Ещё один раз

Леви тогда исполнительно написал сразу, как перешагнул порог: Я дома И почти мгновенно получил ответ: Спасибо, что написал. Спокойной ночи А потом долго смотрел в экран. Открыл аватарку Эрвина в мессенджере: он сидел за столиком на террасе в каком-то, видимо, европейском городе и улыбался краями губ. Перед ним стояла почти пустая кофейная чашка. Такой красивый. Спокойной ночи Написал Леви. А потом и в самом деле заснул, так быстро, как не засыпал в последние лет десять точно.

***

— Сара, расскажи мне, как ты подкатываешь к мужикам, — попросил, завязывая бандану (слава Богу, больше никаких рогов). Сара, которая как раз снимала пробу с эспрессо из новых зерен, натурально закашлялась и так уставилась на него, что Леви мигом пожалел о вопросе. — Забей, — буркнул, отворачиваясь к стойке. Но Сару уже было не остановить. — Кто он, Леви? Я его знаю? А я говорила Лее, что ты гей, — она всегда отличалась проницательностью. И полным отсутствием понятия о берегах. — Шерлок Холмс нахуй, — вздохнул Леви с чувством. — У меня на странице в инстаграме написано «я пидор». Там и правда так было написано. А дальше еще «не пишите мне». Леви постоянно находили клиентки через инстаграм кафе (да и аккаунт управляющий заставил завести, чтобы можно было его отмечать на фотографиях). А Леви не переносил висящих оповещений, поэтому ему приходилось добросовестно просматривать и игнорировать сообщения от влюбившихся в него с первого взгляда женщин. С клиентами-мужчинами он даже пару раз спал, но всегда как-то феерически неудачно, так что решил, что секс просто не для него. — Ну так мы думали, это шутка… Что у тебя какая-нибудь большая неразделенная любовь. — Так ты же вроде была уверена, что я гей, — не сдержался Леви. Сара вздохнула. — Ну ладно, прости, что я вообще полезла. Просто, сам понимаешь, так интересно… Я тебя знаю уже полтора года и за все время не слышала ничего… Такого. Так кто он? Если это Эрвин, то тебе не нужно к нему подкатывать, он уже влюбился в тебя по уши. Леви приподнял бровь. Он в целом не сомневался, что понравился Эрвину — этому Эрвину — после его слов про типаж, но все-таки они были у него дома, и ничего не произошло. Наверное, он слишком торопился, да и дома был маленький ребенок, пусть даже и спящий, но все равно. Насколько Леви знал современную гей-культуру, если кто-то хочет секса, то не откладывает это дело. К тому же, с их последней встречи прошло уже два дня, и за это время Эрвин не писал и не заходил в кафе. — Допустим, это не он. Как? — Ну… Как всегда… Улыбайся ему, флиртуй, если ты умеешь, — она посмотрела на Леви с сомнением. Сверху вниз. Конечно, она была выше. Все, блять, выше Леви. — Если не умеешь, посмотри какой-нибудь туториал. Ну или просто позови его куда-нибудь… А там само пойдет, ты же такой красивый. Главное… Будь вежливым. — Ну спасибо, — мрачно кивнул Леви. — И куда звать? Типа в зоопарк? — Ты совсем дикий, — вздохнула Сара. — У тебя никогда никого не было что ли? Так, я вижу, какое у тебя выражение лица, не отвечай. Позови куда-то, где тебе самому интересно. А если это Эрвин, то зови сразу в отель, я тебе обещаю, что он согласится. Надень вот эту твою бордовую водолазку… И все, он твой. Леви не ответил, но к сведению принял. И правда надел следующим утром бордовую водолазку и долго рассматривал себя утром в зеркале в ванной. Ничего, нормально он выглядит — решил наконец. Леви особо не пытался оценивать свою внешность: ему дела до этого не было ни в той жизни, ни в этой. Слишком утилитарно он всегда относился к собственному телу: как к средству, а не к чему-то самоценному. Сара при виде его одобрительно улыбнулась и показала большой палец, но Леви сделал вид, что не понимает причин восторга. Ещё ему сейчас признавать, что она была во всем права. День тянулся, а Эрвина не было — хотя по расчетам Леви сегодня он уже должен был появиться точно. Третий день. Под вечер разом накрыло усталостью и раздражением. Он закрыл кофейню — Сара ушла два часа назад, до того сочувственно на него посмотрев на прощание, что захотелось придушить. Будь это кто угодно другой, а не Эрвин, Леви уже забил бы, или написал бы сам, но это потому, что ему в целом дела не было до того, отошьют его или нет. А здесь было не так. Если Эрвин — этот Эрвин — не захочет больше с ним говорить, то Леви вряд ли когда-то сможет жить нормально. Просто потому, что невозможно знать, что Эрвин здесь, что он жив, у него две руки и незаметные морщинки в уголках глаз, и широкие плечи, и мягкая улыбка. Знать и не мочь оказаться рядом. Леви вообще-то не любил романтические рассюсюкивания Жака Бреля, но когда в кафе в очередной раз заиграло Ne me quitte pas, подумал почти флегматично, что спорить не с чем: он согласился бы быть и тенью его тени, и тенью его собаки. Чем угодно, Эрвин. Леви не писал сам. Осталась в его чувстве к Эрвину тень старой иерархии: он как-то очень естественно считал его главным, регулирующим эти отношения. Эрвин приходил, когда хотел — Леви ждал. И, тем не менее, он дал себе срок: две недели. Если Эрвин не появится, Леви напишет ему сам, потому что просто никак совсем не может его отпустить. Он скучал. Это было как с солнцем: пока Леви жил в Подземном Городе, он и представить не мог себе, что будет скучать по солнцу, если окажется под небом, там, где солнце в принципе есть, а когда выбрался на поверхность — искал солнца где только мог и часто просто подолгу грелся на каком-нибудь теплом пятне на крыше вместе с городскими котами, ему всегда было мало. Спал он плохо, есть хотелось только после тренировок. С того дня красной водолазки он ходил только в своих одинаковых черных толстовках и с каждым днем ловил на себе все более тревожные взгляды коллег. Он злился — потому что не собирался привлекать внимания и вызывать жалость, ненавидел это, каждый вечер обещал себе, что поест чего-нибудь нормального, но каждый раз забивал в итоге, съедая за день пару бутербродов на рабочем месте. А ещё Леви сентиментально таскал с собой везде Блейка. Прочитал его всего и пытался угадать, что Эрвин думал, пока читал эти самые тексты. Получалось плохо: Леви, как в теплую воду, соскальзывал всякий раз в картинки-воспоминания о нем, и в итоге просто перебирал в голове, как самые дорогие на свете, моменты близости с Эрвином: его руки, разворот сильных плеч, его глаза — голубые, светлые, всегда смотревшие на него так мягко-внимательно. Эрвин только на Леви в той жизни смотрел так (ну, может ещё на Майка и Ханджи иногда): для всех остальных его взгляд оставался спокойно-прохладным, вроде внимательным, а вроде и отсутствующим, направленным сквозь. Прошёл Новый Год — кофейня не работала. Сара и Лея настойчиво предлагали Леви первого на работу не выходить и передохнуть, но он передыхать не хотел, потому что — жалко, конечно — боялся пропустить Эрвина. Эрвин не пришёл ни первого, ни второго. Третьего Леви перед работой завернул в табачку и купил Лаки Страйк. Он не курил уже давно, но иногда, когда становилось тяжелее обычного, покупал пачку и скуривал за пару дней. Его бесил запах дыма на одежде, а ещё больше бесил гадкий привкус во рту, особенно утром, да и дыхалка на тренировках сдавала ощутимо почти мгновенно, но никотина хотелось, и хотелось ощущения передышки, которое дает сигарета: от чиркнувшей зажигалки до окурка чистое время без мыслей. А потом ещё так прижимает хорошо — ненадолго правда, но приятно. Посреди дня, ещё раз поглядев через стеклянные двери на улицу и не увидев никого, кроме пары молодых ребят при пейсах и в пиджаках, Леви махнул Саре и вышел на улицу через служебную дверь. Дверь вела во внутренний двор синагоги, тихое и тенистое даже зимой место, создававшее неожиданное ощущение старины: старая брусчатка, прилегавшая плотно к стенам, разбегалась из центра площадки кругами, как от брошенного в воду камня. В середине двора рос один большой тополь, заполнивший своей кроной все пространство колодца из стен домов. Ветки его заглядывали в окна. Клочок земли у основания ствола оставлял чувство обманчивой неустойчивости: Леви любил думать о том, что корни этого дерева, наверное, размером не меньше его кроны и уходят на метры в землю. Он сидел прямо на крыльце кофейни, смотрел на сероватые ветви тополя на фоне удивительно ясного неба и слушал тихие голоса раввина и какого-то прихожанина у противоположной стены. Беседовали о книге Ионы. О псалме его из сердца моря: Все волны Твои и воды Твои проходили надо мною. Леви заслушался, глядя на вьющийся над кончиком сигареты дым. Коль мишбареха вегаллеха алай авару.* — Я сяду? — спросил знакомый голос из-за спины. Леви даже не расслышал, как открывалась дверь. Что он здесь делает? — подумал заторможенно. — Выход-то служебный. А потом обернулся, задрал голову, и увидел на подложке из голубого неба и крыши кофейни лицо Эрвина, блестящую на солнце золотистую оправу очков. Ну просто богоявление. Потом Леви опустил взгляд, задумался над вопросом. На Эрвине были бежевые брюки, на каменном крыльце — пыль. — Грязно, — сказал наконец. — Но я не против. И Эрвин сел рядом с ним, вот такой, в своих тонких очках, пальто и с расстегнутой пуговицей у горла рубашки. — Мне сказали, что ты здесь. Красиво куришь, — Леви не смотрел на него, не мог себя заставить, потому что слишком ярко это было и слишком много после стольких дней тишины. — Я не курю, — сказал с мрачным упрямством. Эрвин — Леви почувствовал, не глядя, — улыбнулся. — В смысле, не постоянно. Леви затянулся, выдохнул дым, наклонился вперед, стряхнул пепел в баночку ниже на ступенях. Снова выпрямился. — Долго тебя не было, — протянул, стараясь звучать непринужденно. — Я ездил в Чикаго. Разводиться, — на этих словах Леви наконец повернулся к Эрвину, и увидел, как он крутит в воздухе свободной от кольца рукой. Накатило облегчение — эгоистично-хорошо было знать, что у Эрвина совсем никого нет сейчас. И уж точно нет человека, с которым он обещал провести всю жизнь. — Долго вы были вместе? — спросил Леви, не уверенный, что хочет знать. — Мы встречались в старшей школе. Потом разошлись, когда разъехались по разным штатам учиться. Потом встретились снова и через год поженились. То есть в сумме… Шесть, почти семь лет. Леви затянулся особенно глубоко. И нахуй он спросил? Хотя — мысленный счетчик заработал — они с Эрвином провели рядом больше времени. В той, конечно в той жизни. — И как оно? — он затушил окурок об край банки и скрестил руки на груди. — Странно? Эрвин посмотрел на него очень внимательно и одновременно так завораживающе тепло, что Леви с трудом удержал дыхание ровным. — Да, — ответил Эрвин просто. — Но не из-за Кейт. С ней мы… Скажем так, давно понимали, к чему все идет. Леви мог бы спросить из-за чего же тогда странно, но ничего не сказал. Вытянул ноги и уставился на носки кед. — Я хотел написать тебе, — сказал вдруг Эрвин. Так спокойно — даже завидно. — Каждый день думал, но так и не придумал, что, — он тихо хмыкнул. — Я, эм. Не мастер смолтока. Поэтому решил, что дойду лично. Леви выдохнул. Сердце заколотилось страшно быстро, и он поджег вторую сигарету. Раввин и прихожанин закончили говорить и теперь просто молчали, каждый думая о своем. Во дворе стало неожиданно тихо. — А я уже решил, что напугал тебя, — Леви улыбнулся — искренне. — Когда пришел. — Напугал? — Эрвин снял очки за дужку и посмотрел на Леви, зеркаля ту же улыбку. Искреннюю. — Конечно нет. Ещё и Майк о тебе много спрашивал. Ты ему очень понравился. Твою энциклопедию наизусть выучил. А потом Эрвин достал из кармана пальто телефон и отодвинулся от Леви немного, склонил голову: — Можно тебя сфотографировать? — Нахуя? — автоматически ответил Леви, хмурясь. Он терпеть не мог, когда его снимали. — Говорю, ты красиво куришь. А, насколько я помню, шанс увидеть тебя курящим выпадает редко, — и снова этот смех в уголках глаз, мягкая, еле слышная ирония. — Окей, — Леви кивнул и затянулся еще раз. В груди было совсем тепло. Когда Эрвин умер, тогда, в Сигансине, у Леви не осталось ни одного его портрета, а о фотографии они на Парадизе еще вообще не слышали. И с каждым годом он, вспоминая, понимал, что картинки из кладовой его памяти уходят, не попрощавшись, оставляя только смутное щекочущее ощущение, что что-то здесь было. Так глупо — в то время в Марли уже были проклятые фотокамеры, и один фотопортрет, всего лишь один правильно схваченный системой зеркал с магниевой вспышкой момент жизни, в которой этих моментов было бесконечно много, и Леви не пришлось бы медленно и мучительно забывать лицо Эрвина и понимать, что он уже не сможет никогда вспомнить точно, какими были его брови или его руки. Поэтому сейчас он посмотрел на Эрвина неожиданно жадно, повернулся к нему, выхватил из «кадра» красивые пальцы, держащие телефон, чуть нахмуренный лоб, внимательный взгляд. Любимый нос — как у греческой статуи. Выдохнул. Эрвин улыбнулся и опустил телефон. — Спасибо, — он снова пододвинулся поближе. — Да не за что, — Леви пожал плечами. — Я вообще-то хотел спросить. Не хочешь… Сходить куда-нибудь со мной? Леви снова завис, постучал носками кед друг по другу, посмотрел на Эрвина. Прищурился. Сердце колотилось так, что отдавалось во всем теле. — Типа на свидание? И мгновенно уловил в любимых глазах знакомую уже смешинку. — Типа да. — Окей, — он кивнул. Не потому что хотел показаться безразличным, а потому что просто не мог сказать ничего длиннее «окей». — Окей, — передразнил Эрвин. — Куда? — Леви склонил голову набок. — Мм, я бы не стал тебе говорить заранее, если ты не против. — Если это музей фаллоса или кафе с котами, то лучше скажи. Или торговый центр. Или аэротруба. Это все были вполне реальные городские локации. Кафе с котами по какой-то причине считалось романтичнейшим местом для свиданий, а не складом лежалой шерсти, а о музее фаллоса и говорить нечего — организованный ради прикола студентами-биологами, он быстро разросся, коммерциализировался и превратился в главную городскую достопримечательность после, собственно, кампуса. Довольные туристы, приезжавшие с подросшими детьми посмотреть университет, уезжали все как один в отвратительного качества толстовках с членом на спине и с присоской-дилдо на стекле автомобиля. — Вот черт, а я так хотел сводить тебя посмотреть на фаллос, — с абсолютно ровным выражением лица ответил Эрвин, и у Леви брови поползли вверх сами собой: это что, плохая шутка ниже пояса от командующего разведкорпусом? Вторая на его памяти. Хотя нет, первая. Ту он забыл. И она, кажется, была смешнее. — Об этом тоже заранее предупреди. Они переглянулись. — На самом деле, варианта два, — Эрвин тоже вытянул ноги и посмотрел в небо — Леви завороженно проследил за движением обнажившегося кадыка. Сглотнул тоже. Уф. — Или тебе очень понравится, или ужасно не понравится. No middle ground. Но, — и тут Эрвин улыбнулся какой-то своей мысли. — Я всегда был игроком, так что готов сделать ставку, если ты не против. Стало легко и смешно: конечно. Каким-то чудом этот Эрвин — точно тот же. Игрок. Просто на — слава Богу — более спокойном поле. Конечно, Леви не был против. Он пошел бы за Эрвином на смерть — хотя, стоп, уже это сделал. И далеко не один раз. О чем речь, когда нужно всего-то подыграть дедовской блажи — что-то там про сюрпризы. Леви, наверное, с чуть большей радостью согласился бы только прямо сейчас поехать трахаться, но если Эрвину так спокойнее… — Валяй, — Леви затянулся и подумал, что нахуй эти сигареты: горло уже саднило. — Веди куда хочешь. Когда? — Завтра? У тебя же выходной? Леви кивнул. Завтра. Так скоро. — Ага. — Завтра в четыре. Я заеду за тобой, — Эрвин улыбнулся и сразу же поднялся на ноги. Леви хмыкнул, выбрасывая второй окурок: что-то не меняется. Закончил дело — все, никаких рассиживаний, что там дальше по списку? Леви тоже встал, потянулся, проследил за местным черным котом, которого кормили всей синагогой — тот проскользнул в открытую дверь следом за раввином. — А кофе-то ты будешь? — спросил Леви уже из-за стойки. Получилось хрипло. — Нет, — сказал Эрвин. У него получилось как всегда ровно и мягко. — Я уже пил кофе, так что просто зашел на тебя посмотреть. А. Вот так это делается? Сара больно пихнула Леви локтем. Леви выдохнул, медленно про себя считая от десяти до одного, чтобы не врезать ей. — Ну вот я, — буркнул, чтобы сохранить остатки своего авторитета в коллективе. — Смотри. Вышло недружелюбно. Любого это расстроило бы, а Эрвину, кажется, было плевать. — Смотрю, — и правда смерил его долгим горячим взглядом, горячим потому, что от него все тело нагревалось. — Хорошего дня, Леви, — он улыбнулся напоследок (и Леви захотелось просто остановить его и заставить стоять здесь весь день, потому что никогда, никогда в жизни ему не было так хорошо). — Пока, — он даже махнул рукой. С отдельной большой благодарностью, что Эрвин не брякнул что-нибудь типа «до завтра». — НУ ВОТ! — раздалось над ухом. — Бля, Сара, он еще даже не вышел, — прошипел Леви, но и сам улыбался, как дурак. Справедливости ради — всего пару секунд, потом вернул себе свое вечно каменное ебало и с ним простоял за кофе до вечера, добросовестно пугая клиентов.

***

Оденься во что-нибудь спортивное Написал Эрвин, когда Леви уже натянул ту самую красную водолазку и самые приличные свои джинсы. И ремень. Выглядел он так удивительно по-гейски, что в целом не шло в разрез с его планами (выглядеть гетеросексуально он не собирался). И все равно, забавно. Он был вполне доволен своим видом и уже готовился выходить, а тут — такой удар. Окей Написал и достал из шкафа свой неприметный черный спортивный костюм с лампасами. Интересно, куда Эрвин его потащит? Вообще, от него чего угодно можно было ожидать, хоть совместного марафона, хоть рыбалки. Господи, только бы не рыбалка, — думал Леви, завязывая шнурок на поясе штанов покрепче, чтобы не потерять их где-нибудь по дороге. За неделю голодовки он, кажется, похудел: треники сидели еще свободнее, чем раньше. А ведь с Эрвина станется. Он вполне может оказаться тем задротом, который ездит на искусственные пруды, где специально для таких лохов разводят одинаковых толстых карасей, а потом заставляют платить за вылов по фунтам. Все это Леви думал почти что с нежностью. Вышел из дома, рассовав по карманам всякие мелочи и приготовился ждать. Ждать не пришлось: Эрвин приехал без пяти четыре. Леви сел в знакомую машину. — Прекрасно выглядишь, — Эрвин улыбнулся. На нем самом был серый спортивный костюм, какой-то явно дорогой и хороший, а еще он был без очков, и пахло от него еле различимо гелем для душа и дезодорантом так вкусно, что Леви хватило бы прижаться носом к нему и все, зачем куда-то ехать. — Ты тоже ничего. По дороге Леви смотрел в основном в окно, чтобы не пялиться на Эрвина слишком уж пристально, и все равно взгляд то и дело соскальзывал на его руки. Они уверенно лежали на руле, и у Леви по всему телу проходилось тепло, а во рту скапливалась слюна просто от того, как на поворотах ладони чуть съезжали по темной коже обивки, а красивые пальцы обхватывали поудобнее изгиб. Эрвин не поставил музыку и не предложил Леви выбрать что-нибудь, и это было чистым благословением: Леви терпеть не мог музыку в салоне. Его сразу начинало тошнить от шума. Тем временем, за окном пригороды понемногу сменились пустыми обочинами хайвея. — Ты меня решил вывезти за город и убить? — спросил Леви, лениво перекатив затылок по подголовнику сиденья, чтобы посмотреть на Эрвина. Даже если бы это оказалось правдой — что ж, он бы принял такой «подарок» от своего командующего. Что угодно. Либо тебе очень понравится, либо очень не понравится, третьего не дано — так он сказал, и был не прав: второго тоже не дано. Леви понравится что угодно. Эрвин улыбнулся краем рта. — Ага, — кивнул. А потом почти сразу свернул на дорогу поменьше, без каких-либо указателей — по крайней мере, Леви не заметил. Еще через несколько минут из-за очередного извилистого поворота показалась вывеска на цепях, сделанная в духе плохих вестернов: выжженный по дереву силуэт ковбоя на лошади. Либо это ранчо, либо подпольное казино, либо какой-то очень таинственный гей-клуб на отшибе, — подумал Леви, но затеряться в догадках не успел. Это было ранчо. С большой конюшней, парой жилых строений и огромной огороженной левадой. Эрвин припарковал машину возле дома, подняв тучу пыли. На крыльцо немедленно вышла милая женщина, высокая, в жокейских штанах в обтяг с бархатными вставками на внутренней стороне бёдра, в сапогах и перчатках. Короче говоря, одетая по всем канонам. У Леви сердце забилось очень быстро, уже в который раз: почему-то не верилось, что Эрвин угадал настолько. Правда привёз его на конюшню? — Привет, Эрл, — Эрвин коротко обнял женщину, похлопал по спине. — Это Леви. Эрл быстрым взглядом оглядела Леви с головы до ног. Потом пожала ему руку. — Привет, Леви! Я думаю, ты у нас будешь на Гекате, она невысокая и добродушная, — улыбнулась Эрл. — Ты в первый раз? — Эм, — Леви задумался. Технически, он в первый раз: не сидел в седле ни разу за всю эту жизнь, то есть двадцать пять лет чистого времени. — Да. — Прекрасно, тогда ты сегодня со мной на корде, хорошо? — Хорошо, — механически кивнул Леви. Эрл сразу ушла внутрь. — Ну как моя ставка? — голос Эрвина прозвучал немного неуверенно. Хотя, может просто показалось. — Джекпот, — широко улыбнулся Леви. — Лучшее, что ты мог сделать. — Что ж, я рад, — неожиданно Эрвина стало очень много: он подошёл совсем близко, наклонился к уху Леви и одновременно сжал в жесте, видимо, поддержки и одобрения его плечо, а Леви с трудом сдержал полустон на выдохе. Эрвин. — Так, Эрвин, тебе как всегда Аякс, — крикнула Эрл от дверей конюшни, и Эрвин мигом отпустил Леви и снова оказался далеко. — Почему всех лошадей зовут греческими именами? — спросил Леви. — Сам спрашивал, но мне ничего не сказали, — пожал плечами Эрвин. А потом зашёл в конюшню и буквально через минуту выехал оттуда на высоком рыжем коне с белой звездочкой на лбу. Он держался в седле очень спокойно и прямо, и у Леви перехватило дыхание, потому что вот так же он ехал верхом во главе отряда всякий раз, когда вёл за собой очередную толпу отчаянных смертников. А теперь вот. Не надо умирать, жить надо. Леви осознал, что впивается пальцами в собственные локти, ослабил хватку, выдохнул. Эрвин не умрет сейчас, ему не грозит опасность. — Мы попрыгаем немного, ладно? — Да, только разогрейтесь как следует! И Эрвин уехал в дальнюю часть левады, туда, где стояли конкурные барьеры. — Так, Леви, теперь ты. Смотри, — Леви засмотрелся на Эрвина и не успел отследить, как Эрл появилась снова, ведя под уздцы вороную лошадку, невысокую и довольно изящную. — Это Геката, — сказала Эрл. — Можешь ее погладить. И Леви послушался: положил ладонь на тёплую вельветовую морду, погладил нос над губой, а потом переносицу. Вспомнил — никогда не забывал — это чувство нежности к большой-большой лошадиной голове. Почему такая большая у лошади голова? — Вот здесь нужна твоя подпись о технике безопасности, — ему подсунули бумагу, и Леви, не глядя, чиркнул ручкой. — Отлично. Твой шлем, — на голову опустился круглый котелок. — Теперь вот, — Эрл поставила слева от лошади что-то типа табуретки. — Залезай сюда, а потом… Леви нахмурился, если не сказать скривился. Да он может с земли запрыгнуть на лошадь повыше этой, стремя не используя, что за детские приколы. За кого его держат, за немощного коротышку? — Я сам, — сказал тихо, но грозно; поставил ногу в стремя — у него была хорошая растяжка — и легко закинул себя в седло. От знакомого и одновременно забытого ощущения тёплых боков под ногами, тёплой широкой шеи, которую можно гладить, от вида чутких ушей стало одновременно хорошо и страшно, хорошо, потому что в той жизни Леви любил лошадей и верховую езду, а в той жизни он вообще очень мало что любил, а страшно — потому что как будто все эти годы были просто сном, проснитесь, капитан Леви, мы идём за Стену, вы что, заснули в седле, алло, капитан, вы видите сигнальный огонь на левом фланге, это значит, может быть, убили Гейба, а может быть убили Сью, вы не помните кто это, правда, это такая маленькая рыжая девушка, новенькая, капитан Леви, не спите, капитан… — Леви! — голос Эрл показался неожиданно спасительным. — Ловко сел в седло, я бы не поверила, что ты в первый раз. Но ты должен меня слушать, хорошо? Это травмоопасно. — Хорошо, — выдохнул Леви хрипло. — Хорошо. Вспоминать особо не пришлось: он как будто бы впрыгнул в давно разношенные сапоги и пошёл, ни секунды не сомневаясь. На час занятия он выпал из всех мыслей совершенно, был сосредоточен только на лошади. Шаг, рысь. Потом его даже отпустили с корды, видя, что у него ну слишком хорошо получается, и Леви погнал Гекату галопом. Эрл сначала побежала наперерез: решила, что лошадь понесла, но Леви на ходу показал ей большой палец, и инструктор махнула рукой. Расстраивало только то, что приходилось бегать по кругу: с гораздо большей радостью Леви проехался бы по лесу или по равнине, где-то, где пейзаж меняется. Это с одной стороны, а с другой — невысокий забор и цикличность движения отделяли от воспоминаний. Леви чувствовал себя хорошо: свободно и почти легко, пусто. Все было в порядке. После тренировки они с Эрвином сидели на крыльце приемного домика. Было прохладно. В движении Леви не мерз, а как только остановился вспомнил, что сейчас, вообще-то, зима. — Ты держишься в седле как профессиональный наездник, — сказал Эрвин, расстегивая шлем. — Я ездил когда-то в детстве, — пробормотал Леви, не глядя на него. — Я так и подумал. Здесь есть моя любимая заправка, кхе. Обычно мы с Майком едим на ней какую-нибудь гадость по пути обратно, что скажешь? Они поели на заправке. Леви вдруг обнаружил себя смертельно голодным: после хотдога взял себе еще и яблочный пирог с мороженым, и, чувствуя себя в кои-то веки настоящим американцем, запил его черным кофе из железного кофейника. Они говорили о чем-то, но в целом особенно ни о чем: Леви просто рад был находиться рядом. Его до странного не смущало то, что Эрвин ничего не помнил: наоборот, от этого было спокойно и даже… Радостно? Тогда, в Сигансине, Леви его отпустил, чтобы Эрвин наконец-то мог отдохнуть, чтобы вся эта ответственность, которую он с такой готовностью на себя взял, наконец-то расцепила на нем свою мертвую хватку, дала вздохнуть. А здесь… Он выглядел так свободно, и так много улыбался — нежно и весело. Это было справедливо. Эрвин это заслужил. Он довез Леви обратно до дома. — Спасибо, — сказал с улыбкой. — Это было замечательно. — Да, тебе спасибо, — Леви неожиданно покраснел — почувствовал, как горят щеки. Он снимал даже не квартиру, комнату с ванной в большом доме, и звать к себе Эрвина в эти пустые четыре стены не хотелось совсем, но Леви просто не представлял, как мог сейчас его отпустить. Больше всего на свете хотелось просто прижаться к нему всем телом. И, тем не менее, он почему-то не смог выдавить из себя что-нибудь вроде «Не хочешь зайти?». Потому что, наверное, слишком живо в нем было воспоминание о том «лучше не будем». Слишком привык к этой искусственной границе. Эрвин посмотрел на него: долгий, проницательный взгляд. Улыбнулся. — Надеюсь, скоро встретимся еще раз. Завтра зайду за кофе. — Ладно, — выдохнул Леви. — Спасибо. Он только закрыл за собой дверь комнаты и опустился на кровать, как ему пришло сообщение. Вчера забыл отправить [Фото] Леви открыл вложение. На фотографии он сам, на крыльце во внутреннем дворе синагоги. Выдыхает дым, солнце лежит на щеке золотой полосой, заставляя прикрыть глаз — все равно что довольный кот. Четкая тень очерчивает линию челюсти, расслабленные пальцы держат сигарету как-то почти пренебрежительно. Леви долго смотрел на фотографию, и вдруг понял — чужими глазами — каким Эрвин его видит. Вот таким: эфемерно и одновременно жестко красивым. С долей декадентской развязности. И кошачьего довольства солнцем. Этот пойманный чужой взгляд был… Бережным. Внимательным. Леви приложил ладонь к горящему лицу, улыбнулся. Спасибо. Мне редко нравятся фотографии меня Но эта нравится? Мне вот очень Пришел мгновенный ответ. Мне тоже нравится