Рисую запятую

Тэён разглядывает светлый потолок своей комнаты, рассуждая: рванёт или нет. Его голову. В этот гон. Потому что прямо под ним расположена комната Донхёка. Омежки. С ярким коричным ароматом. И это тебе не шестилетний (уже даже семилетний) Джено, а вполне себе взрослый, семнадцатилетний Донхёк. А ещё Тэён думает об отце и его влиянии на себя в особую пору. Отчим на него влиял — никак. Но ведь родной отец…. А потом Тэён получает сообщение от Доёна о «болезни» на неделю и улыбается:  — Мы стали отличным дуэтом, понимаешь, крольчонок? Парень грустно усмехается. Ещё вчера он написал необходимое заявление. Осталось только предупредить «домашних». Какой-то час до прихода младшего брата, и впереди ещё долгих четыре — до прихода отца. И Тэён продолжает рассматривать потолок, анализируя себя, своё сумасшедшее поведение с Джоном и свою мягкость по отношению к Джехёну. Свои постоянные поцелуи со всеми вокруг, и особенными касаниями под одеялом лишь с избранными. И свою до смешного неловкую заботу к Доёну — вот уж с ним он ведёт самую благочестивую половую жизнь, оставляя на ламинате танцкласса после себя пару потных пятен, порой нитки и волосики. Альфа ярко улыбается, слыша, как внизу открывается дверь, и омежка уже шубуршит в коридоре. Донхёк всегда сначала входит в дом, оглядывается, иногда сразу включает музыку, несколько минут скачет и прыгает, моет руки, потом — идёт на кухню обедать или просто выпить чая, и только после всего этого запирается к себе, делая домашку. Тэён откровенно смеётся, когда слышит разочарованное на пороге своей комнаты: «Да ладно!».  — И тебе привет, Хёк-и!  — Что ты тут делаешь? Почему не на занятиях? — мальчишка скрещивает руки на груди и подходит к старшему брату,  — У меня есть, что обсудить, и есть уважительная причина, — парень садится на собственной кровати и резко сводит колени, — Ты не замечаешь изменений?  — Нет, ну конечно, я это ощущаю, — Донхёк морщит нос, кивает пару раз, опускает глаза в пол, — Но мы же братья, как-никак, и я неплохо так могу ощущать тебя. Завтра?  — Сегодня-завтра. И я даже не знаю, что делать,  — Как это? — омежка вскидывает голову и круглыми глазами смотрит на альфу,  — Потому что я не совсем адекватно веду себя в гон, понимаешь?  — Хочется часто обниматься и плакать? Подумаешь!  — Ты не совсем понимаешь, — парень выдаёт нервный хохоток, И Донхёк со всего маху запрыгивает на его колени, обвивает руками шею и простодушно улыбается:  — Так расскажи так, чтобы я понял и мог помочь. Хочешь обнимать меня — обнимай, я люблю это дело. Можем целоваться. Только в щёки! Я рассчитывал на первый поцелуй со своим парнем, а не брательником! — мальчишка игриво передёргивает плечами, а Тэён круглыми глазами смотрит на него, Смотрит так долго, чтобы в голове что-то перещёлкнуло, и он обнял братишку за талию, чтобы опустил голову и прижался макушкой к его груди, чтобы обречённый всхлип вырвался наружу.  — Обниматься и плакать! Так и знал, — омежка смеётся, поглаживая старшего брата по спине, пока тот продолжал реветь, сминая школьную рубашку на спине, «Рвануло» — думает парень, вдруг хихикая, принимаясь икать от переизбытка самых разных чувств. Потому что Донхёк уверенный, мягкий, пахнет просто божественно. Но его не хочется испить, не хочется целовать. Скорее даже наоборот — хочется укрыть собой, защитить. Но пока выходит так себе. Никак. Потому что Ли-младший перебирает пряди старшего брата, мурчит тому какую-то песню, пытаясь успокоить и тепло улыбается. И Тэён растворяется в этом. Это не страх, какой был у Джехёна, и это не покровительственная забота родного аппы. С Донхёком чувствуется понимание, принятие, это искреннее желание помочь. И именно это успокаивает, приводит в чувства, не позволяя дальше забыться в одной из бесчисленного множества истерик по поводу собственных проблем, которые нарастают и давят близстоящих. Альфе становится ещё смешнее от осознания того, как легко младший брат разрушил треть из них, просто доверившись ему, так просто обнимая его, будто оберегая старшего от всех бед в мире одними только тонкими руками. Сколько они знают друг друга по-настоящему? Не заочно, де факто, а вот так — лицом к лицу? До смешного мало. Но всё же этот омежка такой решительный, такой уверенный в себе, в своей правоте и каждом своём шаге, что Ли-старший невольно восхищается этим, жмётся ближе, утирая нос об воротник рубашки, будто маленький ребёнок на коленях аппы, когда праздник скоро должен закончиться, только «взрослые» всё никак не вызывают такси, и твои слёзы не помогают ускорять этот процесс:  — Ты сумасшедший,  — Ой, да всё в порядке. Если будешь переусердствовать, уйду к дедушкам Ли. Так что расслабься,  — Ммм, так у тебя просто есть несколько планов отступлений: как умно, — Тэён поджимает губы и шмыгает носом, смеётся сам с себя, а потом отстраняется и с усмешкой спрашивает, — Ты же знаешь, что межбёдренный секс — это не совсем секс?  — Так, я понял, звоню папе! — Донхёк соскакивает с острых колен старшего брата и со смехом выходит из комнаты того, — Но всё равно знай, что со мной будет всё в порядке, Не успевает альфа ответить, как омежка скрывается за дверью. / И всё же ночью, когда Донхёк заперся у себя, типа «спит», отец и сын сидят на кухне, разглядывают чаинки каждый в своей кружке и думают.  — Я напишу на работе заявление на отпуск, — кивает Чонин,  — А нафига?  — Если ты не уверен в себе, то хотя бы я должен проследить за тобой,  — Справедливо. Как ты думаешь: как это должно быть? Потому что, когда я пробовал с другими альфами, выходило не очень: я хотел убивать, — Тэён неловко прокашливается и поднимает глаза на родителя,  — «Пробовал с альфами»? Это твой секрет? — мужчина вскидывает брови и смотрит на ребёнка,  — Расскажу как-нибудь потом. Но да, как только и чего только не пробовал. Так что собственный отец в мои годы — это ступень назад,  — Так себе признательность с твоей стороны,  — Но ты — тёплый, этого достаточно,  — Что? Парень хватает отца за руку, и Ким вмиг понимает. Потому что ладонь и предплечье сына просто ледяные. И как бы, оно понятно почему. И всё же это заставляет поволноваться.  — Мы с отцом просто обнимались на диване под телек, если тебе интересно. А вечером я обнимался с аппой, мы даже разбирали диван и спали втроём в обнимку. Представляешь, как было здорово? — Чонин смотрит в окно и грустно улыбается,  — Давай сделаем также? Вечерами буду обнимать Хёк-и — он не против,  — Так и сделаем. / Тэён выходит из душа и сворачивает в зал. Он падает на диван рядом с Чонином и пытается вникнуть в сюжет идущей по ТВ слащавой дорамы. Получается плохо. Писклявые голоса бесят, засыпающий от безделья отец — и того больше. Мысли вновь и вновь крутятся вокруг Доёна и его гладкой кожи, периодически, правда, соскакивая, на что-то горячее с Сонхва, или на тёплые объятия с Джехёном, или что-то рисковое с теми близняшками…. Откуда только парень их нашёл и как уговорил согласиться на это? Тэён притирается плечом к плечу отца и закусывает нижнюю губу, всё ещё уверяя себя в том, что он справится. Они справятся, все вместе.  — Я недостаточно горячий для тебя? — усмехается Ким,  — Да нет, нормально, — Ли дёргает плечами,  — Тогда иди сюда, будем обниматься, как положено, — мужчина поднимает руку и притягивает сына к груди, Парень поворачивается спиной к экрану, тыкается носом в футболку на плече родителя, поднимается выше и переворачивается всем телом, чтобы уткнуться носом в ароматную железу.  — Вот так, ещё пару вдохов и ты должен уснуть, — улыбается Чонин, поглаживая Тэёна по спине, когда тот уже мерно дышит ему в шею, Ли не понимает, когда его вырубает. Он просто вмиг засыпает и не видит никаких снов. Ему комфортно, тепло, уютно, спокойно. Парень просто успокоился. Начал дышать ровнее. И точка. У отца совсем иное влияние. Это не мягкость обволакивания аппы, это не его нежность и забота. Взрослый альфа влияет внутренней силой, перекрывая и усмиряя собственного внутреннего зверя, как опасный лев присмиряет заблудшего леопарда в саванне. И ты подчиняешься, как бы и что бы не хотел сделать. Тэён просыпается, только когда аромат невинной корицы проникает в ноздри, дразнит где-то далеко. Он так невесомо растворяется в имбирной тяжести, оздоровляет лёгкие, наполняет каждую клеточку жизнью.  — Донхёк-и, — Тэён скатывается с плеча отца на колени и раскрывает глаза, — Иди сюда,  — Кто тут у нас проснулся? — Донхёк смеётся где-то над головой и выглядывает из-за спинки дивана, крутит головой во все стороны, — Ладно, па, иди поешь, поужинаем потом как-нибудь все вместе. Если что буду истерично орать — не прогадаешь! Чонин смеётся и кое-как поднимается на затёкшие ноги, передвигается в сторону кухни, а его место занимает омежка. Он укладывает голову старшего брата на свои колени, сразу вплетает пальцы в волосы того, а свободной рукой подносит конспект к носу:  — Пока я учу эту историю, можешь делать, что хочется,  — А мне ничего и не хочется, — парень обнимает бедро младшего брата, гладит бок того, лениво моргая,  — Вот и отлично. Мне ваша идея про общую кровать не зашла, ты уж прости,  — Ммм, я понимаю,  — Не понимаешь: папа храпит, а ты ворочаешься — я вообще-то слышу, как ты иногда падаешь ночью, — Донхёк посмеивается, носом перелистывает страницу,  — Врё-о-ошь, — тянет Тэён, поворачиваясь на живот, потом на другой бок и улыбается, видя погашенный телевизор, — Я догрызусь до твоей кости, если врубишь этот тупой телек. Как же я рад тишине,  — Сказал человек, который постоянно наводит шуму,  — Ты такой же, Чонин посмеивается с очередных пререканий между детьми, прислонившись к дверному косяку на кухне: отсюда этих двух отлично видно. / Тэёну становится откровенно плохо только на третий день. Он решается обосноваться в душевой и наслаждаться мучительным самоудовлетворением под картинки из головы с самыми разными образами и фантазиями. Чтобы после разрядки истерически хихикать — последний раз он «отдыхал» подобным образом лет в семнадцать. Чонин пытается читать новости на телефоне, утром даже написал Сехуну: спросил о делах, здоровье, погодой за окном. Бывший супруг послал его далеко и надолго и пообещал приехать на новый год только для того, чтобы отпинать Кима. Так что альфа откладывает телефон и выходит в гараж, садится за руль и просто едет за Донхёком — лучше ему пару дней побыть у стариков Ли.  — Хотя бы психику не травмировать, — мужчина пожимает плечами, стоя на светофоре, а потом сворачивает к школьным воротам и достаёт ключ — всего пять минут до звонка, и ещё минут через десять Донхёк должен выбежать на улицу. Кай трёт подбородок пальцами, когда в толпе вылавливает взглядом своего сына. Тот машет на прощание медленно плетущемуся позади Марку и срывается на бег. Он пролетает мимо родной машины и сворачивает за ворота.  — Прикольно, — Ким возвращает ключ в зажигание и едет следом, когда понимает ошибку, — Чёрт! Он видит яркую куртку омежки меж толпы людей и кое-как паркуется под чьим-то домом. Выпрыгивает из «Саньёна» и от дерева к дереву бежит за сынишкой. Останавливается, только когда тот замирает на одной из центральных улиц города, часто крутит головой и дёргается от звонкого «Эй!». Кай каким-то чудом выцепляет взглядом из толпы нужного парня. Невысокий, кажется коренастым, коротко стриженные чёрные волосы, объёмная чёрная куртка, синие джинсы и белоснежные топ-кроссы. Яркая улыбка и огромный рюкзак за спиной. Так может выглядеть плохой школьник, и примерный студент, хулиган с улиц, и начавший подрабатывать чудаковатый отличник. Так что Ким просто наблюдает.  — Тэиль, — Донхёк вскидывает плечами и солнечно улыбается,  — Донхёк, — парень замирает на расстоянии вытянутой руки, И именно это расстояние даёт понять явно не дружескую атмосферу между ними двумя взрослому альфе.  — Так что там с оранжереей? Куда идти до твоего друга?  — Мой друг, — Тэиль подносит руку к шее и чуть мнётся, — Ты не волнуйся, он просто мой друг, парень моего соседа по комнате,  — Не вижу проблемы, — омежка вскидывает брови и ловит этот облегчённый выдох альфы,  — Я просто…. Ты не должен меня ревновать. Особенно к нему, Донхёк закатывает глаза и хватает старшего за локоть, тянет в нужную сторону. Они оба едва ли не вприпрыжку поднимаются вверх по улице, проходят ещё пару кварталов, покупают по сосиске в кляре и коле. Около ларька перекусывают, звонко смеясь о чём-то, а потом вновь продолжают движение, пока не утыкаются в забор. Глухой деревянный забор. Тэиль с заговорщическим видом стучит по тому три раза, кричит «Старина Кихён!». На высоте колена вдруг открывается неприметная дверь, и парочка входит через неё на территорию, низко согнувшись. И тут сердце Кая обрывается. Он подбегает к забору и прислоняется к тому спиной, только сейчас с горечью осознавая, что оставил телефон дома, оставил машину около школы…. А ещё оставил Тэёна дома одного. «Нет, ну он же взрослый, сам справится там. К тому же, раз у него такой день» — мужчина пожимает плечами и накрывает голову ладонями, прислушиваясь к тому, что происходит за забором. И так жаль, что ничего, совсем ничего, кроме ветра, кроме уличного шума вокруг с этой стороны.  — Кихён, это Донхёк, мой…., мой, — Тэиль опять стопорится, ища нужное слово,  — Друг, — подсказывает Кихён — до смешного ушастый, с идеально прямыми бровями, мило улыбающийся в прищуре омега,  — Ну да, — кивает Донхёк и даже протягивает новому знакомому руку,  — Очень приятно. Ещё приятнее будет, когда вы увидите мою теплицу. Я очень тронут, правда, Тэиль, это лучший комплимент моему таланту, — парень сыпется сладкими словами и ласковыми улыбками, провожая парочку внутрь своей обители, замирает перед стеклянной теплицей под навесом, подмигивает и поднимает полог, — Прошу вас. Приятного времяпрепровождения, Донхёк низко кланяется и первым входит в огромную теплицу. В нос ударяет влажный аромат земли, множества цветущих цветов. Под куполом душновато, но вполне свободно. У восточной стены расположены два низких плетёных стула с подушками и пледами, небольшой столик, на котором стоит фруктовая тарелка, пара бокалов и бутылка чего-то розового. Омежка ощущает на своём запястье тёплую ладонь и резко оборачивается, видя смущённую улыбку альфы:  — Тут у Кихёна растёт столько цветов. И сейчас я буду тебе рассказывать о них всех. Пошли знакомиться, Тэиль тянет Донхёка за собой, они усаживаются у «первой линии» цветов, оказавшихся обычными голубыми гиацинтами. Потом они проходят к гибридным розам: тут и игривая «Карина», и «Литтл Флирт», и даже «Блэк Мэджик». Пока омега утыкается носом в каждый более-менее раскрывшийся бутон, искренне наслаждаясь их разносторонними, многогранными, такими чудесными ароматами, альфа распинается в названиях, спотыкается на длинных словах и путает легенды, сам же с этого и смеётся, а потом жутко смущается, ловя краем глаза лишь приподнятые уголки губ своего «друга».  — Тебе нравится? — Тэиль натягивает рукава светло-лимонного джемпера на самые пальцы, пытаясь хоть так скрыть переживания,  — Очень, — глухо роняет Донхёк, оборачиваясь на старшего; он выпрямляется и кружится на месте, вскрикивает от того, как капля конденсата приземляется прямо на нос, — Мне очень нравится! Тэиль! Это лучшее место, которое ты мог бы мне показать в этом городе! Ли солнечно улыбается и останавливается, делает глубокий вдох, наполняя всего себя этими цветочными ароматами. Он оборачивается на Муна и протягивает тому руку:  — Расскажи про них, про всех. Расскажи про этого Кихёна и его теплицу. Расскажи всё, что посчитаешь нужным рассказать мне тут, Альфа выдыхает и хватается за протянутую ладонь, поднимается и идёт к стульям, оставляет там рюкзак, со смешком убирает со стола идеально подобранную по аромату бутылочку розового вина в термосумку, оставленную заботливым хозяином тут же. Он терпеливо дожидается, пока омежка сбросит свой рюкзачок, скинет куртку и бросит поверх шарф, разотрёт ладони и оправит школьную форму, пробежится взглядом по сочным фруктам и ухватит кисть винограда. Тэиль приподнимает руку, указывая направление вдоль северной стены, где есть протоптанная тропа, уверенно ступает первым, рассказывая об овощах на этой стороне, затерявшихся перьях лука и стеблях мяты. Делится о нелепом знакомством с Кихёном, которое началось прямо в их спальне, когда двое участников событий были абсолютно нагими: омега ждал своего парня и готовил «сюрприз», а альфа только вышел из душа, наслаждаясь кратким мигом уединения в комнате общежития. Донхёк смеётся, гоняет во рту виноградинки, пьянеет от ароматов и сладости на языке, теряет голову от мелодичного голоса старшего. Он смеётся с его историй и замечаний, успевает вставлять и свои пять копеек, когда считает это особенно удачным. Ловит на себе такие влюблённые взгляды старшего, что краснеет больше от смущения, чем необходимой духоты и влажности теплицы. Они возвращаются к стульям, теперь уже усаживаются и смотрят на это пёстрое богатство, сцепляют руки на столе и просто смотрят. В тишине. Без лишних слов и касаний. Без музыки. Наслаждаются моментом между ними двумя.  — Тэиль, это так красиво, это просто замечательно. Я скажу Кихёну-щи, что всё это, — Ли свободной рукой обводит пространство, — Всё это прекрасно!  — Хорошо. Он будет рад: с ума сходит по всем этим цветам. У него редкий аромат — колокольчики. И потому он так трясётся над всем этим живым, — Мун хмыкает, — Хёк, я до того четверга думал, что ни слова не запомню, что все эти цветы — похожи, и что я облажаюсь тут сегодня. А оно вон как. Я даже стал разбираться,  — После водяной лилии грех не начать, — кивает омежка,  — И то верно,  — Проникся тем продавцом-флористом? — подначивает мальчишка, ревниво цокая языком,  — Нет, Хёк, он просто подтолкнул меня к паре отличных идей. Я проникся тобой, — альфа сначала сказал, а потом уже взволнованно бросил взгляд на своего «друга», — Кстати, я уже могу спросить, верно?  — Наверно, — Донхёк заигрывает,  — Сколько тебе лет? Ли закатывает глаза и выдёргивает свою руку из пальцев Муна. Он скрещивает щиколотки и опускает взгляд, вновь цокает и спрашивает:  — Если я скажу цифру, которая тебя не обрадует, это всё закончится, да? — кивает сам себе, даже не обернувшись, — Ты же и сам знаешь, что закончится. Сам закончишь. И всё равно спрашиваешь,  — Я спрашиваю, чтобы уточнить, что мне делать после выпуска из Академии, — парень скрещивает ладони на коленях, также роняя голову на грудь, Между ними повисает гнетущее молчание. Донхёку семнадцать. Это ещё два года в школе. А Тэиль старше на шесть лет, и выпускается в этом году. Разумеется, ему необходимо думать о работе, месте жительства и, очень может даже, женитьбе. Омежка понимает. И понимает, что должен сказать это одно слово, назвать эту цифру. Но так не хочется терять всё это. Хотя бы ещё чуть-чуть этой иллюзии, этой сказки со всеми этими цветами, кино, частыми прогулками и новыми «вкусным местами»; ещё немного этих пунцовых щёк альфы, его звонкого — за километр узнаваемого — «Эй! Хёк!», или такого тихого, когда они в метре друг от друга — «Хё-ок». Он вскидывает подбородок и осматривает теплицу, набирает побольше воздуха в лёгкие и достаточно громко, мерно рассказывает:  — Мне семнадцать лет. Ещё полтора года до выпуска. И после я буду учиться за Океаном. Потому что там живёт мой аппа, и он с отцом заключил договор: высшее образование я получу в любом высшем учебном заведении, по любой специальности, но только за рубежом. А потом только я свободен выбирать,  — Твои родители хорошо о тебе позаботились, всё так тщательно продумали, — альфа приподнимает голову и сосредоточенно хмурится, — Меня это восхищает: я ещё ни разу не планировал настолько далеко,  — Я не умею планировать дальше недели и твоих звонков, о чём ты? — Донхёк коротко смеётся,  — Семнадцать, — Тэиль подносит ладонь к губам, играется с ними указательным пальцем, бросая на младшего насмешливые взгляды, — Не так уж и страшно, как тебе казалось,  — Что ты имеешь в виду?  — Видишь ли, Хёк, чтобы переехать за Океан, я должен получить определённый опыт на постоянной работе, заслужить авторитет. Нет, у меня итак хватает денег, уже есть даже кое-какие записи в «трудовой», авторитет в кругленьком-маленьком кружке людей, но чтобы и дальше быть рядом, мне нужно раскрутиться немного больше. А чтобы ты смог поступить, ты должен хорошо учиться. Эти два года — идеальная фора для того, чтобы взять разбег в «ту жизнь», и продолжить на новом месте. Заодно можно проверить чувства: вдруг я всего лишь твоя первая детская влюблённость,  — Моей первой влюблённостью был идиот, по имени Чхве Субин, ещё в садике. Мы постоянно дрались, а потом его родители переехали, и пришлось менять школу. Я тогда неделю ревел, пока аппа не отправил меня к дедушкам Ли на перевоспитание. Вот у них не забалуешь, уж поверь мне! Так что ты точно не моя первая любовь! Мун чуть поворачивает голову и смотрит на пышущего возмущением Ли. Альфа смотрит достаточно долго для того, чтобы ситуация стала неловкой, и омежка опустил голову.  — Тогда всё в порядке, Хёк. Эй, Хёк, — голос Тэиля мягок, он тянет руку, опускает ладонь на плечо Донхёка, сжимает то пальцами и улыбается ещё шире, — Хёк, у нас всё будет в порядке, Мальчишка кивает, потом ещё раз и улыбается. Он пока ещё не до конца осознаёт, что человек рядом готов подстроить свои планы под него, что этот самый человек думает далеко наперёд, и думает за него же, даёт подсказки и даёт право пользоваться ими и даже читерить, что этот человек очень трепетно, нежно и искренне любит его. Такого ещё маленького, смешного, в чём-то наивного, а в чём-то — весьма продуманного. Просто любит. Донхёк не понимает этого, но чувствует что-то такое, что-то важное в этом моменте, касании, разговоре. Он поворачивает голову и оставляет невесомое касание губ на костяшках Тэиля, улыбается тому.  — Что мы будем делать после всего этого? — омежка отворачивается к цветам, радуя глаза, пока альфа недоумевает, — После всех трогательных диалогов в фильмах гаснет экран, и мы видим, как герои где-то идут, обсуждают какую-то чушь. А что мы будем делать?  — Я предлагаю тебе послушать мою музыку и подумать: как сильно ты хочешь быть экономистом или банкиром? — парень смеётся и тянется к рюкзаку, — Я же после пар: так что с собой ноут и музыка. / Чонин знает, что он — тупой лошара. Но слышать подобное от малознакомого парня, ударившего его по спине той самой дверью — такое себе удовольствие.  — Это твой дом, парень? Что там находится?  — Старик, это мой дом. И я вышел оттуда всего лишь за сливками к вечернему кофе. А ты тут сидишь. Я буду звонить в полицию, слышишь, старик? — Кихён топает ногой и чуть наклоняет голову к плечу,  — Не надо никуда звонить. В твоём доме мой сын, — Ким поднимается на ноги, оказываясь не намного выше омеги,  — Донхёк?  — Именно,  — А ой, ой, — Кихён тут же пристыженно опускает глаза под ноги и выдаёт, — Вы тоже не правы: подкарауливаете и подглядываете. У Вас что, работы нет?  — Есть, просто сегодня выпал выходной, совсем случайно,  — Ой, как неловко-то вышло. Но знаете, Тэиль — хороший парень,  — Что он там делает с моим сыном, раз ты пошёл в магазинчик? — Чонин готов душу вытрясти из парня,  — Ничего. Они в теплице. Тэиль ему о цветах рассказывает. Я, между прочим, трижды ему это всё повторял, специально стулья принёс, фрукты купил, пледы бросил, ещё в воскресенье надрывался с окопкой и обрезом, Альфа поражённо оседает под чистосердечным признанием омеги, который продолжает рассказывать, как этот самый Тэиль всем друзьям уже проел мозги этим самым Донхёком, этим самым «Боже, куда его повести в будние в нормальное время?», а ещё одним «ну не в клуб же мне его каждый раз тащить на работу?». Ким выслушивает ставшего поразительно вежливым паренька, пытаясь угадать: тот специально поёт дифирамбы, или этот Тэиль, в самом деле, такой хороший парень, так сильно влюблённый в его сына.  — Знаете, дядюшка, я бы на месте Донхёка очень расстроился, узнав, что родной отец следит за мной. А потом расстроился бы ещё больше, познакомься он с особенным человеком не в срок. Это ранит, понимаете, дядюшка?  — Как это может «ранить»?  — Недоверие со стороны родителей. А ещё предвзятость по отношению к возможному партнёру. Всё-таки дети дорожат доверием родителей, любовью и пониманием. И раз Донхёк Вам не рассказывает, значит, он ещё сам не уверен, не разобрался, не решился потревожить Вас, или боится почему-то рассказать. Я его сам только первый день увидел, до этого только слышал. Тэиль все уши прожужжал… — Кихён снова заводит старую песню, и Чонин прерывает его вскинутой рукой,  — Ты меня не видел. И спасибо,  — Ой, да не за что, дядюшка, Кай сворачивает на основную улицу и идёт обратно к школе, к нужному дому, прыгает за руль и просто сидит. Что там говорил Сехун? Отношения? Плохая компания? Обучения за Океаном? Два года. Впереди ещё два долгих года, за которые может произойти всё, что угодно. И ещё не ясно: будут ли эти двое вместе, захочет ли сам Сехун настаивать на переезде ребёнка поближе к себе или оставит его тут при нужном человеке. /  — За-ме-ча-тель-но! — Тэён ходит по дому в одном полотенце на бёдрах и шлёт ню-селфи едва ли не всем друзьям в чат, не исключая и Доёна, от которого через пару часов получает фотку из ванны с обнажёнными ключицами и игриво высунутым язычком, Дыхание альфы вмиг прерывается, он проводит ладонью по обнажённой груди и сталкивается взглядами с отцом. Чонин округляет глаза, разглядывая сына.  — Ванна занята! — Тэён отворачивается от родителя, топая в названную комнату,  — Так нет! Ты идёшь на второй этаж! Сколько можно плескать воды? Я не жадный… — Ким подходит к лестнице, по которой уже поднимается Ли, — Но экология, во! А ещё электричество! Э-э-эй! Ты туда с телефоном пойдёшь?  — Ага! — для какого-то очередного «киношного» эффекта Ли скидывает полотенце на верхней ступени и разворачивается всем собой таким прекрасным к родителю, — Именно с телефоном и парой фоток я туда и пойду, Залягу на пару часов в джакузи. Там такое глубоководное погружение, ты бы только видел, Мужчина едва челюсть не теряет от этой выходки сына и просто молча стоит. Тэён подмигивает и машет телефоном в воздухе на манер прощания:  — Если перестану издавать звуки, то можешь вытащить меня оттуда. Но это только через пару часов. И да, Донхёку бы не стоило смотреть порно сомнительного качества в таком высоком разрешении! Ли дёргает уголком губ и заворачивает в ванную комнату на своём этаже, оставляя отца около лестницы в шоковом состоянии.  — О Боже, Бэк! Мы поскорее должны расписаться, а то я поседею раньше срока! — Чонин падает на первую ступень, обхватывая голову двумя руками. / Тэён трясёт старенькой «Нокией» перед носом Доёна:  — Это всё ты виноват!  — Что? — Ким округляет глаза,  — Если бы не твои «интимки», я бы не утопил свой новомодный телефон! А теперь, как лох, хожу с отцовским «кирпичом»! — Ли хихикает, а потом закидывает руку на плечи младшего, — Это, конечно, не надолго, но нервы знатно мне попортило. Так что ты очень должен мне, дорогой Ким Донён.