«Не уходи!»

      О том, что Цзышу ничего «такого» не чувствует по отношению к Вэнь Кэсину, последний узнаёт совершенно случайно — подслушав.       Гу Сян, имеющая весьма длинный язык, не преминула однажды поддеть Чжоу, что они с Хозяином теперь уж больно близки — часом не поженятся ли, опередив её и Вэйнина?       И получает полный негодования ответ:       — Моё сердце вовсе не трепещет при виде твоего Хозяина, девица! Что ты себе вообразила? Неужели понятие «дружба» настолько чуждо твоему пониманию?       — Ох, бедный Хозяин, — расстраивается девушка, проворно складывая шелковое ханьфу. — Что же ему делать, несчастному влюблённому?       «И в самом деле, что?..» — горечь топит Кэсина, хоть он и без того подозревал, что его чувства не совпадают с тем, что испытывает Цзышу.       — Глупости, — Цзышу отмахивается. — Кэсин просто притворяется влюблённым. Его кокетство всего лишь желание подшутить надо мной. Впрочем, я полагаю, что он, действительно, не против соблазнить меня на ночку-другую, но…       — Я этого не слышу, не слышу! — громко перебивает его Гу Сян, зажимая уши. — Тьфу, что за гадость!       И Цзышу задорно смеётся.       А Кэсин молча уходит в тень, так и не обнаруживая своего присутствия. Его сердце только что разбилось на множество осколков, и в этом совершенно никто не виноват.

***

      Время идёт своим чередом, они по-прежнему вместе, и Кэсин неустанно лелеет надежду на исцеление болезни Цзышу. И когда они оказываются в Арсенале, среди пыльных сокровищ, за которые пролились реки крови, Вэнь Кэсин ощущает некоторую твёрдость духа — впервые за столько дней. Потеря малышки Гу Сян, наивного паренька, Цао Вэйнина и тётушки Ло открытой раной саднит внутри — все его самые близкие люди мертвы. Но сейчас, вот прямо сейчас, он сможет спасти самое главное в своей никчёмной жизни — любимого.       Он знает, что отдаст всего себя ради того, чтобы А-Сюй исцелился. Он радуется этому и осторожно прячет в Книге Шести Гармоний ту часть, где указано, что ему самому предстоит умереть ради жизни другого. И Цзышу, окрылённый надеждой, не замечает этой уловки, усаживаясь напротив Кэсина и соединяя ладони с его.       Вихрь ци, закручиваясь, высасывает энергию, отдавая тому, другому, волосы мужчины белеют и силы покидают его. Сейчас он не может сдерживать раны души, которые так бесстыдно обнажены, что больше не являются тайной для Цзышу. Кэсин не знает, что именно видит А-Сюй во время данного ритуала, но это уже и не важно.       — Я люблю тебя… — успевает выдохнуть он, когда наступает темнота.

***

      Цзышу в ужасе. Он в дичайшей панике, он видит и понимает, что убивает Кэсина, но не может это остановить — тело словно не принадлежит ему. И он понимает, что лао Вэнь знал о таком исходе. Знал — и сознательно скрыл. И все его чувства: отчаянная любовь, не имеющая надежды на взаимность, нежная страсть и готовность к полному самопожертвованию волной окатывают Цзышу напоследок, а затем он распахивает глаза и ловит безжизненно падающие руки с чуткими длинными пальцами, которые с одинаковым изяществом умели раскрывать белый бумажный веер, останавливать движение гибкого меча или нежно укладывать волосы А-Сюя, чтобы воткнуть в них драгоценную шпильку. И эти пальцы сейчас так холодны и неподвижны, словно лёд, что ничем не растопишь…       Единственное, что успевает Цзышу, на голых инстинктах — стремительно выкинуть сеть из собственной ци, чтобы поймать ускользающую душу. Но увы, нити пусты. И только одна, самая тонкая, цепляется за что-то эфемерное, и Цзышу прикладывает все усилия, чтобы укрепить эту связь.       Виски взрываются болью, голова кружится, накатывает слабость и тошнота. Цзышу чувствует во рту металлический привкус крови, но это всё не важно сейчас — он повисает между двумя мирами — реальным и призрачным, и нельзя терять сознание, нельзя обрывать связь.       Мужчина с трудом обхватывает холодное тяжёлое тело, чья голова с россыпью белоснежных волос покоится у него на груди, и, преодолевая дурноту, внимательно ищет свою цель.       Перед глазами словно дымчатая вуаль, но сквозь неё удаётся разглядеть каменную кладку моста, по которому движутся тени. И среди них одна, такая маленькая — она почти сливается с этим потоком. Но именно к ней тянется золотистая нить ци, заставляя тень застыть неподвижно.

***

      Вэнь Кэсин уже не чувствует ничего, кроме полного спокойствия и умиротворения. Он ни о чём не сожалеет и ничего не хочет. Он готов войти в Реку и принять новую судьбу, готов переродиться, но внезапно что-то словно мешает ему. И только опустив взор, он понимает, что одно запястье перехвачено золотистым потоком света — тонким, но странно прочным.       Все попытки аккуратно освободить конечность заканчиваются ничем, и Кэсин смиряется. Он усаживается у каменных перил моста и молча ждёт.       Он осознаёт, что то, что его удерживает — нить души, поскольку ци сейчас черпает силы напрямую оттуда. И должно быть, тому, кого она опустошает капля за каплей, очень плохо сейчас.       Кэсин ждёт терпеливо, ведь не может этот кто-то держать его вечно. Так и самому недолго умереть.       Но проходит время, а сила натяжения ничуть не уменьшается. Нить лишь дрожит тихонько, давая понять, насколько напряжена. И Вэнь Кэсин решает, что пора проявить немного отклика к тому, кто так отчаянно цепляется за него, отговорить, попросить отпустить. И этот кто-то…       «А-Сюй?»       Что ж, этого следовало ожидать — не так-то легко А-Сюю остаться без родственной души, ведь для него подобное значит так же много, как для самого Кэсина. Вот только для лао Вэня этого теперь не достаточно.       Кэсин немного удивлён и взволнован, поскольку он для себя уже всё решил. Однако Цзышу явно не намерен отказываться от своей цели, иначе он не стал бы так рисковать. Но Вэнь Кэсин не видит причины задерживаться. Нет пути назад, нет ничего, что могло бы удержать его от последнего шага.       «Отпусти…» — мягко просит Кэсин.       «Нет! Не смей, не уходи!» — звенит в ответ.       «Но я должен…» — пробует объяснить Кэсин нечто, очевидное для себя и совершенно неприемлемое для другого.       «Зачем?!» — в этом посыле чувствуется злость вперемешку с паникой.       «Все ушли… Я выполнил свой долг, и пришла моя пора», — Кэсин продолжает увещевать этого человека, словно неразумное дитя.       «Вовсе нет! Я тебя не отпущу!»       «Почему?» — Кэсину даже слегка интересно, и это сейчас несколько необычно в общем ровном потоке его чувств.       «Ты нужен мне!» — и так велика убеждённость обладателя этой фразы, что Кэсин непроизвольно улыбается.       «Я сделал, что нужно, и что я хотел, ты мне ничего не должен», — пробует он зайти с этой стороны.       Быть может, Цзышу переживает именно поэтому? Что не сможет отдать ответный долг?       «Зачем тебе уходить? Останься!..» — мольба отчётлива и чуть горчит, словно соль, оседающая на губах на берегу штормового океана.       «У меня нет причин остаться…» — Кэсин ощущает крохотный укол совести.       Цзышу его утрата ударит очень сильно, это неоспоримый факт. «Тому из нас, кто останется жить, будет больнее», — подумал он тогда. Но так же — это всё ещё не повод менять принятое решение.       Отчего этот человек никак не поймёт?       «Есть! Есть причина! Разве любовь — не причина?» — горечь усиливается, и Кэсин невольно вздыхает:       «Моя любовь безответна. Я слышал сам…»       В ответ — гнетущая тишина, и это немного пугает, но Кэсин по-прежнему ждёт и уже не может игнорировать до упора натянутую нить, которая дрожит всё сильнее, показывая, что вот-вот высосет из обладателя последние силы. Это беспокоит, надламывая казавшиеся прочными барьеры безмятежности мужчины. Разве такого он добивался, спасая А-Сюя ценой собственной жизни — чтобы тот ушёл следом за ним?       Ветер захлёстывает белую прядь через лицо, и Кэсин машинально отодвигает её. Он слегка хмурится. От прежнего уверенного спокойствия остаётся всё меньше и меньше.       Наконец, он слышит:       «Я…солгал. Это так глупо! Я ошибался, когда думал, что ты лишь хочешь моё тело, но я солгал Гу Сян. Ты мне больше, чем друг!»       «Родственная душа, — с пониманием кивает Кэсин. — Прости, родственным душам не всегда суждено быть рядом».       Он чувствует, что сожалеет. Он уйдёт, оставив того человека оплакивать его. Эта родственная душа будет полна горечи утраты, но Кэсин лелеет надежду, что печаль через какое-то, пусть даже долгое, время рассеется, Цзышу сможет стать счастливым, и кто знает, может они встретятся вновь в ином перерождении.       Вэнь Кэсин невольно произносит это вслух, и в этот момент на него словно рушится само небо— чужая боль: чёрная, бесконечная, как Река забвения, огромной волной ударяет в самое нутро, прошибает рёбра, разбивает остатки спокойствия, бурным потоком сметая все возведённые стены недавней непоколебимой уверенности.       От скорбного вопля звенит в голове, и Кэсин внезапно видит — всего на миг, но и этого достаточно.       Маленький человечек в графитово-сером ханьфу, скрючившись на полу ледяной пещеры, судорожно цепляется за неподвижное тело у себя на коленях и кричит, кричит, кричит так громко, что вот-вот сорвёт связки:       — Я люблю тебя!.. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!!       И что-то дёргает запястье, обжигая не больно, но чувствительно — и он больше не противится этому. Он идёт туда, куда его тянет нить, и чувствует, как всё его существо словно расцветает тысячью алых бутонов сливы мэйхуа — той, что раскрывает свои лепестки даже под снегом, показывая стойкость в условиях холодной стихии. И как она — первый цвет весны, так и душа Вэнь Кэсина прямо сейчас под завязку полна весной. И новой уверенностью в будущем. Их с Цзышу совместном будущем.

***

      Лицо мокро от слёз, но они не его. Рядом с Кэсином сидит кто-то и глухо рыдает, перебирая пряди его волос. Тёплые капли орошают его щёки, и Вэнь Кэсин пытается непроизвольно стереть их.       Его рука тяжёлая, будто налита свинцом, и он с трудом может приподнять её, неловко роняя на чужой локоть. Одновременно с этим мужчина хрипло произносит:       — А-Сюй… — и чуть закашливается, поскольку в горле ужасно сухо.       — Лао Вэнь! — Цзышу мгновенно переходит от полного отчаяния к несмелому восторгу. — Лао Вэнь! Лао Вэнь! — повторяет он дрожащим голосом, не в силах сказать что-то ещё, но Кэсин и так понимает.       Он улыбается и открывает глаза, вглядываясь в родные черты.       Цзышу всё ещё бледен, и веки его красные, мокрые дорожки прочертили щёки, а губы подрагивают. Но он невыразимо прекрасен в любом виде, и сердце Кэсина разрывается от счастья.       — Я люблю тебя, А-Сюй.       Как же приятно произносить это и ощущать взаимность, словно две души слились воедино.       И он ожидаемо слышит в ответ:       — И я люблю тебя, лао Вэнь!       Губы, такие тёплые и немного солоноватые от слёз, ласково касаются его, выдыхая:       — Больше не бросай меня…       — Никогда!       И это сейчас очень простая и лёгкая клятва. Потому что, и правда — никогда.