Чхве Чонхо и Кан Ёсан

             Это…       Приятное чувство власти.       Приятное чувство того, что кто-то так легко подчиняется. Подчиняется по своей воле. Без принуждения. Подчиняется, жаждя этого всем сердцем.       Но…       Не-ет. Кто-то — не подойдёт. Ему нужен только он. Только он один. Ему нужен его верный Доберман. И речь не о породе собак…              Ему нравилось осознавать, что ЕГО сердце в его власти. Оно как яблочко, поданное на блюдечке с голубой каёмочкой. Такой открытое. Ранимое. До безумия влюблённое. Такое трепетное и нежное. Но никогда не сдающееся и не отступающее.              Чонхо нравились взгляды Ёсана. Особые взгляды, что направлены только на него. Взгляды, полные любви. Нежности. Верности. Ни на кого Ёсан так не смотрел, как на своего обожаемого Медвежонка. Ни от кого его сердце так не трепетало, как от него. Ни от кого внутри не расцветала весна. Ни от кого улыбка не становилась такой широкой. Никто Ёсану не был так нужен, как нужен Чонхо. Стоило только поднять взгляд, увидеть его, как мир становился светлее.              У Чонхо власть над сердцем Ёсана. И их обоих это устраивало.              Устраивало так же, как и та боль, что причиняла несдержанность Ёсана…              Когда член, резко раздвигая почти неподготовленный анус, оказался полностью внутри, Чонхо не смог сдержать болезненного стона. Ёсан даже не подумал накрыть ладонью его рот. Эйфория от близости с хозяином его сердца на некоторое время отбила чувство самосохранения. Всё, чего Ёсан боялся — упустить момент.              Запах шампуня от волос.       Солоноватый вкус кожи.       Упругие ягодицы.       Давящий на плечо затылок…              Чонхо заткнул себя сам. Вокруг закутка для переодевания слишком много людей. Мемберы. Менеджеры. Стафф.       Чонхо приходилось мычать в ладонь. Сжимать свободную руку на штанах Ёсана. Это жалкие попытки оттолкнуть?              Жалкие попытки сбежать от своего Добермана.       Жалкие попытки сбежать от тяги к нему.       Жалкие попытки сбежать от удовольствия, что дарила причиняемая Ёсаном боль.       И жалкие попытки не отдавать ему собственное сердце.              Чонхо сам не понял, когда проиграл.       Проиграл доброму взгляду.       Проиграл нежной улыбке.       Проиграл желанию быть взятым им…              Чонхо замычал громче. Затылок упёрся в плечо сильнее. Движения чужих бёдер ускорились. Пах врезался в задницу с характерными и весьма громкими шлепками. Чонхо становилось страшно. Страшно, что их услышат. Но все как будто оглохли. Разговоры, громкий смех и пение никак не прекращались. Они точно надсмехались над макнэ. Никак не желая его спасать…              Спасать…              Чонхо прогнулся, выпячивая задницу навстречу. Каждый раз вздрагивая, стоило головке скользнуть максимально глубоко, коснувшись простаты.              Чонхо нужно было спасение. Но не от происходящего, а от собственного желания стать таким же зависимым…              Ёсан своей зависимости от Чонхо не отрицал. Как и не отрицал, что отдал своё сердце ему. Что позволял ему вертеть им как хотелось. Ёсан этого не отрицал. Он это признавал. И всем своим видом показывал, что настанет день и сердце Чонхо окажется в такой же клетке.       Клетке из сильных цепких рук, чьи пальцы скользнули по влажной коже. К члену. Под яички. Пальцы надавили на анус, чуть сдавливая его. Другие схватились за грудь. Эта настойчивость пробуждала в Чонхо лёгкую панику. Страсть опьяняла.              Чонхо обессиленно повис в сильных руках своего Добермана. Тяжёлое дыхание вырывалось из чуть приоткрытого рта.              — Чонхо, — шёпот Ёсана обжёг ухо, заставляя макнэ задрожать, — твоё сердце в моей власти?       — …              И не мечтай…