Браконьер

Я не могла вдохнуть. Знала что нужно, но никак не получалось. Всё внимание сосредоточилось на тёплой крови, покрывавшей мои ладони. Липкие сгустки медленно остывали на пальцах. С ними стыли и мои мысли.  - Не сходи с ума, - голос Тетты глухой и слабый.  Он больше не отбивается, безвольно повисая на моих руках. Я чувствую, как его холодный пот, пропитывает ткань моей футболки на плече, куда Кисаки упёрся горячим лбом. Этот контраст сводит меня с ума, что-то ломает внутри.  - Дай мобильник, - дрогнувшим голосом попросила я.  - Не стоит, - спокойно возражает Тетта.  Кисаки не договаривает, но я его понимаю. Не стоит мне это видеть. Тетта прав, но страх уже захлестнул мой разум и всё стало неважно.  Бережно придерживая Кисаки одной рукой, второй я шарила вокруг пока не нашла среди бетонной крошки и обломков его мобильник. В равнодушной тишине раздавались лишь мои нервные полувсхлипы и рваное дыхание Тетты.  Зубами открыв серебристую раскладушку, я на мгновение ослепла от снопа света, показавшегося мне неестественно ярким. С замиранием сердца, я поднесла экран мобильника к спине Кисаки.  Тетта был прав. Не стоило. Глотку спазмировало так, что от тошноты закружилась голова.  - Ну что? - тихо спросил Тетта; по тону я поняла, что на самом деле он не хочет слышать ответ.  Непослушными пальцами я захлопнула раскладушку и крепко зажмурилась, пытаясь вытравить из памяти разодранную в мясо спину друга. Кажется, я видела среди багрово-красного месива белые островки выступающих отростков нескольких позвонков.  - Потерпи, - выдавила сквозь зубы я, - у меня в рюкзаке была бутылка воды.  Я подалась было назад, чтобы встать, но Кисаки сжал ткань моего рукава и возразил:  - Не надо. Вода нам ещё понадобится.  - Но у тебя будет заражение крови! - мой голос предательски дрожал, выдавая страх с потрохами.  - Слышала про такое изобретение, как "антибиотики"? - усмехнулся мне в плечо Тетта.  Я от злости чуть не ударила его. Сжав кулаки, я нечеловеческим усилием преодолела панику и выдохнула.  Кисаки был прав. Снова. Бутылки воды всё равно бы не хватило, чтобы очистить рану от строительной пыли. А жажда - страшное чувство.  Жажда, голод, боль и тьма - что-то из прошлой жизни, которую я обещала самой себе не вспоминать. Но погребенная под завалами, разбитая и испуганная я невольно вернулась в детство. То, прошлое детство. К холодному чулану с дощатым полом, к сундуку с тяжёлой крышкой, об которую я так долго и безрезультатно могла колотить руками и ногами. К страху смерти, выползающему из кафельного угла тёмной душевой, пропахшей плесенью и кровью из разбитого носа и головы. К парализующему ощущению одиночества и безысходности. К удушающему запаху сигарет, кислого пота и грязных тел. К злым, пьяным голосам, кричащим моё имя. К выжигающей внутренности ненависти и агонии чувств, которым я так и не смогла дать название.  - Прищепка, - голос Тетты выдернул меня из кошмара прошлого в ужас настоящего, - ты должна держать себя в руках, одному из нас необходимо оставаться в сознании.  В ясном сознании. Если мы не откликнемся на зов спасателей, поиски могут сильно затянуться. Спасение утопающего - дело рук самого утопающего. Никто не поможет нам, если мы сами о себе не позаботимся.  Я шмыгнула носом, выдохнула и постаралась придать лицу решительное выражение. Никто не увидит меня сейчас, но это и не важно. Надо было дать сигнал самой себе. Соберись.  - Я слышала, чтобы тебя могли найти надо стучать по чему-то, - мой голос всё ещё слегка подрагивал.  - По твоей пустой башке, например? - хмыкнул Кисаки.  - Сарказм в стрессовой ситуации, классика, - фыркнула я, мысленно удивляясь неубиваемой язвительности друга, - придумай что-нибудь новенькое. Меня всё ещё внутренне потряхивало, но я уже потихоньку начала вспоминать, что нужно делать, чтобы выжить под завалами. Сохранять спокойствие, зажать рот и нос платком, чтобы не наглотаться пыли, не зажигать спички, позвонить спасателям, если есть сеть. Сети не было. Спокойствия, которое можно было бы сохранять, тоже.  - Ладно, - выдохнула я.  - Чего удумала? - занервничал и заелозил в моих руках Тетта.  - Сидеть можешь?  Дождавшись полуутвердительного мычания друга, я положила руки на его плечи и аккуратно отстранила от себя. Когда Кисаки смог занять более-менее устойчивое положение сидя на коленях, я сняла с себя футболку и, вывернув наизнанку, аккуратно накинула её на спину Тетты.  - Тогда в примерочной про детей я пошутил, если что, - Кисаки всё пытался сохранить своё достоинство посредствам ехидства.  - Я в топике, - тьма скрыла моё филигранное закатывание глаз, - и на твою невинность не посягаю.  Хоть с погодой повезло. Не представляю, что бы мы делали, будь сейчас зима. Мне хотелось содрать кожу с опухшего лица и рук, когда я отходила от обморожения. Впрочем, нам пришлось бы испытать это лишь в том случае, если бы нас нашли до того, как от переохлаждения у нас бы остановилось дыхание и сердце.  - Что ты собираешься делать?  Кисаки не был бы собой, если бы не стремился контролировать всё происходящее. И меня заодно.  - Собираюсь всё же найти то, чем можно будет подать сигнал.  Я осторожно приподнялась. Выпрямиться полностью не получилось, приходилось сгибаться где-то на уровне грудной клетки.  - К твоему сведению, - не унимался Тетта, - это можно сделать голосом.  - Так, угомонись, будь добр, - попросила я, исследуя плиты, нависающие над нашими головами, - я тут пытаюсь нам помочь.  - Лучше бы дома сидел, - раздражённо ответил Кисаки, - зачем только с тобой попëрся?  Упрёк друга больно отозвался во мне. Я сжала зубы и промолчала, игнорируя сдавливающую сердце обиду. У него не было права так говорить. - "Он зол от того, что не может ничего сделать," - постаралась успокоить себя я.  Я привыкла к мерзкому характеру Тетты. Правда. Колкости и язвительные комментарии лились из Кисаки и в более спокойных обстоятельствах. Мне бы не стоило удивляться, просто...  Просто сейчас мне очень хотелось, чтобы он в кой-то веке не говнился, а сказал хоть какие-нибудь слова поддержки. Хоть самые простые и незатейливые, можно даже не очень искренне, но добрые.  В носу закололо, а губы совсем по-детски задрожали. Это так глупо - надеяться. В конце концов в трудные минуты я всегда одна. В прошлой жизни и сейчас. Всегда одна. - "Плевать," - несколько крупных слезинок сорвалось с ресниц. - "Переживу." Кисаки больше ничего не говорил. Я тоже молчала, медленно исследуя пространство. Тьма обволакивала моë тело и корчила разуму коварные улыбки. Я не видела своих рук, мои ладони медленно скользили по плитам и обломкам. Внутренне напряжение, вызванное страхом неопределённости, постепенно скручивало органы в тугую спираль.  - "Ничего," - наконец поняла я.  Вздохнув, я села на пол, упёрлась спиной и затылком в шершавую плиту. Нигде не валялось свободного куска арматуры, а бетонные обломки были слишком большими и тяжёлыми. Наверное, невозможность повлиять на что-либо должна была привести меня в отчаяние. Однако осознание полного бессилия неожиданно принесло мне своего рода облегчение. Я ничего не могу. В этот раз обстоятельства оказались сильнее меня.  - Всë? - недовольный, усталый голос Тетты нарушил наступившую тишину.  - Всë, - на автомате качнула головой я. - Нам остаётся лишь ждать.  - Восхитительно.  В воздухе запах крови мешался с тяжёлой пылью и удушливым сарказмом. Я закрыла глаза, не хотела пялиться в темноту. На лицо внезапно полезла улыбка.  - Ты то же самое сказал, когда нас забыли на какой-то странной заправке по пути в Чичибу-Тама-Кай.  Несколько секунд Кисаки молчал, пытаясь, видимо, вспомнить о чëм я. После раздался вполне явственный смешок.  - Это когда автобус сделал остановку, чтобы все могли сходить в туалет, а ты вместо этого никому не сказав побежала в кусты, потому что тебе видите ли показалось, что ты увидела синего соловья?  Формулировка так себе, я запомнила завязку произошедшего иначе, но в общем и целом Тетта был прав.  - Я тебя с собой не тащила, - поспешила хоть немного отвоевать своё достоинство я, - ты сам решил поиграть в воспитателя и пошёл со мной. Ещë и гундел над ухом, как комар, мол, соловей мне просто померещился.  Соловья мы действительно не нашли и, нацепляв на себя жуков среди низких деревьев и зелёных кустарников, вернулись на заправку. Вот только нашего красного автобуса с вылезшим из психоделического трипа улыбающимся лимоном на боковой стороне уже не было. Знатно мы тогда охренели, конечно.  - Всё закончилось бы быстрее, не будь ты трусихой, - проворчал Кисаки, - надо же было придумать, что мужчина, обслуживающий заправку продаёт детей на органы.  - Да он реально подозрительным был, - раздраженно выдохнула я; Тетта не стеснялся использовать эту историю, как аргумент в наших дебатах. - Если бы мы подошли к нему и сказали, что нас забыли, то через секунду оказались бы в морозилке или багажнике.  - Ну конечно, - козлился Кисаки, - а в кустах, где мы сидели пока за нами не приехала перепуганная учительница, было безопаснее всего.  - Уж точно безопаснее, чем в подвале у педофила или торгаша детскими органами, - показала темноте язык я; во рту снова появился горький привкус пыли, крови и пота.  Тетта ничего не ответил. Сначала я подумала, что мой друг решил ограничиться аристократическим молчанием. Но в затянувшейся тишине с каждой секундой всë явственнее проступало смутное, маслянистое беспокойство.  - Тетта, - нерешительно, сдавленно позвала друга я.  И снова Кисаки не издал ни звука. В одно мгновение мои ладони стали настолько холодными, что у меня свело челюсти.  На ватных, подгибающихся конечностях я медленно подползла к Тетте. Мысли как будто с запозданием всплывали у меня в голове.  "Почему он молчит?" Издевается? Я его обидела? Неужели не понятно, что сейчас не время показывать характер? Все вопросы и предположения разом исчезли, когда моя ладонь коснулась ноги Кисаки. Я сжала ткань брюк и стиснув зубы чуть потянула на себя.  От тихого, слабого стона в груди что-то надорвалось. Словно истонченная оболочка сердца лопнула и вся кровь из тела хлынула в грудную полость сделав её вмиг такой тяжёлой, что я чуть не рухнула, на подкосившихся руках.  Лёгкие спались, я не могла вдохнуть. Темнота рвалась внутрь, разрывая сетчатку болезненнее яркого света. Задыхаясь от страха и боли я дотронулась до руки Кисаки. Его кожа была такая горячая...