На прицеле

      День у Садиста не задался с самого начала. Сперва Оператор запретил выпотрошить одну пойманную им крысу, которая хотела слить информацию конкурирующей банде, потом он потерял свой любимый скальпель. Садист подозревал, что кто-то его стащил. Для него, как для профессионала, было недопустимо так небрежно относиться к своим инструментам. Для каждого ножа, пилы, шила, скальпеля, ножниц у него был отдельный чехол и свой кейс инструментов, отсортированных по размеру и назначению, и никто не имел права прикасаться к ним кроме него. Об этом он сразу уведомил всех членов банды, когда его в нее приняли. И все же скальпель пропал. А осознание, что убивать тех, кто обеспечивает твою защиту и укрывает тебя от преследования полицией - немного невыгодно, раздражало еще сильнее. Руки чесались. Садист не испытывал эмоций, как положительных, так и отрицательных, только этот неприятный зуд. В детстве какой-то врач сказал, что у мальчика в голове что-то сломано. Сквозь витиеватые научные термины он услышал слово "психопат", и с тех пор отношение к нему его семьи, которое и без того не было радужным, стало еще хуже. Он понимал, что его начали бояться, но не понимал, почему. Когда на мальчика сваливалось слишком много негатива, а в его семье это происходило постоянно, потому что над ним издевался отец, его избегала мать и им манипулировала младшая сестра, с ним случались вспышки неконтролируемой агрессии, и чем старше он становился, тем хуже были последствия, пока это не привело к первому тюремному заключению, а потом и к госпитализации в психбольницу. И сейчас Садист чувствовал, как новый приступ накатывает на него, душит и сковывает движения. За многие годы он научился контролировать этот процесс, но ему обязательно нужно было дать выход, поэтому, идя по пустынному ночному городу в сторону временной штаб-квартиры банды, он размышлял, что можно сделать, на что или кого выместить злость, чтобы не поубивать своих покровителей и не остаться снова на улице без средств к существованию и с риском быть пойманным копами и заточенным в желтый дом пожизненно, пока позади его не окликнули:       — Эй, красавчик, время не подскажешь?       В глазах Садиста блеснул хищный огонек. Главное сейчас не вести себя как маньяк, чтобы не спугнуть жертв. С деланным испугом он обернулся через плечо. За ним увязались трое парней, лет по восемнадцать-двадцать. Совсем желторотые и неопытные. Какая жалость.       — Ты куда в таком костюме вырядился, красавчик? Сбежал из своего офиса и заблудился?       Садист всегда носил классические костюмы. На черной ткани кровь была менее заметна.       Он сделал вид, что ускоряет шаг, чувствуя, как в предвкушении быстрее начинает биться сердце, как адреналин делает все тело подвижным, живым и готовым ко всему. Эти ощущения опьяняли. Спрятанные на поясе инструменты сами просились в руки, но надо было выждать, добраться хотя бы до первой подворотни. Едва скрывая улыбку, Садист повернул за угол, что заставило его преследователей ускориться. Переулок, зажатый между двумя кирпичными стенами, заставленный мусорными баками и заваленный хламом. Идеально. Чувствуя разгорающийся азарт, Садист спрятался за одним из контейнеров, ощущая себя ребенком, играющим в прятки, и как только его преследователи, опасливо озираясь, вошли вглубь переулка, выскочил на них как чертик из табакерки, обнажив большой кухонный нож, заточенный острее бритвы, и зажав между пальцев второй руки три ланцета, готовый швырнуть их вслед любому, кто посмеет сбежать. Он улыбался, показывая ряд идеальных белых зубов, в его широко открытых глазах плескалось безумие. Не ожидавшие такого поворота парни отшатнулись, один из них закричал, второй потянулся за ножом-бабочкой в кармане. Слишком медленно. Слишком предсказуемо. Спустя мгновение крикун схватился за горло и упал на колени, второй, с ножом, сделав неудачный выпад, прислонился к стене с распоротым животом, а третьего, попытавшегося сбежать, настиг брошенный вдогонку ланцет. Улыбаясь от уха до уха, Садист все повторял:       — Какая жалость, какая жалость, такие молодые, какая жалость, — пока оттаскивал их подальше от посторонних глаз и доставал более тонкие инструменты, непригодные для драки, но идеально подходящие для препарирования тех, кто уже не мог сопротивляться.       Спустя два часа Садист вышел из переулка. Он чувствовал умиротворение и полную гармонию с собой. Досадно, конечно, что плоды его творчества пришлось выбросить в мусорный бак, но в любом случае, за два часа сотворить что-то прекрасное все равно невозможно. Когда он пришел на базу, его встретили Коллеги с радостной вестью: его любимый скальпель был оставлен им в ванночке для дезинфекции инструментов на кухне. Ну разве не чудо?       Наутро по телевизору крутили репортаж о трех телах молодых людей, зверски убитых неизвестным маньяком, найденных мусорщиком, когда он загружал контейнеры в мусоровоз. Садист равнодушно бросил взгляд на экран: заблюренная груда хлама. Жаль, у него не было возможности принести их в свою операционную, из парней бы получилось прекрасное произведение искусства.       — Твоя работа, Садист?       Кэп строго посмотрел на состайника, на что тот лишь пожал плечами.       — Когда рыба сама подплывает к акуле, что остается делать акуле?       Оператор кивнул и больше не задавал вопросов.