Любовь нужно заслужить

      — Чем ты его заслужил? — вопрос душил в кабинете, спальне, во сне.       Майлз ненавидел сон. Проклинал человеческую потребность, но всё равно засыпал над документами. Полчаса сна достаточно, чтобы почувствовать тёплое дыхание адвоката на шее. Касание пальцев по тыльной стороне ладони достаточно, чтобы проснуться в холодном поту, сжимая подлокотник кресла. Майлз узнавал эти касания, чувствуя их постоянно при передаче улик из рук в руки адвокату. Пальцы Райта проходятся по костяшкам — Эджворт одёргивает руку. Судья и слушатели заседания вопросительно на него смотрят, пока глупая улыбка Феникса продолжает по-доброму смотреть прокурору в глаза.       Боже, на него все смотрят. Так много глаз, все смотрят только на него. Отвернитесь, выйдите отсюда. Убирайтесь вон!..       Майлз просит десятиминутный перерыв. А затем чашку ромашкового чая в кафе за углом. Напиток обжигает горло, но сам Эджворт будто давно вскипел. Сварился заживо.       Ему дурно от адвокатской улыбки. Она мерещится ему даже во сне.       «Ты не можешь быть так добр со мной, Райт. Ты не знаешь, какой я ужасный. Почему ты все ещё улыбаешься? Хватит, перестань».       — Я люблю тебя, Майлз.       — Заткнись!       Майлз снова просыпается. Снова надевает рубашку, жабо и бордовый пиджак. Снова выпивает чашку ромашкового чая. Смотрит на таблетки, прописанные психиатром, а затем отставляет их в сторону. Снова.       Эджворт знает: они не помогут. Обычные пустышки, стоящие как чугунный мост. Плацебо, которые Майлз может себе позволить.       Но он не может позволить влюбиться себе в Феникса Райта — старого друга, адвоката и соперника. Это преступление. Нарушение прокурорской этики. Так нельзя.       Нельзя касаться Феникса, чувствовать тепло его рук. Нельзя было позволять Райту спасать его: Майлз бы лучше отсидел срок за убийство, чем таскался на свободе с мыслями о запрещённом. Инакомыслие душит: Эджворт понимает, что не способен контролировать эмоции. Понимает, что слаб настолько, что не может устоять перед Райтом.       Адвокат сам виноват. Слишком доверчив, слишком открыт людям, слишком… прекрасен.       Майлзу снова дурно, и причина уже не в Фениксе. И вряд ли когда-то была в нём: Эджворт просто переложил ответственность за своё инакомыслие на другого. Он сам во всём виноват, в этом нет вины Феникса.       «Ты сам во всём виноват, перестань искать брешь в других. Твоим чувствам нет оправдания, это ты всё испортил», — мысли съедают черепную коробку. Эджворту стоит вернуться к работе: только там он сможет найти утешение. Вершить справедливый суд над кем-то. Лишь бы не над самим собой. Слабак.       Возможно, ему бы стоило признаться Райту. Найти силы и изложить голые, сухие факты, предстать нагим душой Фениксу и предоставить право нажать на курок. Так учил его Карма вести прения в суде: «Никто не посмеет оспорить факт, отражающий действительность. Защите придётся только смириться».       Но признание — не судебное заседание. А если бы и было, то Феникс бы тут же раздавил Эджворта судейским молотком на скамье подсудимых.       Райт уничтожит его одним словом. Уже уничтожает, если Майлз не перестанет сублимировать на бумаге, которую тут же сжигает.       — Феникс (боже, он же никогда не назвал бы его по имени), нам нужно поговорить.       Адвокат поднял бы свою голову, снова одарил бы Майлза тёплой улыбкой и предложил бы присесть. Так происходило всегда, когда Эджворт приходил к нему в офис за… Майлз уже не помнил зачем.       — Я слушаю, — да, он бы сказал именно так. Адвокаты должны прислушиваться к своим подзащитным: у них это словно рефлекс, выработанный годами практики.       — Я должен… признаться.       Да, на его лице сначала бы промелькнул неподдельный интерес, а затем беспокойство. Но Райт снова бы натянул официальную улыбку и кивнул.       — Я… — Майлз не может. Не может выговориться. Ему становится страшно: головная боль давит виски, руки потеют, пока глаза бегают по лицу адвоката, ища взаимное признание в тёмных глазах, которое он не озвучил.       Феникс вопросительно смотрит, придвигается ближе к столу. Майлз резко вскакивает.       Логика не позволяет додумать то, чем закончится его признание. Эджворт прокручивает эту ситуацию несколько месяцев (а может, лет?), но не знает, как продолжить. Всё обрывается на признании, которое он даже не в силах произнести у себя в голове.       Вынашивать мысль намного проще, чем озвучивать её. Особенно, если эта мысль такая… идиотская. Любовь к Райту? Глупость.       Майлз ненавидит чувства. И почему-то сразу вспоминает Карму — идеального во всём. Он пытался воспитать Эджворта также: но Эджворт слишком никудышен и глуп, чтобы стать превосходным прокурором.       Эджворт несовершенен. Всего лишь человек, думающий лишь о себе. Эгоист, который сеет хаос, ибо не может разобраться в себе самом. Карме не нужно думать о себе: его идеальность не подлежит вопросу.       Феникс изничтожил даже её. Опозорил Манфреда, заставил его признаться в содеянном. Опорочил весь род непревзойдённых прокуроров.       Майлз — грязное, чёрное пятно, которое Райт размажет по тюремной камере. Червивое яблоко, которое стоило бы раздавить несколько лет назад.       Лучше бы убили его, а не отца, — вот бы Феникс сказал ему то же самое, что произносит Эджворт каждый день. Каждый час. Всё время.       Так жить было бы проще. Когда слова звучат не в голове, а здесь, в настоящем. Когда дорогой тебе человек ставит точку в суде, оглашая приговор. Майлз, может, уже смирился с тем, что его ожидает: увольнение — «смерть Эджворта-прокурора», психиатрическая клиника — «смерть Эджворта-здравомыслящего», биологическая смерть — «смерть Эджворта-настоящего».       Убить чувства невозможно. Но Майлз знает, что не заслуживает их.       — Я люблю тебя, Майлз, — Феникс признался первым. Схватил за руку, сплёл пальцы и наклонился вниз, нежно смотря в глаза.       Эджворт не может уйти: книжная полка в кабинете гладит спину. Он не заслуживает признаний Райта, не заслуживает его рук, поцелуев и времени. Майлз — пустышка, утратившая вес в жизни. Ничтожество, в которое адвокат — идиот — влюбился.       Майлз отворачивается.       — Феникс, уйди, — он зовёт его по имени. Слышит, как горечь слетает с губ вместе со словами. Ему снова дурно. Зубы стучат, пока пальцы крепче сжимают руку адвоката.       «Я не заслуживаю любви. Я не заслуживаю Феникса, он должен уйти, он прямо сейчас уйдёт. Я сам выгнал его я ничтожество я не должен был влюбляться в него феникс слишком доверчив он не может любить меня это всё сон пожалуйста не уходи не отпускай меня я люблю тебя…»       — Майлз? — Райт хватает пальцами прокурора за подбородок и поворачивает к себе. Эджворт плачет. Губы дрожат, зажмуренные глаза под веками непроизвольно дёргаются. — Майлз…       Феникс целует Эджворта. Готов тут же отстраниться, если Майлз того попросит. Потрескавшиеся, сухие губы прокурора робко отвечают на поцелуй. Эджворт уже не думает: лишь цепляется за плечи Феникса, держась словно за выступ, с которого может свалиться и разбиться насмерть.       — Я люблю тебя, — признание слетает с языка, и Райт останавливается, смотря в заплаканные глаза Майлза, который сам не понял, что произнёс. Лишь обнял адвоката сильнее и зашептал, будто сам хочет удостовериться в истинности своих слов.       — Я люблю тебя я люблю тебя я люблю тебя я тебя люблю феникс я люблю правда люблю я знаю, что не заслуживаю тебя но я люблю ничего не могу поделать просто хочу любить тебя я просто люблю тебя феникс       Феникс млеет и обнимает крепче. Ворошит тёмные волосы прокурора и беспорядочно целует его в макушку. Слёзы текут по лицу, и Райт понимает, что, может быть, сам не заслуживает настоящего, раненого и влюблённого Эджворта.