Сила твоего прикосновения

— Как ты? — мягко спрашивает Рей, чьи губы находятся в нескольких дюймах от его уха, обжигая дыханием кожу. Его дрожь инстинктивна и несет с собой приятное чувство, распространяющееся от затылка по спине потоками тепла. Она за его спиной, делится теплом с его телом в тихую ночь под звездами Набу. Ее пальцы медленно скользят по его волосам, перебирая мягкие пряди с нежностью в каждом движении, будто она хочет, чтобы он привык к этому — к ее присутствию, прикосновениям и к коже, и к душе. Свет и любовь расцветают постепенно, отражаясь в их связи в Силе подобно эху далекой песни, в такт которой бьется его сердце. Место, где лежит другая ее рука, у основания его шеи, подобно точке начала Вселенной, сосредоточением ослепляющего света под его кожей. Во рту у него пересохло, слова кажутся глупыми, вялыми. Он не знает, как сказать это вслух. Выбрать можно из полдюжины языков, и все же нужное слово он не находит. Поэтому он шепчет: — Ты и так знаешь. Это правда. Ведь прежде всего она знает его. Между ними гудят узы связи, подобные сияющей нити света, соединяющей их души, и они полны той же непреодолимой тоски, которая всегда его преследовала и которую он так и не научился скрывать, несмотря на все усилия. От нее перехватывает дыхание, внутри пробуждается отчаяние, и он чувствует себя ненасытным существом, которое все время хочет, жаждет и нуждается. Это тоска не покидала его с тех пор, когда он был ребенком и мечтал о добром прикосновении и теплом объятии. О том, чтобы кто-то замечал его, обнимал, любил. — Да, я знаю, — отвечает она низким и полным нежности голосом. Он может услышать легкую улыбку на ее губах, пока она говорит. Одной мысли о ямочках, которые в этот момент украшают ее щеки, достаточно, чтобы усилить его тоску, превратить ее в физическое ощущение, от интенсивности которого у него перехватывает дыхание. — Но я хочу, чтобы ты сказал мне. Я хочу услышать. Пожалуйста. Его сердце трепещет и сбивается с ритма, громко стуча в груди. — Мне, э-э… — запинается он. Слова даются ему нелегко. Это не удивляет даже теперь: он знает, что так и не научился выражать чувства, бурлящие прямо на поверхности души, и именно это и вынудило его сделать то, что сделал: скрутить в руках галактику и разорвать на части, просто чтобы найти способ отпустить то, что его гложет. Его чувства — сильные, смертельно опасные и нестабильные — прожигали внутри дыру, скручивались в болезненный узел в груди, не давая дышать. Но сейчас он пытается. Ради нее. И ради себя тоже. Потому что, как бы удивительно и невероятно это ни звучало, он заслуживает того, чтобы попытаться. — Мне хорошо, — получается у него сказать. Ее пальцы продолжают скользить по его волосам, очень медленно, смягчая его тело, растворяя все остальные мысли. Он дрейфует, парит в звездном небе над их головами, и единственное, что удерживает его на земле, это прикосновение ее руки и ее светящееся присутствие на другом конце связи. Она тихо хмыкает. — Хорошо? Его сердце снова ускоряется, глухо бьется в воцарившейся сияющей тишине. Он кивает, позволяя ее пальцам перебирать его волосы — кажется, будто она пытается что-то соткать. В тех местах, где его тело касается ее, он чувствует свет звезд. — Да. Мне… У него перехватывает дыхание, когда она нежно откидывает его волосы в сторону и целует шею. Ее губы теплые и мягкие на его обнаженной коже, а волосы слегка щекочут, вызывая мурашки. Его голос дрожит, когда он признается: — Мне очень хорошо. Мне… мне это нравится. Ее губы изгибаются в улыбке на его коже, и кажется, что та же самая улыбка проникла в его кровь со вспышкой раскаленного света. Все так… интимно. Никогда прежде он не чувствовал себя таким значимым. — М-м. Отлично. Она хмыкает, касаясь его кожи, еще раз целуя то же самое место, будто хочет что-то изменить. Все сосредоточившееся там напряжение тает под прикосновением ее губ, будто постепенно она избавляет его от всех тревог, подобно ветру, сдувающему осенние листья. Затем она опускается ниже, проводя рукой по позвоночнику, словно считая каждую ямку, изливая свет на его тело с каждым прикосновением пальцев. — Ты заслуживаешь того, чтобы тебе было хорошо, — шепчет она. Он стонет. Он почти не осознает, что делает, но это так: ее рука тут же останавливается посередине его спины, словно для того, чтобы успокоить и ободрить его, привязать к себе, к этому моменту. К своей любви, сияющей подобно маяку в галактике. Он не знает, как сказать ей, что она планета, вокруг которой он вращается, как спутник. Что ее любовь к нему — это гравитационное поле, которое не дает ему распасться на части. — Это так, любимый, — продолжает она, перебирая его волосы другой рукой. Нежное обращение отзывается в сердце, пробуждая потребность, о которой он даже не подозревал. — Ты заслуживаешь, чтобы к тебе прикасались вот так. — Ее пальцы задерживаются на его спине, теплые и успокаивающие, помогая ему удерживать равновесие. — Я люблю прикасаться к тебе. Очень. По его щекам медленно стекают первые слезы, падая на землю под ногами, а затем вдруг брызжут из глаз. Он не знает причину; то ли это ее слова, то ли то, как она говорит — с огромной, всепоглощающей нежностью, что грозится полностью уничтожить его. А может, это ее рука на его спине, нежная и успокаивающая, или тот факт, что у него никогда не было никого, кто мог бы прикасаться к нему вот так, и он никогда не представлял, что это может заставить его чувствовать себя таким уязвимым и любимым одновременно. Может быть, все это соединилось в бушующей над головой буре, и он не может сдержать всхлипы, которые сотрясают его грудь, разрывая грудную клетку и позволяя сердцу пробраться к горлу. Рей рядом, что успокаивает и удивляет его одновременно, потому что он никогда не ожидал, что однажды она сделает выбор в его пользу. Она двигается и встает перед ним на колени, положив руку на щеку и медленно поворачивая его лицо к себе. Ее пальцы нежно впиваются в кожу. Каждое прикосновение пускает волну удовольствия по его спине, как если бы он коснулся провода под напряжением. Он никогда не думал, что прикосновение к кому-то может быть таким… материальным. В каком-то смысле затрагивающим даже эмоции. К нему не прикасались очень давно. — Эй, — шепчет она, и ее голос, подобно бальзаму, ласкает его израненное сердце, мягкий, как обещание. — Все в порядке. Все в порядке. Я с тобой. Она прикасается к нему — убирает волосы с его лица и вытирает слезы тыльной стороной пальцев. Касается его щеки и наклоняется, чтобы поцеловать в лоб. Придвигается ближе, осторожно перекидывая ногу через его и усаживаясь к нему на колени, обвивая руками его тело и согревая ладонями плечи. Она тянет его, позволяя положить голову ей на плечо, чтобы его губы прижались к тонкой ткани ее туники, а руки нашли ее талию, заключив в объятия, чувствуя ее. Это и миллион других прикосновений заставляют его чувствовать себя незащищенным. Реальным. Более уязвимым, чем когда-либо. Старый страх, который всегда преследовал его, возвращается — тот голос, который повторял, что уязвимость означает слабость, что потребность означает потерять часть себя, что любовь означает подвергнуть себя ужасному испытанию, итогом которого станет одиночество. Часть его — та, которая, скорее всего, исчезнет лишь спустя долгое время, если вообще это сделает, — побуждает его снова спрятаться за маской, прежде чем Рей сможет причинить ему боль, прежде чем сможет разбить его страстное сердце на куски. Но присутствие Рей на другом конце связи по-прежнему ярко, и она продолжает прикасаться к нему. Она проводит рукой вверх и вниз по его спине, целует в висок, обнимает. — Я здесь, — продолжает шептать она мягким и нежным голосом, и ее слова, подобно чарам, затмевают все остальные мысли. — Я здесь. Я с тобой. Я люблю тебя. И он позволяет себе чувствовать все это — эту любовь, нежное прикосновение, тепло, которое изливается на него благодатью. Он прячет лицо в изгибе ее шеи, прислушивается к ровному биению сердца и прижимается к ней. Словно дрейфует в океане звезд, сквозь который протянулась сияющая нить, указывающая ему путь домой. Она нежно целует его пробор. — Это было чересчур? Он качает головой. — Нет, — говорит он. — Нет, это было прекрасно.

✨

Когда Рей прикасается к нему в первый раз после событий на Эксеголе, он вздрагивает, будто она обожгла его, и, если подумать, самое удивительное, что она этого не сделала. Некоторое время они неловко ходили вокруг друг друга, давая себе оправиться после битвы, слишком хорошо зная, что не следует испытывать удачу и открыто выражать взаимную привязанность, пока Сопротивление рядом. То была завораживающая хореография, состоявшая из нежных улыбок, нерешительных взглядов и тихих разговоров их душ, но теперь они наконец предоставлены сами себе, в маленьком коттедже на Набу, который выбрали своим домом, и Рей прикасается к нему, а для него становится откровением то, что к нему можно прикасаться. Можно прикасаться вот так. Это что-то легкое, непримечательное. Не настолько потрясающее, как прикосновение к кончикам ее пальцев сквозь звездное пространство, и не настолько свирепое, как удар ее светового меча по его лицу, но обычное, человеческое по сути. Они больше не два чувствительных к Силе противника, но двое влюбленных, которые постепенно учатся находить подход друг к другу. Они исследуют лес за пределами своего коттеджа, пока набуанское солнце проникает сквозь листву деревьев и окрашивает фигуру Рей в свет и тени, и, прежде чем он понимает, что происходит, она берет его за руку, переплетая их пальцы. Со стороны это выглядело бы совершенно естественно — две фигуры, держащиеся за руки в глубине леса, и только по тому, как поет их связь, он понимает, насколько это важно для нее — то, что она наконец позволяет себе взять его за руку. Как будто впервые в жизни делает что-то для себя. Как будто впервые в жизни позволяет себе захотеть. Он знает, что чувствует она. Она знает, что чувствует он. Это тоже совершенно естественно, даже если они еще не говорят об этом вслух. В конце концов, он влил половину своей жизненной силы в ее душу только потому, что не мог вынести мысли о жизни в галактике без нее, а она улыбнулась ему так, будто увидела рождение Вселенной, и поцеловала. Она знает, что он любит ее, он знает, хотя ему трудно себя в этом убедить, что она любит его. И все же. Ее прикосновение становится для него неожиданностью, и он вздрагивает, будто она снова пронзила его мечом. Ее рука не мягкая и не гладкая. На подушечках пальцев и ладони ощущаются маленькие мозоли — дар, который оставили ей долгие годы труда в суровой пустыне Джакку. На мгновение ему хочется поцеловать ее, преобразить ее кожу так же, как она сделала это с его сердцем, вливая любовь в трещины его существования. Тем не менее, несмотря на мозоли, ее прикосновения нежные и столь же уверенные, как и она сама — будто она проверяла себя, но в то же время молча давала ему понять, что это реально, что это происходит на самом деле. Что она рядом и прикасается к нему. Он не может вспомнить, когда в последний раз кто-то так прикасался к нему. Может быть, когда он еще был ребенком, кем-то, кого стоит любить, а может быть, такого никогда и не было: все, что он помнит из своего детства, это одиночество, отчаяние и голос, который говорил ему, что все, кого он когда-либо любил, в конце концов отвернутся от него. Он не знает, как реагировать. Внезапно во рту становится сухо, но его ладони влажные, и, как ни старается, он не может вспомнить ни единого слова. Единственное, что он осознает, это ее присутствие рядом с ним, теплое и сияющее, и при этой мысли в груди ощущается яростное желание, будто прикосновение ее руки разбудило зверя, которого он когда-то давно пытался усмирить. — Эй, — начинает она, сведя тонкие брови вместе. Она склоняет голову, позволив волосам, теперь свободным от пучков, скользить по ключицам в завораживающем танце. — Это… — на мгновение ее взгляд падает на их соединенные руки, затем она снова смотрит на него, ранимая и в то же время сильная. — Это тебе неприятно? Ему нужно время, чтобы прийти в себя и заговорить. — Нет, — отвечает он. Звук его голоса дрожащий, неровный — будто он в двух секундах от того, чтобы разрыдаться. — Вовсе нет. Однако она не выглядит ободренной. В глубине ее глаз и их связи, тихо пульсирующей в воздухе вокруг, есть намек на беспокойство. — Бен, — шепчет она так тихо, будто боится его напугать. Будто он был раненым существом, которого она изо всех сил старалась успокоить, усмирить, заставить доверять ей. Он чувствует, как при этой мысли на глаза наворачиваются слезы, потому что никто никогда не обращался с ним вот так. Нежно. Будто он был чем-то, что нужно лелеять, а не уничтожать. — Бен, милый, ты дрожишь. Правда? Должно быть, да, потому что она кладет руку ему на плечо, и он видит, как дрожит его тело под ее прикосновением. И все же он не осознает этого — как будто единственное, что он способен чувствовать в этот момент, это тяжесть ее руки в своей и нежное прикосновение ее пальцев к его груди, когда они останавливаются над его сердцем. — О, — выдыхает он, удивленный, словно наблюдая за своим телом со стороны. — Я не… Я не заметил… Дрожь в его плечах, слезы на глазах, то, как громко стучит в груди сердце — все это потому, что она прикасается к нему. К нему так долго не прикасались, что он только сейчас понимает, как сильно скучал по этому. Как сильно этого хотел. Как сильно его пугает давление чужой руки на его кожу. — Мы не обязаны делать то, отчего тебе некомфортно, — говорит она, взяв его за руку и поглаживая пальцами тыльную сторону ладони. — Если хочешь, чтобы я оставила тебя… — Нет, — перебивает он ее. Сердце под ее ладонью бешено колотится, но он старается держаться изо всех сил. — Пожалуйста, нет. Я хочу... Я хочу все. С тобой. Я хочу все. Ее глаза слегка расширяются, словно она застигнута врасплох его искренним признанием. Он чувствует эхо того же удивления, отзывающееся в их связи, как последние ноты мелодии, и ощущает что-то еще — шок оттого, что она желанна, что это меняет всю ее жизнь. О, как он хочет сказать ей, что она делает то же самое, просто находясь рядом с ним. Как прикосновение ее руки открывает бездну желания, с которым он думал, что справился, но оказалось, что это не так. То же самое желание, которое оживает сейчас, под ее пальцами, заставляя прильнуть к ней и в то же время дрожать от его явной силы. — Я просто… — добавляет он и сглатывает. В груди появляется знакомый страх, но он продолжает, стиснув зубы. — Я к этому не привык. К прикосновениям. Никто никогда не... и это слишком, но я хочу... я хочу так много... и я не знаю... Он в полной растерянности — слова слетают с его губ невнятной массой, а эмоции порождают бурю в спокойном океане их связи, — но Рей все равно понимает его, ведь тут же нежно сжимает его руку, словно хочет привести в чувство. — Бен, — шепчет она, и его имя слетает с ее губ так легко, как будто она произносила его всю жизнь. — Бен, все в порядке. Я знаю. Я понимаю. Она отвечает мягкостью — по-другому и не скажешь. Ее пальцы двигаются медленно, очерчивая нежные узоры на его груди, и кажется, что она снимает с него броню, которая все эти годы отделяла его от остального мира. Он носил тьму, как доспехи, и она избавляется от нее постепенно, часть за частью. Маски давно нет, как и его тяжелого одеяния и кожаных перчаток, но подобная броня оставляет следы даже после того, как исчезнет, оставаясь на его коже, в душе, над сердцем. Она снимает слой за слоем так тихо и в то же время естественно, танцуя пальцами на ткани его рубашки. Летом Набу — теплая и нежная планета, и одежда у них тонкая, легкая; ее прикосновение прожигает этот незначительный слой, как расплавленная лава, струится по его спине огненными потоками, от которых его бросает в дрожь, и каждый дюйм кожи кажется хрупким, нежным, рассеченным, но в каком-то новом смысле. Он все ждет, что прикосновение обернется ударом. Но этого не происходит. Нет боли, которую нужно терпеть, нет синяка, который нужно скрывать, нет раны, которую нужно лечить. Есть только Рей и та тихая любовь, которую она излучает, заключая его в объятия, и он не… Он не знает, как справиться с прикосновением, которое не должно причинить ему боль. Очевидно, Рей чувствует это, потому что он слышит мягкий вздох, срывающийся с ее губ, и она смотрит на него теплыми глазами, полными любви. Его удивляет, насколько сильно быть любимым похоже на удушение — дыхание застревает в горле, а сердце колотится с бешеной скоростью. Впрочем, это не неприятно и не больно, но подобно успокаивающей тяжести ее руки на его груди, приятному давлению на душу, которое делает этот лучезарный момент счастья более реальным. — Что, если мы не будем спешить? — мягко спрашивает она. При таком свете ее глаза схожи по цвету с корой окружающих их деревьев, придавая ей облик неземного создания, которое он создал для себя в своем гиперактивном воображении. Она сомневается, но, как всегда, не собирается отступать. Она звезда, которая вела его домой, пусть даже дом был ему неизвестен. — Так будет лучше? Он сглатывает, возвращая сердце обратно в грудную клетку, и тихо кивает. — Да, — отвечает он, полный нетерпения и испуга, а в голосе смешиваются тоска и страх. — Да. Так было бы гораздо лучше. Улыбка, которая появляется на ее лице, поразительная — яркая и чудесная, с ямочками, напоминающая о солнечном свете, который мягко просачивается сквозь листву и окутывает этот момент золотом. Рей сияет, и он не может поверить, что все это — эта улыбка, эта уверенность, это ровное биение ее сердца в такт его — для него. Для него — из всех остальных людей. Во всей галактике, полной чудес, она смотрит так лишь на него. Должно быть, Рей чувствует направление его мыслей, потому что морщит нос и дергает его за руку. — Замолчи, — говорит она ему, с чувством и решительно, как всегда, даже если он не говорит ничего вслух. Подобная прямота вызывает у него удивленный смешок — словно она могла утихомирить все голоса в его голове, просто приказав им замолчать. Может быть, и могла — нет ничего в этом мире, что бы она не сделала, если бы захотела, в этом он уверен. Поэтому он позволяет ей снова потянуть его за руку, когда она начинает идти, углубляясь в лес, и ее тень течет по деревьям, а маленькое тело купается в дневном свете. — Пошли, — говорит она, оглядываясь и демонстрируя ему яркую улыбку с ямочками на щеках, которую он встречает с трепетом в сердце. — Озеро должно быть неподалеку. Он следует за ней и телом, и сердцем.

✨

Она считает веснушки и родинки на его лице, касаясь пальцами кожи нежнейшими из прикосновений, будто иначе могла бы его сломать. Он чувствует, что могла бы. Что, приложи она достаточно усилий, он рассыпался бы на части. Но это не так. Ее указательный палец следует по линии его носа, резким изгибам скул и челюсти. Пальцы накрывают то место, где когда-то был шрам, который она ему оставила, словно пытаясь стереть даже память о нем. Когда он осторожно улыбается, она начинает гладить ямочки на его щеках, изучая их с зачарованным выражением лица. В их связи в Силе сияет ее любовь к нему — не что-то взрывное и пугающее, но нежное и прочное. Он никогда не знал, что любовь может быть такой… …тихой. Такой совершенно, блаженно тихой. Каждый раз, когда он кого-то любил, это напоминало войну, обжигающую и опустошительную, разрывающую его изнутри на части. Теперь же это чувство мягкое и успокаивающее, почти умиротворяющее — будто эта любовь не ломала его, а собирала воедино, медленно, по частям. — Ты тоже можешь прикоснуться ко мне, — говорит она, встретившись с ним взглядом. Его руки большие и неуклюжие. Между пальцами мозоли — свидетельства того, как он вкладывал все силы в свое обучение, день за днем, год за годом ужасного, безнадежного отчаяния. На ладонях маленькие белые шрамы от старых глубоких порезов и участки розоватой кожи, оставшиеся с тех пор, как его старый кровоточивший кайбер-кристалл треснул и прожег незаживающие руки. Он не знает, как прикоснуться к чему-то столь нежному и прекрасному, как Рей. Не знает, достоин ли этого. — Я… я не… — начинает он, и сердце поднимается к горлу. — Я не могу… Рей успокаивает его, соприкасаясь своей душой с его и касаясь рукой лица. Он чувствует… поддержку, впервые в жизни. Словно он мог упасть на нее, и она бы его поймала. — Ты не обязан, — успокаивающе говорит она. Ее глаза полны невероятной нежности, когда она улыбается ему сверху вниз. — Не надо делать то, что ты не хочешь. Я могу подождать. — Затем она издает тихий смешок, невероятно прекрасный. — Если ты еще не понял, ждать я умею, и ты того стоишь. Он сглатывает, вытянутые по бокам руки дрожат. — Я хочу прикоснуться к тебе, — признается он слабым и тихим голосом, будто ему запрещалось хотеть этого или чего-либо еще. — Я просто… я не хочу причинить тебе боль. Слишком много раз он уже это делал. Он не знает, как любить кого-то, не уничтожая его, не знает, как быть нежным, имея окровавленные руки и разбитое сердце, но Рей заставляет его поверить, что это возможно — что он может любить ее, не поломав. Что любовь может цвести, а не сковывать или подавлять. Просто это… так страшно. Ее рука убирает волосы с его лица, и она склоняет голову, будто хочет получше рассмотреть его. Как будто не хочет смотреть ни на что, кроме него. — Ты не причинишь мне вреда, — говорит она ему. Она проводит пальцами под его подбородком и запрокидывает голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Ее губы изгибаются в улыбке, а на лице появляются ямочки, которые он так хорошо знает. Он чувствует… тепло и думает о доме. — Бен. Ты не причинишь мне вреда. Я доверяю тебе. Теперь он тот, кому можно доверять. Кто-то, кого можно любить, обнимать и успокаивать. Кто-то, кто может любить, не разрушая. Ему кажется, что он должен быть достоин этого. Ее доверия к нему. Поэтому он подносит руку к ее лицу, касаясь щеки. От прикосновения к ее коже по спине бегут мурашки, будто в жилах начинает течь новая энергия. Она наклоняется к его ладони, целуя внутреннюю часть запястья, и он чувствует, как на глаза наворачиваются слезы. Связь между ними гудит, сияя ярче любой звезды, которую он когда-либо видел. — Видишь? —говорит она ему. — Ты не сделал мне больно. На самом деле… — Она оставляет еще один поцелуй, прикасаясь нежными губами к мягкой коже его запястья. — Мне это нравится. Как это замечательно — узнать, что прикосновения могут нравиться. Что он может коснуться чего-то, не разбивая на части. Что он может прикоснуться к Рей, не причинив при этом вреда, не сломав ее и не оставив шрамов — он просто будет любить ее всем своим страстным, хрупким сердцем. Он думает, что такая жизнь его вполне устраивает.

✨

Он плачет, когда она впервые обнимает его во сне. Это тихая ночь, как и любая другая здесь, на Набу. Лунный свет проникает сквозь окно, нежно касаясь его лица; он лежит на боку, свернувшись калачиком на кровати под одеялом, а за его спиной Рей. Она крепко спит, распластавшись на матрасе, ее тело мягкое и теплое, а дыхание касается его шеи, как поцелуй. Иногда она всхрапывает, из-за чего его губы приподнимаются в благоговейной улыбке. Тишина вокруг них кажется почти живой, нежной и деликатной, как ласка, окутывает его чувством безопасности, которого он никогда не испытывал до того, как Рей сделала его, Бена, своим домом, и, хотя у него всегда были проблемы со сном, теперь становится легче закрыть глаза и позволить ритму ее сердца, пульсирующего в связи, убаюкать его. Ее сердцебиение подобно колыбельной, предназначенной только для его ушей. Он находится в том особом месте между бодрствованием и сном, где все мягко и кажется далеким, когда это происходит. Рей что-то бормочет во сне, шевелится, поворачивается и… …закидывает руку ему на талию, обнимая его. Его первое побуждение — не двигаться, потому что именно так он реагировал на тех, кто оказывался рядом с ним во сне, и на мгновение его руки жаждут схватить световой меч, просто чтобы почувствовать себя в безопасности, под защитой, готовым атаковать, прежде чем напасть смог бы кто-то другой. Сердце подскакивает к горлу, тело трясется, в груди поднимается страх, подобно волне, в которой он начинает тонуть, но потом… Ее рука ложится ему на грудь, и под ее прикосновением распространяется незнакомое доселе тепло, будто она превращает его кожу в золото. Его грудь прожигает не ярость и не страх, а любовь. Золотая, умиротворяющая любовь. — Бен, — бормочет Рей. Ясно, что она все еще крепко спит и, вероятно, видит сон, потому что тихо всхрапывает и утыкается лицом в место между его лопатками, тихонько мыча себе под нос, и все же он чувствует ее улыбку сквозь тонкую ткань пижамы. Ей снится он, понимает Бен. И она… улыбается. Он не несет с собой кошмар и не воплощает ужас. Он может сниться, и эти сны приятны. — Бен, — повторяет она, прижимаясь ближе. — М-м, ты такой теплый. Связь тихо гудит, словно пульсируя в такт излучаемому ею мягкому счастью. Он чувствует, как оно проникает в его душу подобно волне, смывающей все на своем пути. Нет ничего, кроме Рей, ее губ на его спине, ее руки на его груди, исходящей от нее тихой радости. Она обвилась вокруг него, заключив душу в неразрывные узы. Он чувствует себя как никогда безопасно. Эта мысль вызывает у него слезы, потому что он никогда раньше не чувствовал себя в безопасности, ни в детстве, ни даже в объятиях родителей. Всегда был голос, мягкий, как шепот, отравляющий каждое мгновение, разрывающий его на части, пока не осталось ничего, кроме горечи и страха, и он превратился в кричащую бездну ярости и отчаяния. Но Рей обнимает его, и он чувствует себя… в безопасности. Защищенным. Дома. В его голове нет голоса, только умиротворяющая любовь, которая согревает грудь и заполняет трещины в сердце. — Я хочу, чтобы это никогда не заканчивалось, — шепчет она ему в спину, ничуть не помогая остановить слезы. Затем она продолжает говорить, и его жизнь переворачивается с ног на голову: — Я люблю, когда все так. Я люблю тебя. Вот что ломает его, считает он. Вот когда по щекам начинают течь слезы. Он изо всех сил старается не всхлипывать, прикусывая нижнюю губу, но нет никакого способа остановить слезы, текущие по лицу, капающие на подушку и матрас. Он чувствует, как его трясет в ее руках, как по телу бежит дрожь, и понимает… Он любим. Он действительно, правда любим. Она прижимается носом к его спине и, хотя все еще спит, кажется, улавливает то, что он чувствует: касается пальцами его сердца и придвигается ближе, чтобы успокоить и помочь прийти в себя. — Я люблю тебя, — повторяет она прямо ему в спину. Бен нерешительно кладет руку поверх ее, переплетая их пальцы и глубоко вздыхая. Ее ладонь такая же теплая, как всегда, и это удивительно легко — позволить ее тихому счастью накрыть его с головой подобно приливу, дыша с ней в унисон, пока их сердца бьются в такт. Когда он засыпает, то засыпает с мыслью, что его любят, и по какой-то причине этого достаточно, чтобы сон был тихим и спокойным.

✨

На следующее утро он пьет каф в маленьком саду их коттеджа, сидя на нижней ступеньке крыльца и наблюдая, как над горизонтом медленно поднимается солнце, когда появляется Рей. — Доброе утро, — зевает она, приближаясь к нему с сонной ухмылкой, от которой в сердце что-то дергается. Он никогда не видел ее такой растрепанной, и ясно, что она все еще наполовину спит, потому что ей требуется несколько секунд, чтобы привыкнуть к свету и сесть рядом, но она все равно прекрасна и сияет, и когда опускает голову ему на плечо, он чувствует глубокое умиротворение. Это ошеломляющая мысль для человека, который воевал с самим собой сколько себя помнит, словно познание себя было невозможно без внутренней борьбы. Он качает головой и медленно, осторожно наклоняется, чтобы легко поцеловать ее в лоб, вызывая довольный звук, с которым она прижимается носом к его плечу. На секунду его губы задерживаются на ее коже, просто наслаждаясь этим легким прикосновением, которое до сих пор сопровождается дрожью. Он думает о ее словах прошлой ночью и чувствует, как его слегка трясет. Это чувство так велико и в то же время напоминает о доме. — Доброе утро, соня, — шепчет он, и в его голосе звучит нежность. Рей снова издает тот же звук, и счастье, которое исходит от нее, по-настоящему ошеломляет, ведь они просто сидят на крыльце, ничего не делая, а она так счастлива… — На кухне есть каф. И еще вафли, — добавляет он, словно пытаясь заслужить это счастье. — М-м. Дай мне минутку, — выдыхает она, а затем почти рассеянно целует его в плечо. Она так небрежна и в то же время деликатна в своей ласке, будто пытается научить его принимать ее, и ему нравится, как она с ним нежна, как заставляет каждое прикосновение выглядеть значимым и легким. — Почему ты так на меня смотришь? Он моргает, удивленно глядя на нее. — Что ты имеешь в виду? Ее глаза ярко сияют в лучах зари, а кожа слабо светится. Веснушки подобны узору, который он хочет запомнить наизусть. Она так прекрасна. — Ты смотришь так пристально, — поясняет она, поднимая голову, чтобы посмотреть на него. Ее брови нахмурены, в глубине глаз — беспокойство. — Все хорошо? Ему требуется вся его смелость, чтобы сделать это, но он нежно подносит руку к ее щеке и медленно заправляет прядь волос за ухо, словно наслаждаясь каждым мгновением этого простого жеста. Она не сводит с него глаз, не отрывает взгляд от его лица, словно изучает его. Словно хочет стать главным экспертом по Бену Соло во всей галактике. Что ж, она им уже стала. — Да, все в порядке, — успокаивает он ее, задерживая руку у основания шеи. — Ты… ты просто разговариваешь во сне, — выпаливает он. Слабый румянец заливает ее щеки, покрывая веснушки. Ее кожа согревается под его прикосновением, что вызывает неожиданный прилив нежности в его сердце. — О, — выдыхает она, наклоняя голову к его руке. Словно желает наслаждаться его прикосновением как можно дольше, полностью понимая, чего ему стоит столкнуться лицом к лицу со своими страхами, и как много значит прикосновение, которое он себе позволил. — Что я сказала? Надеюсь, ничего позорного. Я цитировала тексты джедаев? Он тихо смеется. Его большой палец касается ее раскрасневшейся щеки, пересчитывая веснушки. — Нет, — отвечает он. Затем делает глубокий вдох и признается с трепещущим в груди сердцем: — Ты сказала, что любишь меня. Удивительно, но, хотя ее румянец усиливается, Рей улыбается. Улыбка такая яркая, что затмевает розоватый рассвет, и он чувствует, как сбивается с ритма сердце, буквально, отчего сразу перехватывает дыхание. — О. Хорошо, — она пожимает плечами, но все еще улыбается, и ее глаза полны любви и нежности, всего того, о чем он никогда не позволял себе мечтать. — Ты это уже знал. — Затем, поскольку он, по-видимому, выглядит потрясенным, она хмурится и добавляет: — Что? Почему, ты думаешь, я отправилась сюда с тобой? Из благодарности? У него вырывается ошеломленный смешок, он смотрит на нее с удивлением. — Нет, я… — он нервно сглатывает. Кажется, что стук его сердца достаточно громкий, чтобы все живые существа поблизости знали о его существовании, но Рей смотрит на него с такой любовью, что думать о чем-то еще трудно. — Никто никогда не говорил этого раньше. Не мне. Нежности, которую она излучает, достаточно, чтобы у него на глазах выступили новые слезы. Складывается впечатление, что все, что он делает в последнее время, это плачет в ее объятиях, и все же впервые в жизни слезы не кажутся неправильными, не кажутся неким пережитком человечности, который он хотел бы забыть, — напротив, он никогда не чувствовал себя более человечным и счастливым. — Что ж, — тихо шепчет она. Обхватывает его лицо руками и нежно тянет вниз, чтобы поцеловать в лоб. Ее губы такие мягкие, ее поцелуи такие нежные… он чувствует себя желанным, едва ли не чем-то драгоценным для нее. — Я люблю тебя. Ты заслуживаешь слышать это так часто, как захочешь. Он трясется, дрожит в ее объятиях и все же в каком-то тайном уголке души находит смелость произнести: — Хватит еще одного раза. В ту же секунду ее губы еще раз целуют его кожу, словно направляя слова прямо в его кровь, стирая все остальные мысли, кружащиеся на поверхности разума. — Я люблю тебя, — тут же повторяет она. — Очень, Бен. Ему потребуется некоторое время, чтобы поверить в это, но он все же позволяет словам завладеть его телом, как если бы Рей закутала его в самое теплое одеяло в галактике. Он любим. Теперь он тот, кого можно любить. И эта любовь не сопровождается отчаянием столь сильным, что затмило бы ее, — не влечет за собой боль, страдание, печаль. Это просто любовь. Затем он отрывается от Рей, просто чтобы взглянуть ей в глаза. Теплые ореховые глаза, которые смотрят на него так, будто он создан из звезд — будто сама Вселенная была создана только для того, чтобы они встретились. Он мягко улыбается ей. — Я люблю тебя, — шепчет он. Он знает, что не должен отвечать тем же, что она не станет просить его об этом, что она терпелива и будет ждать, пока он не будет готов сказать это вслух. Но дело в том, что он не хочет, чтобы она ждала. Только не снова, не после того, как она провела всю свою жизнь в ожидании. Он хочет, чтобы она знала, что ее любят. — Ты это уже знала, — тихо добавляет он. — Но я люблю тебя. В ее глазах стоят слезы, которые она не смахивает даже из упрямства — вместо этого она будто гордится своей уязвимостью и позволяет им стекать по щекам, улыбаясь ему так ярко, что он почти слепнет. Ему легко наклониться и поцеловать ее в лоб; ее глаза закрываются, ресницы касаются щек, будто она хочет лучше прочувствовать любовь, которую он излучает. — Пойду принесу тебе вафли, — говорит он ей. Она смеется, и этот серебристый звук наполняет тишину вокруг них, а Бен думает, что мог бы провести всю жизнь, пытаясь рассмешить Рей, и тогда бы точно прожил ее не зря.

✨

Ее рука задерживается на его лице, бережно касаясь щеки, и она вытягивает шею, практически шепча ему в губы: — Я очень хочу поцеловать тебя. Они у себя на кухне, и свет заходящего солнца медленно заливает маленькую комнату золотой дымкой, просачиваясь сквозь окна. Он придает ее волосам легкий рыжеватый блеск, словно она сделана из того же нежного сияния заката. В комнате пахнет цветами — теми, что он собрал для нее в их саду; запах сильный, насыщенный и кажется едва ли не благословением после стольких лет, проведенных в стерильных коридорах дредноутов. В этом моменте есть какая-то блаженная праздность — как будто все двигается в замедленной съемке, между ударами сердца, пока вокруг тихо гудит связь, подобная эху колыбельной. Все так… тихо. Легко. Полно любви. Тепло ее ладони на его щеке распространяется вниз по его спине и усиливается, даря покой и возбуждая одновременно. Он хочет — и этого, и большего. В его груди кроется бездонная пропасть желания и жажды, которую он не может понять и которая всегда его мучила, и все же Рей делает вид, что все в порядке, как будто она впервые говорит ему, что ему разрешено чего-то хотеть, и что это желание больше не погубит его и не сломает. Что ему позволено хотеть ее, и это не делает его слабым. — Я… — он сглатывает. Он смутно осознает, как быстро стучит в груди сердце, и все же на самом деле этого не чувствует — ее близость будто способна одновременно волновать и успокаивать его. Его голос звучит нетерпеливо, отчаянно, когда произносит: — Пожалуйста. Он прижимается спиной к столешнице, они стоят близко друг к другу, и она не дает ему сдвинуться с места, опираясь свободной рукой на деревянную поверхность позади него. Ее запах — цветов, солнечного света и чего-то, что принадлежит только ей, — заполняет небольшое пространство между их телами, а ее горячее дыхание касается его кожи. Удивительно, насколько это материально. Как сложно устроено простое прикосновение, та близость, которой он жаждал почти всю жизнь. Как тело может быть тем, к чему можно прикоснуться, что можно почувствовать. Ее губы приоткрываются, грудь медленно поднимается и опускается рядом с его. — Ты хочешь этого, Бен? — ее большой палец касается его скулы, разглаживая кожу. Он дрожит и задыхается, дыхание застревает в горле. — Хочешь поцеловать меня? Он знает, что она не дразнит его — она спрашивает. Она убеждается, что он хочет этого, что он готов, что она не давит на него. Это заставляет его любить ее еще сильнее, за всю эту нежность и заботу в ее любви к нему. У него пересохло в горле. И ни в одном из языков, которые он знает, нет слов, которые могли бы передать, как сильно он хочет, как отчаянно ему нужно поцеловать ее, почувствовать ее, прикоснуться к ней, теплой, мягкой и настоящей под его руками, чуду из плоти, крови и света прямо перед ним. Поэтому он просто говорит: — Пожалуйста. Рей понимает его. Конечно понимает — она в его душе и легко поселилась в его разрушенном сердце, которое бьется для нее. Так что она просто тянется вперед, наклоняет его голову и целует его. Все медленно, нежно, так непохоже на единственный поцелуй, который они разделили во тьме Эксегола. Нет спешки, нет отчаяния, нет порывистости. Связь больше не ускоряет свой пульс в такт безумной жажде. Наоборот, кажется, будто этот момент застывает во времени, будто Бен мог бы жить вечно в промежутке между ударами сердца, будто теперь золотая праздность заката начинает течь по его венам. Ее губы теплые и мягкие, касаются его с осторожностью, от которой в груди трепещет сердце, а тело тает в ее объятии. Он инстинктивно позволяет ей приоткрыть его губы, углубляя поцелуй, хотя они оба новички в этом, запинаются и ошибаются в попытках говорить на новом языке, который пытаются выучить вместе. И все же она уверенна, как всегда, полна неиссякаемой решимости, которая заставляет его дрожать под ее прикосновениями, делает тело мягким и податливым под ее бережными, заботливыми руками. Она не торопится, изучая его, как если бы хотела узнать все — как если бы хотела нанести его на карту, узнать каждый дюйм его кожи, каждый удар сердца, каждый звук, который срывается с его губ, когда ее пальцы путаются в его волосах и он полностью ей покоряется. — Бен, — выдыхает она ему в губы, слегка отстраняясь лишь для того, чтобы посмотреть на него. Ее глаза полуприкрыты, ресницы касаются веснушчатых щек. На ее коже появился румянец, которого раньше не было, и он почти завораживает своей простой красотой. — Бен, милый. Ты можешь прикоснуться ко мне. О. О. Его сердце вспыхивает, будто она разожгла в его груди огонь, и кажется, что оно изо всех сил пытается вырваться из его горла. Прикасаться к ней, целовать ее — его голова кружится от поразительной мысли, что он может это делать. Что она этого хочет. Что он может прикасаться к ней, чувствовать и любить ее. Это никогда не перестанет его удивлять. Она не заставляет его. Она не принуждает. Она не обхватывает пальцами его запястья, чтобы направить руки к своим бедрам, телу, лицу. Вместо этого она просто ждет его, наполняя их связь терпением и любовью. Она вытягивает шею и снова целует его, словно желая сказать без слов, как сильно его любит, и где-то в глубине души он находит смелость положить руку на изгиб ее талии, едва касаясь ее ладонью. Она такая… настоящая. Реальная, теплая. Не сон, а живое существо, чьи мускулы напрягаются под его пальцами, а спина выгибается под его прикосновениями, когда его хватка становится немного крепче, словно она хочет лучше ощутить его близость. У нее вырывается довольный звук, когда его пальцы смыкаются вокруг ее талии; он ловит его губами, не прерывая поцелуй, и, прежде чем успевает осознать, край столешницы впивается ему в спину, ее руки обвивают его шею и путаются в волосах, а ее сердце прижимается к его. Поцелуй медленный, глубокий и томный, он придает силы пылающему внутри него огню, и Бен издает низкий стон, когда она слегка дергает его за волосы, посылая по спине волну удовольствия. — О, — он всхлипывает ей в губы. — О. Это новое желание становится для него неожиданным. Всю свою жизнь он желал, пребывая на грани отчаяния, словно искал по всей галактике что-то, что могло бы усмирить боль в груди, и все же он оказывается совершенно не готов к тому, как хочет ее. Тело, и сердце, и душу, как будто между этими вещами не было границ, как будто она была яркой вспышкой света, в которой он хотел раствориться. Рей слегка отстраняется, изучая его лицо, и ее черты искажает беспокойство. — Все хорошо? — тихо спрашивает она. Ее пальцы медленно ерошат его волосы, разжигая пламя у основания спины, которое поднимается вверх тонкими струйками. Пытаясь заговорить, он чувствует обжигающий жар в горле. Он нетерпеливо кивает. — Да, — говорит он неровным голосом. Ее грудь вздымается и опускается, и он может услышать ее сердце, там, где оно бешено стучит в груди. Мысль о том, что он с ней делает, почти сводит с ума. — Да, я… — Он сглатывает, судорожно выдыхая. Его пальцы на ее талии дрожат, и она стоит так близко… — Я хочу… я хочу почувствовать тебя. Ее губы изгибаются вверх, и она поднимается на цыпочки, чтобы еще раз поцеловать его. Он может почувствовать вкус этой улыбки, которая превращает его сердце в руины, разрушая и создавая заново. — Так почувствуй меня, — шепчет она ему на ухо, отстраняясь, чтобы поцеловать мягкую кожу между подбородком и шеей. — Прикоснись ко мне, Бен. Он бессилен, когда дело касается нее — ее тело зовет его, как песня сирены, ее тепло заключает его в самые нежные объятия, и он никогда, никогда не хочет покидать этот момент, эту комнату, оставлять это чувство. Он хочет остаться в них навсегда и прижимается к ней всем телом, словно может раствориться в ее сердцебиении. Его хватка на ее бедре становится крепче, и он медленно подносит руку к ее лицу, запрокидывая ее голову и целуя так глубоко, как если бы пытался передать ей свою любовь прямо так, точно так же как передал ей жизнь. Его пальцы погружаются в ее волосы, нежно и медленно расчесывая мягкие пряди с чувством благоговения. Их близость несет в себе тепло, любовь и счастье. Связь оживает, как симфония, расцветая в том особом месте, где переплетены их души, и на мгновение это единственное, что он может слышать, единственное, что может чувствовать. Единственное, что знает в этой огромной галактике. Когда она отстраняется — медленно, будто не хочет отпускать его, будто хочет его так же сильно, как он хочет ее, — то одаривает его самой широкой улыбкой, которую он видел на ее лице, и ее щеки пылают, а глаза сияют несмотря на темную тень желания. Он проводит пальцами по ямочкам на ее щеках, и она тихо смеется. — А ты умеешь целовать до потери памяти, — комментирует она, прильнув к его руке. Он чувствует, как пылает лицо, достаточно, чтобы на нем можно было бы приготовить ужин. — Я… — начинает он, затем сглатывает. Его тело наэлектризовано, переполнено доселе не испытанным удовольствием. Требуется мгновение, чтобы отдышаться. — Мне нужно заняться супом. На ужин. Это… — он снова сглатывает, глядя куда-то ей за плечо, словно, не видя ее, становился невидимым сам. — Суп подойдет? Рей снова смеется и отпускает его, отчего его сердце сжимается — он хочет жить там, в ее объятиях, вечно, — но в то же время он чувствует облегчение: такое сильное, непреодолимое желание слегка пугает. Ему потребуется некоторое время, чтобы привыкнуть к этому, но Рей, как ему кажется, терпеливый учитель. — Да, милый, — говорит она, оставляя на его губах еще одним легкий поцелуй, кроткий, нежный и разрушительный. — Суп звучит великолепно. Я помогу тебе.

✨

Он обнаруживает, что узнавать друг друга — долгое и безумно приятное занятие. Столько всего нужно исследовать и прочувствовать на чужом теле, столького коснуться — больше, чем он мог даже вообразить, возжелать, захотеть своим страстным сердцем, и Рей, похоже, полна решимости уделить внимание каждой части его тела, как если бы она была искательницей приключений, отправившейся исследовать неизведанный сектор галактики, и занималась составлением карты. Она проводит руками по его спине, когда они моются в освежителе, с восторженным вниманием изучает узоры родинок на его лице, словно хочет запечатлеть их в памяти, проводит по линиям его груди, когда они ночью лежат в постели. Он начинает привыкать к ощущению ее руки в своей, к тяжести ее головы на его плече, к теплу ее тела, когда она забирается к нему на колени только для того, чтобы поцеловать, нежно и лениво, в первые часы после рассвета. Ощущение ее пальцев, играющих с его волосами, одновременно успокаивает и возбуждает; на такое, по его мнению, способна только Рей. Сейчас он точно понимает, почему к людям должны прикасаться. Мягкая кожа, нежные пальцы, теплые ладони, бесконечный запас нежности — как он прожил всю жизнь без прикосновения чужой руки к своей спине, успокаивающего и утешающего? Как он прожил всю жизнь, веря, что насилие и ярость — это все, что ему суждено? Все, на что он способен? Теперь ему все ясно. Пространство между его пальцами, кажется, создано именно для того, чтобы она могла переплести их со своими, крепко прижать ладони друг к другу, словно оберегая известный лишь им двоим секрет. Его плечи достаточно широки, чтобы она могла опереться на них, поднимаясь на цыпочки и легко целуя его в губы, улыбаясь так широко, что это уже не поцелуй, а скорее неловкая возня, наполняющая его сердце сияющим счастьем. Его губы находятся на идеальной высоте, чтобы он мог, слегка наклонившись, целовать ее в макушку всякий раз, когда она глубоко погружена в свои мысли, работая с проводами и инструментами. Теперь он почти не колеблется. Это оказывается удивительно легко — привыкнуть тянуться к ней, находить ее руку прямо там, рядом с ним, и, хотя тот факт, что она здесь и до сих пор не оставила его, не перестает восхищать, былое удивление поглотила тихая радость, окутывающая все вокруг золотой дымкой. Она похожа на теплый, желтый свет солнца. Он осыпает ее ладони маленькими, благоговейными поцелуями всякий раз, когда они обхватывают его лицо, и она так мило, так нежно хихикает. Эти звуки наполняют их маленький домик, и теперь он знает, что так звучит любовь. Он больше ни в чем не сомневается.

✨

Сегодня на рынке многолюдно. На Набу первая неделя осени, и погода постепенно начинает меняться — легкий ветерок ерошит его волосы, кружит каштановые пряди волос Рей в грациозном танце вокруг ее лица, и солнце светит иначе, а воздух неуловимо другой, словно мир готовится к последнему взрыву красок, прежде чем все они исчезнут с приходом зимы. Листьям еще рано окрашиваться в золото, но это не мешает изумлению наполнить его сердце после стольких лет, проведенных в каюте на дредноуте, когда день и ночь перетекали друг в друга, а времена года проносились как листья, унесенные неосторожным ветром. Его удивляет, как сильно ему это нравится. Какой удивительно красивой кажется галактика с тех пор, как он снова начал смотреть на нее. — Мы должны найти те фрукты, которые покупали в прошлый раз, — говорит Рей, идя рядом с ним по оживленным улицам рынка. Ее щеки немного раскраснелись от ветра, глаза в новом свете сияют чуть ярче. Связь гудит с тихим счастьем, которое теперь всегда напоминает ему о доме. — Не помню, как они называются, но они мне очень понравились. Он тихо хмыкает. В одной руке он несет полную сумку с овощами и яйцами, которых хватит на целую неделю, другая качается в нескольких дюймах от опущенной руки Рей. — Я подумал, что мог бы испечь тебе с ними пирог, — предлагает он, вжимая голову в плечи, словно пытаясь спрятаться. Он знает, что краснеет, но связь между ними сияет, и он знает, что Рей нравится эта легкая уязвимость, нередко дающая о себе знать в их отношениях. Ему кажется, она гордится им. — Или, по крайней мере, я попытаюсь. Вчера вечером я нашел рецепт на датападе и подумал, что это тебя порадует. Улыбка Рей яркая, красивая, с ямочками и вызывает у него ответную улыбку, как будто она затронула его душу. Они переплетены настолько тесно, что трудно сказать, где заканчивается она и где начинается он, и, когда она движется, он движется вместе с ней, как если бы они были парой двойных звезд, вращающихся вокруг друг друга в космическом танце. — Звучит отлично, — отвечает она, задевая своим плечом его с такой теплотой и по-настоящему домашней нежностью, что его сердце на мгновение замирает. — Пошли искать фрукты. Я хочу пирог. Это кажется таким легким, таким спокойным. Обыденным в своей простой красоте и абсолютно человеческим. Он берет ее руку в свою и переплетает их пальцы, даже не задумываясь об этом. Ее кожа немного холодная из-за осеннего ветра, но она, не теряя времени, сжимает его руку, словно хочет согреться в его тепле и напомнить ему, что это прикосновение абсолютно нормально. Теперь он знает, что ему позволено прикасаться к ней. Что ему позволено любить ее всей силой своего разбитого сердца. Просто потому, что он это может, он подносит ее руку к губам, чтобы оставить благоговейный поцелуй на ее костяшках. Рей тихо хихикает, но он чувствует нежность и любовь, которые ее губы источают подобно меду, и ему удивительно легко принять их. — Ради тебя что угодно, любовь моя, — шепчет он. — Давай приготовим пирог. Затем, взявшись за руки, они идут дальше по многолюдным улицам рынка, и он не отпускает ее еще очень долго.