Слова твои

Утомленное солнце Нежно с морем прощалось, В этот час ты призналась, Что нет любви

Его голос слышится ей даже сейчас, а также детские беспечные воспоминания о том, как он быстро вошел к ней в доверие. И дня не прошло, прежде чем маленькая Надя начала говорить с ним на ты. Он играл речью как хорошим дорогим инструментом, у которого не жалко струн. Преподносил для впечатлительной маленькой девочки все так, как если бы сам был ребенком. Веселый, радостный, никогда не подумаешь, что под лицом балагура скрывалось чудовище. — …вот что, Надья, иди-ка ты сюда. Иди, я тебе сказку расскажу. Надежда Сергеевна, уже седая и пережившая не только родителей, но и двоих мужей, рассказывает эту сказку сама себе на протяжении многих лет, с каждым разом находя новые детали, а также становясь на мгновение маленькой Надей, которая не знала, что после долгих солнечных дней наступают зверские холода. Она помнит ее наизусть, сама не зная почему. Каждое слово словно выговаривалось на обратной стороне ее черепа. — …сказка. В Тридевятом Царстве в Тридевятом Государстве жил-был мальчик, которого звали Ятим. Он замечательно пел, играл на разных инструментах, любил стихи, а родители его дружили с одним волшебником, которого звали Сироб. И очень нравился маленький Ятим доброму Сиробу и взял он его в свой домик свиданий и стал учить его волшебной музыке, и полюбили они друг друга как отец и сын и сын отца. Вот такая, Надин, история. Взгляд Нади пустой, как если бы она находилась там, в тот самый день, когда собиралась в зоопарк. Тогда же все было по-другому. Восторг и интерес от начинающейся истории захватывал от головы до пят. Сейчас вызывает оторопь и тошноту. Она не знала своего деда, чтобы в точности убедиться в словах «дяди Митяя», но уверена, что все было так, как он рассказывал. Она не раз представляла себе того самого мальчика, который привязался к человеку, который взял его под свое крыло. Еще ничем незапятнанный, не знающий мира, как и она когда-то. Не видевший лишений и забот. — …скоро у Сироба родилась дочь и назвали ее Ясум. Дом у Сироба был большой, светлый, шумный веселый и, конечно же, счастливый. Но однажды все это кончилось. А кончилось потому, что пришла война… И не важно с кем, Надин. А важно то, что Ятим ушел на фронт. И все это время и в окопах, и в госпитале, и в разных странах, он каждый день, именно каждый день, Надин, вспоминал тот большой дом. Так вот, десять лет он скитался по разным странам, что он только ни делал… И все это время он тосковал по дому. Надя тоже тосковала по дому, только она была не в окопах и не в другой стране. Дом, можно сказать, был всего в нескольких километрах от нее, но машина, которая в один день приехала за ней и мамой, была похожа на ту самую, которая довезла ее до поворота, а потом выпустила из своего железного нутра. В роковой раз не выпустила. — …а десять лет спустя он вернулся. Родители его уже погибли в той войне. С буржуинами. И ему не к кому было больше идти, и он прямо с поезда побежал к своему учителю. Была зима и, кроме снега, ничего он не узнал в своей стране. Снег слепил Надю, когда она мучилась от холода в нетопленных помещениях. Чувство голода было таким, что хотелось выть волком. Снег теперь и в ее крови. Маленькие ледышки до сих пор колят руки. Десять лет спустя она не смогла никуда вернуться. Не осталось того самого дома, что описывал «дядя Митяй». Он сжег все мосты за собой. — …замирая сердце, он позвонил в звонок. И дверь ему открыла девушка такой красоты, какой он не встречал никогда. — Ты кто? — Я та самая Ясум. Проходи, хотя папа наш очень болен. А Ятим стоял изумленный и смотрел на красавицу Ясум и не мог промолвить и слова… Мама. Она осталась такой же родной и близкой, но только в том самом дне, когда была сказка. Надя уже и не вспомнит ее лица, не окрашенного страданием. Помнит, как плакала, когда их разлучали. В ней ничего не осталось от красавицы к тому моменту. Сейчас Надя о ней тоже не может промолвить и слова. Тяжело. Тоска со временем притупилась, заставляя только искать средства к выживанию, подстраиваться под момент. Само слово «мама» стало какой-то отдаленной детской мечтой, которая сейчас смотрится как какая-то глупость. Надя уже и не помнит, когда называла ее иначе нежели «красавица Ясум». — …вызвал однажды Ятима к себе один всесильный и важный человек… Кощей? Леший? Нет, я не помню, как его звали. Слово «отец» также выветрилось из памяти Нади. Остался только «товарищ Котов». Тот был нежен, заботлив, внимателен к ней, но свое громкое звание единственного героя для маленькой девочки, потерял, когда смысл дальнейшей истории стал доходить до надиного разума. — …вызвал его к себе в большой дом и говорит: «Товарищ мой ненаглядный Ятим, поезжай ты туда, незнамо куда и сделай ты то незнамо что». А Ятим ему в ответ: «Как же это так, всесильный мой господин… э-э-э… то есть товарищ?! Я уже наездился навоевался, тихо хочу жить». А он ему: «По-мещански рассуждаешь, по-мещански…» — плохо то есть. — «Ятим, плохо. Тебя на родину пустили не для того, чтобы ты мещанское гнездышко свое плохое вил. Так что собирай-ка ты вещички, пиши заявление, неделя тебе на размышление, а не то голова с плеч». Всесилие, власть, уверенность в том, что тебе ничего не будет, что бы ты ни сделал. Только этим остался Котов в ее памяти. Из-за него Надя долгое время считала себя в подростковом возрасте ошибкой, которая не должна была появляться на свет. Она была в одиночестве все то время. И уже не вспоминает отцовских нежностей по отношению к себе. Только ярость и ненависть сопровождают воспоминания о нем. Каждый раз Надя их отталкивает куда поглубже в себя, надеясь расстаться с этим только на смертном одре. Ее радует, что она уже дважды разменяла его фамилию. — …ну, и пошел Ятим домой, пригорюнился, собрал вещи да и уехал. Так ничего никому и не сказал. Нечего ему было сказать. Не хотел он беды и крови в свой дом. Она ни разу не видела «дяди Митяя» после того, как он уехал с Котовым. Ребенку трудно проникнуть в мысли взрослого, но сейчас ей кажется, что следующая фраза звучала как-то особо. — …ему очень хотелось жить. Дмитрий Андреевич Арсентьев скончался летом того же проклятущего 1936 года, найденным мертвым в собственной ванне с порезанным венами. Надя злорадствует, вспоминая это. Ей хотелось при ее долгой жизни хоть раз увидеть его глаза. Думал ли он, что обрекает на смерть не только врага, но свою «красавицу Ясум»? — …принцесса поплакала-поплакала и замуж вышла… за Кощея того самого, которого не помню, как звали. В жизни Нади было целых двое Кощеев, без любви, без чувств. Но ей, как и Арсентьеву, очень хотелось жить.