Кладбищенская тусовка

В подъезде соседнего дома, двери которого Даня лично взломал пару лет назад, веяло ощутимым холодом, согреться не помогало ни чужое тело, ни собственное горячее дыхание. Кажется, всему виной был алкоголь, но от этого знания не становилось легче. Данила поплотнее укутался в куртку и снова отчаянно задышал, стараясь, вероятно, согреть тяжёлые бетонные стены. Руслан его энтузиазма не разделял, он, кажется, вообще давно отключился. В этом подъезде они уже полчаса, а Тушенцов молчит и не подаёт признаков жизни. - Русь, что случилось-то? Ты чего молчишь? – он отмер и тяжело заморгал, медленно отрывая ресницы от век. Пара ссадин на лице припухли, но из-за холода вряд ли сильно беспокоили. Это и радовало. - А ты не понял? Стандартный скин и обычный эмо, традициям не изменяем. Плохо, что я не ответил сам и ты полез. Реально ведь проблемы будут. Ты, Дань, впредь с такой прытью за каких-то педиков не заступайся – козлёночком станешь, – Руслан смотрел под ноги и едва ли внятно лепетал, его губы медленно разлеплялись и встречались снова, а корочка трескалась только сильнее. - С тобой – хоть козлёночком, Руслан, ересь не неси, – подобные слова Кашина почти обидели, зато разговор постепенно распалялся. - Заканчивай свои приколы, Данила, я сейчас серьёзно. Тебе лучше так не поступать. - Я тоже не шучу, придурок. И уж поверь, за свои к тебе чувства я готов отхватить, – накал страстей, всё разгорающийся и темнеющий, вдруг растворился. Остался только Руслан с озадаченным лицом, будто не верящим. - Какие чувства? – он медленно хлопал глазами, а пудра смущения оседала на всех гладких поверхностях в округе. Данила постарался поймать чужой взгляд, чтобы с должной рассудительностью оценить ситуацию. Он ощутил трепет собственного сердца, который отразился и в блеске тёмных, чарующе притягательных глаз. Даня почти не подумал прежде, чем наклонился к чужому лицу и почувствовал, как переплелись их синхронные выдохи, как они слились и обдали замёрзшее лицо мягким и влажным дуновением. И тогда он Руслана поцеловал, отметая все нити сомнений, сплетающиеся в густой, плотный клубок. В голове прояснилось, а секундой после стало понятно, что сейчас между ними нет ни капли лжи, даже утайки. Кашин сминал чужие губы с трепещущей нежностью, и за такую награду он в самом деле мог бы получать по лицу хоть каждый день. Хватает только Руслана, ресницы которого дрожат, а взгляд мечется и не может найти себе достойного места. Данила отрывается на секунду, чтобы не захлебнуться собственным восхищением, и окунается в это снова, с головой. - Вот, – и кто бы проклял его умение составлять слова в предложение. Руслан улыбается и будто даже кивает безо всяких споров. - Хорошо, будь тогда осторожнее, – об этом они ни ночью, ни утром не говорят, только влажно целуются, окрылённые тяжестью градуса и мороза, который к пяти часам проникает уже в каждую клеточку тела. От водки начинает тошнить, но Даня счастлив абсолютно. Он затаскивает Руслана домой и стыдливо мнётся перед мамой, которая, конечно же, чует стойкий спиртовый душок только от сына. Гости никуда не разъехались, некоторые ещё даже не уснули, и тётя лукаво улыбается Дане прежде, чем скрывается за поворотом в кухню.

***

Данила качает ногой и зябко ёжится, на это голова отвечает слабым трещанием. Он выдыхает вонючий дым в окно и привстаёт, чтобы подмять полы куртки под себя – так шанс застудиться значительно уменьшался. Мысли снова не давали покоя, хотя уже не так отчаянно колотились друг о друга, создавая сносящую с ног волну. Даня к такому привык, пусть и никак не решал явно маячащую проблему. Он снова затягивается и выдыхает – сладость курения переросла в жгучую привычку, которая скорее успокаивала, совсем не дарила прежнего удовольствия. Приходится в самом деле грузиться чем-то таким, абсолютно неважным, чтобы рой стоящих мыслей не одолевал через боль и какое-то мазохистское удовлетворение. Данила снова вкусно затягивается и останавливает взгляд на собственной руке на какое-то время – залипает. В подъезде на бетонном полу холодно до жути и веет суровым постпанком, хочется либо укутаться в плед по глаза, либо остаться здесь навсегда, ногами вмёрзнуть в давно застывший пол и уснуть вечным сном. Общение с Русланом приносит свои плоды. Дверь за спиной открывается, слегка скрипнув, и хлопает, прыгая на место. Кашин боязливо тушит окурок и замедленно оборачивается, пусть душой он давно почувствовал именно Руслана, стоящего чуть поодаль. - Дань? – он встаёт и совершенно не задумывается прежде, чем припасть к чужим губам в томительном восхищении. Поверить в реальность такой обыденности между ними, наверное, было самым тяжёлым заданием за все каникулы, но Данила только рад. Он улыбается и обволакивает талию Руслана, тянет в собственные объятия слегка ещё заспанное тело. И сердце так громко бухает в груди, что становится не до чужих попыток спуститься по лестнице вниз. – Данила, бля, ну я со стенкой говорю, да? - Да, я стенка, я не подвинусь, – отлипнуть-таки приходится, но вместо горячих касаний он удовлетворяется одним и вцепляется в чужую тёплую ладонь. – Мы с тобой не виделись трое суток, а ты вот так. - Ага, правда ты позвонил мне вчера утром, а попрощались мы восемь часов назад, – Руслан тоже потянулся за утренней сигаретой, так что его вредность Даня списывал на отсутствие в крови никотина. – Ну извини, ладно, погуляем сегодня? - Холод сучий – заболеем. - Типа ко мне напрашиваешься? – снова нужно было расходиться, Кашин почему-то ужасно не хотел в школу именно сегодня, будто что-то не то и не так. – Ладно, приходи после уроков. Они практически не прощаются – ограничиваются дежурным «пока», а на душе тревожно, неспокойно.

***

- О, Кашин, а ты давно с петушнёй мутишь? – скинхеды и прочая радикальная челядь всегда оказывались такими. Несколько лет они с Вадимом едва ли не братались, а теперь это. Странная тупая боль предательства ударила под дых или, может, это был кулак. Главное – Данила рухнул носом на пол, взглядом улавливая именно белые шнурки. Они показались ему отвратительно красной тряпкой, которая разжигает и пыл, и жажду мести. Максима рядом нет, никого из достаточно близких знакомых не дозовёшься, но собственных сил, кажется, должно хватить. Даня бьёт наотмашь. Они только распаляют драку – неважно. - А ты давно придурком заделался, Вадик? – неприятно, что бороться приходится именно с приятелем, который всегда составлял компанию в играх, в догонялках, в картах. Про него мама, словно зная всё и всегда, отзывалась поверхностно, но не одобряла. Даня не верил, теперь в этом напряжённо каялся. - Рот закрой, слушать тебя противно, – учительница с помощью пяти девятиклассников растащила их и принялась кричать, это отрезвило, как и поход к директору. Хорошо, что правда на его стороне. Статный мужчина в тёмном и жухлом от времени костюме отчитал обоих, а Даню отпустил домой лечить кровоточащий нос. С Вадимом разминулись, огрызнувшись, и почему-то показалось, будто это не конец. Данила протирал кровь салфеткой и курил, быстро и резко, тщетно стараясь поймать ускользнувшее спокойствие. Он чувствовал, как в груди медленно тухнет пожар ярости, который и заставил его ответить, ударить в ответ. Забивы Кашин, конечно, не любил, но что-то глубоко внутри, кажется, рыжий гопник со сбитыми костяшками, всегда подгонял его и убеждал в обратном. От всего тошнило. Даже от себя. Домой не хотелось, сигарета горчила во рту, а руки дрожали после всплеска адреналина. С Русланом он решил не видеться, чтобы не взволновать собственным видом, – написал что-то совершенно глупое и открыл давно любимую иконку. Пусть дешёвые наушники никогда не смогут передать всю глубину написанного, зато пальцы запомнят это чувство, мозг запишет синхронную дорожку из бесчисленного количества нейронов, а голова разгрузится. Песни стоит создавать на эмоциях – тогда они получаются самыми точными, заедают и заседают в душе. Из-за стола Даня выбирается вечером, когда мама приходит с работы и зовёт вместе попить чай. День ощущается тяжёлым и неприятным, как намокшая вата, он упорно ускользает из памяти, после себя не решается оставить даже того поцелуя, который они поделили с Русланом ещё утром. О нём Данила тоже совсем не думал, так погрузился в свою музыку, в пустоту мыслей. Он всегда был склонен так исчезать, прятаться в мире туманного сознания, не появляться в реальности вовсе. Костяшки, оказывается, тоже болят. Болели всё это время. - Дань, что это такое? – мама разливает кипяток по чашкам, бросает заварку и не поворачивается – старается не смущать. - Подрался. - С кем? В школе? – перед ней показывать ни слабину, ни неправоту не хочется, от чего-то стыдно, кажется, даже небо залило краской, этой неприятно горячей поволокой. - С Вадимом, – Светлана молчит, только ставит перед лицом сына чашку и садится напротив. Наверное, она готова выслушать, но говорить не хочется совсем. И они молчат. - Что с носом? - Не сломал, болит просто, – разговор не ладится никак, даже если расстараться и силком словить его, оставив без права выбора. Мама кивает и включает телевизор, правильно, мозг должен разгружаться после работы. Данила допивает чай залпом, больно обжигая горло, и уходит. Ему почему-то совсем нигде не хочется быть. Руслан пару раз звонил, писал, кажется, расстроился и распереживался. Перед ним было стыдно, но сил на заслуженные извинения не было. Даня свернулся калачиком на нерасстеленном диване и уснул вязким, тяжёлым сном.

***

Утро. Голова снова трещит, под носом застыла бордовая корочка, воняющая густо и стыло. Данила переваливается на спину и выдыхает, смаргивая капельки ночных слезинок. Кажется, снился кошмар. Улица давит темнотой и холодом, а сердце снова заходится непривычной тахикардией. Про Руслана думать хочется постоянно, но лучше с ним не пересекаться, пока проблемы отражаются в физических увечьях. Он собирается на автомате, добирается слишком быстро и наивно проскальзывает мимо привычного места на углу дома. В школе он оказывается настолько рано, что охранник рассматривает школьника с явным недоумением и пыхтит, пока возвращается на место. Даня сидит возле нужного кабинета почти час и даже не скучает, в голове что-то гудит и просится, но по сути рассматривать приевшиеся стены куда интереснее. Постепенно приходящие одноклассники его сторонятся, а некоторые агрессивно шепчутся. Слышно почти каждую букву. Максим появляется за пять минут до звонка и смотрит виновато. - Прости, что я вчера рядом не был, – он мнётся и кашляет неловко, а Кашин, наконец, что-то светлое в этом мире увидел. - Да забей, я просто слишком неудачно носом упал. Ну понимаешь, к земле им тянет, – смеются тоже тихо, будто за эту шутку их должны отвести на смертную казнь. День тянется непозволительно долго. Данила прячется в капюшоне и юркает вслед за Максимом из кабинета в кабинет. Одноклассники в его сторону смотрят, кажется, постоянно и напряжённо молчат, а в столовой караулят его сворой и окружают филигранно и осторожно, чтобы неугодного им загасить. Максим тащит к нему Вову, Колю и Влада, которые толкаются и двигают кого попало. Даня чувствует, как тонет, расталкивает бесящие лица и оседает за столом. Его вдруг накрывает волной непонятного ощущения и хочется плакать. Максим пытливо смотрит в глаза и отворачивается, грустно улыбнувшись, кажется, его не устроили найденные ответы. - Дань, а это…ну…правда? – Коля смотрит исподлобья и хмурится. - Я не гей, если ты про это. Ну, не стопроцентный. Какая вообще кому разница, с кем я там по подъездам трусь? – эта крохотная откровенность смутила его друзей, пусть и заставила улыбнуться. Всё-таки хорошо, когда хорошо. - О, у вас настолько серьёзно? – Максим толкает в плечо и ответа не ждёт, только оглядывается. Данила вдруг замирает и задумывается. У них же в самом деле всё серьёзно, если верить здравому смыслу. Тогда какого чёрта ему пришло в голову это мерзкое игнорирование и замалчивание. - Настолько, бля, – это он шепчет и достаёт телефон, чтобы отпечатать: «Русь, извини меня, подойди после уроков к моей школе, ладно?» Интересно, сколько это сообщение сняло с его счёта. Даня отмахивается от очередной тупой мысли и идёт за Колей на третий этаж. Конец уроков ощущается победоносным спасением, даже дышится легче. Данила выходит на улицу, не думая, и также спотыкается о подножку. Ладони от колючего снега моментально начинают болеть, колени мокнут, а перед глазами на миг возникает тёмная пелена. Вадим снова впереди всех и за всё отвечает. И, сука, первым бьёт. Лицо, к счастью, практически не страдает, зато достаётся всему остальному. Даня пытается отвечать, но, конечно, не справляется сразу с пятью парнями, равными ему практически по всем параметрам. Прежде, чем к нему подбегает Влад и врывается охранник с директором, он успевает влепить парочку фингалов и получить ногами по рёбрам с десяток раз. Его отпускают домой. Пару минут уходит на то, чтобы отвязаться от Влада. С этим помогает Руслан, который смотрит напряжённо, но почти улыбается. У него снова дёргается бровь. И Данила забывает и про рёбра, и про нос, игнорирует даже замёрзшие колени, пока преодолевает эти десять метров почти бегом. - А что у тебя с носом, Дань? – ничего, ничего, только дай обнять. - Да забей, я вчера поскользнулся неудачно на лестнице, – Руслан вроде бы успокаивается и тащит его за собой в уголок поукромнее. У него синяки под глазами и красноватый белок, губы потрескались, должно быть, болят, и макияжа почти нет, словно это не имело значения. Лицо это, уставшее и ослабшее, хочется расцеловать, докусать губы, но поговорить. Сначала разговор. – Извини, я иногда совсем выпадаю из реальности. Тебя вчера своим носом волновать не хотел, а потом так и сидел. У меня зимой такой период всегда, я не здесь, если понимаешь. Сплю как будто или в коме валяюсь. - Ладно, просто говори, если что, – он позволяет себя обнять и самостоятельно зарывается носом в тёплый воротник. – Я волновался. Шепчет загнанно и глухо, но Даня слышит и давит болезненный всхлип. Неприятно, когда по твоей вине кто-то ночами не спит. - Зайдёшь? Про тебя бабушка спрашивала. Потом можешь со мной поехать, к моим друзьям, – по умолчанию между ними что-то меняется, и это слабое оттаивание Тушенцова радует безумно. - Давай. Они идут практически молча, чтобы не тратить остатки тепла. Данила внезапно вспоминает и начинает чувствовать, как болезненно тело перенесло сегодняшнюю драку. Зато не в нос, хули. Дома у Руслана тепло и приятно, бабушка трудится над чем-то явно вкусным и пахнущим сладостью. Даня тянет уголки губ в зарождающейся улыбке, но моментально чувствует непрошенный рвотный позыв. Что-то ему совсем не хочется есть. В комнате шпарят батареи, и руки моментально покрываются неприятным слоем пота, который не остаётся на ткани джинс. Зато замёрзшие колени начинают теплеть и подсыхать. - Снимай, просушим, – Руслан протягивает ему шорты и настойчиво указывает на штаны. – Нам же ехать потом, не хочу тебя обрекать на температуру. - Бля, – тогда он всё увидит, тогда придётся демонстрировать свою позорную слабину. - И кофту снимай, тебе же жарко, – звучит, как ужасное проклятие, но, зная Тушенцова, отмахнуться не удастся. Данила садится на пол возле кровати и скрещивает руки, внезапно подступает коварная истеричность. - Нет, не буду. - Дань, ну чё ты. Надеюсь, ты не стесняешься, – Руслан тянется к его кофте и почти хватается за воротник, останавливает только всхлип, разрезающий возникшую тишину. – Дань? - Я не хочу, не надо, Руслан, – имя он шепчет с трудом и сам такому всплеску удивляется, правда контролировать это не может всё равно. - Теперь точно давай, потом разберёмся с твоей этой, – он стягивает кофту под мантру чистейшего отрицания и замечает синюшные следы под задравшейся футболкой. – Так, а этот момент я не понял. Данила молчит и будто сжимается, покрываясь плотной краснотой. - Я разберусь, Руслан, – куда-то испаряются истеричные нотки из интонации, только он старательно прячет глаза. - Ты идиот? Что случилось? – Даня отворачивается и молчит, а Тушенцов тянет его лицо к себе и вглядывается, старается отыскать в нём хоть что-то. Этого хватает, чтобы расколоться. - Одноклассники решили меня за ориентацию, бляди, прижать. Сначала в столовке поймали, но мы разошлись, потом – на улице, после уроков. И вчера я с этим Вадимом пиздился. Он мне в нос, я ему в глаз. Такая хуйня, – «слабак, слабак, идиот». - Пиздец. Разберёмся, Дань, всё ахуенно будет, обещаю. Притащу друзей своих, ты панков тоже бери. Организуем кружок отмщения убогим в подтяжках, – Руслан сталкивается с ним носами и говорит почти в глаза. Он совсем меняется, когда серьёзнеет. Данила в новом восхищении захлёбывается и цепляется за губы, второе дыхание открывая. Боль на второй план уходит, когда Руслан ему отвечает с куда большим желанием. Приятно, и кольцо аккуратно охлаждает кожу. Болит ребро. – А теперь снимай штаны.

***

От бабушки Руслана они ускользают с явным трудом. Старушка не хочет отпускать ни внука, ни редкого гостя в непроглядную темень. Руслан говорит, что именно это время отведено под эмо, ночью ведь гуляют готы, а солнечным утром – панки. С ним не хочется спорить. Данила отбился от пирога, поэтому пил пустой чай и с восхищением разглядывал процесс появления эмо на свет. Руслан красится умело и гармонично: подводит глаза, мажет тенями, незаметные стрелки, чёрный, чёрный, чёрный. В королевстве тьмы и ужаса забавно наблюдать появление фиолетового. Но соблюдать стиль нужно полностью. Руслан красит ногти, просит залачить чёлку и блестит чарующими глазами, когда его незначительные просьбы выполняются. Выходят они полчаса спустя и тащатся по заваленным снегом улицам в неизвестность. Данила словно видит родные кварталы впервые и послушно следует за чужой рукой, едва ли не спотыкаясь о незаметные люки. Для него этот вечер вообще какой-то особенный, можно позволить себе маленькую неуклюжесть. - Ты только веди себя дружелюбно, хорошо? – проще простого, только ощущение, будто Даня испортит всё знакомство своим неуместным присутствием, а ведь это так важно – почти встреча с родителями. Становится волнительно, и хочется провалиться под землю да поглубже. Он закуривает и кончает несчастную сигарету слишком быстро. А холодная заброшка уже виднеется вдалеке. На подходе к полуразрушенному зданию к ним подходят две девочки и здороваются, неоднозначным взглядом разглядывая отдалённо знакомое лицо. – О, Даша, Вилка, привет. Это Данила, мой ужасно близкий друг. Девушки смеются и кивают с чрезмерным пониманием, жмут приветливо руки и идут дальше впереди них. - Почему… - Потому что Виолетта. Про шутку – у них всегда был прикол про ужасно близких друзей, пока все не поняли наконец, что они встречаются. Решил, знаешь, аккуратно намекнуть, – Даня почувствовал прилив горячего наслаждения от осознания, что Руслан вот так вот просто рассказал о том, что Кашин значит для него, друзьям. Лестница в заброшке обвалившаяся и совсем не внушает доверия. Данила к таким привык с самого детства и вскарабкивается с прытью, кажется, макаки. Руслан следует за ним и тихонько направляет. На третьем этаже, возле небольшого голого окна, они обнаруживают-таки достаточно пёструю компанию. От них пахнет сладко до приторности. Кашин смахивает тошноту, проглатывает неприятный комок и благодарит бога за везение. И за то, что Носовой сегодня с ними нет. Руслан его представляет, обнимается со всеми и принимает начатую литровку блейзера, пьёт и, подумав, протягивает Дане. - Пей, у нас это типа…традиция, ну, – приходится согласно кивнуть и зарядиться этой ядерной смесью. – Потом нужно покурить тонкие… - Ладно, уговорил, я ухожу, – Руслан смеётся и притягивает его к себе шею, плотно прижимаясь виском. От него пахнет сладко, но вкусно до безумия, и хочется слизать с кожи этот аромат. Данила нашёптывает свои планы в чужое ухо и довольствуется смущённым видом, розовеющими щеками и коротким«дома поговорим». - Ребят, помощь, короче, нужна, – Даня снова сжимается, почти исчезает, потом совсем уходит курить. Руслан так просто решает его проблему, не осуждает за слабость, которая зудит до сих пор, и хочется её вытравить, расчесать кожу до крови, чтобы сама убежала. Он звонит Толе и молится, чтобы он в очередном пьяном угаре не умчался в Питер на концерт любимого КиШа. Когда трубку поднимают и радостно с ним здороваются, Даня начинает рассказ, пусть краткий и путанный, зато до стыда личный.