Звезды греют свои планеты

Веритас откровенно задыхается и отдергивается от наушника. Вот сейчас — время уйти к себе, время сунуть за рубашку проклятую уточку… но она для него навсегда будет связана с Кавехом — с его подарком, первым и искренним, с его дурацкой заботой, с его… всем. Но он не может — мазохистически, немеющей рукой уже снова возвращая в ухо конец устройства. — …ограничу контакты. Я не буду взаимодействовать с ним сам, говорить с ним без необходимости, ничего. Тебе придется… — Кавех. — Тебе придется, — повторяет Кавех с нажимом, — взять на себя все его воспитание. Ты будешь ездить с ним в поездки, ходить за одеждой, на фестивали — делать то, что делают родители. Ты не будешь обращать внимания на наши отношения. Если я захочу куда-то пойти, я прогуляюсь сам, а если ты захочешь пойти куда-то со мной, ты донесешь до него мысль, что хочешь пойти со мной. Он обидится — но переживет. Что он вообще такое несет. Почему. Он идиот? — Это идиотское и абсурдное решение ситуации, — и с Аль-Хайтамом Веритас полностью согласен. — У тебя есть другое решение? — резко спрашивает Кавех, и снова повисает тишина. Пока Аль-Хайтам негромко говорит: — Нет. — Вот и отлично, — Кавех хлопает в ладони. — Я представлю, что у меня есть необщительный сосед, комфорт которого нужно уважать. Думаю, он поймет правила и научится делать это же в ответ. У нас не будет ничего общего. — Кавех, — голос Аль-Хайтама меняется — в нем будто появляется нечто печальное, и Веритас никогда не слышал от него таких интонаций. — Ты не справишься. — С чего бы это? — откровенно вызверяется Кавех. — Потому что, — голос Аль-Хайтама становится чуть более едким, — за глаза ты уже зовешь его своим сыном. Веритас зажимает себе рот — кажется, он просто разучился дышать, он уже ничего не понимает, и в груди очень сильно болит. Кавех вздыхает. Они снова молчат. — И он не должен это услышать, потому что я не могу спрогнозировать его реакцию, — он внезапно надрывно смеется, и Веритасу хочется сделать все, чтобы он больше никогда, никогда не издавал таких звуков. — Кавех, — и снова эта тихая печаль. — Что я могу сделать, — говорит Кавех будто бы обессиленно. — У меня нет выбора, Аль-Хайтам. Он меня ненавидит. Веритас вскакивает и резко дергает дверь, едва не сбивая себя с ног — он не успевает подумать, не успевает ничего сказать, степень его отчаяния достигает критической массы. — Я тебя не ненавижу! — почти выкрикивает он, и в комнате повисает тишина. * * * Кавех слегка остолбенело смотрит на дверь — впрочем, выражение лица Аль-Хайтама намного смешнее, но на него Кавех почти не смотрит. Только на Веритаса — всего красного, сжимающего привычно кулаки, растерянно и выглядящего откровенно болезненно. Они смотрят точно друг на друга. Внутри Кавеха разливается необъяснимое по своей силе спокойствие. — Я рад, — он медленно склоняет голову, и Веритас кусает губы — его слегка трясет. Аль-Хайтам едва слышно закрывает дверь, но Веритас все равно вздрагивает, оглядываясь. Намного, намного тише он спрашивает. — Почему просто не вернуть меня обратно? Это второе решение. Вы же… даже не сказали про это. — Сядь, — говорит Кавех, и Веритас, удивительно, слушается — устраивается на самом уголке кровати, подальше от Кавеха. Теперь он царапает свои руки, и Кавех хмурится, но ничего не говорит по этому поводу. — Я попрошу тебя кое-что представить сейчас, хорошо? Веритас медленно кивает, будто не в силах отвести от него взгляд, и Кавех кивает в ответ. — Представь, что ты правда наш… биологический сын, — он все же добавляет ремарку. — Представь, — лицо Веритаса меняется, но Кавех не обращает на это внимания, — что мы растим и воспитываем тебя с рождения. С самого начала. Получается? — Веритас сначала отрицательно качает головой, но потом быстро-быстро кивает. — Хорошо. А теперь представь, что ты ведешь себя так же, как сейчас, — Кавех наклоняется ближе к нему, щурясь. — Что ты делаешь больно мне, себе и Аль-Хайтаму. Как ты думаешь, — он снова делает паузу, — должен ли я отправлять своего ребенка в приют, потому что мне не нравится, как он себя ведет? Почему я должен рассматривать этот вариант? Веритас открывает рот, будто бы бесплотно хватая воздух, и молчит, только комкает в руках уже покрывало. Кавех бы прикоснулся к нему — но он не собирается нарушать данное себе и Веритасу обещание. Аль-Хайтам, напротив, спокойно подходит сзади и кладет руку на плечо Веритаса — уверенным, твердым жестом. Веритас вздрагивает — и смотрит уже на Аль-Хайтама, ежа плечи. — Кажется, — голос Аль-Хайтама звучит мягче, чем речь Кавеха, — ты должен что-то сказать сейчас. Кавех бросает на него недовольный взгляд — но Веритаса это, кажется, наоборот подталкивает. — Из… извините, — еле слышно говорит он, опуская голову. Кавех не знает, насколько это извинение искренне — он видит лишь, что его ребенку плохо, хуже, чем сейчас ему с Аль-Хайтамом. — За что ты извиняешься? — спрашивает Аль-Хайтам, и Кавех с трудом подавляет желание кинуть в него подушку. Веритас молчит — порядка минуты, и Кавех за это время устраивается удобнее, а Аль-Хайтам так и стоит близко к Веритасу, не убирая руки. Кавех с удивлением впервые замечает, что ревнует — что им так просто вместе, несмотря ни на что. — За то, что сделал вам больно, — наконец, говорит Веритас, бросает гораздо более резкое, — простите! — и рвется от прикосновения Аль-Хайтама, сбегает так быстро, что Кавех успевает только услышать хлопок двери. И тихо-тихо смеется. — Это истерика? — уточняет Аль-Хайтам и все-таки получает отточенным движением подушкой по голове. — Нет, — Кавех встает и собирает распущенные волосы в растрепанный пучок, протирая глаза. — Нет. Воды мне налей. Аль-Хайтам закатывает глаза, но слушается, подходя к столу, и Кавех стукает стаканом о губы, выпивая воду залпом. — И что теперь? — уточняет он с легким ехидством. Кавех просто фыркает. — Как что. Мы сейчас пойдем к нему. Аль-Хайтам щурится. — Не ты ли говорил мне, что в подобные моменты ребенка стоит оставлять наедине с собой, чтобы он прожил эмоции и подумал над произошедшим? — Не хочу знать, что он сейчас будет думать, — отрезает Кавех и открывает дверь, жестом указав Аль-Хайтаму на выход. Просто так выйти не получается — Аль-Хайтам на секунду прижимает его к стене, похищая медленный поцелуй, и Кавех улыбается, ощущая легкий румянец на щеках. Спокойствие уже не оставляет его.