Белыми нитками

       Хао его не хватало до боли. До дрожи тонких пальцев, до жутких покалываний в сердце. Он больше не может выносить унылое проживание пустых дней вдалеке от своего близнеца. От своей души. Хао это злило. Напускное спокойствие друзей Йо, искренняя улыбка на детском лице брата и собственное сердце, раз за разом пропускающее удары при одном только взгляде кофейных глаз, нежно смотрящих в его собственные. Хао это не пугало. Он давно перерос юношеские нигилизм и максимализм во всех их проявлениях. Любить Йо оказалось так же легко и правильно, как любить себя. А себя он любил. Вот только, как оказалось, гораздо меньше, чем брата. И это было прекрасно. – Ты что-то зачастил, братишка.       Даже не поворачивая головы, Хао видел улыбку мужчины, так похожую на его собственную. Асакура уже успел забыть, что время остановило свой бег только для него. – Прости, нии-сан. Сам не знаю, как так получилось. – Соскучился? – старается произнести как можно более спокойно и равнодушно, но голос переполнен предательской надеждой. – Иногда мне кажется, что я совсем забыл первопричину своих скитаний по горячим точкам. В такие моменты я ловлю себя на мысли, что ищу встречи с шальной пулей, жду, когда же она меня настигнет. Нуждаться в тебе – выше моих сил.       Мужчина напротив не перестает улыбаться, но как-то неловко, точно стесняется. Голос же его тверд и необычайно серьезен. Как тогда, в далекое время Турнира Шаманов, когда Йо вдруг произнес легко и беззаботно: «Разве мог я не пойти? Ведь у него совсем нет друзей». Этими словами от поразил не только Рена и его команду, но и самого Хао, боящегося поверить в услышанное.       Только Йо искренне сочувствовал Хао и его потерям, потому что сам людей не любил.       Только он его понимал, находясь в кругу людей, которым помог, но которые не помогли ему, ведь и сам был одинок.       Только Йо действительно нравилось общество Хао, и он боялся остаться с ним один на один, так как знал: нет у брата злых умыслов. Потому что верил.       Асакура-младший по-настоящему радовался победам близнеца и переживал за него во время битв. Его мысли всегда были наполнены теплом и светом. Только Йо его любил. – Знаешь, я долго думал над тем, чтобы остаться с тобой навсегда здесь. Но ведь у меня есть сын… И я ему нужен. – Асакура-старший лишь грустно улыбнулся: другого от брата он и не ожидал. – Однако, – сердце радостно пропускает удар, - мы ведь можем и иначе воссоединиться. – Ума не приложу, о чем ты, – задумчиво отвечает Хао, манерно растягивая гласные. – Ты же знаешь, я утратил способность читать мысли. – И правда, нии-сан, забыл, - улыбается во все тридцать два зуба Йо, а потом рассеянно осматривает белое пространство под ногами. Ей Богу, будь здесь хоть один камушек, он бы его пнул носком тяжелых сандалий. Хао его не торопит. В конце концов, у их впереди хоть вся вечность, но… – Мы ведь и так едины душой, Хао. Никто и ничто этого не изменит. Но на Земле… ты мог бы навещать нас… меня. – Предлагаешь мне строить из себя милого дядюшку и заботливого друга? – сарказм так и повисает в воздухе, точно ядовитое облако. – Этого от тебя никто не ждет. Но ты можешь быть просто тем, кем являешься. Мы ведь все равно будем ближе, чем братья.       В протянутой руке словно сосредоточилось все счастье этого мира, вся надежда на окончание тьмы, царящей в сердце Хао до сих пор. Поверить Йо так же легко, как сделать вдох.       Он цепляется за горячую кожу как за спасательный круг. Нервно сжимает тонкими пальцами шершавую ладонь и почти не дышит, боясь разрушить этот хрупкий миг. Внезапно его резко тянут вперед и заключают в крепкие объятия. Хао почти задыхается от нахлынувших чувств и смаргивает слезы, когда низкий бархатный голос шепотом звучит над ухом: – Я так люблю тебя, нии-сан.