Сложнее сотни книг

В середине зимы вернулись Ханьгуан-цзюнь и Вэй Усянь. Лань Сычжуй тут же написал Цзинь Лину, с которым после Праздника середины осени вновь обменивался письмами, и пригласил полюбоваться заснеженными горами Гусу. Цзинь Лин прилетел один, без адептов и Феи. Они с Вэй Усянем долго разговаривали в одной из беседок; Лань Сычжуй наблюдал издали, желая, чтобы все недоразумения между дядей и племянником наконец разрешились. Он знал, что Цзинь Лин винил Вэй Усяня в смерти родителей и однажды ударил мечом так, что едва не убил. Страшно даже представить, каково им теперь общаться. Но Лань Сычжуй верил, что, если Цзинь Лин захочет помириться, Вэй Усянь с радостью пойдёт ему навстречу. Ханьгуан-цзюнь тоже стоял неподалёку, ровно на таком расстоянии, чтобы не слышать голосов. Должно быть, беспокоился за Вэй Усяня. Но всё закончилось благополучно, и когда Вэй Усянь с Цзинь Лином покинули беседку, у Цзинь Лина были покрасневшие глаза, а Вэй Усянь обнимал его за плечи. Заметив, что за ними наблюдают, Цзинь Лин тотчас стряхнул его руку. Вэй Усянь рассмеялся и дёрнул его за волосы. Ханьгуан-цзюнь позволил Цзинь Лину присоединиться к ним с Вэй Усянем за ужином в цзинши — и Лань Сычжую тоже, потому что Цзинь Лин вроде как прилетел к нему. Лань Сычжуй был счастлив. В детстве он проводил в цзинши много времени — учился играть на гуцине, читал, задавал Ханьгуан-цзюню сотню вопросов, на которые тот всегда отвечал серьёзно, будто Лань Сычжуй был взрослым учеником, а не ребёнком. Иногда он засыпал прямо на полу, а просыпался уже в своей постели, потому что Ханьгуан-цзюнь относил его туда. Потом Лань Сычжуй начал учиться вместе с остальными детьми в ланьши, проводить больше времени в библиотеке. В цзинши он приходил лишь тогда, когда у него было какое-то дело к Ханьгуан-цзюню. Но простота и строгость обстановки до сих пор будили в нём детские воспоминания, а едва заметная улыбка Ханьгуан-цзюня, обращённая к Вэй Усяню, напоминала о том, как Ханьгуан-цзюнь хвалил его за успехи и улыбался точно так же. Острые рёбрышки с бобами и запечённый на углях ягнёнок были доставлены из Цайи — в знак уважения к главе другого ордена и, как подозревал Лань Сычжуй, из любви Ханьгуан-цзюня к Вэй Усяню, который терпеть не мог еду Облачных Глубин. Сам Ханьгуан-цзюнь ел варёные овощи. Лань Сычжуй с удовольствием полакомился бы мясом, но он был адептом Гусу Лань, а не гостем, поэтому тоже положил к своему рису лишь ложку овощей. — А-Юань, мне больно на тебя смотреть! — заявил Вэй Усянь и плюхнул ему в рис жирное рёбрышко, истекающее соусом. — Раз уж мы здесь пируем втихую, хоть поешь нормально. Лань Сычжуй глянул на Ханьгуан-цзюня — тот едва заметно кивнул. — Благодарю, учитель Вэй. Соус оказался таким острым, что на глаза наворачивались слёзы, но с рисом можно было есть. В Пристани Лотоса еда тоже была острой, но не настолько. Интересно, в детстве Вэй Усянь так же делился огненной едой с главой Цзян и Цзян Яньли? Он сделал это легко и не задумываясь, словно по старой привычке. Говорили, что когда-то Вэй Усянь и глава Цзян были почти братьями. А потом стали злейшими врагами, и глава Цзян выгнал Вэй Усяня из ордена и ранил его мечом за то, что Вэй Усянь спас Вэней и пошёл против мира заклинателей. А потом убил, мстя за погибшую сестру. Лань Сычжуй представил на их месте себя и Лань Цзинъи. Если бы Цзинъи спас каких-то людей, которых все ненавидели, Лань Сычжуй ни за что не отвернулся бы от него. И ведь они не росли в одной семье, просто дружили. А уж чтобы убить… Немыслимо и представить такое. Но и Вэй Усянь спас не кого-то, а Вэней. Вэни убили родителей главы Цзян и разрушили его дом, конечно, он их ненавидел. Конечно, смерть любимой сестры могла помутить ему разум и вселить ненависть к Вэй Усяню, который… который ведь тоже не убивал её. Лань Сычжуй не знал точно, что произошло тогда в Безночном городе, но сестра главы Цзян и для Вэй Усяня была почти сестрой, не мог он просто так взять и убить её. Наверное, произошла какая-то чудовищная ошибка. Или несчастный случай. Лань Сычжую ужасно не хотелось думать, что глава Цзян — плохой человек, бросивший Вэй Усяня в беде из-за ненависти к Вэням, а потом убивший. Он даже его, такого же Вэня, спас. Но никакого оправдания найти не мог. Когда с ужином было покончено, они переместились на открытую веранду, чтобы полюбоваться закатом. Ханьгуан-цзюнь накинул на плечи Вэй Усяня подбитый мехом плащ и принёс жаровню. Лань Сычжуй не стал спрашивать, насколько Вэй Усянь успел развить Золотое ядро — это было бы неприлично. Может быть, Ханьгуан-цзюнь просто проявлял заботу и Вэй Усянь прекрасно согрелся бы без жаровни. Вместо этого он попросил: — Учитель Вэй, расскажите про ваше детство, — и, увидев удивление Вэй Усяня, объяснил: — Я был в Пристани Лотоса. Там очень красиво. Вы ведь там выросли, да? Вэй Усянь улыбнулся. Не как обычно — широко и весело, а так, словно вспомнил о ком-то, кого очень любил. — Красиво. — Да, расскажи, — внезапно поддержал Цзинь Лин. — Пожалуйста. Вэй Усянь преувеличенно громко вздохнул. — Что ж, раз вы оба просите, не могу отказать. Только подождите, с сухим ртом такие истории рассказывать нельзя. Лань Сычжуй с Цзинь Лином недоумевающе переглянулись — чай с тонким свежим ароматом уже был разлит по чашкам. Вэй Усянь тем временем встал и исчез в цзинши. Вернулся он с пузатым фарфоровым чайником, который поставил рядом с собой и тут же наполнил свою чашку, одним глотком допив уже налитый в неё чай. Лань Сычжуй с Цзинь Лином переглянулись снова. От фарфорового чайника пахло вовсе не чаем. — Вэй Усянь, — укоризненно сказал Ханьгуан-цзюнь. — Что такое, Лань Чжань? — невинно откликнулся тот. — Всё прилично. Вам, Ланям, не предлагаю. Не откажется ли племянник попробовать мой чай? Цзинь Лин открыл было рот… закрыл, подумал и покачал головой. — Благодарю, но я предпочту обычный. — Ну вот, — огорчился Вэй Усянь. — Даже ты не хочешь со мной пить. Куда катится этот мир? Ладно, не слушай меня, ты молодец. Так. С чего же начать? Когда я попал в Пристань Лотоса, мне было десять лет. И она показалась мне самым чудесным местом на свете… Лань Сычжуй слушал, затаив дыхание. Вэй Усянь рассказывал о Пристани Лотоса и своём детстве так, словно это и впрямь были счастливейшие место и время из всех, существовавших в этом мире. Смеялся, вспоминая проделки, за которые потом часами стоял на коленях в храме предков — казалось, что и наказаниями он больше гордился, чем сожалел о содеянном. О жарких летних днях на озере, охоте на фазанов, стрельбе из лука по воздушным змеям. О лотосах, которые воровал с чужих делянок. Когда уже стемнело, появился Лань Цзинъи. Лань Сычжуй приложил палец к губам и позвал его сесть рядом с собой. Не хотел, чтобы Вэй Усянь прерывался. Он не признался бы в этом никому, но из того, о чём рассказывал Вэй Усянь, он жадно ловил всё, что касалось главы Цзян. Цзян Чэна — Вэй Усянь по-прежнему называл его детским именем, словно тот оставался не главой ордена, а просто его шиди. Лань Сычжуй хотел узнать, каким тот был. Вэй Усянь в своих рассказах наверняка сглаживал острые углы, да и время могло смягчить воспоминания, убрав всё дурное. Но глава Цзян в его рассказах точно не был плохим. Обидчивым, вспыльчивым, не желающим уступать. Но не злым и не жестоким. Как же всё изменилось? Закончив очередную историю, Вэй Усянь потряс чайником — в нём было пусто. — Ну и засиделись же мы. Не пора ли детишкам спать? — Да ты… — негодующе начал Цзинь Лин, но тут же сообразил, что Вэй Усянь только того и ждал, надулся и умолк. Вэй Усянь расхохотался. — У нас ещё будет время поболтать. В Облачных Глубинах ложатся рано. Разве Цзян Чэн не отправлял тебя сюда на учёбу? Цзинь Лин пожал плечами. — Нет. Говорил, потом. «Потом» уже не суждено было наступить — главе Великого ордена не к лицу учиться с обычными заклинателями, хоть и из благородных семей. Жаль. Если бы Цзинь Лин приехал в Облачные Глубины хотя бы в прошлом году, они могли бы подружиться гораздо раньше. Они бы обязательно подружились! А от их с Лань Цзинъи совместных выходок у Лань Цижэня поседела бы борода. Лань Сычжуй отнёс в цзинши остывшую жаровню, собрал чайный набор. Цзинь Лин с Лань Цзинъи о чём-то переговаривались — кажется, Лань Цзинъи звал Цзинь Лина сходить к источникам рано утром. Да, утром там было красиво. Только Лань Сычжуй сомневался, что Цзинь Лин проснётся так рано. Улучив момент, когда Ханьгуан-цзюнь скрылся в цзинши, Лань Сычжуй подошёл к Вэй Усяню. — Учитель Вэй, можно задать вопрос? Вэй Усянь кивнул. Лань Сычжуй знал, что он никогда не откажется уделить внимание любому их них. — Когда вы рассказывали про себя и главу Цзян в детстве… Вы ведь были очень дружны, правда? И потом вы вместе сражались, это все знают. Почему же он так легко от вас отказался? Почему не попытался защитить, а потом вообще… Вэй Усянь внимательно посмотрел на него — так, что Лань Сычжую отчего-то стало неловко. А затем улыбнулся и потрепал его по голове. — Потому что я так сказал. — Но вы же… — Это старая история, Сычжуй, — прервал его Вэй Усянь. — Не думай о ней. Мы делали то, что считали правильным, и не могли иначе. Сейчас легко рассуждать, как нам стоило поступить, но ты же знаешь, как говорят: когда упал, тогда уж точно знаешь, где скользко. Всё, что случилось, случилось. Мы можем только жить дальше. «Но мне надо знать, — хотелось возразить Лань Сычжую. — Кто этот человек, о котором я думаю всё время и не могу перестать? Ошибся я в нём или нет?» Но он не мог сказать об этом, и лишь кивнул: — Я понял, учитель Вэй. Ханьгуан-цзюнь и Вэй Усянь остались в Облачных Глубинах до самого Нового года, к большой радости учеников и тихому облегчению Лань Цижэня, который хоть и повторял без конца, что Вэй Усянь совершенно невыносим, но всё же был рад переложить на племянника часть своих забот. А самым замечательным было то, что Цзэу-цзюнь вышел из затвора, и это точно была заслуга Ханьгуан-цзюня. Цзэу-цзюнь выглядел живым мертвецом, бледным и замкнутым, почти ни с кем не разговаривал, а от прежней его тёплой улыбки не осталось и следа. Видеть его таким было невыносимо. Лань Сычжуй почти не помнил своё детство на Луаньцзан, но ранние годы в Облачных Глубинах помнил прекрасно. Помнил, как Цзэу-цзюнь играл с ним и учил рисовать, не жалея бумаги и туши, которые были его личными и весьма дорогими. Лань Сычжуй, тогда ещё А-Юань, называл его старшим братиком. Цзэу-цзюнь лишь смеялся и не поправлял его. Потом, конечно, другие взрослые объяснили, что Цзэу-цзюнь — глава ордена, и то, что он тратит драгоценное время на чужого ребёнка, большая милость. Лань Сычжуй испугался и несколько дней старался не попадаться Цзэу-цзюню на глаза, а при встрече поклонился так старательно, что едва не упал. — Можешь звать меня старшим братиком, — сказал Цзэу-цзюнь, когда из путаных объяснений пополам с извинениями понял, в чём дело. — Разрешаю тебе это как глава ордена. — И улыбнулся, но совсем не весело. — Знаешь, у меня ведь тоже есть братик. Только он сейчас болеет. Пойдём к нему вместе, когда ему станет лучше, хорошо? Но прошло ещё много времени, прежде чем Лань Сычжуй познакомился с Ханьгуан-цзюнем. Тогда он уже подрос и знал, что это младший брат Цзэу-цзюня, наследник ордена Гусу Лань. И братиком его, конечно, не называл. Но Ханьгуан-цзюнь всё равно уделял ему больше внимания, чем кому-либо из учеников. Учил играть на гуцине и красиво выводить иероглифы; понимать, о чём хотели сказать поэты, когда описывали в стихах журавлей и цветущие сливы, а на самом деле имели в виду нечто иное. Теперь-то Лань Сычжуй знал, что это Ханьгуан-цзюнь спас его с Луаньцзан после резни, в которой погибли остальные Вэни. Вэй Усянь рассказывал, что при первой встрече в Илине Лань Сычжуй называл Ханьгуан-цзюня богатым братиком, но сам он этого не помнил. Или Вэй Усянь просто дразнился. С ним ведь никогда не знаешь, правду он говорит или шутит. Новый год они встретили все вместе, и даже Лань Цижэнь улыбался и почти не делал замечаний Вэй Усяню. Казалось, что все потрясения и потери действительно остались в прошлом и дальше всё будет хорошо. Ханьгуан-цзюнь с Вэй Усянем всё время переглядывались и прикасались друг к другу, как юные влюблённые, и смотреть на них было смешно и немножко завидно. Интересно, с кем встречал Новый год глава Цзян? С Цзян Люшэнем, Цао Шансюем и целительницей Су? Или те празднуют со своими семьями, как и Праздник середины осени, а в Главный зал придут на следующий день? Но ведь не мог же он остаться один… Спросить бы, да не у кого. Наутро Лань Сычжуй отправил в Пристань Лотоса письмо с поздравлениями и пожеланием благополучия. В башню Золотого карпа тоже — это они написали вместе с Лань Цзинъи. Лань Сычжуй настоял, чтобы оно было адресовано Цзинь Жуланю, а не молодой госпоже Цзинь. Достаточно было и того, что они не называли его главой ордена Ланьлин Цзинь. В ответном письме Цзинь Лин жаловался, что вынужден проводить праздники с родичами, которых слишком много, и приглашал их приехать, взяв с собой Вэй Усяня. И Ханьгуан-цзюня, на случай, если что-то пойдёт не так. Глава Цзян ответил такими же вежливыми поздравлениями, и Лань Сычжуй успел увериться, что тот отвечал на письмо даже не читая, ничем не выделив его среди десятков писем, полученных от глав вассальных кланов и знатных юньмэнских семей, пока не дочитал до конца. «Если тебе интересно, — писал глава Цзян, — то мы нашли записи о клане заклинателей, живших на той горе больше трёх сотен лет назад. Однажды они исчезли без следа, а спустя несколько лет на их месте поселились обычные крестьяне. Думаю, теперь мы знаем, что с ними случилось». Надо же. Глава Цзян даже потратил время, чтобы узнать про зверя. То есть его люди потратили, конечно, не сам же он искал эти записи. Вывод был прозрачен, и Лань Сычжуй не совсем понимал, что ему следует чувствовать. Выходит, пожертвовать собой не было его долгом как Вэня. А что было? Если он помог главе Цзян расправиться со зверем, можно ли считать, что с долгом своего рода он расплатился? «Получается, вы были правы тогда, — написал он в ответ. — Ещё раз благодарю, что не дали мне пожертвовать собой. Это было бы самое глупое самоубийство за последние лет сто». Он думал, что на этом всё закончится, но чрез несколько дней от главы Цзян пришло ещё одно письмо. «Ты сделал глупость, не подумав, что можно найти другой выход. То, что ты был готов пожертвовать собой ради других — не глупо. Но ты не сможешь больше никого спасти, если умрёшь». Лань Сычжуй вздохнул. Он сам это знал. Потому и чувствовал себя таким дураком. Можно было поблагодарить главу Цзян за совет, но тогда переписка бы закончилась. Лань Сычжуй не хотел этого. Если глава Цзян ответил ему дважды, то наверняка напишет ещё. Нужно только дать ему повод. Может, спросить о чём-нибудь? Как назло, в голову ничего не приходило. Кроме вопросов о прошлом, но Лань Сычжуй подозревал, что для главы Цзян это не самая приятная тема. Спросить, что стало с крестьянами, которые жили рядом с пещерой? Нет, судьбу крестьян они уже обсуждали с Цзинь Лином, и глава Цзян наверняка об этом знает. — С кем это ты переписываешься? — возник рядом Лань Цзинъи, и Лань Сычжуй быстро прижал письмо к груди. — Ого! Я же просто спросил. Неужели с девушкой? Лань Сычжуй покраснел. Не мог же он сказать: «С главой Цзян». Узнает Лань Цзинъи — узнают и остальные. Лань Цзинъи был прекрасным другом, но хранить тайны не мог — они словно сами слетали у него с языка. Ханьгуан-цзюнь будет недоволен, а Вэй Усянь, чего доброго, начнёт дразнить, что когда все остальные юноши уже обмениваются любовными посланиями с девушками, Лань Сычжуй вместо девушки пишет главе Цзян. Но и соврать он не мог. — Не с девушкой. Лань Цзинъи изумлённо округлил глаза. — С парнем?! — Нет! Я…Можешь не спрашивать? Пожалуйста. — Ну уж мне-то мог бы сказать, — упрекнул его Лань Цзинъи, но тут же улыбнулся: — Ладно! Не буду. Но чур, мне первому расскажешь, кто она. Или он. — Ладно… — вздохнул Лань Сычжуй. Учитывая, что он вообще никому не собирался рассказывать о своей переписке с главой Цзян, можно было и пообещать. Однако вопрос Лань Цзинъи натолкнул его на отличную мысль. Тем же вечером он написал главе Цзян письмо с благодарностью за совет, а затем добавил: «В прошлый раз я не думал оказаться в Пристани Лотоса и не сумел должным образом поблагодарить целительницу Су за заботу. Я хотел бы сделать ей подарок по случаю праздника, но не уверен, что выбрать. Может быть, глава Цзян будет так добр, что подскажет: использует ли целительница Су один набор игл или будет рада новому?» Вот так. Совершенно уместный вопрос. Лань Сычжуй был очень горд собой. Глава Цзян ответит ему и, конечно, не скажет, что целительнице Су не стоит ничего дарить. Это было бы грубо. А Лань Сычжуй по его совету купит подарок и приедет в Пристань Лотоса, чтобы встретиться с целительницей и поздравить её. Прекрасный повод. «Если подаришь ей иглы, — написал глава Цзян, — я лично выкину тебя из Пристани Лотоса. Найди хороший цянькунь, они никогда не бывают лишними. И спроси у ваших лекарей, как его зачаровать». Кажется, к иглам у главы Цзян было что-то личное. Или к целительнице Су с иглами. Но цянькунь — как он сам не догадался? Они ведь и адептам всегда нужны, а целителям, вынужденным носить с собой множество лекарств и инструментов, тем более. Ему даже не пришлось узнавать про чары — мастер, делающий цянькуни, прекрасно знал, какие больше всего нужны целителям, живущим в жарких и влажных озёрных краях. Два мешочка с вышитыми на них горами сохраняли содержимое в сухости и не позволяли нагреваться. Лань Сычжуй расплатился не торгуясь, получил в подарок подвеску из прозрачного камня, совершенно ему не нужную. Впрочем, пригодится подарить кому-нибудь из детишек в Гусу или Цайи — те охотно выполняли мелкие поручения заклинателей за кусочек серебра или такие вот подарки. Подарки любили даже больше. — Не девушка, ага, — многозначительно протянул Лань Цзинъи, застав Лань Сычжуя заворачивающим цянькуни в шёлковую ткань. — Самые красивые выбирал? Тот закатил глаза. — Это для целительницы, которая мне помогла. — Я же говорил! — Она старше Цзэу-цзюня! Что ты всё время придумываешь! — Ну и что? Если она хорошая заклинательница, то всё равно выглядит молодо. — Не желаю тебя слушать! — заявил Лань Сычжуй, но щёки предательски потеплели. Лань Цзинъи был прав. Сильные заклинатели и впрямь выглядели молодо. Вон насколько глава Цзян его старше, а выглядит так, словно ему чуть за двадцать. И в то же время видно, что он уже не юн. Интересно, каким он был в юности? Вэй Усянь рассказывал о серьёзном и даже ворчливом подростке, легко выходившем из себя, когда его дразнили. Но ведь он не мог ворчать всегда. Смеялся ли он над чьими-то шутками? Обнимал близких? Нынешний глава Цзян не выглядел человеком, желающим кого-то обнять. — Если перестанешь так мечтательно смотреть в стену, я, может, и поверю, — прервал его мысли Лань Цзинъи. Лань Сычжуй толкнул его локтем и отвернулся, и тут же услышал за спиной довольный смех. У ворот Пристани Лотоса Лань Сычжуй подошёл к сторожившим их адептам, назвал своё имя и попросил передать приветствие главе Цзян. А также указать, где можно найти целительницу Су. Он и сам нашёл бы дорогу к лекарским палатам, но было уместно сразу назвать цель своего появления. Адепты указали ему путь и заверили, что не откладывая сообщат о его приходе главе ордена. Лань Сычжуй поблагодарил, хотя втайне надеялся, что ему посоветуют отправиться к главе Цзян самому. Ну что ж. Может быть, удастся встретить случайно, на обратном пути. На то, что глава Цзян пожелает его видеть, он тоже надеялся, конечно, но не позволял себе слишком уповать на это. Целительница Су с радостью приняла подарок, пожурила Лань Сычжуя за то, что не предупредил о приезде, и вручила в ответ мешочек с целебными травами. А узнав, что он покинул Облачные Глубины ранним утром и нигде по дороге не останавливался, тут же пригласила пообедать с ней. Отказ не слушала. Младшая из четырёх её дочерей в прошлом году вышла замуж, и, как пояснила целительница Су, грустно улыбаясь, с тех пор в доме стало слишком тихо. Разговаривать с ней оказалось удивительно легко, словно они были знакомы много лет. Чем-то она напоминала Цзэу-цзюня, не зря Лань Сычжуй подумал именно о нём, отвечая на подколки Лань Цзинъи. Целительница Су улыбалась глазами и слушала так внимательно, словно Лань Сычжуй был не случайным гостем, а её любимым племянником. Едва они успели сесть за стол, как в дверь заглянул один из тех адептов, что стояли на воротах. — Глава Цзян велел передать, что если молодой господин Лань не торопится возвращаться, то может зайти к нему. Лань Сычжуй заколебался. Он хотел увидеть главу Цзян — очень. Но нельзя было встать и уйти, когда целительница Су так радушно приняла его. — Передайте главе Цзян, что молодой господин Лань придёт, как только закончит трапезу, — ответила за него целительница. — Нельзя же поднимать человека из-за стола. И главе Цзян тоже рекомендую поесть, раз он не занят. Адепт усмехнулся и ушёл. — Глава Цзян не рассердится, что я пришёл не сразу? — Но это же я решила, что ты задержишься, — улыбнулась целительница Су. — Не беспокойся, глава поймёт. Возьми вот бамбук, очень вкусный. Бамбук был вкусный и остальные блюда тоже, но Лань Сычжуй всё равно сидел как на иголках, пока целительница не успокоила его: — Если глава Цзян последовал моему совету и тоже сел обедать, ты прервёшь его трапезу. Это будет невежливо, правда? Не торопись. За тобой придут снова. — Благодарю, госпожа Су. Я не подумал. — Ешь. — Она придвинула ему чашку с ароматным бульоном. — Ты в гостях и не должен ни о чём волноваться. Лань Сычжую ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Не то чтобы он возражал. В доме целительницы Су было хорошо. Уютно. И обед, приготовленный её руками, казался в сто раз вкуснее любого угощения, которое можно было купить в трактире. Наверное, так же она готовила для дочерей и радовалась, когда они ели. Умела ли готовить его мама? Успел ли он попробовать хотя бы кашу, приготовленную её руками? Лань Сычжуй не помнил. Впрочем, не ему жаловаться. Сколько детей погибли во время войны вместе с матерями, сколько остались сиротами без крова и куска хлеба — а ему повезло вырасти в Облачных Глубинах, получить заботу и достойное воспитание. Нужно благодарить судьбу, а не жалеть, что не помнит материнской ласки. Они с целительницей Су говорили вроде бы ни о чём — о новых учениках обоих орденов, праздниках и грядущей весне, — но Лань Сычжую было так хорошо и тепло, словно он сидел в доме Лань Цзинъи и разговаривал с его матушкой, которая всегда была рада побыть с ними, даже когда они были совсем маленькими. Лань Сычжуй считал, что у Лань Цзинъи лучшая в мире мама, но, наверное, дочери целительницы Су могли бы с ним поспорить. Спустя примерно час тот же самый адепт появился снова и доложил, что глава выполнил указание целительницы, так что не соблаговолит ли она отпустить гостя? Ему удалось неплохо передать язвительные интонации главы Цзян, и целительница Су, засмеявшись, велела Лань Сычжую идти. Он поблагодарил за угощение, попрощался, обещая заглянуть, если окажется в Юньмэне снова. Было радостно думать, что у него появился новый друг, да ещё и в ордене Юньмэн Цзян. Следуя за своим провожатым, Лань Сычжуй старался не показывать волнения. В прошлый раз его привёл Цзинь Лин, потом он разыскал главу Цзян, чтобы спросить про родичей… Теперь глава Цзян сам захотел его видеть. Лань Сычжуй не обманывался — вряд ли он был так интересен главе Цзян, чтобы тот искал его общества. Тогда зачем? Любопытство мешалось со сладким предчувствием — они наверняка останутся наедине и станут разговаривать… неважно, о чём. Что бы ни хотел глава Цзян, это было важно. Глава Цзян стоял на галерее, прислонившись к резному столбу над перилами и крутя на пальце Цзыдянь. Когда Лань Сычжуй с сопровождающим его адептом подошли ближе, он небрежно махнул рукой, отпуская адепта. — Это ты называешь поздороваться должным образом? Считаешь, что глава другого ордена должен сам тебя разыскивать? Почему-то вместо испуга или вины Лань Сычжуй почувствовал, как губы начинают расползаться в улыбке. Слишком уж это напоминало ворчание главы Цзян на Цзинь Лина, а Лань Сычжуй уже понял, что глава души не чает в племяннике. — Приветствую главу Цзян, — громко произнёс он и поклонился, сложив перед собой руки. Глава Цзян лишь хмыкнул, глядя на это, но недовольства на его лице не было. — Желаю счастья и благополучия, и процветания ордену Юньмэн Цзян. Прошу принять скромный подарок и простить, если мои поступки были недостаточно уважительны. И достал из рукава ещё один мешочек — простой, не зачарованный. По белому шёлку плыли голубые облака, из-за них выглядывало алое солнце. Покупая его Лань Сычжуй не сразу понял, насколько говорящим получился рисунок. А потом подумал: пусть. Пусть у главы Цзян останется что-то, напоминающее о нём. Глупо, конечно. Кому нужен простой мешочек, хоть и расшитый шёлком? Выбросит и забудет. Глава Цзян принял подарок из его рук, раскрыл мешочек и достал оттуда пузатый белый кувшин — знаменитую «Улыбку императора». — Неожиданно, — сказал он, разглядывая её. — Последнее, что можно было ожидать от Ланя. Лань Сычжуй прикусил губу, чтобы не сказать: «А я Вэнь», — но глава Цзян вдруг усмехнулся так, словно услышал. — Что ж, идём. Лань Сычжуй последовал за ним в павильон, где никого не было, но, судя по лежащим возле стола свиткам и сдвинутым подушкам, совсем недавно кто-то работал. Вероятно, сам глава Цзян. Жестом велев Лань Сычжую садиться, он достал из расписной деревянной шкатулки две маленькие чашки и поставил на стол. Только тогда Лань Сычжуй понял, что происходит. — Прошу прощения, но я, если можно, предпочёл бы чай. — Тогда будет тебе урок, — отозвался глава Цзян, открывая кувшин. — Такие подарки нельзя принимать и прятать, чтобы потом выпить в одиночку. Кто принёс, с тем и пьют. — Я не знал, — пробормотал Лань Сычжуй. Оказывается, он не подарок принёс, а угощение для самого себя. Неловко-то как. — Ещё бы Лань Цижэнь учил вас, как дарить выпивку. Лань Сычжуй прикусил губу, чтобы не засмеяться. Некрасиво смеяться над учителем. Хотя… если бы Лань Цижэнь увидел, как он тут распивает вино с главой Цзян, ох и рассердился бы. А следом вдруг пришла другая мысль: он ведь больше не ученик. Он взрослый адепт, в его возрасте некоторые уже женятся и обзаводятся детьми. Почему он боится, что учитель узнает? Они не в Облачных Глубинах, а глава Цзян — человек, которому невежливо отказывать. И не хочется, если честно. Глава Цзян разлил вино по чашкам и поднял свою. — Пусть этот год будет спокойным. «В отличие от прошлого», — мысленно закончил за него Лань Сычжуй, поднося свою чашку к губам. Для него прошедший год был скорее удивительным. Столько всего случилось! И радостных событий было больше, чем печальных: вернулся Вэй Усянь, Ханьгуан-цзюнь обрёл своё счастье, у Лань Сычжуя появились новые друзья и даже дядя, он узнал про своих настоящих родичей и, кажется, впервые в жизни влюбился. Но глава Цзян произнёс пожелание так, словно ему прошедший год ничего хорошего не принёс. Бесшумно вошла совсем молодая девушка, поставила на стол несколько тарелок с орехами, подсушенными фруктами и тонкими ломтиками вяленого мяса и так же тихо вышла. Лань Сычжуй взял кусочек мяса — сладковато-острый, но не обжигающий. Вероятно, теперь была его очередь? — Пусть этот год принесёт мир нашим сердцам. Он намеревался лишь слегка пригубить вино, но «Улыбка императора» была сладкой и приятной на вкус, никакого сравнения с теми винами, которые он пробовал раньше. Те были слишком резкими, некоторые жгли рот и горло, и Лань Сычжуй не понимал, почему люди находят в них столько удовольствия. А сейчас сам не заметил, как выпил до дна, и глава Цзян тут же снова наполнил его чашку. Ничего, решил Лань Сычжуй. От такой крошечной чашки вреда не будет. Она ведь всего на один глоток. Глава Цзян сидел свободно, словно не гостя принимал, а выпивал с другом. Может быть, не считал нужным соблюдать формальности ради Лань Сычжуя. А может, и правда считал его другом? Лань Сычжуй не смел надеяться, но видеть главу Цзян таким спокойным и расслабленным было приятно. — Ну и зачем ты опять притащился в Пристань Лотоса? Мёдом тут намазано, что ли? — Я хотел сделать подарок целительнице Су. Глава Цзян смотрел так, что было ясно — не верит. Лань Сычжуй опустил глаза. Не говорить же: «Я хотел увидеть вас». — Здесь красиво, — пробормотал он. — Вы ведь сами разрешили приехать. И, поколебавшись, добавил: — Вэй Усянь рассказывал нам про Пристань Лотоса. Какой она была раньше. Он говорил, это было самое красивое место в мире. Глава Цзян неприятно скривился. — Ну конечно. А нынешняя ей и в подмётки не годится, да? — Он ничего такого не говорил. — Я и так знаю, что он думает! — Мне очень нравится новая Пристань Лотоса, — быстро сказал Лань Сычжуй, поняв, что защищать Вэй Усяня бессмысленно — только хуже будет. — Правда. Я не знаю, что в ней новое, а что старое, но мне нравится всё. — Почти всё перестраивали, — кивнул глава Цзян неожиданно спокойно. Лань Сычжуй заподозрил, что спокойствие это неспроста, и не ошибся. — Начали сразу после войны. Рассказать, почему? Лань Сычжуй и так понял. Он вздохнул, отодвинулся от стола и склонился к самому полу. — Если я могу как-то загладить вину за то, что сделал клан Вэнь, главе Цзян стоит лишь сказать. — Да встань ты, — раздражённо велел глава Цзян. — Тоже мне Вэнь нашёлся. Лань Сычжуй послушно сел обратно. — Я действительно хотел бы сделать что-нибудь хорошее, — повторил он. — Чтобы о Вэнях думали не только как об убийцах. — Лучше всего, если о них вообще не будут думать, — резко ответил глава Цзян. — Ты можешь воскрешать мёртвых? — вопрос не требовал ответа, но Лань Сычжуй всё равно покачал головой. — Тогда ты ничего не можешь сделать. Он вновь разлил вино и молча поднял свою чашку, и Лань Сычжуй последовал его примеру. Теперь сладость вина казалась ему неприятной. Разве можно наслаждаться, когда пьёшь в память о погибших? Видимо, заметив его кислое лицо, глава Цзян смягчился: — Если хочешь сделать что-то для своей семьи, проживи долгую счастливую жизнь. Остальные твои родичи не заслуживают, чтобы о них кто-то хорошо думал. — Но ведь плохо думают о всех, — упрямо сказал Лань Сычжуй. — И о моей семье тоже. Если кто-то может это исправить, то только я. — Убившись об очередное чудовище? — Или в Юньмэн Цзян. Ой, — Лань Сычжуй сообразил, что сказал. — Я имел в виду, не убившись. Просто в Юньмэн Цзян. Сделать что-то. — А почему не в Гусу Лань? — вкрадчиво поинтересовался глава Цзян. — Они ведь тоже пострадали от Вэней. — Потому что… — Лань Сычжуй повертел в руках чашку с вином, почему-то снова полную. — В Гусу Лань я и так делаю всё, что могу, это же мой орден. А если напомню им про Вэней, они могут догадаться, что я тоже Вэнь. А вы уже знаете. Глава Цзян снова поднял свою чашку, и Лань Сычжуй выпил вместе с ним. Взял ещё кусочек мяса. В Гусу такое не готовили, а жаль — оно было удивительно вкусным, особенно после глотка вина. — Но ведь в Гусу Лань уже знают, кто ты. Лань Сичэнь точно. Лань Цижэнь, полагаю, тоже. И Лань Ванцзи, — имя Ханьгуан-цзюня глава Цзян словно выплюнул. — И этот. Почему же ты, Лань, сидишь в чужом ордене и жалуешься мне, а не им? Лань Сычжуй вздохнул. — Цзэу-цзюню сейчас и так тяжело. Не хочу, чтобы его обвиняли ещё и в том, что он взял в орден Вэня. Я… знаю, что мог бы поговорить с ним обо всём этом, но не хочу его беспокоить. Вэй Усянь наверняка скажет, чтобы я не думал о прошлом, или начнёт шутить. Он, наверное, всё ещё считает меня маленьким ребёнком. А Ханьгуан-цзюнь… — Ханьгуан-цзюнь, конечно, был первым, к кому Лань Сычжую следовало прийти с любым вопросом, но только не сейчас. — Он принёс меня в орден. Сделал всё, чтобы я вырос настоящим Ланем. Я всегда хотел, чтобы он мной гордился. И как я теперь… как я скажу, что хочу быть и Вэнем тоже? — почти шёпотом закончил он. — Разве я могу проявить такую неблагодарность? Он понимал, что это глупо. Ханьгуан-цзюнь не стал бы укорять его, он всегда был готов помочь Лань Сычжую. Ему можно было рассказать что угодно. Но доброта и благородство Ханьгуан-цзюня лишь делали признание ещё более трудным: слишком легко было заглушить в себе голос совести и переложить свои сомнения на чужие плечи, ожидая, что Ханьгуан-цзюнь всё поймёт и объяснит. Лань Сычжуй уже не был ребёнком, ждущим ответов от взрослых. — Ясно, — по-своему понял его глава Цзян. — Лань Сичэня ты не хочешь беспокоить, Лань Ванцзи — огорчать, а на меня тебе плевать. — Да нет же! — воскликнул Лань Сычжуй, но тут же опомнился. — Прошу меня простить! Я не думал, что вы истолкуете мои слова таким образом. Мне не плевать. Я просто… просто хочу найти своё место в этом мире. Сам, а не так, чтобы кто-то подсказывал, что правильно, а что нет, и как мне надо себя чувствовать, и всё это ради моего же блага. А вам ведь всё равно, вы же ни Вэней, ни Ланей не любите… ой! — он зажал себе рот и в ужасе уставился на главу Цзян. Тот разглядывал его словно какое-то диковинное существо. Не страшное, так что можно не убивать, но и что с ним делать — тоже непонятно. Глаза у него были тёмные, красивые. Лань Сычжуй засмотрелся. — Цзинь Лин говорил, что видел, как вы пьёте, — сказал наконец глава Цзян. — Неужели врал? Лань Сычжуй почувствовал, как заполыхали лицо и шея, и поспешно отвёл глаза. Так вот что это такое. Он напился. Какой стыд. — Ах да, — ответил за него глава Цзян, — вы же Лани. Небось если и пили, то не больше напёрстка. Лань Сычжуй закрыл лицо руками. — Умоляю простить… — Хватит, — резко оборвал его глава Цзян. — Перестань за всё извиняться. Напился, ну и что? Да в твоём возрасте мы с Вэй… — он осёкся. — Ступай, отдохни. Проспишься — полетишь домой. Лань Сычжуй поднялся из-за стола и едва не упал — тело само собой повело в сторону, и он взмахнул рукой, чтобы удержать равновесие. На лице у главы Цзян появилась ухмылка. Лань Сычжуй сделал вид, что не замечает. И так было ужасно стыдно. Напился в гостях, перед главой Цзян. И ведь вина было всего несколько чашек, точно меньше половины кувшина. А глава Цзян выглядит совсем трезвым, хотя пил больше. Лань Сычжуй взял себя в руки и старательно поклонился — может, чуть медленнее, чем обычно, но в остальном безукоризненно. — Благодарю главу Цзян за гостеприимство и угощение. — Не будь ты Ланем, решил бы, что издеваешься. Иди. Глава Цзян махнул рукой, и Лань Сычжуй направился к дверям, раздумывая, как ему понять, куда идти. В те же покои, где он ночевал в прошлый раз? Он не был уверен, что вспомнит дорогу. Но в коридоре уже ждала служанка, чтобы проводить. Лань Сычжуй успел приноровиться к лёгкой расслабленности в мышцах и шёл уверенно, ничем не выдавая своего опьянения. Не хватало ещё позориться перед слугами. Он думал, что приляжет ненадолго, пока вино не выветрится из головы и тела, а потом отправится в Гусу и, если полетит быстро, успеет вернуться до часа Свиньи, но уснул, едва лишь прикрыв глаза. А когда проснулся, в комнате было уже темно. В первый миг он оцепенел от ужаса: поздно! Он не предупредил, что вернётся на следующий день, и в Облачных глубинах его ждали этим вечером, уже прошедшим. Учитель Лань рассердится. Ханьгуан-цзюнь будет недоволен. Его накажут… А потом подумал: и что? Позднее возвращение — не то, из-за чего Ханьгуан-цзюнь навсегда в нём разочаруется. А наказание начнётся и закончится. Разве ночь в Пристани Лотоса не стоит того? Он поправил одежду, пригладил волосы и вышел из комнаты. В длинных коридорах было так тихо, что он невольно старался идти бесшумно, словно кто-то услышал бы его шаги и вышел посмотреть, кто нарушает ночной покой. Двое стражников у дверей кивнули ему, пропуская во двор. Ночной воздух был влажным и свежим. Лань Сычжуй постоял немного, дожидаясь, пока зрение не обострится, и сошёл с крыльца. Теперь он уже знал, куда идти — озеро манило к себе, как и прежде, и он остановился на пристани, глядя на чёрные дремлющие воды. На столбах были развешаны красные и оранжевые фонарики, их яркие отражения покачивались под причалом, рябя от лёгкого ветерка. Так красиво, подумал Лань Сычжуй. Звёзды мерцали над его головой и над озером, словно одна из небожительниц набросила на небо расшитую драгоценными камнями шаль. Вот бы остаться здесь подольше, хотя бы на несколько дней. Смотреть на озеро, бродить вдоль берега и по городским улицам. Разговаривать с главой Цзян. Лань Сычжуй помнил, как хотел разобраться, что он за человек. Были ли оправдания тому, что он отказался когда-то от Вэй Усяня и убил его, хотел ли он всё исправить или считал себя кругом правым. А потом встретил — и забыл. Хотелось только смотреть на него, слушать, говорить. Не уходить никуда. Хотелось, чтобы глава Цзян снова взял его за руку. Чтобы держал, как тогда в пещере. Пусть даже слишком крепко, Лань Сычжуй был готов и боль стерпеть, лишь бы прикасаться к нему. Лань Сычжуй вздохнул и сел на край причала, прислонившись головой к деревянному столбу, поддерживающему навес. Это неправильно, напомнил он себе. Глава Цзян красив, но любят не лицо, а душу. Откуда ему знать, каков на самом деле глава Цзян? Говорят, что легче прочитать сотню книг, чем чужое сердце. Сотню книг Лань Сычжуй прочитал давно, а глава Цзян оставался загадкой, которую не разгадать даже с чужой подсказкой. Чем больше Лань Сычжуй о нём узнавал, тем больше становилось вопросов. В Облачных Глубинах учили, как стать достойным мужем и умелым заклинателем, но никто никогда не рассказывал, как из сотен людей выбрать единственного и понять, что твой выбор верен. Всё, что мог вспомнить Лань Сычжуй — цитаты из книг о том, какими должны быть друзья. Не стоит дружить с неблагодарным, такая дружба — как вода в дырявом кувшине, утекает в одну лишь сторону. Или вот ещё: большая река течёт тихо, умный человек не повышает голоса. И ещё: благородный не помнит старого зла… Древняя мудрость определённо не одобряла главу Цзян. Ну и что, упрямо подумал Лань Сычжуй. Я просто не знаю всего. Главу Цзян любят и уважают его люди, значит, он достойный человек. И я узнаю его лучше и тогда пойму, можно любить его или нет. Когда край неба посветлел и из темноты начали выступать очертания гор, Лань Сычжуй вернулся в отведённые ему покои, написал записку с благодарностью главе Цзян и попросил одного из слуг передать её. Затем встал на меч и полетел в Гусу так быстро, как только мог. Он опоздал на утреннюю тренировку, но после бессонной ночи и долгого полёта вряд ли она стала бы плодотворной. До часа медитации ещё оставалось время; Лань Сычжуй направился прямо к цзинши, рассудив, что лучше уж он сам повинится, чем будет ждать, пока за ним придут. Ханьгуан-цзюнь, как всегда, тренировался один. Его фигура в белоснежных одеяниях взлетала и замирала в идеально выверенных стойках. Лань Сычжуй мечтал, что лет через десять тоже так сможет. Или хотя бы почти так. Ханьгуан-цзюнь был одним из лучших мечников не только в ордене Гусу Лань, но и среди других орденов, и думать, что когда-нибудь сравнишься с ним, было чересчур самонадеянно. Лань Сычжуй ждал, пока Ханьгуан-цзюнь закончит, но тот заметил его и остановился. Вложил Бичэнь в ножны в знак того, что предстоит разговор. Лань Сычжуй опустился на колени. — Приветствую Ханьгуан-цзюня. — Лань Сычжуй. Тебя не было ночью. Лань Сычжуй склонился до земли. — Этот адепт признаёт свою вину и готов принять наказание. — Встань, — уже мягче сказал Ханьгуан-цзюнь. — Где ты был? Почему не предупредил старших? Лань Сычжуй ощутил укол совести. Они с Вэй Усянем волновались за него, наверное. — Прошу меня простить. Я… — он заколебался. Так соблазнительно умолчать о причине своего опоздания, но это было бы ничем не лучше лжи. — Я был в гостях и принёс в подарок главе дома кувшин «Улыбки императора». Я не знал, что такие подарки принято делить с тем, кто дарит. Хозяин увидел, что я выпил слишком много и велел лечь подремать, но я проснулся лишь ночью и вынужден был ждать до утра, чтобы вернуться в Облачные Глубины. Я осознаю, что должен был воздержаться от вина и следить за тем, чтобы вернуться вовремя, и прошу назначить наказание. — Ты поступил неосмотрительно, — сказал Ханьгуан-цзюнь. Осуждения в его голосе не было. — Если ты не мог отказаться от вина, чтобы не обидеть хозяина дома, следовало лишь пригубить и не пить больше. Это будет тебе уроком. То, что он не отпустил тебя лететь в Облачные Глубины пьяным, да ещё и ночью, было мудрым решением. Не забудь поблагодарить. Лань Сычжуй снова поклонился. — Я буду помнить об этом. Если бы Ханьгуан-цзюнь знал, что он похвалил главу Цзян… — Перепишешь сорок пятый раздел правил, стоя на одной руке. — Благодарю, Ханьгуан-цзюнь. Сорок пятый раздел правил был огромным, но Лань Сычжуй порадовался тому, что обошлось без ферул. Ужасно неудобно стоять на руках, когда болит спина. Ханьгуан-цзюнь был к нему снисходителен, наверное, потому, что задержался он всё-таки не по своей воле. Он знал, что должен понести наказание ещё и за ложь: заменив имя главы Цзян на безликое «хозяин дома», он намеренно обманул Ханьгуан-цзюня, боясь, что тот запретит ему возвращаться в Пристань Лотоса. Но признаться в этом было невозможно, и Лань Сычжуй пообещал себе, что перепишет не один, а два раздела правил. — Ну ты даёшь, — сказал Лань Цзинъи, пробравшийся в библиотеку, где Лань Сычжуй уже больше двух часов отбывал своё наказание. — Хорошо, что сразу к Ханьгуан-цзюню пошёл. Учитель Лань сегодня не в духе. — Поправь волосы, пожалуйста. Перед тем, как встать на руки, Лань Сычжуй завязал волосы в узел, но одна прядь выбилась и свешивалась на лицо. Не то чтобы мешала, но раздражала ужасно. Лань Цзинъи аккуратно заправил её обратно. — Это правда, что ты напился с отцом своей девушки? Лань Сычжуй подавил вздох. Хорошо, что в Облачных Глубинах были запрещены сплетни. Плохо, что особо любопытных это не останавливало. — У меня нет девушки. — Да-да, как скажешь. В любом случае, это хорошо, — авторитетно заявил Лань Цзинъи. — Значит, он тебя одобряет. Лучше всего было не отвечать. Фантазии Лань Цзинъи могли зайти далеко, но они оставались фантазиями, а по случайной оговорке он мог о чём-нибудь догадаться. Пусть себе сочиняет про неизвестную девушку. — Хотя, — продолжал Лань Цзинъи, ничуть не смущаясь его молчания, — было бы странно, если бы тебя кто-то не одобрил. Великий орден, богатый клан, любимый ученик Ханьгуан-цзюня. Да любой отец будет благодарить богов, если ты обратишь внимание на его дочь. Так что не сильно там прибедняйся. Уничтоженный орден, мёртвый клан Вэнь, любимый ученик Ханьгуан-цзюня, которого глава Цзян терпеть не может. Да удивительно, что он его на порог пустил. — И вообще! Если он не согласится отдать за тебя свою дочь, Ханьгуан-цзюнь может пойти и сделать брачное предложение от твоего имени. Пусть-ка попробует ему отказать! Лань Сычжуй всё-таки представил себе Ханьгуан-цзюня, стоящего на пороге Пристани Лотоса и с непередаваемым отвращением требующего от главы Цзян прийти невестой в орден Гусу Лань, и не выдержал. Расхохотался, потерял равновесие и рухнул вниз головой прямо на листы с правилами, размазав тушь и уничтожив плоды не меньше чем получаса своих стараний. «Надеюсь, у тебя не болела голова, — написал глава Цзян тем же вечером. Или раньше: когда Лань Сычжуй вернулся в свою комнату, письмо уже лежало на столе. Он схватил его так поспешно, что даже про боль в руках забыл. — Если болела, попроси у целительницы Су рецепт настойки с имбирём. Не знаю, что ещё она туда кладёт, но действует отлично». Глава Цзян заботился о нём! Лань Сычжуй погладил пальцами столбцы иероглифов, улыбаясь, как ребёнок, получивший неожиданный подарок «У меня болят только плечи. Пришлось переписать целых два раздела правил, стоя на руках». «С такими наказаниями ваша библиотека однажды лопнет от кучи копий правил. Лучше бы отправляли учеников чистить редьку на кухне — хоть поварам польза». «Нас отправляли. А правила нужны для приглашённых учеников: им всегда выдают новые…» Письма приходили с общей почтой. На них не было печати главы ордена, как на адресованных Цзэу-цзюню, и никто не догадался бы, что одному из адептов пишет глава Цзян. Ответы Лань Сычжуй отправлял из Гусу. В переписке не было ничего предосудительного, но он не мог допустить, чтобы кто-то узнал. Как потом объяснить, почему он скрыл ото всех свои поездки в Пристань Лотоса? Особенно от Ханьгуан-цзюня. И то, у кого в гостях пил вино. Не зря правила Облачных Глубин запрещают лгать. Когда Лань Сычжую было нечего скрывать, он жил спокойно. А потом открылась правда о его происхождении, одна ложь тянула за собой другую, и вот он уже врёт всем, даже самым близким людям. Кажется, честнее всех он был с главой Цзян. И то лишь потому, что почти все его тайны из-за главы Цзян и появились. Кроме самой первой, конечно. Он всё-таки решился подойти к Вэй Усяню, прежде чем тот — вместе с Ханьгуан-цзюнем — снова отправился в путешествие. На этот раз они собирались куда-то на юг. — Учитель Вэй, можно задать вам вопрос? Только… я прошу прощения, если он покажется вам грубым. Я ни в коем случае не хочу лезть не в своё дело, просто… — Задавай уже свой вопрос, ребёнок, — прервал его Вэй Усянь, улыбаясь. — Честное слово, тебе не обязательно всегда быть таким вежливым. Лань Сычжуй незаметно сжал в ладонях края рукавов. Вопрос был не только грубым, но ещё и странным, и Вэй Усянь наверняка спросит потом, зачем ему понадобилось это знать. Что тогда ответить, Лань Сычжуй так и не придумал. — Учитель Вэй, вы простили главу Цзян за то, что он вас убил? Вэй Усянь хлопнул себя ладонью по лбу. — Да откуда вы все это берёте?! Это что, Цзян Чэн выдумал, чтобы его боялись? Меня убили мертвецы, которых я сам поднял. Неужели Лань Цижэнь вам об этом не рассказывал? Ну, знаешь, чтобы вы сразу поняли, как плохо кончают тёмные заклинатели. — Нет… — пробормотал Лань Сычжуй. — Мы всегда думали, что это глава Цзян… Вэй Усянь вздохнул. — Ну уж тут я точно не виноват. Мог бы и сказать, что это не он. Но если глава Цзян не убивал Вэй Усяня, значит, и остальное могло быть неправдой? Лань Сычжуй не успел спросить — появился Ханьгуан-цзюнь, и Вэй Усянь убежал собираться, подумав, наверное, что Лань Сычжуй узнал всё, что хотел. При Ханьгуан-цзюне Лань Сычжуй не решился продолжать расспрос. И корил себя за то, что не спросил раньше — впрочем, в прошлый раз и Вэй Усянь не стал с ним откровенничать, так что какая разница. Он может спросить у главы Цзян. Эта идея была пугающей, но не слишком. Ведь они уже разговаривали о родичах Лань Сычжуя — не самая приятная тема, — и глава Цзян сказал ему в лицо, что мог бы убить их всех. Про Вэй Усяня, наверное, ему будет говорить ещё проще. Раз он его всё-таки не убил. Лань Сычжуй был так захвачен этой мыслью, что даже попрощался с Ханьгуан-цзюнем и Вэй Усянем рассеянно, и лишь потом спохватился: ведь Ханьгуан-цзюнь снова уезжал неизвестно на сколько, нужно было сказать что-то достойное, выслушать последние наставления… Однако и Ханьгуан-цзюнь после долгого разговора с братом был еще молчаливее, чем обычно, и в ответ на пожелание счастливого пути лишь положил ладонь на плечо Лань Сычжую и кивнул. А вот Вэй Усянь обнял его так, что дыхание перехватило. Но это было ужасно приятно. — Смотри, не напивайся больше, — с шутливой строгостью сказал он, и Лань Сычжуй вспыхнул от смущения. — По крайней мере, без меня. Я тебе, считай, старший брат и должен научить пить правильно! — Учитель Вэй! — Сянь-гэгэ, — передразнил его Вэй Усянь и расхохотался. — Ты меня так называл, помнишь? Вот теперь жди, вернусь и устрою тебе урок с экзаменом. — Вэй Ин. — Нет, Лань Чжань, я этого малыша первый нашёл и несу за него ответственность. В его возрасте не уметь пить — позор. Вы, Лани, столькому учите молодёжь, а самое главное упускаете… Так похожи, думал Лань Сычжуй, пока Вэй Усянь в сотый раз проверял сумки на боках Яблочка, а Ханьгуан-цзюнь ждал его с бесконечным терпением. «Вы, Лани, если и пьёте…» Все говорят: они были как братья. И Вэй Усянь сам сказал, что глава Цзян его не убивал. Не может быть, чтобы такая дружба превратилась в ненависть. Он спросит. И успокоится наконец. На этот раз он предупредил о своём приезде, написав: «Найдёт ли глава Цзян возможным принять меня в Пристани Лотоса? Есть вопрос, который я не могу доверить письму», — и получил в ответ: «Раньше тебе не требовалось моё разрешение. Я не собираюсь покидать Пристань Лотоса до конца месяца. Приезжай, когда хочешь». Ну что за человек! То упрекает в недостатке вежливости, когда Лань Сычжуй не явился поздороваться лично, а теперь недоволен, что его предупредили о приезде. Ему не угодишь. Правильно делал Цзинь Лин, что пропускал его упрёки мимо ушей. Стражники у ворот Пристани Лотоса узнали его, а Лань Сычжуй их — нет. Сперва он смутился, потом оправдал себя: он, наверное, был единственным Ланем, кроме Ханьгуан-цзюня, появлявшимся здесь в одиночку. Уже трижды. А адептов Юньмэн Цзян много, попробуй всех запомни. Ему указали, как пройти к полю, где глава Цзян наблюдал за тренировками старших учеников. Идя по уже знакомой дороге, Лань Сычжуй поймал себя на том, что Пристань Лотоса больше не кажется ему чужой. Конечно, он был едва ли в пятой её части, но сейчас, узнавая павильоны, мимо которых шел, Лань Сычжуй чувствовал себя так, словно ходил здесь сотню раз. Глава Цзян стоял на краю тренировочного поля вместе с незнакомым Лань Сычжую адептом, вероятно, учителем. Оба наблюдали, как ученики, по виду едва достигшие юношеского возраста, отрабатывают приёмы мечного боя. На взгляд Лань Сычжуя, они старались изо всех сил. Возможно, даже слишком — он уже видел, у кого вот-вот начнёт сбиваться дыхание. Когда в Облачных Глубинах на тренировочное поле приходили Лань Цижэнь или Ханьгуан-цзюнь, всегда находились ученики, боявшиеся показаться недостаточно усердными. Наверное, это везде так. Ещё Лань Сычжую бросилось в глаза, что вместе с юношами тренировались девушки. Он знал, что именно Гусу Лань отличается от других орденов, не допуская совместных тренировок, а остальные считают это в порядке вещей, но всё равно никак не мог привыкнуть. Увидев его, глава Цзян сказал что-то стоящему рядом учителю и направился навстречу. Лань Сычжуй смотрел, как он идёт — быстро, уверенно, как ходит человек по своей земле — и не мог оторвать глаз. Он уже сомневался, что прилететь сюда было хорошей идеей. — Быстро ты, — сказал глава Цзян, подойдя ближе. — Что-то случилось? — Если глава Цзян занят, я подожду. — Без меня обойдутся, — махнул рукой тот. — Идём. Они прошли в ту часть Пристани Лотоса, где Лань Сычжуй до сих пор не был. Дорожки выглядели чисто выметенными, кусты и деревья — ухоженными, но вокруг не было ни души. Даже чужих следов под ногами не заметно. — Так что? — спросил глава Цзян замедляя шаг. — Опять тебе не сидится спокойно со своим кланом? Лань Сычжуй понял: глава Цзян привёл его сюда, в безлюдное место, чтобы никто не услышал, если они будут говорить о Вэнях. Так предусмотрительно. — Нет, глава Цзян. Я хотел поговорить не о Вэнях. Глава Цзян остановился и вопросительно взглянул на него. У Лань Сычжуя пересохло в горле. Что, если он рассердится и прогонит его, запретив возвращаться? Ещё не поздно передумать. Найти другой, безопасный повод для разговора — например, что-нибудь про Цзинь Лина или действительно про Вэней. Даже если глава Цзян сочтёт этот повод глупым, Лань Сычжуй не потеряет право видеться с ним. Если он не осмелится. Не спросит. Не узнает, так и останется гадать, что было, а чего не было. Что за трусость? Он почти решился прыгнуть в пасть зверю, почему же сейчас ещё страшнее всего лишь задать вопрос? — Я хотел спросить… — А если глава Цзян оскорбится и прогонит его раньше, чем Лань Сычжуй успеет объяснить, что лезет в чужую жизнь не из-за праздного любопытства? Он же и слушать не будет. — Пожалуйста, не думайте, что это просто любопытство! Мне действительно важно знать… — Да говори ты уже! — Вы ненавидите Вэй Усяня? В наступившей тишине Лань Сычжую казалось, что он слышит стук собственного сердца. Он ведь не это хотел спросить, но в последний момент понял: неважно, что было в прошлом, главное — изменился ли с тех пор глава Цзян. Ведь Лань Сычжуй хотел узнать его сейчас, а не тогда. Несколько мгновений глава Цзян смотрел на него так, словно Лань Сычжуй спросил нечто столько же невероятно глупое, сколь и оскорбительное. — А что, — сказал он наконец, и от яда в его голосе Лань Сычжую захотелось отступить назад, — этот ваш мёртвый Вэнь ещё не всем разболтал, в каком я неоплатном долгу перед Вэй Усянем? Разве же я имею право его ненавидеть? — Вэнь Нин? — растерялся Лань Сычжуй. Он совсем не это ожидал услышать. — При чём здесь Вэнь Нин? Что он должен был рассказать? — Удивительно. И даже Лань Ванцзи не объявил всему миру, какой герой Вэй Усянь и как мне до него далеко? Что же с ним такое? Внезапно его глаза сузились, и Лань Сычжуй всё-таки сделал крохотный шаг назад. Он видел главу Цзян в гневе, но до сих пор этот гнев не был направлен на него самого. — Это Вэй Усянь тебя прислал?! А что же сам не явился? Или я его ещё и просить теперь должен? — Да нет же! — в отчаянии перебил его Лань Сычжуй. Он ни за что не позволил бы себе подобную дерзость, но глава Цзян говорил какие-то ужасные, бессмысленные вещи, ещё немного — и правда выгнал бы его вон, даже не дослушав. — Никто меня не присылал! Я сам спрашивал, это мне надо знать. — Тебе? — глава Цзян так удивился, что даже снизил тон. — А тебе-то зачем это надо? — Я вас люблю. Он не думал, что скажет это, но, уже произнося, знал, что иного сказать не мог. Всё остальное было ложью, прежде всего — самому себе. Нельзя решать, достоин ли человек того, чтобы полюбить его; можно лишь любить и надеяться, что об этом не придётся пожалеть. Глава Цзян смотрел на него с совершенно непередаваемым выражением. Но хотя бы не рассмеялся и не велел убираться прочь. — Что? — переспросил он зачем-то, хотя точно расслышал всё правильно. Лань Сычжуй шагнул к нему, взял за отворот халата и поцеловал. Он не знал, что будет делать, если глава Цзян его оттолкнёт. Неразделённая любовь не так уж и редка; он читал и слышал истории про отвергнутых влюблённых и всегда думал, что им, конечно, не повезло, но ведь есть и другие важные вещи: семья, орден, заклинательство. Разве так сложно смириться и посвятить себя иным стремлениям, дожидаясь, пока несчастная любовь пройдёт, а на её место придёт новая, счастливая? Или не придёт, но ведь любовь — не главное в жизни. Многие достойные люди прекрасно обходились без неё. Но теперь казалось, что без главы Цзян вся жизнь его станет бледной, как картина с выцветшей тушью. Орден, семья, всё прочее вдруг стало далёким и незначительным. Лань Сычжуй дышал в губы главы Цзян, стискивал в ладони жёсткую ткань и не мог заставить себя поднять глаза. — Ты с ума сошёл, — сказал наконец глава Цзян, но как-то не очень уверенно. Его ладони легли на плечи Лань Сычжуя и не оттолкнули, просто остались лежать. Лань Сычжуй едва мог вдохнуть от затопившего его облегчения, огромного, как самое большое в мире озеро. — Глава Цзян велел мне прожить счастливую жизнь. Если глава Цзян пожелает, она будет счастливой. И наконец решился поднять глаза. У главы Цзян было очень растерянное лицо. И очень молодое. — Хотя бы не называй меня главой Цзян, — сказал он. — Не… вот так. Лань Сычжуй понял: он просто не знает, что ответить. Но это тоже был ответ. — Цзян Ваньинь, — впервые произнёс он. До сих пор даже в мыслях не позволял себе назвать главу Цзян по имени. Звучало восхитительно. Как лучшее имя на свете. И, поскольку Цзян Ваньинь так и не оттолкнул его, Лань Сычжуй решил, что может поцеловать его ещё раз.