Одуванчик

      Приходи.       Приходи ко мне, когда вздумается, когда нужна будет помощь и поддержка, когда нужно будет подставить свое плечо для твоих слез, когда нужно решить твои проблемы, когда все отвернуться, когда весь мир будет против тебя, когда ты не знаешь, что делать.       ты главное, приходи.       Он больше не сможет прийти.       Он больше никогда не позволит себе оказаться на пороге твоей квартиры. Никогда.       Он сделал слишком много вещей, которые приносили тебе боль. И он не простит себя за это.       А Ты больше не сможешь позвать.       Вне зависимости оттого насколько сильно ты этого хочешь. — Доктор, как он?       Голос взволнованный, обеспокоенный, хриплый, болезненно родной. Он пришел. — Он парализован.       Сердце пропускает удар. Это он во всем виноват.       Что? Как такое произошло? — К нему можно? Мужчина не может сдержать слёз, в носу начинает предательски щипать, в горле вновь першит, голос вконец сипнет, не позволяя сказать ничего более. — Нет, но думаю, он был бы рад вас видеть. Врач подзывает мужчину к себе движением руки. Тихо говорит, чтобы тот надел халат и прошёл за ним. Он наконец увидит его. — Влад, Владик, Влад!       Мужчина шепчет, тут же подбегая к кровати, на которой лежит самый близкий для него человек. Слезы сдержать уже не получается, поэтому капля за каплей скатывается по бледным щекам, делая их мокрыми, отчего они начинают мёрзнуть. — Как же ты меня напугал.       Шепот, который делает парню больнее, чем цветы, разрывающие лёгкие на мелкие кусочки. Прорываясь мимо жизненно необходимых органов, задевая их листьями, вызывая неприятное покалывание где-то внутри, вызывая на лице старшего отвращение.       Но он не может ничего сказать. Лишь открывает свои голубые глаза, которые раньше сияли искренней радостью, но сейчас погасли, становясь ледяными. Буквально обжигая младшего своим холодом.       Хлопает длинными ресницами, расматривая парня напротив. Ему интересно зачем он пришел. — Прости, меня. Влад, прошу, прости. Я не хотел, чтобы так вышло.       Теплые ладони с силой сжимают тонкое, изящное запястье. — Почему ты не рассказал? Чашейко поднимает голову, глядя покрасневшими глазами на прикованного к кровати мужчину.       Кареглазый выглядит грустно, обеспокоенно. — Ты не должен был, этого знать.       Хриплый голос, почти шепот Бумаги, заставляет младшего вздрогнуть, а глаза распахнуться настолько широко, что они сразу начинают болеть, заставляя зажмуриться. — Ты можешь.? — Могу.       Пальчики Влада постукивают по крепко сжимавшимся ладоням, очень аккуратно, медленно, будто он учится заново. — Но больше ничего.       Мимолётная улыбка на секунду украшает доселе серьёзное личико, заставляя улыбнуться и младшего. — Все будет хорошо. Слышишь? Все будет хорошо.       Чашейко говорит очень тихо, успокаивая. Скорее себя, чем Влада. Он слишком напугался в тот день. — Слышу.       Шепчет Влад, переводя взгляд с младшего на окно и обратно. — Эй.       Снова шепчет Бумага, подзывая Чашейко поближе. — Ты же знаешь, что я. — Что ты любишь меня?       Спрашивает с такой интонацией, что заставляет старшего отвести взгляд, снова приковывая его к окну. — Догадываюсь.       Чашейко вновь сжал ладошку Влада, после прижимая к губам. — Почему не рассказал сразу?       Бумага разочарованно смотрит на младшего, после чего отвечает: — Не мог.       Голубые глаза сами рассказывают об отчаянии, которое он испытал в тот день.       Он начал задыхаться.       Бутоны незамысловатых простецких цветов начинают вырываться из горла наружу, тут же распускаясь, принося дикий дискомфорт обладателю этого тела. — Я не мог сказать.       Одинокая слеза показалась на щеке Влада. Он не хочет, чтобы Чашейко видел его таким, но он не может даже отвернуться.       Голос начинает дрожать, а ладонь все крепче прижимается к рукам младшего. — Все будет хорошо, Владик. Ты обязательно поправишься. Обязательно. Обещаю.       Чашейко как мог успокаивал старшего, ведь понимал, что тот боится. — Влад?       Бумага следит за реакцией парня, обдумывая все то, что хочет сказать. — Уходи. Он на секунду замолкает. — Прошу тебя, уходи.       Мужчина смотрит с явным непониманием. — Я скажу врачу, чтобы он позвонил, когда я буду нуждаться в тебе.       Чашейко аккуратно целует запястье беловолосого, оставляя фантомный отпечаток губ, отстраняясь. — Влад?       Шатен молча оборачивается, видя как Бумага плачет. — Полюби меня.       Снова секундное молчание, елеслышимый всхлип. — Прошу.       Шепот. Тихий тихий. — Прости меня, Владик.       Говорит младший, выходя из палаты, стирая слезы с покрасневших щек.       Из палаты доносится очередной вскрик, насквозь пропитанный страданиями.       Цветы. Цветы. Цветы. Они повсюду.       Влад уже ничего не видит, но чувствует жгучую боль, пронизывающую все его тело насквозь. Ему повезло, что Чашейко терпеть не мог цветы с шипами, а любил простые одуванчики. Жаль одуванчики, а не Влада.        В палату забегают несколько докторов, видя, как из глаз, ушей, рта и грудной клетки парня лезут цветы. — Черт.       Говорит один из врачей, проверяя пульс. — Он мёртв.