мрачные мысли. — Так что, Оминис, думаю, ты можешь немного расслабиться. Тебе ведь не обязательно проводить с ней каждую секунду.       Мара вдруг вспомнила про их кулоны, и достала свой из-под рубашки, позволяя ему блеснуть в тусклом свете библиотеки.       — Оминис, — начала она, — помнишь про медальоны? Если тебе нужно будет убедиться, что я в порядке, ты всегда можешь «позвать» меня. Просто прикоснись к своему и произнеси моё имя — где бы я ни была, я это почувствую и сразу отвечу.       Оминис повернулся к ней, но его лицо оставалось напряжённым, словно слова волшебницы не успокаивали, а только усиливали его беспокойство. Он положил руку на грудь, туда, где был его кулон, и нахмурился.       — А что, если ты не сможешь ответить? — тихо произнёс он, и его голос слегка дрогнул. — Что, если что-то случится и ты просто… не ответишь? Я не могу полагаться на это, Мара. Я никуда не уйду.       В его выражении и жестах было что-то, что Маре ещё не приходилось видеть — отчаянная решимость, которая граничила с истерикой. Для такого закрытого и сдержанного человека, как Оминис, это было крайне нехарактерно. Казалось, что его страхи, глубоко спрятанные внутри, прорвались наружу и захлестнули его с такой силой, что он больше не мог их контролировать.       Мара и Себастьян с тревогой переглянулись. То, что происходило с Оминисом сейчас, казалось слишком интенсивным.       Мара на мгновение задумалась, сжимая свой кулон, но быстро поняла, что продолжать настаивать на своём значит причинить ему ещё больше боли. Как бы ей ни хотелось больше пространства, для Оминиса её присутствие рядом, казалось, сейчас было единственным способом не сойти с ума. Она глубоко вздохнула, стараясь говорить как можно мягче:       — Знаешь… — начала она, тщательно подбирая слова. — Может это и правильно. Наверное, нам всем нужно больше времени, чтобы прийти в себя. В конце концов, нам крепко досталось.       Оминис слегка кивнул, его лицо немного смягчилось, но беспокойство не исчезло полностью. Он всё ещё сжимал её руку.       Себастьян, наблюдая за этой сценой, нахмурился. Ему было больно видеть Оминиса в таком состоянии, но он понимал, что не может просто взмахнуть палочкой и развеять его страхи. Мара была права — они пережили слишком много. Возможно, им всем придётся нести этот груз ещё долгое время.       — Может быть, так будет лучше, — тихо сказал Себастьян, соглашаясь с Марой. — Нам всем нужно время. И, возможно, присутствие друг друга — это именно то, что поможет нам справиться.       Он откинулся в кресле, возвращаясь к книге. Немного погодя, и Мара с Оминисом снова погрузились в учёбу.