Сомнения

Она была похожа на совершенно пустую комнату, из которой разом ушли все, кто там был.

— Харуки Мураками

У Феско нет идеалов. Его жизнь исчерчена, истравлена полосами неудач. Например, ствол под подушкой. Или спящая на диване Ру. Заплывший взгляд бесконечных девушек в постели. Белоснежные простыни, которыми укрыта бабушка. Напряженное дыхание Эша над ухом, когда пересчитывает наличку. Полосы в жизни Феско не чёрные. Они серые, неодушевленные. Ползущие в душу, затягивающие сердце в тугой кокон. Ему бы хотелось, чтобы однажды ночью они его задушили. Потому что взгляды не становятся осмысленными. И потому что Ру все так же спит на диване, пуская слюни. Феско иногда кажется, что жизнь идёт мимо. Когда каждый новый день слишком похож на предыдущий. И ему кажется, что такое случается только у пресыщенных всеми благами стариков. Но он не старик. А ещё никаких благ у него никогда и не было. Он — никому не нужный всеми забытый ребёнок. Давно выросший и погрязший в проблемах куда более масштабных, чем можно себе представить. А Феско — такой, какой есть. Всегда немного напряженный, с неменяющимся выражением лица. Со стволом под подушкой, который практически натер дулом мозоль на виске. А на людях он — сама непосредственность. И хотя Фэй бесконечно надоедает глупыми вопросами, Феско молча терпит присутствие светловолосой дуры и журит Эша за чрезмерную самоуверенность. И девчонки. Много разных девчонок. Приходящих за наркотой или просто обтирающихся рядом. Всегда где-то поблизости. В шаговой доступности. Феско не то, чтобы плейбой. Просто на предложение всегда есть спрос. И это он, кажется, уяснил с молоком матери. Девчонки не остаются на ночь и не предлагают остаться ему. И если быть честным, Феско не хочется проводить время с ними. Потому что через двадцать секунд после бесцветного оргазма он натягивает штаны, выкуривает сигарету и возвращается домой, к Эшу. К собственным звонким мыслям. К опустошающей тишине дома. А иногда к нему заходит Ру. Всегда с ненормальными идеями и хлещущим через край энтузиазмом. Со стертыми почему-то коленками и горящими глазами. И ради этого ему хочется жить. Ради этого он приходит на вечеринку и сидит там до самого конца. Пьёт дешевое пиво и отвозит пьяную Джулс домой. А потом появляется она. В костюме Боба Росса и озадаченным выражением лица. Феско почти смеётся. Она — белое пятно на фоне костюмов сексуальных кошечек и фей. И выглядит совершенно по-дурацки. Лица не разглядеть за тщательно приклеенным гримом, но Феско думает — она не из тех, за кем бегают ее одноклассники. Явно из другой касты. Феско отводит взгляд и забывается на долгие минуты в разговоре с Ру. Ему спокойно, когда смуглая рука сжимает его собственную ладонь. В знаке поддержке. Или по другой причине, которую слишком сложно понять. У Феско нет идеалов. Но она — смешливая, неуклюжая девчонка, неловко заламывающая пальцы, которая болтает без умолку и никак не находит себе места в многочисленных компаниях одноклассников — она совершенно точно нет от мира сего. И от взгляда на нее к горлу подбирается горячая, душная волна, перехватывающая мышцы. От нее Феско хочется смеяться. А ещё — ненадолго вернуться в атмосферу школы, где все казалось посильным и поправимым. Но приходится возвращаться в реальность, где его жизнь — череда событий без права на ошибку и где место под солнцем выгрызается трудом и сбитыми костяшками натруженных кулаков. Поэтому Феско молчит и смотрит. Потому что портить жизнь девчонке, хоть и такой красивой, своим присутствием совершенно не хочется. И в голове мысль расспросить Ру о подруге, да только кудрявая все время где-то пропадает, занятая своими подростковыми проблемами и вопросами, которые кажутся уж слишком не решаемыми. Феско знает — любой вопрос можно решить. Цена вопроса — дело совсем другое, но решение всегда находится: пистолет у виска или съездить по морде раз-другой. Этого у Феско каждый день навалом, а ещё ему очень хотелось бы хотя бы сутки-двое побыть в обстановке, немного похожей на нормальную жизнь. Такой, когда за завтраком можно поговорить с семьей, когда можно поваляться в постели лишний час, когда не нужно никуда идти. Говорить. Думать. И Феско стыдно за то, что он ненавидит весь долбанный мир, который не предоставил ему возможности вырасти по-другому. В другой семье. Или городе. В абсолютно другом социуме. Но Феско имеет, что имеет. Поэтому Лекси остаётся так далеко, насколько это возможно. Мелькает на периферии, раздражая сознание. Мелькает в разговорах, на улицах. В собственных мыслях она мелькает гораздо чаще, но Феско занят другими вещами. Домом, бизнесом. А ещё Фэй все так же надоедает присутствием. И вдруг снова. Ее уводит какой-то другой парень, сжимая хрупкое запястье. Ведёт ее куда-то, где чужие взгляды не смогут дотянуться. Смотрит на неё, как дети смотрят на самый желанный подарок. Взгляд, почти прожирающий кожу, въедающийся в сетчатку. Похоть. Такое откровенное желание. А она смеётся. Даже скорее хихикает, слишком пьяная, чтобы понять, что что-то не так. Не замечающая пальцев, с силой тянущих за собой. Каштановые завитки рассыпались по плечам, выбившись из причёски, заколка болтается на честном слове. И у Феско сжимаются кулаки. Этот дом, вечеринка, она сама — ошибка. Такая ошибка, которая может свести его в могилу. От которой сводит зубы и переламывает все кости до единой. Феско не питает иллюзий, но парень, одним только взглядом снимающий одежду с неё — совершенно точно не прекрасный принц. А Лекси явно не переживает и смеётся все громче, принимая из чужих рук стопку водки. И Феско понимает. Она — домашняя, настолько неприспособленная и наивная, что ему хочется выдернуть ее из цепких пальцев, запихнуть в машину и увезти домой. Уложить в кровать. Укрыть тёплым пледом и потом смотреть, как она дышит. Сидеть там до рассвета, пока солнце не проникнет через жалюзи в спальню. Он давит это. Ему не положено. Она не для него, и все, что сейчас важно - разжать кулаки и встретиться с реальностью. Такие девчонки не для него. Не для его поганой жизни. А поэтому — натянуть толстовку, прикрыть глаза ненадолго. Воспалённые, уставшие. А под веками — все ещё она. Уходящая с другим парнем вникуда. Феско думает: так и должно быть. Она сделает много ошибок, больших и не очень. А он продолжит дело. Его удел — наркотики и благосостояние Эша. Ответственность. Ночные кошмары и вечное недосыпание. Холодный кофе утром и стертые из сознания вечера. А Лекси — слишком светлая. Такая, что хочется обнять и никогда не отпускать. Такая, которую он никогда и не думал заполучить себе. Девчонка на миллион. А у него — шмары, готовые отдаться за косяк. И после таких прикасаться к чему-то настолько светлому, как она — настоящее преступление. И это к лучшему. Это — правильно. Ему хотелось бы сделать хоть раз что-то верное. То, что не будет вызывать сомнений. И он уходит. В темноту парковки, где тихо и свежо. Не душно, нет долбящей по мозгам музыки. Счастливого лица Ру и не менее счастливого лица Джулс. Они вдвоём — то, что он никогда не понял бы. Что-то подходящее друг к другу, как пазл. Поэтому он уходит. И потому, что Лекси тоже ослепительно счастливая. С озорным румянцем на щеках и накрашенными красной помадой губами. Немного смазанной, и все же. Действительно очень красивой. Феско не думает. Не боится. Забивает голову ежедневными проблемами. Выслушивает бредни Ру, снова развозит их с Джулс по домам. Снова отмахивается от Фэй. Ловит несколько красноречивых взглядов от Эша, ухаживает за бабушкой. Подолгу стоит на крыльце дома, перетирая окурок в пальцах в труху. Пока солнце не исчезнет за горизонтом и пока голые коленки не покроются мурашками от вечерней прохлады. А перед сном — смска. Уже надоевший звук сообщения в тишине гостиной. Перед глазами телевизор, и рука лениво тянется за телефоном. А потом — оглушительно бухающее сердце. Привет. Ты не занят? Он не занят. На нем футболка, вымазанная в машинном масле. Старые шорты. На щеке — отпечаток подлокотника дивана. Феско проводит ладонью по лицу, смаргивая дрему. Сообщение вводит его в ступор. Пальцы не слушаются. Он ведь обещал. Обещал же? Себе, всем. Не трогать. Но Феско набирает ответ, после чего отбрасывает телефон в сторону, утыкаясь взглядом в телевизор. Пытаясь не анализировать. Пытаясь отогнать непрошеные мысли и вопросы. Она написала. Феско не понимает. Закрывает глаза и старается уснуть. А утром — снова телефон в руках. И он не выпускает его из рук следующие две недели. Лекси пишет ему обо всем, что только вздумается. О школе. О пьесе. О ссорах с сестрой и матерью. Феско не слишком хорош в беседах, в большинстве случаев он предпочитает распоряжаться действиями. Но он говорит. Подолгу висит на линии, слушая рассказы о подругах, одежде и других женских причудах. Она не похожа на других девушек. Она вообще не похожа ни на кого из всех знакомых Феско. А в голове у него только один вопрос. Тот, который он не задаст никогда. На который он боится получить ответ. Лекси — это проблема. И Феско совершенно не знает, что с ней делать. Она приходит к нему в жаркие летние дни, наполненные духотой и запахами цветов. От неё самой пахнет цветами — Феско не знает, какими, но запах окутывает его целиком, мешает думать. Он отделывается общими фразами, ничего не советуя и ничего не предлагая. В сущности, практически не участвуя в разговоре. А она ловит его взгляды, обеспокоено вертя в руках заколку. Поправляет юбку. Скользит зрачками по его плечам. Останавливается на мозолистых ладонях. И Феско почти умирает. От невозможности дотронуться. Сказать хоть что-нибудь. Оттолкнуть или прижать, сделать что-то, что уберёт застрявшую в горле натянутую струну. Ру смешно морщится на сбито заданный вопрос. Феско явно нравится Лекси, это и дураку понятно. Но Феско — не лучший вариант для любой из этих девчонок. И если на других ему плевать, то Лекси — тот самый пункт, на котором ему стоило бы сложить руки ещё до начала битвы. Потому что он ее не заслуживает. И она совершенно точно была бы счастливее без него. И бабушка. Ее слова. Ее наставления. Засевшие глубоко в мозгу, оставившие отпечаток на подкорке. Она знала, о чем говорила. И Феско слишком ее уважал, чтобы ослушаться. Но вдруг мысль оглушает. Влюбился. И с этим ни черта не поделаешь. Не повернёшь назад, никак не исправишь. Его сердце, обросшее льдом и колючкой, пропустило выстрел. Он сам этого не понял. Потерял бдительность, забылся в тесных силках тихого голоса и приятного аромата духов. Тёплых пальцев на локте. Горячих, влажных глаз. А теперь — ни туда ни сюда. Повсюду она, не отпускающая, но в то же время совершенно ненавязчивая, не переступающая невидимо проведённой границей. Уже непонятно, кем именно. И очередной вечер. Приятный, прохладный, с полупрозрачной дымкой после сильного ливня. Влажным воздухом. Ее болтовня. Заколка. Голые щиколотки. А он — абсолютно, навсегда пропал. В ее зрачках, руках, в мелодичном голосе. В ее эмоциях. Таких, которые хлещут через край. Всегда настоящие, искренние. И ямочки на щеках. Она тянется к нему. Замирает в паре сантиметров, удерживаясь на носках туфель, упирается ладонями в грудь. Там, где заполошно бьется сердце, грозящее отказать прямо здесь и сейчас. И губы. Ее мягкие, прохладные губы, прижимающиеся к уголку его рта. Закрытые, замершие в ожидании. Как и он. Не вдохнуть и не выдохнуть. Смотрит на ее дрожащие ресницы, на зажмуренные до боли глаза. Боится пошевелиться. А потом — невесомо отстраняет ее, ловя взглядом разочарование. Судорожный вдох. Она заводит руки за спину. Сжимает губы, не позволяя уголкам опуститься. Не позволяя себе разрыдаться на месте, перед ним. А в глазах столько боли, будто от пощёчины. Стоит, с совершенно голым взглядом. И столько обиды. Делает шаг назад. Он хочет что-то сказать. Прямо сейчас. Он должен. Но она разворачивается, невнятно произносит несколько слов, улыбается криво, но видно, что старается не потерять лицо. И понимание — она больше не придёт. Не напишет. Она — ошибка. Которую он с таким трудом не позволил себе совершить. И кажется, впервые в жизни ему хочется сорваться с места, побежать, остановить. Крикнуть что-то, что ее остановит. Но он остаётся на месте. Приросшим к асфальту в темноте крыльца. Фильтр сигареты жжёт пальцы. Она не вернётся. И жить дальше тоже как-то нужно. Поэтому он живет. Холодный кофе утром, недовольное лицо Эша. Смазанные лица вокруг. Проблемы, проблемы, проблемы. А в животе ворочается что-то настолько больное, что Феско снова боится остаться наедине с ползучими мыслями, с ощущениями, с пониманием, в этот раз очень чётким — у него в жизни, наверное, больше и не будет такого. Как она. Хорошего, чистого, неиспорченного. Потому что он сам был испорчен множеством людей и событий. А ещё потому, что чувство влюблённости, которого он так избегал, принесло ему спокойствие. Смотреть на неё. Чувствовать ее присутствие. Знать, что каким бы ни был день, она все исправит. Но все идёт своим чередом. А он все чаще видит Лекси в компании придурка с вечеринки. Она больше не стреляет в него глазами, только стыдливо упирается в пол взглядом. Позволяет ему закинуть себе на плечо руку и проходит мимо. Придурок покупает бутылку пива и бросает мелочь в подставку. И Феско ничего не может сделать с всепоглощающей тоской и яростью. Но все так же молча сжимает кулаки, а ночью под бубнеж телевизора сжимает под тканевым пледом член. И ненавидит себя. Даже больше, чем до. У него теперь все было до. До того, как она осмелилась приблизиться к нему, понадеяться. Смелая, безбашенная девчонка. Она не побоялась чувств, не сбежала от них, закрывая глаза и уши. И наверное, поэтому Феско так сильно ее уважает, поэтому он так завидует ее отчаянности. Полюбить его — равносильно подвигу. Но Феско все ещё помнит — он не заслуживает ее. И старается напоминать себе об этом почаще. Ее смелость граничит с глупостью. С отверженностью. Феско не знакомо это, потому что с самых ранних лет его учили — любая оплошность приводит к ошибкам, а ошибки иногда могут стоить слишком дорого. Настолько, что засунуть дуло пистолета себе в глотку и нажать на курок — уже не выглядит крайней мерой. Наоборот. Его учили быть готовым к этому. Его так многому научили, что возвращаться в обычную жизнь, где работают законы социума, а не наркобизнеса, ощущается подобно падению. И Феско с огромным трудом живет так, как жил до этого. Гонит ненужные мысли. Но вечером снова диван. И снова двигающийся под пледом кулак. Он делает себе единственную поблажку. Потому что все, на что он способен — отпустить сознание на пару десятков минут в конце дня, когда никто и ничто не может его осудить. На подкорке — ее лицо. И Феско позволяет себе представить, как влетает кулаками в придурка рядом с ней. Как размазывает по подбородку сгустки крови, как слышит хруст переносицы. И ему легче. Правда. Он засыпает. И ему наконец-то не снится ничего. А через неделю все повторяется. Он видит ее около бара. Она садится на велосипед, а тот парень, которого Феско мысленно расчленил множество раз, вжирается в ее рот. Держит цепкими пальцами за подбородок. И у Феско темнеет в глазах от ярости, от невозможности сделать что-нибудь. Подойти, оттолкнуть, ударить. Но Лекси отвечает на поцелуй. И поэтому Феско отворачивается и уходит. Игнорируя жар в голове. Уходит в безопасность своего дома. Туда, где нет ни единой возможности натворить непоправимого. А она там, с этим парнем. И Феско больно. Наверное, так больно ему впервые. Феско не склонен к пьянству. Но в последние дни ему так хочется надраться, что в дёснах ноет. И мучает бессонница. Вязкая, липкая. Феско лежит в темноте по несколько часов, пока за окном не поднимется зарево, пока Эш не зашевелится в соседней комнате. У него нет сил думать и анализировать. Но приходится вставать и делать вид, что все в порядке. Он не в порядке. Он в ужасе. И тут появляется другая. Похожая. С такими же каштановыми волосами и заливистым смехом. Феско все равно, что она стоит с куревом, облокотившись на ребристую стену дома. В голове грохочут мысли, а в животе скручивается узел. Он не помнит ее имени, а может, и вовсе не спрашивал. Он перегибает ее через стол, трусы болтаются на одной ноге по полу. Она смешная. И совершенно не такая, хоть и внешне похожа. Феско хочется выть от бессилия. Бизнес идёт, как и шёл много лет. Лекси мелькает все реже и чаще всего она одна. В наушниках, на велосипеде. Проезжает, быстро крутя педали. Феско кажется, что жизнь вокруг него прокручивается так же быстро. Он не замечает. Бабушка все так же лежит без движения. Эш буравит его взглядом за обеденным столом. Долбанутый сынок Джейкобса тоже не добавляет настроения. Ру приходит с каждым разом все мрачнее и больше молчит. Джулс не появляется. А Феско наливает себе виски, морщась от крепкого послевкусия. Выкуривает последнюю сигарету, запихивая окурок в уличную пепельницу. Разворачивается на сто восемьдесят — и вдруг. Сердце замирает, пропуская удар или два. Или Феско только кажется, что она стоит перед ним. Растрепанная, с красными глазами. Уставшая. В руках — двадцатка и телефон. Удивлённо поднимает глаза. Я думала, сегодня смена Эша. И растерянная улыбка. Феско сглатывает ком в горле, не двигаясь с места. Разглядывая. Вычисляя вероятность того, что он наконец-то сошёл с ума. Она улыбается. Она не знала, что он здесь будет. Лекси мнёт в руках бумажку, не зная, куда деть взгляд. Смущается. Явно не была готова. А Феско ждёт. Сам не знает чего. Мираж не распадается, не сыпется. Она — здесь. Протяни руку — и почувствуешь мягкую кожу. Хлопковый рукав платья. Такого же дурацкого, смешного, как и она сама. Платье в цветочек. Шаг. Испуг в ее глазах. Его рука на локте, взгляд упирается в плавящие кожу сетчатки. Она не отстраняется. Пальцы обхватывают предплечье, притягивая к себе. Феско чувствует, как она спотыкается. Прижимается на секунду своей грудью к его. От этого сносит крышу. Она близко. Он чувствует запах ее духов и волос. От неё пахнет нагретой солнцем тканью, кремом от загара. Немного — грушами. Жвачкой. И ещё — домом. Тем самым, который у него был когда-то давно. Которого он почти не помнит. Но вся она — будто специально вылеплена для него. Такая подходящая. И так неправильно прикасаться к ней, портить ее. Он не заслуживает. Но ему все равно. Потому что он обхватывает ее затылок и целует. Не разжимая губ. Просто касается, гладя мягкие волосы. Секундное замешательство. А потом она раскрывает рот. Позволяет скользнуть языком. Прижать к себе. Стиснуть хрупкое тело в объятии. А он не знает. В первые в жизни не может дать четкого ответа. Почему он этого боялся. Почему отказывался. Почему считал, что может быть счастливым без неё. Феско в отчаянии. В таком бешеном, глубоком. Ненормальном. Лекси сжимает ткань футболки на боках, проезжаясь пальцами по рёбрам. Чувствуя, как дернулся член в тонких шортах. Стонет в поцелуй. И у Феско сводит каждую кость в теле. Толкает ее ко входу, зажимая между собой и входной дверью. Она несильно бьется головой, морщась. Он хочет извиниться, сказать что-нибудь. Но она — она! — затыкает ему рот. Скользит маленькими ладонями по торсу, задирает футболку. И ей плевать, что они на улице. Что долбаный фонарь освещает их, как софиты на сцене. Она — сумасшедшая. А Феско нащупывает ручку двери, подхватывает лёгкое тело, чувствуя, как ноги сжимают его бока, скрещиваются за спиной. Стискивают его так, что коленки больно упираются прямо под рёбра. Сердце бешено колотится. Дверь спальни бьется о стену, заставляя ее вздрогнуть. А он опрокидывает девчонку на постель, на незаправленное одеяло. Смотрит в ее глаза, почти чёрные от напряжения. Платье задирается, обнажая бёдра. Кожа идёт мурашками, когда сильные руки скользят вверх, ощупывая, охватывая каждый миллиметр. Гладят, сжимают. Ее грудь перед глазами. Кружево лифчика. Щеки раскраснелись. Феско расстёгивает платье сзади, стаскивая с худых плеч. Целует острую косточку каждого. Ловит тихий стон. Нетерпение. Он весь — пожар. А она — поднимается на локтях. Касается губами колючего подбородка, целует ямку под ним. Тянет пальцами футболку наверх. А потом - оказывается сверху. У Феско в глазах темнеет. Волосы щекочут лицо. Она ерзает на животе, задевая пах. От предвкушения внизу живота стягивается узел. И она снимает платье. Остаётся в белье. Кружевном. Белом. Через которое просвечивают темные соски, сжавшиеся от соприкосновения с прохладным воздухом комнаты. Она облизывает губы. Выдыхает медленно, заводя руки за спину. Щёлкает застежка — и Феско вжимается в подставленную грудь. Сжимает губами сосок. Давит в груди стон, чувствуя, как дрожит девушка в его руках. Она нервничает. Но она не боится. Не его и не сейчас. Она слишком долго ждала. И Феско почти стыдно, что он мог думать, что сможет без этого жить. Без неё. Без ее болтовни и смеха. Без карих глаз и покрасневших от смущения щёк. Пальцы на поясе шорт. Немой вопрос. Он бы не смог ей отказать, даже если бы ему угрожали смертью. Проворные руки развязывают узел, бёдра приподнимаются. Она смотрит. Феско почти смущается под пристальным взглядом. Но она аккуратно ведёт ладонью по животу, спускаясь на лобок. Дотрагивается кончиком пальца до головки, размазывая каплю смазки. Воздух проходит в легкие с шипением. Рывок — и она под ним. Блестит своими сумасшедшими глазами, кусает губы. Вжирается взглядом в его лицо. Руки стаскивают трусы. Она сжимается всего на мгновение, но Феско не даёт сдвинуть ноги. Смотрит на неё. Натягивает резинку на член. Прижимается ко входу. В ее глазах столько доверия. И снова мысль — не заслужил. Но голос в голове тихий, почти не слышный. Потому что Феско точно знает: без неё он не жилец. В ней столько всего. Такого, от чего перехватывает дыхание. Такого, что хочется вдыхать полной грудью и пытаться жить. Но. Только рядом с ней. Член въезжает наполовину. Влажные складки обхватывают плотно. Феско стискивает зубы и толкается. Трется носом о висок. Целует в ухо, нежно, аккуратно. С такой нежностью, что под сердцем щемит. Движения быстрые, глубокие. Лекси вздыхает, стенки туго сжимаются, чуть не толкая Феско за край. Взгляд опускается вниз. Лекси ловит этот взгляд, а потом вталкивается языком в горячий рот. Почти вылизывает его губы. И от этого Феско вздрагивает. Тело сводит сладкой судорогой, и ее стон — он в него не верит сначала. Ее рука на клиторе. Двигается хаотично, ненормально быстро. Он целует ее глубоко, глуша вскрик. Ненормальная. Она — ненормальная. Улыбается ему растерянно, но довольно. Облизывает сухие губы. Ласково оглаживает крепкие плечи. А потом — смущённо натягивает одеяло. А Феско ложится рядом. Прижимает тёплое, немного ещё дрожащее тело к себе. Целует в затылок. И все ещё не верит. Ждёт, пока иллюзия разлетится на осколки. Но она — рядом. Живая, мягкая. Пахнущая собой и теперь немного — им самим. Красивая. Настоящая. Нужная. И утром. Жмётся ласковым котёнком, жмурится от яркого солнца. А потом натягивает его футболку и уводит его на кухню. Варит вкусный кофе. И молчит. Просто смотрит. А Феско верит. Верит ее молчанию. Ее глазам. Ее нежным прикосновениям. А она снова смеётся. Так, как умеет только она. Так, как он представлял себе много раз. Так, как она смеётся только для него.