Я не хочу остаться один

Désolé.

В ушах стоит ужасный писк, и с каждой секундой этого звука голова продолжает неимоверно болеть. Но Такемичи не чувствует этой боли, он ничего не чувствует. Перед глазами пляшут сюрреалистичные картинки, и все мешается в одно большое непонятное, но яркое пятно. Весь мир будто исчез, — остались лишь кислотные разводы и шум в ушах. И это было прекрасно, он будто наконец отдохнул спустя все те дни. Такемичи счастлив, правда счастлив здесь, где-то, где нет ничего. Но чего-то все же не хватает... Да, их нет, их все еще нет, даже тут. Борясь с головокружением Ханагаки вглядывается в яркие картинки в надежде увидеть хотя бы проблеск родных силуэтов, хотя бы намек на них. Все еще ничего. Веки становятся неимоверно тяжелыми, чтобы продолжать держать их открытыми, поэтому он расслабляет тело, устав от бесполезных попыток увидеть братьев. Такемичи прикрывает глаза всего на пару секунд, но этого хватает, чтобы он провалился в беспамятство. Он не помнит сколько был в прострации. День, два, а может и вовсе неделю? Да и кого ебёт. Ханагаки предпочел бы остаться в мире ярких пятен и розовых слонов с ангельскими крыльями, чем осознать свое пребывание в обшарпанном сыром подвале. Тихо простонав от боли, Такемичи переворачивается на спину. Все тело ломит от постоянного пребывания в одной и той же позе, а веревки больно натирают запястья. Теперь ко всему прочему добавляются еще и колкие куски бетона от стен, вписывающиеся в спину и руки. Пару раз моргнув он начинает думать. Вернее пытается. Видимо действие наркоты все еще не прошло. Какую вообще ему дозу дали?  Может его убить хотели, но немного просчитались? В голове на миг предстали картинки из какого-то фильма: Вот он лежит, а снаружи здание по периметру уже обливают бензином, собираясь поджечь. Тогда, по закону жанра кино, он бы выбрался целым и невидимым, но, увы, у них здесь не фильм, и если его и решат сжечь, то шансов на спасение у него будет столько же, сколько и мозгов у главных героев таких фильмов, — то есть нихуя. Задумчиво хмыкнув, он закрывает глаза. Думать от этого легче не становится, но хотя бы получается расслабиться. В тишину в голове врываются чьи-то шаги, эхом раздающиеся где-то сверху. А может он просто начинает бредить? Такемичи не удивится если это так. Только вот шаги, до боли реалистичные, стремительно приближаются к ржавой двери, обозначающей вход. «Кто-то» усиленно дергает за ручку двери, что-то бубня себе под нос. Видимо та проржавела настолько, что уже попросту не открывалась. Такемичи не знает — смеяться ему или плакать. Вроде и хорошо — если это маньяк какой-то, то он почти спасен, ну или, по крайней мере, миг его смерти оттянут. Но если это помощь, то это наоборот полный пиздец. Но дверь поддалась. С противным скрежетом она миллиметр за миллиметром сдвигалась в сторону, открывая вид на все такую же темноту. Такемчии прищуривается, пытаясь разглядеть силуэт, упорно стоящий на месте, как в хоррорах. И Ханагаки даже не удивится если сейчас «оно» прыгнет на него и устроит реал лайф скример. Но то самое «оно» просто стоит и пялит на него, видимо желая убить взглядом, чтобы не марать руки. А потом по стенам эхом отдается: — Не уж то проснулся? А я думал он тебя уже дохлым притащил, говорил ему, «регулируй дозу», а он в тебя столько наркотиков вбухал, что любой бы кони двинул. — Анализировать произнесенное пиздец как не хочется, но как говорится «оно само». Из того что Такемичи понял: «их» явно больше одного, а еще у этого похоже-босса-идиота-который-чуть-не-переборщил-с-наркотой прикольный голос. Ну ахуеть, нашел о чем думать, сейчас же самое время. Закатив глаза на внутренний диалог, который явно свидетельствует, что и без запрещенных веществ в организме он немного конченный, он тихонько бормочет «нет, блять, мертвый тут лежу». Правда бормочет он видимо слишком громко, потому что со стороны прохода слышится смешок, а потом шаги, неумолимо приближающиеся к его спальному ложе. Такемичи вздрагивает и, кажется, холодный пот у него стекает даже с задницы, которая так и чует, что ей пизда. — Ну раз ты у нас даже язвить можешь, значит и поболтать с тобой можно уже сейчас. Что-то внутри кричит, что вовсе не болтать они тут собираются. — А теперь будь хорошим мальчиком и отвечай на мои вопросы. — «Оно», которое по определению, наверное все же «он», вытягивает свою руку и цепляет противными пальцами подбородок, после хватая полностью челюсть, и сжимает так, что кажется хочет вырвать ее к хуям. И как в таких условиях отвечать на какие-либо вопросы? Губы, не по собственному желанию, складываются в «рыбку», и это мешает «пошел нахуй» вырваться изо рта. — И так, вопрос первый: ты знаешь братьев Хайтани? Такемичи в ахуе, нет, он втрихуе. Значит причина, по которой он сейчас лежит на ледяном полу — эти мелкие придурки, которые свалили от него и даже весточки не оставили?! Он мычит стараясь намекнуть, что в идеале бы отпустить его челюсть, если с ним хотят наладить контакт. И его, на удивление, почти слушаются; от челюсти отстают, но рука перемещается ниже — на горло, слегка сжимая. Не настолько, чтобы заставить задыхаться, но так, чтобы она отчетливо чувствовалась там. — Все? А теперь говори. — Да, знаю. — Чудно, значит информация верная... Информация? Выходит на него есть у кого-то инфа? И на этих кошаков обоссаных тоже? Это какой-то трешовый боевик, не иначе. — И какие у вас взаимоотношения? Тут Такемичи мнется. А правда, какие? Они живут вместе, он терпит тактильностью обоих братьев, и заботится о них. Они типа семья? Или все же сожители? Он уже готов погрузиться в мысли, но у его собеседника видимо времени не так много, поэтому он предупредительно сдавливает горло. — Я... Не знаю. Мы просто живем вместе. — То есть, ты живешь у них? Ты ведь знаешь где-что они хранят? Может ты видел сей– — Нет, они живут у меня. Жили. В темноте толком не видно, но Такемичи богом клянется, что он видел как парень удивился. — Ты не был у них дома? — Я в принципе не знал, что у них есть дом. Почему-то от этого факта накатывала злость и обида. Они ведь все это время жили на его шее, принимали его заботу, при этом просто пиная хуи, они могли бы блять сказать, что у них есть место жительства, и то, что они оказались дома у него — тупая попытка подкатить к парню. Но они ему все это время лгали? Просидев еще пару минут над связанным Ханагаки, парень встает и уходит, даже не став трахаться с проржавевшей дверью. О, ну слава богу, теперь у Такемичи есть еще много времени, что бы подумать о том, насколько по-ублюдски поступили с ним Хайтани.