Одного поля ягоды / Birds of a Feather

1941 Когда закончились каникулы и продолжилась учёба, Том обнаружил себя за просмотром раздела библиотеки Хогвартса, посвящённого бытовым заклинаниям и чарам. В свой первый год он пропустил эту секцию и устремился в продвинутую защиту от Тёмных искусств. Не потому, что он расценивал бытовые заклинания бессмысленными, — после жизни маглом в течение многих лет Том высоко ценил магию и считал, что для любой магической дисциплины есть достойное применение, даже такой грязной, как уход за магическими существами, где человек прикасается к экскрементам существ чаще, чем к своей палочке. Какими бы они ни были полезными с точки зрения поддержания волшебного дома, Том однажды решил, что бытовые заклинания не имеют для него значения. Они просто не были так важны для его благополучия, как знание официальных списков заклинаний защиты до пятого года. Но теперь он пересмотрел своё мнение. Знание бытовых заклинаний, всех этих эзотерических заклятий для чистки картофеля, консервирования фруктов или устранения бугристых следов сваливающейся шерсти на локтях вязаных джемперов и шерстяных зимних мантий, имело значение, даже ценность. Прикинуться экспертом магического домохозяйства мгновенно давало Тому публику. А знание таких вещей улучшало уровень его жизни по мелочам. Согласно теории базового колдовства, создание новых заклинаний сводилось к объединению слов, намерения и движения палочкой. (Создание мощных проклятий и сглазов было гораздо труднее, а изобретение зелий и зачаровывание предметов были отдельными научными разделами.) При подходящих условиях: определённых слогах, произносимых с правильной интонацией, одновременном взмахе волшебной палочкой в правильном движении — волшебник мог создать уникальный магический эффект. Логично было предположить, что обратный процесс — с небольшими отклонениями от установленных предварительных условий с помощью нумерологии — позволит изменить сам эффект. Он нашёл в одной книге «Руководство волшебника по уходу за шишугами» заклинание по уходу за шерстью, которое волшебник мог применить к жёсткой шубе шишуг, когда они сбрасывали свой зимний подшёрсток весной. В книге была иллюстрация для правильного наложения заклинания и движений палочкой, но Том выяснил, что укорочение вертикальных взмахов помогало делать более лёгкий, слабый срез. Протягивание палочкой в более плоском, горизонтальном движении позволяло срезу двигаться вдоль контуров кожи вместо того, чтобы идти по прямой и создавать неровные края. Более тщательное бритьё, так сказать. Он практиковался на домашних кошках, которых находил в Общей гостиной, и когда он перестал оставлять большие залысины в их шерсти, напоминающие узор на шкуре голштинских коров, он начал проверять его на Арахисе. Лишь когда он смог подстригать шерсть и усы Арахиса без неожиданных последствий, он попробовал это на своих ногах, а потом, наконец, на своём горле и подбородке, где, к его огромному раздражению, начало пускать ростки его бледное, дымчатое подобие мужских усов. Наступило то, чего он так долго страшился: окукливание. Он уже много лет знал, что это будет неизбежным периодом жизни, даже для кого-то такого Особенного, как он. Он замечал признаки того, что он приближается, в скрежете и треске своего голоса. Он видел его в заострившейся линии своей челюсти в зеркале дома Грейнджеров, в натянутых стежках швов в плечах своих рубашек и свитеров и в крае своих форменных брюк, обнажающих носки и лодыжки в конце семестра больше, чем в начале. Он менялся. Он становился старше. И хотя какая-то часть его души радовалась семнадцатилетию и освобождению от ограничений детства, в то же время это было напоминанием о том, что жизнь в Хогвартсе ограничена. И что есть вещи, каким бы Особенным или могущественным он ни хотел быть, которые он не в силах остановить или контролировать. Потому что он знал, что ещё это значило, что ещё он не мог контролировать. Он узнал это, когда Гермиона взяла его за руку, и он не захотел её отпускать. Он узнал это, когда он позволил Гермионе первой пользоваться их общей ванной в волшебной палатке в подвале, чтобы, когда придёт его очередь, он мог чистить зубы в окружении цветочного тумана её ароматизированного мыла. Это было омерзительно. Он был омерзителен. (Но он продолжал это делать до конца каникул и скучал по этому — по её запаху, по её прикосновениям, по её присутствию, — когда начался семестр, и в его общей ванной были только другие мальчики.) Отвращение Тома было никак не связано с понятиями Греха или Искушения, в том смысле, как о них говорил преподобный Риверс, когда приходил проповедовать в приют Вула. То была очевидная попытка предупредить сирот, что нечистые дела непозволительны под крышей миссис Коул… За исключением, конечно, если это была женатая в глазах Бога и Церкви пара, и тогда нечистые дела их никак не касались. Отвращение Тома было связано исключительно с тем, что каким-то образом, буквально в одну ночь, его приоритеты поменялись местами. Он всё ещё хотел величия, славы, знания и власти — всего, что Распределяющая шляпа сказала, имело для него ценность. Но он также хотел её — Её… …Разве это чувство называется «хотел»? Потому что для его понятия комфорта это было слишком похоже на огненную бездну Искушения. Сам факт, что он не мог это отпихнуть, вырезать, изгнать заклинанием в небытие, как другие изменения, которые были навязаны ему. Это беспокоило его больше всего. Он надеялся, что так же резко, как эти чувства свалились на него, они и улетучатся, а до тех пор ему нужно оставаться терпеливым и сдержанным в ожидании. Это была физическая реакция, такая же, которая воздействовала на бродячих котов и уличных дворняг в определённое время года. Спустя неделю или две такого необычного поведения они всегда возвращались в своё обычное состояние. Том Риддл не был ни котом, ни собакой. Он был человеком — нет, он был волшебником. Он был лучше кого бы то ни было. Он был лучше их всех. Эти изменения были приходящими, неудобные позывы были эфемерны, а те яркие сны были забыты поутру. Магия, в свою очередь, была постоянной. Том твёрдо решил не тратить ни минуты своего драгоценного времени на обдумывание тайн Греха и Искушения. У него были тайны Магии, о которых надо было позаботиться. Он придумал исправленное бреющее заклинание, основанное на том, что было создано для стрижки шишуг и жмыров. И оно было лучше — или он просто был лучшим волшебником, — чем заклинание, которым пользовались остальные мальчики из его спальни, чтобы избавиться от неприглядных волос на лице или подправить бакенбарды. Он видел, как они выходят из ванной с полотенцем у лица. Оказывается, их отцы рассказали им, что нужно делать, и это была вариация Режущего заклинания. В этом был смысл: заклинание ножниц было известным в своей универсальности. Оно заключалось в отделении кусочка от целого, разделении двух вещей. Четверокурсникам хватало сил, чтобы его исполнить — но вот его контроль был совсем другой историей. Контроль стал проблемой: Режущее заклинание, неважно, как много или мало сил приложить к его заклятию, резало чёткую ровную линию. Взрослый волшебник с годами практики мог контролировать угол и подрезать свои усы одним движением руки. Волшебник-ученик так не умел. Это означало, что была ниша, место, где его заклинание могло бы быть полезным, с практическим применением, ценность которого могут оценить другие люди. Рынок. Это было всего лишь другое слово для «публики».       Эксклюзивно для читателей «Вестник ведьмы»:              Идеальное заклинание Обрезки!       (Указания на следующей странице)       Вы устали от дюжины разных пар секаторов, ножниц и ножей для ежедневных домашних дел? Вы хотите безопасную, быструю и удобную альтернативу, чтобы всё в Вашей жизни было аккуратно и опрятно? Вот для чего Вы можете использовать заклинание Обрезки!       1. Садоводство одним взмахом палочки. Удалите шипы с роз для своих цветочных композиций. Обезвредьте крапиву для своих зелий. Срежьте ежевику со своих кустов — никаких колючек, никаких помятых ягод! Прекрасное дополнение к меренге или пирожному!       2. Готовка без лишней суеты. Чтобы получить хрустящую запечённую птицу, используйте заклинание Обрезки вокруг суставов и конечностей, чтобы снять кожу с предварительно ощипанной курицы, гуся, фазана или индейки. Натрите кожу изнутри сливочным маслом, оберните ею птицу и запеките. Очистите рыбу от чешуи, приложив заклинание Обрезки под углом от хвоста к голове, следуя схеме на стр. 3.       3. Носите свои самые откровенные сезонные наряды. В «Шапке-невидимке» распродажа летних мантий! Подолы могут быть смелыми, а рукава — прозрачными, но с помощью заклинания Обрезки Вы сможете уверенно развлекаться, надев дневное платье «Аудация» с лентой спереди (стр. 44) или вечернюю мантию «Женевьева» с атласной оборкой (стр. 45). Следуйте простым инструкциям по применению заклинания Обрезки без лишних забот и хлопот на стр. 4. Всё отвращение, которое он испытывал раньше, не могло сравниться с тем отвращением, которое он испытывал сейчас, налегая на умасливание так сильно, что ему казалось, он чувствует, как елей вытекает из его пор и впитывается в пергамент. Он размышлял, так ли чувствовал себя Геллерт Гриндевальд, восхваляя публику за то, что они были рождены с даром магии в их крови, даже если большинство из них были пьяницами из задрипанных таверн, ищущими кого-то, кто даст их жизни больший смысл, но никто из них не хочет работать, чтобы этого добиться. Он размышлял, что чувствовал Гриндевальд об восхищении завсегдатаев таверн, внимающих каждому его слову, и что это восхищение для него значило, когда он знал, что оно исходит от людей, к которым у него нет ни унции уважения. Какая-то его часть размышляла, был ли у Гриндевальда его собственный Контраст. Уважение от второсортных существ не имело значения, если у него не было уважения от одного — или нескольких — человек, от кого оно действительно было важно. Уважение только от второсортных существ было… неудовлетворяющим, подумал Том. Уважение и восхищение легко получить, оно естественно приходит, если ты лучше других. Если ты был рождён великим. Но если это похоже на то, как семикурсник сдаёт экзамены первого года, — конечно, он получит высшую отметку по каждому предмету. Это было победой, бесспорно. Но это не было достижением. Какая-то часть его размышляла, что бы он делал, если бы у него не было его Контраста. Скорее всего, он бы не писал сейчас эту статью на коленке, где каждое слово, выходящее из его рта и из-под Самопишущего пера, причиняло столько же боли, сколько перепроверять сочинения Эйвери по трансфигурации. (Что Том до сих пор делал, потому что они с Эйвери были «друзьями», ведь тот мальчик принял свой статус второсортного существа. К этому времени Эйвери понял, что Том был умнее и могущественнее его, гораздо лучше справляясь со всем важным, что мистер и мадам Эйвери надеялись увидеть в своём драгоценном сыне, и поэтому Эйвери было ничуть не стыдно попросить помощи, чтобы превзойти свои собственные досадные недостачи.) Если бы у Тома не было его Контраста, он знал, что он совершенно точно не занимался бы этими подпольными встречами в задней части библиотеки, пока остальные одноклассники-слизеринцы смотрят игру в квиддич. («Это "матч", а не игра, — он мог уже слышать, как Розье поучает его, это была единственная область, в которой у него был авторитет. — И если ты говоришь о самой игре, то это не игра, это "спорт"! Самый лучший спорт из когда-либо изобретённых!») Том добавлял финальные штрихи к своим схемам движений волшебной палочкой. Он считал их самой интересной частью этой бессодержательной статьи, настоящим интеллектуальным испытанием, которое его школьные задания ему не предоставляли. Ему нравился процесс преподавания и изучения магии. Том мог с пренебрежением относиться к профессорам, но он бы никогда не сказал того же о магическом образовании. Он просто не понимал, почему другим людям нужна скучная презентация в виде пустой статьи, чтобы считать изучение новой магии стоящим делом. — Гермиона, — сказал Том, — ты девочка… Перо Гермионы соскользнуло с пергамента. Чернила разбрызгались по листу. Она подняла взгляд: — Превосходное наблюдение. «Вряд ли я мог забыть, верно? — подумал он. — Антонелла Эверард — девочка. Староста пятого курса Лукреция Блэк — девочка. Но для меня никогда не имело значения, были ли люди ведьмами или волшебниками, мне было важно лишь то, что они были препятствием или инструментом. Гермиона — девочка, но не просто девочка: она не вписывается ни в одну из маленьких аккуратных коробочек, которые применяются ко всем остальным. Гермиона была первой ведьмой, которую я когда-либо знал. Это делает её более важной, чем кто бы то ни было. Особенной». (Он предпочёл не обращать внимание на то, что Дамблдор был первым волшебником, которого он встретил.) — Если мы собираемся устроить соревнование по сарказму, у тебя нет шансов, — сказал Том. — Мой вопрос в том, что, как девочка, веришь ли ты, что ведьма может принять жизненный совет от волшебника? — Ты спрашиваешь, может ли обычная ведьма позволить тебе решать, насколько она подходит для материнства? — спросила Гермиона. — Тогда ответ — нет. — Не такой «жизненный совет», — сказал Том, закатив глаза. — Нет, идеи для украшения дома, моды, безделушек — такого рода. Вещи, которыми замужняя ведьма сможет занимать своё время, пока дети в школе. — Зависит от волшебника, — сказала Гермиона, задумчиво похлопывая концом своего пера по подбородку. — Многие девушки не станут слушать, если кто-то вроде профессора Слагхорна станет рассказывать им, как украсить их спальню или носить форму. Или любого человека, который подписывает свою корреспонденцию как он: «Г. Ю. Ф. Слагхорн» — с целым списком его титулов и квалификаций. Всё в этом просто кричит о том, что он, может быть, такой пыльный и старый, что он будет принимать майонез за странную заморскую диковинку. Более привлекательным будет кто-то… Современный. Доступный и скромный. Рассказывающий полезные вещи, но не свысока… Она замялась, а затем посмотрела на него с явным любопытством: — Ты собираешься что-то издавать? — Возможно, — сказал Том. — Зависит от того, что ты подразумеваешь под «ты». — А, — сказала Гермиона, усаживаясь на стуле прямее, — ты используешь творческий псевдоним? — Я думал об этом. Я хочу имя, которого я не буду стесняться, если когда-либо захочу от него избавиться — что-то достаточно близкое к моему имени, чтобы я мог однажды его раскрыть, если кто-то начнёт сомневаться, — сказал Том. — Но, судя по тому, что ты сказала, «Т. М. Риддл» не подходит. — Как насчёт «Тим Роддл»? — предложила Гермиона. Она прикрыла рот рукой, чтобы скрыть хихиканье. Том уставился на неё: — Это самая неоригинальная анаграмма, которую я когда-либо слышал. Мне нужно что-то получше. — Просто и скромно, — сказала она, — тебе не нужна какая-то изысканная или известная фамилия, чтобы заинтересовать обычную ведьму. В магловском мире я бы скорее купила кулинарную книгу от миссис Драммонд, а не изданную Леди Пеншурст. Лишь по её имени я сочту, что у миссис Драммонд будут рецепты, которые мы с мамой можем приготовить дома, в то время как в книге леди Пеншурст будут требоваться две пинты «миндального крема, обогащённого выдержанным ванильным ликёром». И, — она добавила, нахмурившись, — я также решу, что это готовили слуги, а не сама Леди. — Если бы у тебя был творческий псевдоним, что бы ты выбрала? — спросил Том. — Я бы взяла что-то из книги, — тут же ответила Гермиона. — Никто не узнает его: волшебники не читают прозу маглов. «Скарлетт Блейкни», наверное, если бы я писала от лица пожилой ведьмы — это очевидная отсылка к «Алому первоцвету». А если бы мне надо было писать под мужским именем, тогда… «Гектор». Как Гектор или «Илиады», или один из двоюродных дедушек моего папы. Мама бы меня назвала так, если бы я была мальчиком, потому что в нашей семье традиция давать имена на букву «Г». — Кажется, ты много об этом думала, — заметил Том. Из них двоих Гермиона была лучше знакома с художественной литературой, в то время как лично он не читал её, даже если ему предлагали. Волшебные учебники и руководства по заклинаниям были достаточно фантастичными, чтобы ему не нужен был другой материал для чтения. — Ну, — сказала Гермиона, — я тоже задумывалась о писательстве. В волшебном мире не так много разных форм развлечений, как в магловском, — я видела пьесы и новеллы, но там и близко нет столько авторов. И у волшебников нет ни кинотеатров, ни радио. Ты можешь рассказать им уже написанную историю, а волшебники никогда о ней не слышали и поверят, что ты сам её придумал. Хотя это, конечно, будет плагиатом, если только ты не поступишь, как Шекспир, и не изменишь имена всех персонажей. — Если бы тебе надо было придумать мне писательский псевдоним, что бы это было? — Разве ты не хочешь выбрать его сам? — Я доверяю твоему мнению, разве тебе не нужно быть польщённой? — Том поднял бровь. — Я же не прошу тебя придумать имя моему первенцу. Гермиона нахмурилась: — Но у тебя никогда не будет первенца. Ты всегда говоришь о том, как сильно ненавидишь детей. — Верно, — сказал Том. — Поэтому это должно стать честью для тебя. Это самое близкое к нему, что может тебе представиться. — Хм… — Гермиона наклонилась и стала рыться в своей сумке на полу. Через минуту-другую перетасовки бумаг и яростного бормотания она высунула голову из-под стола. Как насчет «Томаса Бертрама»? Это один из персонажей «Мэнсфилд-парка», сын баронета. Это правильное английское имя, непохожее на необычные греческие имена, которые можно встретить только у стариков. Профессор Слагхорн — хороший пример того, чего делать не стоит: одно из его вторых имен — «Флакхус». Никто больше не называет своих детей «Флакхус»: просто услышав его, можно сказать, что он родился в прошлом веке. А «Бертрам» как фамилия не говорит о каком-то конкретном статусе крови. — Оно кажется… простым, — сказал Том. В этом имени не было ничего великого. Оно могло бы быть именем викария или бухгалтера, но не императора. («"Том Риддл" тоже не имя императора», — сказал голос здравого смысла в его голове. Он привык его игнорировать: те, кто слишком много рассчитывают на здравый смысл, становятся викариями и бухгалтерами, но никогда не императорами.) — Ты дал мне назвать твою карманную крысу, которую ты держишь последние три года, — сказала Гермиона. — И вообще, если тебе так нравятся анаграммы, из твоего имени ничего интересного не получится. «Милорд Автодром»? Думаю, это подошло бы эксперту по автомобилям. Том сердито нахмурился: — Насмехательство не идёт тебе, Гермиона. — Это сарказм, Том, — с упрёком сказала Гермиона. — Я думала, у нас соревнование. Её нос сморщился, как он всегда делал, когда она пыталась сдерживать свои выражения лица. Он мог сказать, что она пыталась скрыть улыбку: ей не хватало той утончённости, которая бы помогла ей изобразить Хорошую Девочку под стать Хорошему Мальчику Тома, — не то чтобы ей это было нужно, ведь она искренне стремилась быть хорошей. Если честно, Тому нравилось, как от этого подчёркивалось мягкое напыление её веснушек на переносице. В мире было совсем немного вещей, которые Том считал очаровательными, и это была одна из них.

***

      «Дорогой мистер Бертрам,       Мы рады сообщить Вам, что Ваша заявка, "Идеальное заклинание Обрезки", одобрена и появится в качестве главной статьи в номере от 25 октября (1941 / № 3) журнала "Вестник ведьмы". Плата за пять страниц главной статьи с интегрированной спонсорской рекламой составляет 17 галлеонов и 15 сиклей, и она приложена к письму в мешочке. Если Вы хотите, чтобы будущие платежи поступали непосредственно в хранилище "Гринготтс", отправьте по почте форму платёжных соглашений.       Мы бы хотели предложить Вам позицию постоянного автора журнала "Вестник ведьмы", которая позволит Вам в будущем получать выплаты за повторные издания и перекрёстные публикации в нашем сестринском журнале "Домоведьма и Дом". Постоянный вклад (17 материалов или больше за период 365 дней) позволит получить Идентификационное удостоверение прессы, которое даёт своим владельцам доступ к:       — заседаниям Визенгамота, включая слушания и судебные процессы;       — зарезервированным местам для интервью с главами департаментов Министерства магии;       — ложе прессы на матчах лиги по квиддичу на Британских островах. (В порядке живой очереди, места ограничены. Матчи международных чемпионатов не включены);       — ежегодному ужину и церемонии вручения наград Общества британских журналистов;       — скидке на подписку на все основные издания, включая "Ежедневный пророк" и "Квартальный квиддич";       — участию в нашей ежегодной премии "Самая очаровательная улыбка";       С нетерпением ждём Ваших работ в будущих выпусках ЖВВ,       Клементина Уимборн, главный редактор». Мешочек галлонов был первым, что Том открыл, получив свой ответ за завтраком. Он был тяжёлым — гораздо тяжелее мешочков, которые приходили от учебного фонда Хогвартса каждый год. Там было больше денег за раз, чем за всю его жизнь, хотя не больше, чем он когда-либо видел: в прошлом году один из охотников в команде Слизерина по квиддичу ушёл посреди сезона, чтобы подготовиться к Ж.А.Б.А., им пришлось устраивать внеочередной отбор, и Лестрейндж заказал новую метлу по совиной почте, чтобы у него было дополнительное преимущество. Вечером, когда он сделал заказ, на его кровати лежала огромная куча золота, которую ему пришлось разделить между тремя совами. Этот мешочек был лишь частью того, но всё равно порядочного размера. Если перевести его в британские фунты стерлингов, это было целое состояние. «И всё, что мне нужно было сделать, — написать эту тупую статью», — подумал Том, завязывая мешочек и засовывая его в свой портфель. Самая приятная новость была в том, что это сошло ему с рук, и его репутация осталась нетронутой, как и во всех других ситуациях, когда он устраивал удобные несчастные случаи ради собственной выгоды. Никто не подозревал тихого, учёного Тома Риддла в том, что он учил матерей своих одноклассников брить ноги. (При более глубоком рассмотрении от этого было не по себе. Он не был уверен, что этим можно было эффективно похвастаться. Он сравнивал это с тем, как если бы кто-то в Общей гостиной Слизерина оскорбил чью-то мать: так просто не поступают, потому что, учитывая, насколько взаимосвязаны родословные волшебников, это равносильно тому, чтобы облить грязью собственного кузена.) Второй по приятности новостью было побить рекорд Альбуса Дамблдора. Первое эссе Дамблдора по магической теории было опубликовано, когда ему было шестнадцать, за месяц или два до семнадцатилетия. И хотя авторские заслуги Тома приписаны мистеру Бертраму, ему всё равно было приятно знать, что настоящему писателю даже не было пятнадцати. Возможно, однажды он покажет это Дамблдору, чтобы ткнуть его длинным, крючковатым носом. Он не хотел показывать этого Слагхорну. Это просто стало бы поводом профессору начать приглашать его на вечера «Клуба слизней», а не ждать до следующего года, когда Том будет на пятом курсе и достаточно взрослым, чтобы получать разрешение на продление комендантского часа. Тому не терпелось обрести новые привилегии — и стать старостой, — но не становиться центром внимания Слагхорна для заполнения пустоты на его полке с фотографиями. Том знал, что некоторые волшебники сказали бы, что «Трансфигурация сегодня» было более уважаемым, более изысканным изданием, чем какая-то низкопробная «желтуха» для ведьм. Но тираж «желтухи» был в десять раз больше. У неё был целый легион преданных читателей, которые будут покупать вещи только потому, что мужчина в журнале скажет им. И это приносило более ощутимую пользу, чем несуществующая преданность горстки пререкающихся академиков, которые были заняты соперничеством друг с другом, чтобы добавить еще один пункт в список магических ограничений Гэмпа, в то время как они могли бы искать новые вещи, которые может делать магия. Если Гриндевальд мог довольствоваться тем, что начал свой путь с отбросов общества, пропитанных элем, тогда совершенно точно у Тома Риддла — Томаса Бертрама — кого бы то ни было — гораздо больше потенциала для вербовки комфортного среднего класса. Одной характеристикой среднего класса было то, что вне зависимости от их нации они хотели большего.

***

Недели пролетали, но Том это едва замечал. Он был слишком занят письмом, или чтением, или подлизыванием к профессорам, чтобы получить информацию о специальных заклинаниях и других магических уловках, которые никогда не издавали в общих руководствах. Он заполнил свой дневник списками необычных бытовых заклинаний и всеми вариациями, которые мог сделать из них. Например, заклинание пара, используемое для грязных портьер и глажки морщинок на нежных парадных мантиях, при вызове на полную мощность может стать альтернативой заклинанию дымовой завесы. В дуэльном клубе Том обнаружил, что излишне мощное заклинание пара было полезнее, потому что хоть дым и неплохо отвлекал визуально, это был просто магический дым, ненамного лучше иллюзии. Пар, в свою очередь, можно было использовать наступательно. Он мог скрыть Тома от его оппонентов, а также обжечь и ошпарить, если использовать его особенным образом, что пригодилось ему после того, как профессор Меррифот отчитала его за чрезмерное увлечение Инсендио, которое, как ему сообщили, не подходит для дуэлей ученического уровня. Что было хорошего в волшебниках, будучи бесполезными и ненаблюдательными, они видели его зачарованный пар белым туманом, неотличимым от вызванного с Фумос. Когда он добавил это в свою следующую статью, он написал об использовании облегчённой версии сверхнагретого заклинания пара для бланширования бобов, брокколи и спаржи, чтобы сохранить их яркие цвета и натуральный вкус, которые теряются при кипячении и запекании. Он добавил инструкции о том, как припускать рыбу в тимьяне и лимоне со смешанными овощами в одной кастрюле с использованием единственного заклинания. Он также не забыл об обязательном кивке магазину котлов в Косом переулке — поставщике качественных котлов и кухонной утвари. Забавно было, что никто не замечал или никого не волновало, что он «заимствовал» рецепты из магловских кулинарных книг, лишь изменяя несколько ингредиентов или инструкций тут и там, чтобы найти способ использования нового заклинания. Рецепты набивали статьи, что шло ему на пользу, ведь его оплата зависела от количества сданных страниц. После стольких лет лишений Том приобщился к хорошей еде. Он был твёрдо уверен, что обеспечение того, чтобы население умело готовить блюда более сложные, чем каша, тост с маслом или английский завтрак, считалось социальным благом наравне с обеспечением всеобщей грамотности. Чем больше людей умеют готовить, тем меньше ему нужно самому участвовать в такой утомительной работе. Это было как с военным призывом: все остальные мальчики-сироты это делали, чтобы ему не пришлось. А потом случилось что-то ещё более забавное: Том получил своё первое письмо от поклонницы.       «Дорогой мистер Бертрам,       На прошлой неделе я использовала заклинание Супер-пара для приготовления пятнистого пудинга, и у меня получился самый идеальный пятнистый пудинг для ужина в честь помолвки моей дочери. У меня всегда были проблемы с приготовлением пудингов приятной консистенции до самого центра, но этот был на высоте. Ваши инструкции превосходны, сэр, и, хотя я признаю, что никогда не сдавала Ж.А.Б.А. по заклинаниям, я прекрасно справилась со схемами заклятья.       Наша Джеральдина и её жених пообещали, что позволят мне организовать семейный ужин на Рождество в этом году, и я смогу снова подать пятнистый пудинг. Я собираюсь попробовать Ваш рецепт пропаренного заварного крема в следующий раз! Мистер Бертрам, прошу простить меня за самонадеянность, но если у Вас еще нет тёщи, я хотела бы познакомить Вас со своей племянницей, мисс Нанетт Кэхилл, урождённой Маундерс, 31 года, вдовой с хорошей репутацией…» Ладно, вторая часть уже не была такой забавной, но это было доказательством того, что его заклинания работали, и что его инструкции были достаточно хороши, чтобы кто-то, ни разу не открывший учебник с выпуска из Хогвартса, мог правильно им следовать. Тому не особенно нравилась идея делать магию такой доступной, что у людей, которые не уделяли никакого времени изучению и пониманию магической теории, был доступ к заклинаниям, которые они не узнали бы в любой другой ситуации. Он всегда чувствовал, что люди, которые не практиковались в магии, не жили магией, как он, не заслуживали того, чтобы у них что-то получалось. Это оспаривала Гермиона, потому что она верила в то, что каждый заслуживал помощи и наставления, если оно было им необходимо, — по этой причине и существовали волшебные школы. Разве великий Салазар Слизерин — мастер магии, один из самых могущественных волшебников в волшебной истории Британии — сам не был учителем? Том, во всём бесславии обучения обыкновенных домохозяек, тем не менее, оставался учителем. И таким, кому компенсировали его труды. Он не собирался опубликовывать вариации заклинаний, которые использовал на защите от Тёмных искусств и в дуэльном клубе, чтобы какие-то секреты всё ещё сохранялись. Чтобы какая-то часть магии оставалась Особенной. «Ого, гляньте». Женщина, миссис Маундерс из Бартона, даже приложила фотографию её пятнистого пудинга. Движущаяся фотография изображала пятнистый пудинг, который разрезают острым ножом и поливают кремом из бренди. Том рассматривал фотографию, размышляя, был ли там какой-то подсознательный посыл, спрятанный в изображении, секретный код в рамке или в общей презентации. Или это был просто пятнистый пудинг. — Риддл? Том перевёл взгляд: — Чего тебе? Розье плюхнулся на скамейку слева от него, подвигая к себе тарелку и наливая чашку чая: — Орион Блэк и Маттиас Мальсибер подошли вчера ко мне после дуэльного клуба, — сказал он, потянувшись за молоком и сахаром, — О, кто-то сделал пудинг? Здорово выглядит. Жаль, что он не настоящий, — патер всегда даёт нам с Дрю доесть остатки пудинга на завтрак на зимних каникулах. Мать не встаёт до одиннадцати, так что она никогда не узнает. Том засунул фотографию в конверт и вернулся к завтраку: — Что нужно Блэку и Мальсиберу? — Они хотят сидеть на нашей стороне стола. Том слегка нахмурился: — Они могут сидеть где хотят, нет никаких правил о выделенных местах. Судя по тому, что он видел, хаффлпаффцы сидели где хотели и иногда с ребятами с других факультетов. Гриффиндорцы кучковались в середине стола, где предпочитала сидеть их команда по квиддичу, а все собирались вокруг них. В Рейвенкло рассадка сводилась к тому, кто пришёл туда первым. За столом Слизерина не было официальной рассадки, но была традиция. Первокурсники сидели на скамейках, ближайших к Высокому столу, — ближайших местах к Распределяющей шляпе и учителям. Семикурсники сидели дальше всех, на местах, наиболее близких к дверям. Старостам давалась бóльшая свобода действий, но первые пару недель семестра они садились со своим годом. В начале каждого учебного года нынешние члены Слизерина имели право продвинуться на следующую секцию. Будучи четверокурсником, Том сидел где-то посередине длинного факультетского стола. Он плохо знал Блэка и Мальсибера, потому что они были младше него, но он видел их в дуэльном клубе. Судя по их нынешнему месту, он решил, что они оба были третьекурсниками. Розье хлебнул чаю и поставил чашку обратно: — В том-то и суть. Они хотят сидеть с тобой. — Есть какая-то конкретная причина? — спросил Том. Розье иногда сидел с первогодками, но лишь потому, что его младшая сестра Друэлла только начала учёбу в Хогвартсе, и их родители присылали им подарки одной совой. Это считалось допустимым нарушением традиции. Не иметь другой причины, лишь «просто потому что» было непозволительно. Это раздражало его после того, как он привык сидеть с Гермионой и читать её магловские газеты, когда столы факультетов объединяли в один большой стол на время каникул. — Они хотят узнать, откуда ты берёшь свои заклинания, Риддл. Ты сделал дымовую завесу, которая оставляла ожоги в прошлое собрание клуба. Как ты это сделал? Мне пришлось потом пойти в больничное крыло, чтобы вылечить волдыри, — сказал Розье. Он потёр грудь, где Том попал в него струёй пара в последнюю дуэль. — Это было не просто ошпаривающее проклятие. Блэк и Мальсибер сказали, что они проверили книги проклятий, которые привезли из дома, и ничего не нашли. Я просмотрел свои, и там тоже не было ничего похожего на то, что ты сделал. Во всяком случае, ничего, что считалось бы законным для турнира. И мы все видим, что Меррифот никогда не останавливает дуэль и не снимает тебя раньше времени. Том изучал ассортимент завтрака, подобрав щипцы для сервировки, одновременно исподтишка рассматривая часть стола третьего года: — Значит, они хотят сесть здесь и попросить меня рассказать им про мои преимущества? Мне это кажется не совсем честным. — Они из хороших семей, — сказал Розье. — У них есть свои преимущества, которые они могут предложить взамен. Отец Ориона Блэка несколько лет назад был награждён Орденом Мерлина — официально, за услуги, оказанные Министерству. Не совсем официально, за то, что у него есть связи в комитете по выдвижению и взятки в нужных карманах. Это не та семья, от которой можно просто отказаться. — Ну, если они предложат что-то сравнимое по ценности, тогда, полагаю, мы можем прийти к соглашению, — уступил Том, считая, что это несколько некрасиво — вставлять «Но моя семья!» в каждый второй разговор. Ему категорически не нравились слизеринцы, которые использовали имена и достижения своих родителей — если можно считать успешную взятку достижением, — чтобы пробивать себе дорогу в школе. Это казалось противоположностью хитрости, которую так ценил Салазар Слизерин. В этом он сочувствовал Гермионе, которая жаловалась на учеников, посылающих свои домашние задания родителям для совета, а иногда и полностью написанных ответов. От подобных вещей Ровена Рейвенкло переворачивалась в гробу. (В такие моменты Том почти верил, что магия в Хогвартсе вырабатывалась непрекращающимся вращением Основателей в могилах, чьи тела были спрятаны в секретных склепах под школой.) — Если они хотят помощи с их «домашней работой по защите от Тёмных искусств», я бы хотел одолжить книги, которые они привезли из дома, — сказал Том. — Полагаю, в библиотеке нет их копий? — Нет, — сказал Розье, понизив голос и опустив голову, чтобы его не было видно с Высокого стола. — Они считаются семейными реликвиями. Не совсем законными, но старина Слагги придерживает свои и не особо старается их скрыть. Ему всё равно, пока кто-то не покажется в больничном крыле с чем-то, что невозможно объяснить «заданием по защите от Тёмных искусств». Ему придётся доложить об этом директору. — Хорошо, — сказал Том, делая пометку об этой детали о Слагхорне на будущее. — Пригласи их на ужин сегодня. Ему уже было известно, что Слагхорн хранит сомнительные ингредиенты для зелий в личном шкафчике. Насколько он знал, там не было крови единорога, но ему показалось, что он узнал когти сфинкса, а разве сфинксы не классифицировались Министерством как существа, способные на речь и разум? «Сувенир коллеги из Египта» было такой же уважительной причиной как «любимые семейные реликвии», когда это сводилось к профессору по зельеварению. — Я тоже хочу помощи с «домашним заданием», — неохотно сказал Розье, почёсывая нос. Его взгляд упал на часть стола пятого года. — Я видел, как ты разобрался с Малфоем на той неделе. Хотя это не остановит его от попыток побороться с тобой снова — он продолжает заявлять, что у тебя просто удачные удары, но я так не думаю. Никто не может быть таким везучим. — Пять раз подряд это не удача, — сказал Том ровным голосом. Он опустил салфетку на колено и приступил к завтраку. — И меня не интересует помощь никому за просто так. Он надеялся, что новые люди, желающие сидеть рядом с ним во время еды, — это уникальное обстоятельство, и на следующий день они вернутся на свои места. Ему не нравилось, когда его прерывали во время еды, особенно с беседами, которые любят вести слизеринцы, в которых вскользь упоминались родители каждого и то, чем они зарабатывают или не зарабатывают на жизнь. Тому это было неблизко: у него не было родителей, и они, будучи мёртвыми, ничего не зарабатывали. Хоть в чём-то Эйвери и Лестрейндж были полезны: чаще всего они сидели по обе стороны от него и проводили всё время, набивая рты. Людям было сложно прервать тех двоих, когда они уничтожали горы картофельного гратена и целых запечённых куриц между собой. — Я могу дать тебе то же самое, — предложил Розье. — У моей семьи тоже есть библиотека. Не такая разнообразная, как у Блэков, но едва ли есть другая семья с такой же. Том подумал о предложении: — У тебя есть что-то о ментальной магии? Конфундус, чары памяти, успокаивающие отвары и прочие зелья, влияющие на эмоции и разум? Я читал кое-какие книги о них в библиотеке, но описания казались слишком простыми, подозреваю, все хорошие книги в запретной секции. Розье запнулся на секунду-другую: — Ты ищешь учебники по целительству, Риддл? — Необязательно, — ответил Том. Он приподнял бровь и не стал вдаваться в объяснения. — А… — сказал Розье, к нему постепенно приходило понимание. — Думаю, у нас есть что-то в коллекции, но мне надо будет дождаться каникул, прежде чем принести их. О том, что ты хочешь, нельзя просто написать домой. — Но ты сможешь их достать? — спросил Том, высматривая в лице Розье намёки на обман. На любую возможность того, что стоимость предложения Розье была приукрашена или завышена. Том не станет протягивать ему руку, если выяснится, что Розье проверяет его по поручению своей или чужой семьи. Возможно, он подстроил сложный розыгрыш, подставу, как Том несколько месяцев назад поступил с девочками из Слизерина: он передаст дорогую реликвийную книгу в руки ученика из благотворительного списка Хогвартса, а затем прижмёт его за воровство, как это делали с горничными и лакеями с момента изобретения домашней службы. У Тома не было сомнений, что, если появится возможность, большинство слизеринцев не преминут проучить выскочку-полукровку, чтобы тот следил за своими манерами и слушался своих ставленников. В Общей гостиной он никогда не слышал, чтобы о нём говорили как о полукровке, которому надо объяснить, как всё устроено. Но в дни перед игрой в квиддич они использовали определённые слова по отношению к игрокам других команд, у которых был недостаток крови, если не умения и таланта. На поле те игроки обычно были жертвами грязной игры и оскорблений. Это привело Тома к личному убеждению, что большинство учеников Слизерина были бесполезными, язвами на теле основных ценностей основателя их факультета — но то, чего большинству не доставало в истинных амбициях, они компенсировали хладнокровным оппортунизмом. Их не волновало достижение величия силой собственной магии, когда они могли повторить эффект «величия», уничтожив всех остальных и сделав их меньше. — Ты сможешь, Розье? — мягко сказал Том. Его голос был тёмным, резонирующим, пропитанным магией, эхо его слов задерживалось над звоном приборов и гулом чужих разговоров, будто он произнёс заклинание в пустом бальном зале. Но не случилось никакого ощутимого эффекта, никаких парящих голубей, или цветов, или чашек, лишь Том Риддл, который задал невинный вопрос в столовой с открытым и искренним выражением лица. Розье было не по себе, будто он пытался разобраться, было ли это плодом его воображения или он попал в радиус экспериментального заклинания, которое ученик с другого факультета наложил на другого. Его дыхание стало немного прерывистым, но он не отвёл взгляд. Том не дал бы ему отвести взгляд, пока он не померится силами с другим мальчиком. — Да, — сказал Розье, опустив глаза, — но только после Рождества. — Я буду учить тебя одному из моих заклинаний за каждую книгу, которую захочу одолжить, — сказал Том, откидываясь назад. Давление тайны испарилось. Розье осел на деревянный стол. Том промокнул губы кончиком салфетки. — То же самое касается Блэка и Мальсибера. Я могу научить их — но если вы не сможете обучиться, то это уже ваша забота. — Я понял, — сглотнул Розье. — Я им передам. — Ты же удостоверишься, что это останется между нами? — сказал Том. — Наша маленькая группа подготовки к «домашнему заданию по защите от Тёмных искусств». Мы же не можем допустить, чтобы все учились, как занять первые места в возрастных группах дуэльного клуба? Нет смысла давать всем преимущество. — Конечно, нет, — сказал Розье. Он бросил салфетку в свою тарелку с едва тронутым завтраком, вставая на ноги. Его костяшки на краю стола побелели. — Увидимся за ужином, Риддл. — Я с нетерпением жду этого, — дружелюбно ответил Том. Том закончил завтракать и пошёл в кабинет с подпрыгивающей походкой. Направление ветра менялось. Он мог это чувствовать. Он зарабатывал собственные деньги, учил магию сверх уровня занятий в Хогвартсе и вербовал последователей на двух фронтах. Он видел, как перед ним разворачивается дорога его неотдалённого будущего, ослепляя его пока ещё неиспользованным потенциалом. Ему не придётся следовать обыденному пути к уважению после Хогвартса. Никакая начальная должность секретаря в Министерстве магии не могла его сейчас привлечь. Он знал, что не был совсем безответственным перед кем-то, стоявшим выше по карьерной лестнице, но то, что он писал и делал, было отмечено его именем — не совсем его именем, но не суть, — и именно это имя получило признание. Это было совсем не похоже на Министерство, где глава отдела присваивал себе заслуги подчинённых, или на профессиональную команду по квиддичу, где ловец делал бóльшую часть работы, но кошелёк победителей делился на всю команду. (Тому было много что сказать о смехотворной специфике правил квиддича и его системе распределения очков, но он уже давно понял, что следовало держать эти мнения при себе. Он делил спальню с мальчиками, которые либо играли в школьной команде или резерве, либо следили за профессиональными лигами. Мало что могла сделать логика перед лицом разъярённой толпы.) В издательском бизнесе Тому платили по частям. А когда он сделает своё имя и построит репутацию, он легко сможет принести все свои части в другое издательство, если ему предложат лучшие условия в другом месте. Важно было понравиться читателям: редакторы и печатники имели мало власти над отдельным писателем, если он сделает себя популярным и незаменимым. Он был истинным слизеринцем: он мог быть амбициозным и оппортунистом. Однажды, он полагал, он придёт к тому, чтобы поблагодарить Гермиону за идею. Это было гораздо более выгодно и менее рискованно, чем делать чужие домашние работы. Он сделает это, когда справится со странными порывами, которые охватывали его, когда он видел её в коридоре, склонившейся над книгой за столом её факультета или с разводами чернил на щеке, пока она писала эссе по истории магии в библиотеке. Том гордился своими самоконтролем и силой воли. И хоть пока он не тянулся, чтобы вытереть чернила, он всё ещё был искушён этим. Воспоминание о её разорванном объятии на железнодорожной платформе «Хогвартс-экспресса» два — нет, два с половиной — года назад не выходило у него из головы. Иногда он хотел забыть, что это вообще произошло, но в другие дни он хотел, чтобы это снова повторилось. Иногда по ночам он задерживался в воспоминаниях, ярких и настойчивых. Хорошо, что он умел накладывать Заглушающее заклинание, которое держалось до утра. Опасность Искушения, знание о ней, переданное преподобным Риверсом, с самого начала представляли собой ощутимый риск. Об этом Том не позволял себе забывать. Под угрозой была не его бессмертная душа, а его достоинство и самоуважение. Но скоро это пройдёт. Это было лишь кратковременной помехой. Отрочество было просто стадией. Величие могло длиться тысячелетиями.