Амулет

Они пробыли в монастыре три дня. За это время нога Хоби практически прошла. Да и Джин окреп и почти выздоровел. Монахи заваривали ему травы от простуды и к концу третьего дня о болезни напоминала только легкая хрипота и небольшой насморк. Намджун старался не отсвечивать перед старшим все это время и не надоедать своим присутствием, наслаждаясь только совместными ночами, чтобы тот не передумал и не оттолкнул, как раньше. И, как оказалось, не прогадал. К вечеру второго дня Джин выловил его на улице, где они с Тэмином помогали монахам таскать воду, и потащил за собой за стену какой-то хозяйственной постройки. — Ты меня избегаешь? — прямо спросил старший. — Что? Нет… — опешил Джун. — Что значит нет? — возмутился старший. — То не отлипал, как всем известный лист, а теперь наоборот скрываешься! Что, перегорел? Или боишься заразиться? — Да нет… Я просто… Просто не надоедаю… — Не надоедаешь? Ты? — негодовал Джин. — Ты, который не давал мне проходу даже когда я откровенно посылал? Нет… Что-то здесь не так… — Да что не так-то? — искренне не понимал Джун. — Если так, то я с радостью… — Нет! — перебил его Джин. — Я понял! Я знал! Знал, что нельзя расслабляться! Знал, что нельзя показывать слабость! Вы все одинаковые. Нужна только картинка! Только… Джин не смог договорить. Намджун схватил его за плечи и не успел он опомниться, как младший уже впился в его губы. Куда только делась неопытность и робость. Это был уже не скромный наивный парень, но сильный, уверенный мужчина. Или так только казалось? Казалось бедному Джину, у которого подкосились колени от такого напора, но он вдруг почувствовал поддерживающую руку у себя на спине. Эта рука прижала его к телу так мощно, так по-хозяйски, что Джин начал плавиться, как мороженка на солнце. Он не замечал неопытности и неумелости в поцелуе. Все было как надо! Именно как надо ему! Этот парень интуитивно чувствовал что нужно делать, чтобы старший поплыл. И Джин поплыл. Поцелуй длился долго. Младший учился и тренировался на нем, испытывая и пробуя разные варианты и движения. Он чутко следил за реакцией старшего и, улавливая малейшую похвалу в виде едва слышного стона или участившегося и более сильного дыхания, продолжал идти в этом направлении, усиливая натиск. Так он понял, что Джину нравится, когда язык не проникает глубоко, а наоборот, вылизывает десны и щеки. И Джун продолжал и продолжал делать это, пока у старшего не закатились глаза от удовольствия и одна нога не начала тереться о бедро младшего, а пах плотно не прижался к паху. Тут Джун вспомнил наконец, что они, как ни как, находятся на территории монастыря и нехотя отстранился. — Я не все, Сокджин-щи. Не сравнивайте меня никогда с другими, пожалуйста, — прошептал он куда-то в скулу старшего. — Хен, — ответил, еле отдышавшись, Джин. — Можешь звать меня хен… — и уткнулся лбом в его плечо, пытаясь выровнять дыхание и немного прийти в себя. — Я влюблен в Вас, хенним. И я не откажусь от Вас, в каком бы виде Вы передо мной не появились. Запомните это! — проговорил уверенно Намджун. — Со мной не надо стесняться или бояться. Можете быть таким, каким хотите. Джин поднял голову и посмотрел в его глаза. Наконец-то. Наконец он нашел того самого. Того, кого искал всю жизнь, меняя партнеров. Не так часто, но все же понимая, что все было не то. И все были не те. До этого момента. — Навсегда? — тихо спросил Джин, полностью сдавшись. — Если только ты позволишь! — также тихо ответил Намджун, прижав его к себе с такой нежностью и заботой, что у старшего на глаза навернулись слезы. Но это были слезы счастья и облегчения, а не досады и разочарования, как раньше. Больше Джун не бегал от старшего и не прятался. Он по-прежнему периодически попадал под горячую руку, ведь и так капризный Джин, во время болезни был капризнее втройне, строя из себя розовую принцессу при любом удобном случае, но младшего это больше не пугало. Он готов был терпеть все, лишь бы только оставаться рядом. Всегда! А вот у Чонгука за все эти дни так и не получилось поговорить с Тэхеном. Парень почти все время, которое ему позволяли, проводил в комнате у Намто Ламы. Он подавал ему чашку с водой, когда старик хотел пить, помогал при необходимости изменить положение тела, или подкладывал подушку, слегка приподнимая голову. Он даже научился обрабатывать ожоги мазью из каких-то листьев, приготовленной монахами, хоть ему и доверили это сделать всего один раз, когда тот, кто ухаживал за просветленным, сам занемог немного и пол дня его не было. Тэхен бы рад был и ночью оставаться здесь, только бы не видеть пока Чонгука и не оказаться с ним наедине. Он не мог понять, что с ним творится. Казалось бы, вот оно — то, о чем мечтало его сердце. Его бедное юное сердце билось учащенно с первого взгляда, еще там, в самолете, поднимавшемся вверх со взлетной полосы Шанхая после внезапной посадки и уносящем их к таким странным, но захватывающим приключениям. Тэхен стыдился мыслей о том, что было бы после аварии, если бы в салоне самолета остался не Чонгук. Ему было страшно и противно от самого себя за такие мысли. Он помог бы любому человеку в этой ситуации, и то, что это был Чонгук, ничего не меняло, ведь так? Но внутренний голос то-о-о-о-ненько нарушал эту уверенность. И вот сейчас Тэхен сидел у ложа монаха и пытался разобраться, что же он испытывает к старшему? Похоже ли это на чувства Чимина к Юнги? Действительно ли он готов и хочет встречаться с мужчиной? Впрочем, в этом он не сомневался. Для него не была стопом половая принадлежность. Он сам пока не знал какая ориентация ему ближе, ведь с девушками он тоже не встречался и не был близок. Но то, что его не отталкивала эта мысль, а, наоборот, манила, уже говорило само за себя. Ни об одной девушке он не мечтал и даже не думал столько, сколько о старшем. Но что же тогда не давало ему покоя? Что останавливало? И он понял наконец. Осознал. Но от этого легче не стало, а сомнений только прибавилось. На третий день утром просветленный не выдержал. — Не терзай свое сердце, — проговорил он с помощью лекаря, переводящего его слова на ломаный китайский. — И не сомневайся ни в своем выборе, ни в том, что он сделан правильно. И не сомневайся в предмете своего выбора. Верь и доверяй ему. Даже если сначала все покажется безнадежным и неразрешимым, ты сможешь изменить все это одним лишь своим решением. Не бойся говорить прямо! Иди! Иди и не мучай больше себя. Тэхен был поражен проницательностью монаха, но после вспомнил, что говорил им когда-то гид, что Намто Лама просветленный и видит самих людей и их судьбы и может направить на истинный путь. Поэтому, поклонившись и приняв благословение, он вышел из маленькой комнаты и отправился на поиски Чонгука. Тот нашелся на заднем дворе. Они с Седжином и Юнги второй день пытались починить запасной генератор, который нашли в одной из хозяйственных построек. — Хен… — неуверенно начал Тэхен. — Странно все еще видеть эту дурацкую белую шевелюру у тебя на голове, — проворчал, перебив его, Чонгук. — Я думал, ты давно уже побрился в послушники, и ожидал увидеть тебя в оранжевом одеянии. — Не смешно… — надулся Тэ. — А я и не смеюсь… — ответил с такой же обидой Чонгук. — Нам надо поговорить, — продолжил Тэ. — Неужели? — подколол старший. — Даже поверить в это не могу! — Не издевайся, хен, — попросил Тэ. — Мы можем отойти? — Да, забери его уже отсюда! — взмолился Юнги. — Оглушил уже своими вздохами! И детали все поперепутал в своих мечтаниях, только мешает! Чонгук возмущенно засопел, а от стены постройки раздалось тихое хихиканье. Разумеется, там сидел Чимин, не замеченный ранее Тэхеном. Разве мог он отлипнуть от своего хена? Разумеется нет! Тэхен с Чонгуком зашли за ту же постройку, что раньше Намджун с Джином. Прям место свиданий какое-то, в самом деле! Чонгук посмотрел на Тэ в ожидании, но у младшего как-то сразу пропал весь боевой настрой, и он онемел, смущенно опустив глаза. А Чонгук стоял и разглядывал это до безумия красивое лицо, эти невероятные глаза с необычным разрезом, с опущенными сейчас ресницами, этот прямой нос с очаровательной родинкой на кончике, эти губы, такие пухлые, нежные и красивые, что хочется целовать их бесконечно, эти волосы с отросшими черными корнями, которые уже не вызывали раздражения, а как-то даже шли парню, и эти трогательные большие лопоухие уши. Тэхен весь был трогательно-милый и в тоже время невероятно красивый. И манящий. — Хен, что ты имел ввиду там, над пропастью, когда говорил, что я тебе нравлюсь? — вдруг осмелев, пробормотал Тэхен. Чонгук не ответил. Он стоял и пялился, как идиот, на это необыкновенное лицо. Он блуждал по нему взглядом, переходя с бровей на глаза, затем на нос, на манящие губы, которые открывались, говоря ему что-то, на идеальные скулы, снова возвращаясь к глазам. — Хен! — чуть громче окликнул его Тэхен, уже раз в пятый или шестой. — Ты слышишь меня? С тобой все в порядке? — Что? — очнулся наконец Чонгук. — Ты сказал что-то? — Да я уже за Седжин-хеном хотел идти! Думал тебя парализовало! — ответил Тэхен. И в этот момент они услышали это. Этот звук… Это был вертолет. И он приближался. Видимо летчик издалека заметил монастырь и сейчас хотел проверить. Сомнений в том, кто бы это мог быть, ни у кого не возникло. Седжин, Юнги и Чимин тут же вскочили и метнулись в сарай, возле которого работали. Чонгук же подлетел к Тэхену, закрыв его собой, и они оба, прикрытые небольшим выступом крыши, начали продвигаться по периметру здания, ища дверь и надеясь, что она открыта. Вертолет тем временем подлетел совсем близко, завис ненадолго и стал медленно кружить вокруг. Парни едва успели заскочить внутрь постройки и закрыть за собой дверь, как он показался из-за угла. Это оказалась баня или что-то вроде того. Посередине стояла большая деревянная лохань. Вдоль стены были видны несколько скамеек, на которых стояли тазы и пара ведер. Видимо, это была еще и прачечная, потому что в противоположной от входа стороне, от стены до стены, были натянуты несколько веревок. Окон, как таковых, не было. Два оконных проема были затянуты непрозрачной, но пропускающей немного света, клеенкой. Свет так же проникал в многочисленные щели постройки и в неплотно прикрытую дверь. Ребята прислушивались к шуму лопастей. Вертолет сделал еще один круг над монастырем и начал удаляться, вскоре скрывшись за горами. Парни не спешили выходить. Тэхен смотрел в небольшую щель дверного проема, а Чонгук в этот момент не мог отвести взгляд от его профиля, стоя рядом и приобняв, словно защищая. Старший смотрел и не понимал, как мог тогда, в самолете, посчитать этого парня не слишком привлекательным из-за прически. Сейчас казалось, что все годы до этого он был слепым, потому что никогда не видел такой красоты. Все в Тэхене казалось идеальным, хоть на самом деле идеальным и не было. Такой красивый! Такой милый! Разве может хоть одна из его бывших «заек» сравниться с ним? Ни одна! Ни к одной из огромного количества женщин, прошедших через его постель, Чонгук не испытывал ничего подобного. Да что там… Он вообще ничего ни к кому не испытывал до встречи с этим парнем. А тут нахлынуло все сразу. И забота, и защита, и ревность, и чувство собственничества, и смущение, и симпатия и самое главное — желание! Желание такое, что даже сейчас, в момент опасности, становится тесно в штанах от такой близости с ним. От его запаха, от тепла его тела, от его кожи, которая почему-то покраснела сейчас и на щеках и на ушах, с чего бы это? — Хен, ты чего? — Тэхен повернул к нему голову и посмотрел в глаза, — Ты чего так смотришь? Чонгук не смог ничего ответить, он просто притянул парня к себе и, пока тот не опомнился, прижался губами к его губам. Тэ замер, как маленький зверек, в его руках и, кажется, не дышал. Глаза его были открыты и даже не моргали. Чонгук прошелся языком по губам младшего и, проникнув внутрь, наткнулся на плотно сомкнутые зубы. Ухмыльнувшись, он отстранился и тихо прошептал: — Приоткрой немного рот и расслабься. Я тебя не съем. И глаза можно закрыть, — закончил он, снова прижавшись губами к губам. Медовая сладость разлилась на языках у обоих. Тэхен — послушный мальчик, внял всем указаниям и, закрыв глаза, разомкнул немного зубы, чем тут же воспользовался Чонгук. Поласкав немного языком десны младшего, он юрким движением проскользнул глубже внутрь. И встретившись там с языком Тэхена, вздрогнул от удовольствия, которого и сам не ожидал. Такая реакция на обычный поцелуй! Поцелуй с мужчиной, с парнем! Может он действительно латентный гей, как сказал однажды, в далекой юности Джин. Когда Чонгук яро протестовал против его ориентации, тот в ответ привел факты статистики, сколько процентов мужчин в мире открытые геи и сколько скрывают свою ориентацию или не понимают ее. Причем в основном, это самые ярые гомофобы. Возможно в этом есть доля истины, потому что так у него крышу не срывало ни от одной, даже самой горячей, красотки… Сейчас же он чувствовал, как дрожит и трепещет все тело не только у младшего, но и у него самого. И что совсем странно, весь пах у него скрутило тугим узлом и произошло это лишь от ощущения двух нежных ладоней, которые, осмелев, обхватили его за талию. Как же хотелось, чтобы этот момент длился подольше, хотелось проникать языком все глубже и глубже в эту медовую сладость. Хотелось зайти дальше. Хотелось… Много чего хотелось Чонгуку в этот момент, но он почувствовал, что младшему стало не хватать воздуха и он почти начал оседать в его руках. Чонгук отстранился и посмотрел на раскрасневшееся лицо Тэ. Ресницы парня затрепетали и он, открыв глаза, посмотрел в ответ на старшего затуманенным взглядом. — Боже! Какой же ты сладкий, малыш! — пробормотал Чонгук. И в этот момент все чары от поцелуя рассеялись. Взгляд Тэ стал более ясным, дыхание начало восстанавливаться, а раскрасневшиеся от поцелуя губы обиженно надулись, и он, собравшись с силами, оттолкнул от себя Чона со словами: — Я не малыш! И, кажется, уже неоднократно просил не называть меня этой кличкой! — Тэхен, это не кличка! — возмутился Чонгук. — Я же объяснял! — Для меня это кличка! Я не могу так! Не могу! — воскликнул он. — Как так? — не понял старший. — Тебе надоели многочисленные девушки и теперь заинтересовал парень? Если это так, то найди другого кого-нибудь! Потому что я так не смогу! Я не буду одним из… Не буду на один раз! Я не смогу! — Тэхен! Зачем ты так? — Потому что я не смогу больше так, как той ночью! — тихо проговорил младший. — Мне было очень плохо тогда. Я не хочу, чтобы мне было плохо каждый раз, когда ты решишь, что тебе нужна женщина. А ты ходил к женщине! Не отрицай! — Не отрицаю. Да, это так. Но только потому, что боялся напугать тебя! Я сам не ожидал, что кто-то может так действовать на меня! Такие чувства и для меня в новинку! Поэтому я испугался. Испугался, что сорвусь и оттолкну тебя этим! — Но я не ребенок! — возмутился Тэхен. — Ты мог хотя бы попытаться. Или объяснить! — Прости! Прости, малыш! Я… — Опять? — Тэхен посмотрел на него с обидой. — Опять этот «малыш»? — Но ты для меня и есть малыш! Я хочу… Хочу заботиться о тебе. — В том-то и проблема. Я ведь мужчина, хен. Да, парень, для тебя младший, но по факту мужчина! И я тоже могу заботиться. И, возможно, хочу этого. Ты сможешь смириться с этим? Сможешь сменить позицию? Чонгук обалдел от такого. В смысле, сменить позицию? Как это? — Но… Малыш… Как сменить позицию? Ты же даже не знаешь, что делать. Я хоть опытный в этом… самом… — Я не в прямом смысле сказал, а вообще! — сначала смутился Тэхен, но потом, осмелев, продолжил, — Но и в этом тоже. Ведь я тоже однажды могу захотеть быть… быть… В общем, ты согласишься на такое? У Чонгука воздух застрял комом в горле. Не охнуть, не вздохнуть. Слегка отдышавшись, он смог лишь промямлить: — Но, малыш, как так? Я же мужчина… Ты предлагаешь мне… — А я кто? — перебил его Тэхен. — Я, по-твоему, кто, зайка? — Нет, Тэ… Я не это хотел сказать! — стушевался Чонгук. — Боги… Как сложно… — Да, хен. Это сложно. Я не претендую на то, чтобы ты менял свой образ жизни ради меня. Я все понимаю, кто я такой… Но если ты проявил ко мне интерес и это не мимолетно, то хочу сказать, что так я не смогу. Я привык сам. Чимин да, он любит, когда о нем заботятся. И я с детства это делал. Я привык. И из самолета тебя я вытащил, а не ты меня. Смог же. Не развалился. И остальное все выдержал. И мне странно и не по себе, когда ты открываешь передо мной дверь машины, или подаешь мне руку на лестнице, с этим своим «малыш». Мне это не нужно, понимаешь? Ты мне нравишься, хен. Очень нравишься. Но если так, то лучше не надо… Не хочу так… Прости… Он открыл дверь и вылетел на улицу. А Чонгук остался хлопать глазами и переваривать услышанное. Еще вчера убежденный натурал, сегодня он не только готов был стать геем, но уже и рассматривал перспективу применить на себя пассивную роль. Тьфу! Чертовщина какая! Но с другой стороны… Черт! Ведь Тэхена потерять страшно! Уже страшно. За это время он стал по настоящему родным и нужным. И чего уж греха таить, с момента знакомства с ним, там, на месте аварии, Чонгуку не хотелось ни одну женщину! Ни разу! Та горничная не в счет. Он воспользовался ею только чтобы снять напряжение, возникшее именно из-за Тэ. Никакого удовольствия он не получил, только элементарную разрядку, как от дрочки. Но как объяснить это младшему, чтобы он поверил? С репутацией старшего это будет сложно… Да, Чонгуку было над чем подумать… А Тэхен, промчавшись мимо друзей, снова вышедших на улицу, вбежал в главный дом и, стукнув пару раз, ворвался в комнату к старому монаху, сразу падая на колени у его ложа. — Что я наделал! — со слезами на глазах пролепетал он. — Я такого наговорил! Зачем? Что на меня нашло? А если он теперь видеть меня не захочет? Наверняка так и будет! Какой же я дурак! Монах что-то говорил ему и мягко, едва касаясь, гладил по голове, успокаивая. Тэхен не понимал, что он говорит и послушник, который находился при просветленном, не мог ему помочь, потому что не знал китайского. Но за это время Тэхен смог выучить несколько тибетских слов и сейчас в речи Ламы смог разобрать «нга» и «дуг га», что, как он понял, означало хорошо и правильно. Это с одной стороны успокаивало и вселяло надежду, но с другой… нифига это не успокаивало. И Тэхен продолжал ругать себя и накручивать. Он так и просидел с просветленным до самого вечера, когда ему сюда принесли миску с едой и небольшую циновку, разрешив и ночевать в этой комнате, к его великой радости и благодарности. Тем временем Юнги с Чимином вернулись на задний двор вдвоем, после того как вертолет улетел, потому что Седжин пошел проверить как там Хосок. Чимин снова уселся на какую-то доску, привалившись спиной к стене сарая, а Юнги вновь занялся починкой генератора. Только нихрена он не чинил. Потому что эта мелкая зараза достала из недр своих карманов очередной чупа-чупс и засунула себе в рот, ни о чем не волнуясь, а Юнги, один раз взглянув на это безобразие, уже не мог не кидать туда взгляды. Все бы было ничего, ведь раньше он совершенно спокойно мог наблюдать за младшим, сосущим свои дурацкие чупики. Но теперь, после той ночи, смотреть на эти губы, пропускающие внутрь конфету и вновь выпускающие ее наружу, и вспоминать, как эти губы тоже самое делали с его членом!.. В очередной раз поймав себя на том, что уже минут пять ищет отвертку, которая все это время находится у него в руке, Юнги плюнул, матернулся себе под нос и с раздражением спросил у младшего. — Может уже оторвешь свою корму от теплого места и поможешь мне чем-нибудь? — Неа! — ответил наглый младший, вытащив изо рта конфету с громким чмоком. — Пиявка! Не зли меня! — с раздражением прошипел Юнги — Ну, хеооон! — заныл младший. — Что я там смогу? Ничего! А ты так горячо смотришься со всеми этими инструментами! Я лучше отсюда понаблюдаю! — хитро хихикая, закончил он. — Ты можешь хоть на минуту расстаться с этим планшетом? — спросил Юнги уставшим голосом. — Имей ввиду, если не починим этот генератор, хер тебе блаженные разрешат еще раз зарядиться от главного. — Ну, хеоооон! — снова затянул младший любимую песню. — Я же не просто так. Я учусь и самообразовываюсь! — Чего? — Са-мо-об-ра-зо-вы-ва-юсь! Для того… самого… Кто-то же из нас должен!.. — Чего? — снова не допер старший. — Что должен? — Порно я смотрю! Вот чего! — не выдержал младший. — Кто-то же должен знать, как там все происходит! А то как мы с тобой… — Блять! Ты охренел? — возмутился Юнги. — Ты, блять, в монастыре вообще-то находишься! — Вообще-то, матом здесь тоже… как-бы… не ругаются… — протянул младший. Юнги не нашел что ответить на это и лишь пыхтел возмущенно, снова занявшись генератором. И вот, младшему бы затихнуть и помолчать немного, но нет. Некоторое время спустя бедный старший снова готов был взорваться, услышав это наглое: — Хеоооон! А хеооон! Ну хеоооон! — Чего тебе? — не в силах выдержать этого, буркнул Юнги. — Хен, а зачем они молоко туда заливают? Или это не молоко? А потом миску подставляют и смотрят, как оно выливается… — Чего? — не понял старший. — Ну вот! — Чимин повернул планшет экраном к Юнги и показал что происходит на экране, вытащив наушник, но убавив звук. — Хер их знает… — недоуменно пробормотал Юнги. — Может они представляют, что это сперма?.. — Это сколько же ее должно быть… — задумчиво пробубнил младший. — Хватит всякой хуйней голову забивать и смотреть эту поебень! — проворчал старший. — Мы такого делать не будем! — Почему? Может нам тоже захочется в доктора поиграть… — В кого? — В доктора! Ну… Они, видимо, играют, потому что на одном белый халат. Он там все, что только можно, другому туда засовывает, экспериментирует типа, а потом они это самое… ну… чикен-шпокен! — Блять, пиявка, заткнись немедленно! — А еще… — считая себя, видимо, бессмертным, не успокаивался младший. — А еще я видел, как они туда мандарины запихивали! Штуки три или четыре! — Зачем? — не понял Юнги. — А я знаю? Запихнули, а через несколько минут он их выплюнул. Друг за другом. — Как выплюнул? — совсем растерялся Юнги, не понимая, как можно засунуть туда, а выплюнуть… — Откуда? — Нууу… Оттуда! — скосил глаза младший. Чаша терпения была переполнена и, взорвавшись, Юнги подлетел к Чимину, хватая и отключая планшет. — Все, нахуй, хватит! Хватит смотреть всякую херню! У нас будет классика! — рявкнул он на затихшего младшего. — Классика, понятно? И учиться мы будем вместе! Я сам нужное видео найду! Без всяких там мандаринов и молока, ясно?! — Ага… Ясно, — с хитрой ухмылкой ответил младший. — Все! — Хен, а мы целоваться пойдем, как другие? — Какие другие, пиявка? Это монастырь, блять! — И че? — возмутился Чимин. — А они тогда почему ходили? Мне отсюда все было видно! Сначала, вчера вечером, Джин-хен с Намджун-хеном! Потом, уже сегодня, Чонгук-хен с Тэ. Правда, они не целовались, но, думаю, им вертолет помешал. И неизвестно, что они потом делали, когда спрятались! Только Хоби-хена с Тэмин-хеном не было. Но возможно просто еще не успели. Я все видел и всех! — Кого ты с Хосоком назвал? — Как кого? Тэмин-хена! Ты что, не заметил ничего? Ну ты даешь! — С Тэмином, говоришь? Так уверен в этом? Ну-ну… — загадочно ухмыльнувшись на наивность и слепоту младшего, проговорил Юнги. — Так что? Мы с тобой целоваться пойдем? — Нет! — рявкнул старший, от вредности чуть резче, чем надо, чтобы проучить наглеца. — Это монастырь! И мы не пойдем! — Ладно… — покорно согласился младший и Юнги опешил. — Что значит ладно? — Ну ты же сказал нет. Я ответил ладно. Нет, так нет… — Не понял! Что значит, нет так нет? — Ну монастырь же. Ладно… — снова безропотно проговорил младший, скромно опустив глазки и закусив нижнюю губу. — Ну-ка быстро встал и пошел… куда там они ходили… Быстро, я сказал! Ладнокает он мне тут! — возмутился Юнги. Довольный и счастливый, что добился своего, младший подскочил и пошел впереди, следующего за ним по пятам, Юнги. Стоило им лишь завернуть за угол той самой постройки, как, развернувшись, Чимин вцепился в плечи старшего и приблизил свое лицо. — Хен! Я уж думал не дождусь! — Вот пиявка наглая! — пробормотал Юнги и, прижав его к себе так крепко, как только мог, впился в сладкие губы, снова отдающие какими-то химозными фруктами. Чимин, с тихим удовлетворенным стоном, тут же приоткрыл рот, впуская настойчивый язык, и начал ласкать его своим в древнем, как мир, диком танце. Юнги, издав ответный тихий стон, вплел свои пальцы в блондинистые волосы, мягко лаская затылок младшего и притягивая его к себе еще ближе, если такое возможно. И слов этим двоим было не нужно. Как два магнита, они были неразлучны и тянулись друг к другу, несмотря ни на какие трудности, что ждали их впереди. Их последний спокойный день пребывания в монастыре подходил к концу...