Позывной "Принцесса"

— Verflüchte… Простите, мадам. Погода! Патрульный не продолжил, но по его виду и так было ясно – ничуть не раскаивается. Проливной дождь с пронизывающим ветром были омерзительны даже уроженцу этих мест, а уж… — Шьете платья… Вы отсюда родом? У вас странное имя – Леа... Быстрый взгляд на документы, чуть попорченные водой. — Нет. Когда-то жила в Кольмаре. — Это далеко отсюда. Что планируете здесь делать? Черт, да принесите же фонарь, я не могу пригласить дам в комендатуру, там все еще вонь от твоих портянок, Фрицхен. Не разберу, кто из вас кто. Рука в перчатке, сжимающая пропуск с распластанным угловатым орлом, взлетела к брезгливо исказившемуся лицу ассистентки. Фото для сличения. — Эмилин Холдо. Это фамилия мужа? — Нет, мсье. — Офицер, я прошу вас оставить мадемуазель в покое, иначе мы нарушим комендантский час. Голос не дрожал, и легчайшие оттенки беспокойства отнюдь не значили, что происходит хоть что-нибудь серьезное. Но патрульный лишь пожал плечами, сворачивая документы. — Приказ комиссариата. Только после досмотра. *** Крепкий запах папирос, просиженных кресел и пропитых глоток и впрямь витал в импровизированной кордегардии, где обеих оставили перед встречей с таможней. В тусклом свете единственного фонаря лица казались усталыми и выцветшими. Чемоданы, стянутые посередине ремнями, были аккуратно установлены на самый чистый уголок пола. Чемоданы, доверху полные тканью и выкройками. Булавками, иглами. Две дюжины модных журналов за последние четыре месяца: все издательств Виши. В чемоданах не было двойного дна или секретных стенок, ничего такого, что могло бы вызвать малейшие вопросы. Швея и ее ассистентка. По специальному вызову от высокопоставленной дамы. Жены адмирала. Письмо, подписанное самим адмиралом. Его, кстати, тоже изъяли. Стянув перчатки, мадемуазель Холдо поправляла прическу. Рассыпавшиеся кудри выглядели неряшливо, то ли дело роскошная волна надо лбом самой Леа. Звякнули тяжелые серьги с камнями. У Леа – позывной «Принцесса» — дрогнули руки. Чернила. Чернила не расплывались от воды, и женщина кусала губы от досады. Их путь до города пролегал по пустынной, к счастью, местности. Но приземление прошло неудачно, они вымокли с головы до ног, а чернила – отличные английские чернила! – не испортились. На Территории уже много месяцев не видели хороших чернил, и в ходу были документы, написанные карандашом. — Пойдемте. – Дверь распахнулась с отрывистым грохотом пулеметной очереди. Чемоданы их конвоир забрал сам. Коридор без окон напоминал тоннель. Затылок в затылок. Темно-вишневая шляпка – разметавшиеся светлые локоны ассистентки – бычий затылок конвойного. — Налево! Обе двинулись к массивной двери, темневшей в простенке, куда не дотягивался свет потолочных ламп. Наверное, их никогда не гасили – ведь в этом коридоре не было окон, — и свет их казался красноватым и усталым. — Ждите здесь, — конвоир отстранил мадемуазель Холдо и прошел вслед за Леа в кабинет коменданта. Конечно, никто и не догадается предложить ей стул. Два поворота налево. Приблизительно шестьдесят-семьдесят шагов каждый, две двери с одним пропускным пунктом, кордегардия и широкий двор комендатуры, который отлично простреливался во всех направлениях. Нет уж. Возможно, в кабинетах есть окна, тем более они не поднимались по лестницам, значит, этот этаж – первый. Несколько ниш с такими же дверями, за которой скрылась Леа, но никто не входил и не выходил: комендантский час. Если кто-то за этими дверями еще работал, то делал это бесшумно. — Проходите. – Вкрадчиво открывшаяся дверь кабинета и тихое приглашение не сулили быстрой и приятной беседы. На столе перед комиссаром лежали два розовых картонных прямоугольника – пропуска. Леа поймала этот взгляд. — Мсье сообщает, что мы нарушили комендантский час. — Простите, но… Сам комиссар, отвернувшись в профиль, переговаривался по-немецки по телефону с кем-то из командования. Очевидно, дожди повредили линии или опоры, потому что связь была из рук вон плохой: он раз за разом повторял одно и то же. — Письмо от адмирала. С собой пропуска, оформленные комендатурой. Видимо, получив ответ с неустановленными уставом формулировками, комиссар наконец повернулся к женщинам. — Можете идти. Обе дамы переглянулись. — Но… Комендантский час? — Вас отвезут по любому указанному адресу. – Подозрительный взгляд комиссара смерил их с ног до головы. Он придвинул их сложенные стопкой документы к краю стола. Кровь зашумела в ушах. Сердцебиение отсчитывало шаги обратно – до поворота, потом до следующего, до помещения охраны и до кованых ворот изящного плетения. Темнота и сплошные черные провалы окон создавали ощущение полета в неведомом пространстве, где нет ни земли, ни неба, ни горизонта. Только черная, вечная ночь, и кислорода для дыхания слишком мало. Вороненый автомобиль довез их до высокого крыльца; судя по размеру дома, это был не слишком престижный квартал. Здание, довольно старое и с погашенными огнями, само по себе тоже производило гнетущее впечатление. Водитель, донесший до двери их багаж, вскинул руку в салютующем жесте. Похоже, он по-своему оценил ситуацию: фрау недовольны своей новой квартирой. Хмыкнул про себя: в Шербуре было достаточно разрушенных домов, чьи хозяева укатили в Париж и оттуда – на юг. Пусть будут благодарны, что у этого стены крепкие и крыша на месте. Ответа на вскинутую руку он так и не дождался. Дверь приоткрылась, и обе, не попрощавшись, скользнули в темноту передней. — Не волнуйся, моя дорогая, это ненадолго, — шепнула Леа на ухо подруге, убедившись, что их никто не слышит. *** Открытка была с видами Парижа. Раскрашенная вручную и отпечатанная на специальной множительной машинке. Такие писали во множестве, предпочитая разнообразной печатной продукции, что завозилась на Территорию военным командованием в пропагандистских целях. На обороте – стихи. Что-то проникновенное, про далекие звезды. Откуда-то из давнего, из детских книжек. Почтовое отделение квартала Мартен было совсем крохотным, еще довоенным, очень тесным. Конторки, разделенные толстым «снежным» стеклом, были отделаны потускневшими узорами из трав и цветов. Блестевшая глянцем открытка выглядела чужеродной на истертой, покрытой царапинами поверхности. Строки, выученные когда-то в далеком детстве. Память ни разу ее не подводила, она писала легко, с теплым чувством. Хотя было совершенно неважно, что именно она напишет. Главное – открытка в ячейке. Быстро дописав строки, Леа величаво кивнула клерку: — В ячейку 1-14, пожалуйста. — Да, мадам. Ужасная погода, не правда ли?.. Задумавшись о чем-то, она не ответила. За массивной вертящейся дверью показалась Эмилин. Она выглядела встревоженной. Оказывается, квартирная хозяйка знала, с какими целями прибыли гостьи, и не собиралась их отпускать. — Слышать не желает о том, чтобы мы нашли комнату самостоятельно. Я надеюсь, она только из соображений выгоды… Осознав, куда та клонит, Леа взяла Эмилин под локоть, успокаивающе сжала и пробормотала: — Не торопись, что-то мне подсказывает, что мы сможем решить этот вопрос, моя дорогая. Уже начали. Возможно, подействовал тон. А возможно, безупречный вид и спокойствие, которое, как и полагалось, излучала мадам, принадлежавшая к избранным. *** Генерал Прайд презрительно рассматривал слишком молодого коллегу в позолоченный монокль. Слишком молод для такой должности. Для такой ответственности. Чей он ставленник? Кто его поддерживает? Одна лишь дивизия Рен? Много, но ещё не всё. Но вслух ничего не сказал. Безопасность побережья поручена ему. Что ж, посмотрим, как генерал справится с задачей. — Передатчик уже должны были доставить. Мы возьмем его вместе с агентом. — Откуда у вас уверенность, что именно в Шербуре?.. Но генерал не удостоил собеседника ответом. У него были полномочия. *** Ответ на открытку пришел удивительно быстро. Под дверью, на крыльце стоял высокий хмурый тип в простой рабочей робе. — Мадемуазель Холдо? Прислали за мадам, просят быть. Эмилин кивнула, прикрыла дверь и поднялась наверх. Леа укладывала косы на голове в затейливую прическу. Взглянув в визитную карточку, которую перед ней положила Холдо, она поднялась. В чашке остывал недопитый чай. — Нет, дорогая, не нужно со мной ездить. Это только предварительная примерка. Уложив несколько журналов и выкройку в сверток из плотной бумаги, она набросила на плечи накидку, рассеянным жестом поправила корону из кос и вышла. *** Холдо проснулась от прикосновения прохладной руки ко лбу – она думала, что задремала, но, видимо, провалилась в глубокий сон много часов назад. Видимо, Леа только что вернулась – накидка всё ещё была на плечах. Но, приходя в себя, Холдо увидела, что это не так. Все вещи, накануне вынутые из чемоданов, были сложены обратно. В проеме двери маячила хозяйка квартиры, что-то щебетавшая и, судя по интонациям, извинявшаяся. — Вы видите? Бедняжка заболела. В такой сырости невозможно долго находиться. Но мы нисколько не в обиде. Хозяйка примолкла. В воздухе отчетливо запахло доносом. Эти выписанные из Парижа портнихи могли пожаловаться супруге гросс-адмирала, та – мужу, а тот — страшно подумать кому. Тут не до заработка: саботаж считался примерно равным измене. Тяжелый, липкий сон не желал уходить, и комната кружилась вокруг темного силуэта Леа. Взгляд с трудом фокусировался. Снотворное! Тяжелые веки. Эмилин через силу поднялась с кресла. Сколько Леа ей положила?.. — Скорей, моя дорогая. Машина ждет. Упрашивать дважды не пришлось — по тону было понятно, что их здесь уже не должно быть. Хозяйка все еще не отошла с дороги. Она хотела помочь донести их вещи до машины. Но Леа, любезно улыбаясь, отодвинула ее, освобождая путь наружу. В образовавшийся проем вышла Эмилин, а потом уже, убедившись, что все в порядке, сама Леа. — Ну же, ну же, ну же, — услышала Холдо в спину произнесенное сквозь зубы, одним дыханием, и заторопилась насколько могла. Хлопнула дверь видавшего виды «ситроена», и едва автомобиль успел скрыться за поворотом, по мощеной улице зашуршали шины личного транспорта комиссара. — Пришла в себя? – хмурый тип, все тот же, что и утром, с интересом оглянулся на пассажирок. — Прости меня, дорогая, я перестаралась. Леа гладила светлые волосы Холдо, слегка отсвечивавшие лиловым – из-за шляпки с вуалью. *** Оставив чемоданы в прихожей, провожатый, представившийся Холдо Финном, показал маленькую квартиру, где им предстояло… жить? работать? погибнуть в случае провала? Под самой крышей, в мансарде, с видом на город и немного – на гавань. Прихожая, одна комната – гостиная и спальня. Кухня и ванная. Из кухни можно было выйти на лестницу для прислуги и в ванную. Самое главное располагалось как раз здесь. Ловко поддев какой-то из секторов батареи центрального отопления, Финн потянул его на себя. Панель в стене отодвинулась, открывая выход куда-то наверх, по чудовищно узкой и крутой лестнице. — Это на крышу. Будем надеяться, вам это не понадобится. Меня больше не увидите, но вас найдут. Еще раз оглядев гостиную, он кивнул: — Электричество здесь есть, но из экономии и светомаскировки им редко пользуются. Он положил на стол клочок бумаги и растворился в темноте бесшумно, как кошка. Леа подняла записку, прочла, повторила про себя, разорвала, скомкала кусочки, потом, приоткрыв крышку керосиновой лампы на комоде, бросила туда обрывки. Они вспыхнули, на секунду стало чуть светлее. Выждав несколько минут под запертой дверью, Эмилин расстегнула пряжки на туфлях и уже босиком, стараясь не шуметь, подошла к окну и прикрыла ставни. Потом, вынув из ушей серьги, вернулась к оставленной на пороге обуви – сняла пряжки и положила их к серьгам, на выбеленную льняную скатерть. Бесшумно подошла к двери, потянула ручку и села боком, прижавшись правым ухом к косяку. По этому знаку Леа распустила узел на затылке, вытащила из кос четыре соединительных провода. Перевернув пряжки, извлекла транзисторы. Из серег Эмилин выпали на стол части стабилизатора. Принцесса, низко наклонившись над столом, ловко подсоединила компоненты к катушке и ретранслятору. Эмилин, не отвлекаясь от звуков на лестнице, искоса наблюдала, как пальцы Леа справляются с деталями. Наконец грубо сработанный приемник, подключенный к электросети, заработал. Послышался слабый треск. — Слышишь? – Леа улыбнулась. – Это – внешний мир. Это – свобода! Охваченная надеждой, воодушевленная, она была невероятно хороша в эту минуту. Истинная принцесса. Поговаривали, её брат где-то в Нанте. — Мы близнецы, — коротко ответила как-то Леа на чьи-то – не Холдо — расспросы. Она не рассказывала о семье. В особенности не стоило спрашивать её о детях. Потому что все знали, кто ее сын. *** — Вдова Соло здесь? С какой бы стати? — генерал Прайд потер переносицу. Он слишком быстро утомлялся в обществе этого выскочки. — Разумеется, по подложным документам. Возможно, собирается покинуть Территорию. Глаза Прайда плотоядно заблестели. — Её необходимо брать, как можно скорее… Хотя бы за подделку документов. Пришла очередь утомляться генералу. Жаль, старая школа не понимает новых веяний. — Она может нас привести к передатчику, — поскучневшим голосом сообщил он. В конце концов, его полномочия… Генерал Прайд опустил взгляд, пользуясь вынужденной паузой, поправил монокль и затем вновь взглянул на полномочного генерала Хакса. Но продолжать дискуссию не стал. Ответов все не было, а вопросов становилось всё больше. *** — Он должен прийти с минуты на минуту. Точнее, он подойдет к тебе, как только убедится, что ты одна. Эмилин кивнула, помешивая местный вариант кофе – пополам эрзац и цикорная смесь. Она была уверена в том, кто собирался прийти, а вот в посетителях или во владельце, изредка улыбавшемся гостям из-за витрины с муляжами пирожных, – нет. Она дождалась, пока Леа скроется за дверью кафе, затем, оставив условный сигнал, поднялась и вышла в боковую дверь, в рабочий коридор, где были выходы в уборные, подсобные помещения и на улицу. Холодная вода немного остудила тревогу и лихорадочный жар. Капли стекали по лицу, но увлекаться не следовало – темные пятна с платья выведутся не скоро. Она отдышалась. Следовало вернуться. Он уже был за ее столиком – коренастый, с иссиня-черными волосами, игриво подмигнувший ей, пока она пыталась привыкнуть к его такой южной в этих широтах внешности. — Добрый день, мадемуазель. Холдо снисходительно улыбнулась, давая понять, что готова терпеть грубияна ровно столько, сколько понадобится для дела, и ни минутой позже. — По. Зовите меня По. Он отхлебнул из только что принесенной чашки местный кофе и закашлялся. — Ну и дрянь. Простите мне, мадемуазель, я работаю в порту. Там и не такие словечки в ходу. Я слышал, что наша тетушка умерла, это правда? Они перешли на иносказательный язык маков – так, чтобы окружающие, услышавшие диалог, не смогли понять, о чем идет речь. — Правда. Она оставила мне вязальную машинку. Но я не могу себе представить, что с ней делать. — О-ля-ля, вы не мастерица рукоделия? Он наклонился ближе. — Я помогу вам ее продать. Есть люди, которым она нужнее, чем вам. *** — Вы понимаете, что это значит? — Что они заберут его. Леа, собирающаяся с выкройками к клиентке, внимательно посмотрела в лицо Холдо. — Они заберут его. Но нас они забрать не смогут. Застегивая меховой воротник пальто, Леа обернулась на гавань – ставни были открыты, и ветер с моря дребезжал в стеклах. Холдо знала, о чем думала Принцесса, но знала и то, что уйти вдвоем не получится. В лучшем случае – поодиночке, в худшем – об этом думать не хотелось. Не сейчас. *** Генерал, поморщившись, осушил почти половину стакана водки. Коньяк, который он предпочитал, отнюдь не обладал таким головокружительно-мучительным похмельным эффектом, но маскировка – в его случае – требовала именно этого пойла. Действительность, показавшаяся генералу чуть более дружелюбной, искрилась десятками ламп накаливания, хотя Хакс был уверен, что на его столе стоит только один светильник, и тот прикрыт абажуром. Носки хромовых сапог тоже искрились: денщик и адъютанты, возможно, не зря получали жалованье. Взъерошив короткие волосы на затылке, генерал позволил себе потянуться и зевнуть. Ночь предстояла долгая. Початая бутылка шнапса уже была убрана с глаз долой, на столе – прямо перед игриво подмигивавшей лампой, — лежал донос, совершенно свеженаписанный. Адресованный генералу-комиссару Прайду. С опознанием опасной преступницы и подстрекательницы к преступлениям. Позывной: «Принцесса». И думал о том, что больше всего на свете он бы желал уничтожить эту женщину. Нет, неверно. Еще больше он желал стереть с лица земли ее сына. И если она может ему в этом помочь, то он готов практически на всё. Практически. *** — Ну и погодка, фрау, не желаете ли прогуляться со мной до того темного уголочка? – голос пропойцы был слишком хорошо поставлен и смодулирован, чтобы Леа поверила в то, что говорящий и правда пьян в стельку. Низко надвинутый на лоб форменный картуз, фельдграу неопределенного звания… Она знала, что информатор должен был найти их. Быть может, это путь к спасению. Но кто бы мог ожидать, что это окажется вот этот полевой командир, видимо, отмечающий увольнительную с Восточного фронта. Запах хорошего шнапса был не иллюзией: шаткой походкой – интересно, сколько же он выпил для правдоподобности? – он направился к проходной арке, полностью темной, крепко придерживая Леа за локоть удивительно цепкой рукой. Он не задавал вопросов, он прекрасно знал её. Значит, дни и, быть может, часы её сочтены – военная комендатура достанет ее из-под земли. Нужно было уходить. Уходить и предупредить. Нант!* — Вы хорошо услышали, Ваше Высочество? Она машинально повернулась на шум, к свету – мимо промчалась машина комиссариата. За долю секунды он развернул ее лицом к себе, и она наконец рассмотрела бесценный источник информации Сопротивления лицом к лицу. — Да, генерал Хакс. Но вы зря думаете, что война закончится, если я уйду. — Мне плевать, — брезгливо скривился он. – Мне плевать, чем кончится война, лишь бы… — Лишь бы мой сын был мертв, — закончила Принцесса, не ожидая возражений. *** Генерал Прайд не любил китайские церемонии. Он вообще был отличным оперативником и знал, что штабные крысы, вроде молодого Хакса, только портят военные действия своими тактическими играми. И знал, что вдова Соло, даже если будет просто проживать в прекрасном портовом городе Шербуре, одним своим существованием серьезно осложнит жизнь и комендатуре, и морским конвоям, вылавливающим нелегальные грузы между берегами Ла-Манша. Он размышлял о том, что и сам генерал Хакс мог заблуждаться. И что дивизия Рен – случись что – гибель генерала в лучшем случае не заметит. А уж если знать, что сын вдовы Соло – командир дивизии Рен, то картина складывалась очень интересная. Генерал Прайд протер пенсне и придвинул ближе к себе планшетку с картами. Он с ней не расставался. Он был отличным оперативником. *** По взбежал по черной лестнице прямо на пятый этаж, без остановки, и стучать ему не понадобилось – так громко он пытался отдышаться. Холдо, не находившая себе места, едва ли не втащила его в темную кухню. Многочисленные склянки с отвратительным кофе. Мадемуазель, наверное, больше суток не спала. — Она исчезла. — Знаю. Её ищут. Пока нет сведений, что она в комендатуре. Как только я что-нибудь узнаю, я тут же пришлю кого-нибудь. Вы поймете. Она отвернулась. Его слова не успокаивали. — Вы разве не заберете вязальную машинку? По помрачнел. — Нет, мадемуазель. Меня вели на всем протяжении пути до квартала, и я не уверен, что не вели до двери. Вам нужно уйти. — Без неё?.. — Так или иначе – придется, если хотите сохранить себе жизнь. Она не хотела. Вернее, без неё – Холдо не хотела. Значит, петля затягивалась. Теперь они просто хотят убедиться или играют, как кошка с мышью. *** — Ваш план был провальным с самого начала, — саркастически ухмыляясь, продолжал отвратительно-рыжий генерал, которого при всем опыте Леа не удавалось представить ни на чин выше гауптмана. Допрос уже давно перестал быть таковым, превратившись, по сути, в монолог, прерывающийся на минуты или десятки минут. Женщина, все так же застывшая на стуле под одинокой лампой без абажура, через стол – раздраженный, запыхавшийся генерал, умолявший, просивший, угрожавший и обещавший все возможные муки. Он не мог спасти обеих. *** Мадемуазель Холдо ходила по периметру комнаты, сгорая от нетерпения и тревоги, и не смела двинуться с места – пока не будет знака, что можно. Даже будучи уверена, что Леа больше нет в живых – или скоро не будет, — не смела нарушить приказ. Свертков, одинаковых по весу и размеру, было два. Оба лежали на серой скатерти, в круге света низко спущенной керосиновой лампы. Настолько одинаковые, что легко спутать. Стук в дверь на черной лестнице быстрой очередью прошил темную комнату. Обеими руками подхватив свертки, Холдо ринулась к закрытой пологом кровати. Инстинкт. «Все кончено» — почему-то подумалось, что один из свертков мог бы пригодиться – сейчас. — Скорей же, боже мой! – сердитый голос По за дверью немного развеял нахлынувшую панику. Он ввалился в крохотную кухню в том же, в чем вернулся из рейда – провонявший рыбьими потрохами, с ботинок, обшлагов лилась дождевая вода. Он затворил дверь, прижавшись к ней спиной, и жестом приказал молчать. Холдо затаила дыхание. За дверью послышались осторожные шаги. — Наконец-то, моя дорогая, — загудел По так, что задребезжали стекла в буфете. Он зашарил руками по юбкам Холдо, стараясь, чтобы они шумели как можно громче. Все, что сама Холдо могла – негодующе и бессвязно вскрикивать, скорее от неожиданности, чем от ужаса. Зажимая себе рот, она схватила По за мокрый рукав и потащила в гостиную, тот зашагал, оставляя после себя мокрые следы. Остановился перед столом, уставившись в закрытые ставни. Холдо нашарила в простынях сверток с передатчиком. — Сюда. Сунув сверток в руки По, который немедленно пристроил его в наплечную сумку, она распахнула дверь в ванную. По протиснулся в темноту и нащупал рукой батарею центрального отопления. Скрипнув, стеновая панель отошла в сторону на полметра. Оглянувшись на прощанье, По увидел, что Холдо за ним не собирается. По протянул было руку, но та отступила на полшага. Времени на уговоры и прощания не оставалось. Свежий воздух ударил в лицо близким морем, ночь была безлунной и тихой. *** Она дождалась, пока склянка не наполнится до краев, потом, расплескивая на руки, одним движением опрокинула ее на пол кухни. Следы в гостиной и ванной она уже убрала, оставались только лужи в кухне. Почему, почему никто не приходит? Они же там, внизу?.. Она ходила кругами. Западня, которая скоро захлопнется. Или уже захлопнулась? Часы в гостиной показали четвертый час ночи. Она подошла к двери. Там, за дверью, вздохнули. — Кто здесь? – ежась от суеверного ужаса, прошептала Эмилин Холдо, касаясь губами деревянной обшивки. Молчание длилось несколько секунд, очевидно человек за дверью – интуиция подсказывала, что он один, — собирался что-то ответить. Потому что не уходил. — Мой вам совет, мадемуазель, — убирайтесь отсюда. Куда хотите. К чертовой матери. Как можно скорее. Эмилин едва не задохнулась от возмущения: как она может уйти, пока Принцесса… Но выговор, такой чистый, ее собеседника, был странен. Слишком раскатистый. Слишком… немецкий? Кто был этот ее ночной доброжелатель, Холдо так и не узнала, потому что, когда она наконец решилась распахнуть дверь, на площадке перед дверью уже никого не было. Колени дрожали. В щели закрытых ставней начинал просачиваться тусклый рассвет. *** — Дорогая моя! – они обнялись так крепко и так радостно, будто собираясь врасти друг в друга. — Я потеряла надежду, — Эмилин показала на сверток, собранный из остатков тканей. Дорогих, контрабандных, о которых на Территории уже и думать забыли. Их было очень жаль. — Тише, теперь надежда есть. Скоро придет По, и мы уйдем. Принцесса рассказала о своем чудесном возвращении совсем немного – потому что и сама не знала, кто точно оставил открытым путь к побегу. Кто снял охрану с внутреннего двора комендатуры. Кто остановил патруль, который ехал ей наперерез. Западня. Петля затянулась. Мадемуазель Холдо печально покачал головой – она уже все знала. *** Хриплый звонок раздался в кабинете генерала Хакса. Его вызвали специально, и он, поднося трубку к уху и слушая скрипение коммутаторных помех, ожидал услышать, что квартира на Рю Мартен уже пуста – они опоздали. Но голос был тихим и немного взволнованным. Она осталась. Генерал прикрыл глаза и, сдержанно поблагодарив, повесил трубку. Проклятье. *** Форы Принцессе дали всего три четверти часа – в конце улицы показались два грузовика, покрытые тканью. — Уходите немедленно. Сухие губы и сухие глаза. Принцесса сжала на прощанье руки Эмилин. Но та не любила долгих прощаний. Она отошла и взяла в руки сверток бледно-голубого шелка, прижимая его к груди, как младенца. Взобравшись по лестнице на крышу, Принцесса выскользнула в чердачное окно, прижимаясь к гребню, пробралась на козырек стоявшего вплотную здания. Оно было чуть ниже, и далеко ей не уйти, если оцепят весь квартал… Но грузовики только сейчас затормозили, завизжали тормоза, и с бортов посыпались штурмовики. — Быстрее, быстрее... – Холдо безучастно смотрела вниз. Рамы дрогнули под штормовым ветром. Леа неслась вниз не разбирая дороги. Через ступеньку или две, и молилась о том, чтобы не сломать ноги – иначе все будет кончено прямо здесь и сейчас. Где-то на первом этаже щелкнул замок и послышался скрип открываемой двери. На пороге стояла крохотного роста женщина. — Сюда, мадам, — она втащила Принцессу в квартиру, отвела ее к дальней стене кухни. Повинуясь какому-то неясному предчувствию, Леа повиновалась, хотя ее могла ждать любая новая неприятность, и… За массивным шкафом оказался открытый вход в катакомбы канализации – темно-кирпичная глотка нескончаемого чудовища. — Меня зовут Роуз. Вас ждут в порту, вам нужно попасть туда. Запоминайте… Бросив прощальный взгляд на заполненный людьми двор, Леа, сделав вдох, исчезла в сплетении подземных ходов. Эмилин, укачивая сверток у самого сердца, считала секунды и этажи. И секунды длились дольше – так быстро они поднимались. Третий этаж. Леа пробиралась вслепую, на ощупь. Где-то едва пригнувшись, где-то – наклонившись по пояс. Она помнила путь. Она старалась не думать о том, что будет с Эмилин. Это тоже нужно будет стерпеть. Пережить, но — потом. В топоте шагов на лестнице не было ничего пугающего, наоборот, все было до мелочей знакомо, как по сценарию, и Эмилин, нахмурившись, ждала. Четвертый. Дверь на кухне скрипнула. Значит, обе лестницы… Пятый. Лавинообразный шум приближался. Опережая рухнувшую входную дверь всего на доли секунд, грохот, гром и радость близкого кровавого триумфа заполнили маленькую мансарду. Мадемуазель улыбнулась взведенным куркам и направленным на нее дулам. Руки сжали шелк. Секунда тишины — и сверток, и женщина, и половина этажа взлетели в ночное небо в оглушающем реве. Принцесса вздрогнула. Глубоко под землей она не слышала никаких звуков. Просто Эмилин больше с ней не было. Навсегда. *** Над бурными водами пролива, закипающими белой пеной, то и дело сновали чайки, тревожа душу протяжными, неспокойными плачами. «Благословенная» нагоняла ход и теперь почти поравнялась форштевнем с «Корделией». В клочковатом тумане раздался сигнал частям береговой охраны. Слишком поздно. Достаточно для того, чтобы две лодки смогли уйти к берегам Англии. Мертвые белесые брызги долетали до набережной Артимон, накрывая захватывающей дух ледяной волной. Шторм усиливался, и конвой береговой охраны возвращался в гавань. Генерал — отвратительно-рыжий, застегнутый на все пуговицы, — нахмурясь, рассматривал черный от туч горизонт. Порывы ветра трепали отвороты шинели. В городе поднималась тревога. Пожар в квартале Мартен всё ещё освещал предгрозовое сумеречное небо. Генерал наконец разжал ладонь. На ней, скомканная и беспомощная, лежала шелковая перчатка. Перчатка "Принцессы". Он плотнее сжал челюсти – на скулах выступил румянец. Эта война нескоро закончится. Одним неуловимым движением он выбросил перчатку. Ветер, подхватив, уносил ее к мутному прибою. С печальным взмахом – на прощание – она исчезла в волнах.