Christ(a)oph

Ладони нерешительно скользят по собственным бедрам. Подушечки ощущают нежный капрон, рельефный узор резинки, нежная кожа с внутренней стороны, у паха, — давление латексной полосы. Вид непривычный, немного пугающий, но определенно завораживающий. Из-за темной ткани ноги выглядят тонкими, лишенными силы упругих мышц, и если держать их чуть разведенными и расслабленными, так, чтобы было расстояние между бедрами… Из груди рвется прерывистый выдох, ладонь перемещается выше, на пах, где все непривычно ровно, гладко, почти нежно. Скулы принимаются гореть от стыдливого румянца, жар заливает лицо, заставляя кожу пылать и плавиться. Воспоминания о том, как туго в паху все бинтовалось и затягивалось свежи, и от вида в зеркале: стройные ноги в черном капроне, короткая, почти пошлая юбка, ровный пах под ней, сердце стучит, как ненормальное, а внизу тянет и полыхает. Зачем это и для чего — решить до сих пор не получается. Понять не получается. Просто Ульрике потихоньку перетаскивает в квартиру свои вещи, наполняя ее жизнью, женским небрежным уютом, и чулки, оставшиеся лежать у ножки кровати, приковали к себе взгляд без права на освобождение. Наверно, это неправильно. Вся эта одежда на собственном теле, ролик, просмотренный в интернете, торопливо найденный в ящике на кухне строительный скотч и пластыри в аптечке в ванной. Наверно, это жутко пошло… Но воздуха отчаянно не достает, а возбуждение уже искрит под кожей. И рука с зажатым в ней телефоном дрожит, но камера покорно отзывается в ответ на прикосновение к кнопке. Фото отправляется в полет между нулями и единицами, электрическими импульсами: юбка кокетливо приподнята, голый побритый живот, игриво согнутое колено. «Милый?..» — практически мгновенно приходит в ответ. Что ответить на это — неизвестно. Милый? Или, быть может, милая? В сознании все путается, и единственная четкая мысль — эта та, которая предлагает порыться в ящике с игрушками, которые они уже успели приобрести вместе с Ульрике, и найти там маленькую, аккуратную пробку. Голова кружится от собственной похоти, разнузданности, от того, что подобные мысли вообще возникают в голове. Мысли, желания — их тугой клубок путает сознание, лишает адекватного восприятия происходящего. «Тебе нравится?» Пальцы дрожат, промахиваются мимо маленьких букв, и приходится несколько раз перепечатывать, чтобы получилось что-то вразумительное, а не набор символов. Что делать, если Ульрике не понравится — неизвестно. Наверняка, будет стыдно, и гадко от себя, и захочется причинить себе боль и пойти утопиться, но… Это будет потом. А сейчас — только замереть на краю пропасти, ожидая приговора. «Я сейчас приеду. Проверю лично, как на тебе сидят мои чулки ;)» От облегченного выдоха даже болит горло, рвется изнутри какой-то невнятный скулеж. Пробка в ящике лежит практически сверху — они пользовались ей совсем недавно? — и смазка тоже рядом. Робость сковывает движения, но смазать игрушку ласкающими движениями все же получается. Такими же: вверх и вниз, можно было ласкать себя, если бы не… Определенные обстоятельства, от которых походка скованная и плавная в то же время. Ульрике ехать совсем близко, при условии отсутствия пробок — минут пятнадцать, но даже этого малого количества времени хватает, чтобы нервозность охватила все тело и дрожью осела в не слушающихся руках. Спальня погружена в стыдливый сумрак, задернутые жалюзи совсем не пропускают света, который лишь отдельными ослепляюще-яркими полосами ложится на потолок. И почти получается уверить себя, что наблюдать за ними интересно — как раз в тот момент, когда в смазанное отверстие мягко проскальзывает пробка. У нее узкий кончик, расширение, перемычка, и мышцы раздвигаются плавно, немного неохотно, а ощущение от давления огнем течет по венам. С губ срывается осторожный, неверящий выдох, между бедер, ягодиц — все скользко от смазки, и кожа горит от ощущения прошедшегося по ней силикона. Приходится полежать несколько минут, привыкая к этому ощущению, позволяя себе почувствовать все ярче и плотнее. Да и шевелиться страшно. Иррационально кажется, что стоит только двинуться, сомкнуть бедра и вновь накрыться юбкой — как тело прошьет такая вспышка, что внутри не останется ничего человеческого. Наверно, уже не осталось. Только похоть и желание продолжать, еще глубже падать в неправильное, больное возбуждение. Решение повесить напротив кровати зеркало теперь кажется идеальным. В отражении видно собственные колени, тень в паху, мягкие блики на коже ягодиц. Ладонями так приятно водить по коже: практически ровной, лишь едва заметно истерзанной пластырями. У Ульрике есть ключи, но вспомнить об этом получается далеко не сразу. По телу пробегается почти паническая дрожь, когда она появляется в дверях спальни, смотрит несколько долгих мгновений внимательным взглядом. Красивая, стройная, женственная. На ее фоне, наверно, любая другая женщина выглядела бы несуразно большой, поэтому собственные широкие плечи и плоская грудь сейчас выглядят как-то по-особенному отвратительно в отражении. — Хм. Выглядишь потрясающе, милая. Тебе очень идет, — сделав небольшую паузу, говорит Ульрике, ставя свою сумочку на столик. Садится в кресло напротив кровати, смотрит внимательно, пытливо: от макушки до пальцев на ногах, подмечая для себя что-то. — И мы с тобой обязательно поиграем… Чуть позже, — на ее губах полетом перышка мелькает нежная улыбка, взгляд внимательных глаз ввинчивается в пах. — А сейчас хочешь — я тебя накрашу? Так ты будешь особенно очаровательной. Глаза закрываются сами собой в изнеможении. Возбуждение лижет кровеносные сосуды уже ощутимо, разгоняя жар по телу, и получается только коротко кивнуть. Ульрике тут же оказывается рядом — а в ее сумочке таится косметичка. Тушь, тени, небольшое количество крема, чтобы скрыть неровности кожи, помада — она действует споро и мягко, нежно касаясь лица. — У тебя так расширены зрачки… — тихо роняет она, внимательно всматриваясь. Что ответить — непонятно. Объяснить, что внутри — игрушка: давящая, распирающая, медленно выжигающая сознание — еще сложнее. — Ты возбуждена? Тебе приятно? Расскажи мне все. Получается только медленно, нерешительно кивнуть. Ульрике, кажется, нормально восприняла происходящее, но ведь должны быть границы? Границ нет: Ульрике мягко берет в захват подбородок, давит наманикюренным ноготком в кожу, заставляя раскрыть рот, а затем приникает в поцелуе. Обхватывает нижнюю губу, тянет на себя, и получается только покорно податься, расслабиться, чтобы было приятнее, чтобы мягче… Сдаться в плен, сдаться ее напору. Показать необходимую слабость, показать, что хочется, очень хочется внимания… — У меня внутри… Голос едва слушается. Он хриплый, ужасно низкий для такой ситуации, но Ульрике только негромко стонет, целует вновь, накрывая губы уже целиком, и ей хочется отвечать, хочется целовать в ответ, получать ласку, переполненную ощутимым восхищением. — Та маленькая штучка, что раньше предназначалась мне? Какая ты хорошая, мокрая девочка… В голове звучит оглушающий взрыв из-за этой фразы любимой, и из горла рвется стон — прямо в поцелуй. Нужно привстать, нужно показать ей… Ноги скользят по постели, колени разъезжаются, но Ульрике ныряет сразу рукой назад, тонкие пальчики давят на широкое основание пробки, вгоняя ее чуть глубже, вдавливая игрушку внутрь тела. Это так приятно, так грязно, так… По-женски. Сейчас все удовольствие сосредоточено лишь в одной точке: там, где можно впускать внутрь себя что-то. Что-то твердое и продолговатое, распирающее изнутри мышцы, тянущее кожу. — Крис…та. Красивая, моя… Я так хочу, чтобы тебе понравилось, чтобы тебе было хорошо… Ты позволишь мне?.. Тонкие пальцы, перестав давить на пробку, скользят уже вперед, на ровный пах. Поглаживают едва заметные складки кожи, и губы к губам в иссушающем поцелуе. Ей нравится это имя, нравится, как ноготки легко давят, покалывают, как пальцы поглаживают где-то совсем в глубине, где приятнее всего, где все чувствительное и давно изнывающее. Криста. Да, ее зовут сейчас именно так — и она хочет ласки, жаждет ее, ждет. От Ульрике. — Да… Делай, что хочешь. Они целуются, Ульрике гладит ее в паху: ритмично, в одном темпе, а она качает бедрами навстречу легкими прикосновениям, которых так мало. Влажные звуки поцелуев наполняют комнату, оглушают, вторая рука вновь скользит между ягодиц, снова давит и тащит пробку, мягко толкая ту наружу и внутрь, трахая ею Кристу до жалких всхлипов. Это так приятно, так хорошо, так пошло: юбка, чулки, Ульрике, ласкающая ее, как девушку, целующая ее, как девушку. Будто это лесбийское порно — только в разы лучше, в разы приятнее, в разы… — Я… Красивая? Голос едва слушается, дыхание — и того хуже. Она жмется к Ульрике всем телом, льнет, потираясь о нежную кожу. — Ты потрясающая. Ты моя девочка… Моя славная девочка, моя Криста. Кончай. Кончишь? Для меня… Она лишь всхлипывает. Пробки внутри мало, явно мало, и Ульрике двигает рукой вперед быстрее, трет тонкими пальчиками далеко и глубоко, сжимает ладонью ягодицу, впиваясь ногтями в кожу. — Девочка, моя девочка… Такая нежная и робкая… Тебе понравилось играться с собой? Проталкивать в себя эту штучку? Ульрике чуть поддевает край пластыря, медленно тянет липкую полоску, высвобождая Кристу… И внизу все взрывается, все тянет и ноет, и по бедрам стекает липкое и горячее, а Криста трясется всем телом и утомленно жмется лбом в тонкое плечо, падая в оргазм, в удушливое удовольствие, наполненной отражением собственных ног, обхвативших талию Ульрике, и собственных же пьяных подведенных глаз. — Крис?.. — …тоф, — лениво отзывается он. Ульрике лежит рядом, тут же приподнимается, опираясь на согнутую руку, и можно видеть ее ласковую улыбку. Она молчит какое-то время, затем, потянувшись, накрывает ладошкой его живот. Двигаться не хочется совершенно. В паху слегка саднит от клея пластырей и долгого сдавливания, но в теле гуляет послеоргазменная нега, так что все… компенсируется. — Я не знаю, что это было, но мне понравилось, — Ульрике почти мурлычет, царапает нежно и легко ему живот, игриво водя ноготками по коже. Кристофу легко и приятно, и если Ульрике так реагирует… Значит, в мире для него не осталось проблем. — Я надеюсь, что встречусь с Кристой вновь. Может, куплю ей какой-нибудь красивый кружевной комплект белья… Скулы заливает румянец, но он улыбается и накрывает тонкую руку своей, в благодарном жесте сжимая Ульрике пальцы.