Рисую запятую

— Марк, тебе разве не жалко Сынмина? — Донхёк провожает взглядом спину одноклассника, который минуту назад получил уже четвертый отказ в этом семестре на прогулку от Марка,  — Жалко у пчёлки, Хёк. Я не обязан встречаться с парнем, который мне не нравится,  — Ты не даешь ему ни шанса понравиться себе!  — Да потому что особенного человека должно быть видно сразу. И если меня не цепляет Сынмин, значит, он — не мой человек,  — Ты такой придурок, Марк! — омежка поднимается с места, — Я пересяду от тебя,  — Господи, Хёк! Пожалей его ещё! Начни встречаться с ним! Давай отношения ради отношений: без смысла, без развития и будущего! — этот Ли кричит громче положенного, так что тот самый Сынмин слышит и оборачивается, И Донхёк видит эту вселенскую обиду в глазах юного альфы. Его сердце только сильнее сжимается от подобных слов самого близкого друга. Он смотрит на Марка и в наступившей тишине в классе отвечает поразительно громким шёпотом:  — Ты мне что-то говоришь об отношениях? Ребёнок нормальной семьи: без проблем и развода, с аппой и папой рядышком. И именно поэтому ты, Марк — тепличное растение, которое никогда не узнает, что такое прощение, что такое «настоящие отношения», что такое «дать человеку рядом шанс» и другие понятия. Любовь — это не по щелчку пальцев, Марк, это гораздо сложнее. И я сам даже ещё не до конца понимаю, что это такое. Потому что любовь многогранна, и никто не может знать, какой стороной она тебя заденет, какая оттолкнёт тебя, какая привлечёт, Донхёк шмыгает носом и глотает сопли, как первоклашка. Он собирает рюкзак и просто выходит из класса, наплевав на все уроки. Омежка пишет сообщение классному руководителю, что приболел, прыгает в автобус до Академии и шаблонно занимает место в конце салона, надевает наушники и включает что-то до ужаса грустное в такой яркий, солнечный день октября. Ему обидно и противно из-за такой погоды, которая не в настроение. Да и что вообще поссорился с Марком. Они ещё не ссорились в этом учебном году, кажется, что последние полгода вообще жили душа в душу. Но теперь помимо проблем со своими мыслями, проблем с отцом появились ещё и проблемы с другом. Мальчишка снова шмыгает носом и крепче обнимает рюкзачок. Ещё только среда, но он уже эмоционально вымотан, хочется поскорее Новый Год, и чтобы аппа приехал, или просто навестить дедушек Ли, которые средь недели обычно заняты какими-то визитами, волонтёрством, мелкими подработками и ещё Бог знает чем — им двоим лишь бы дома не сидеть. Омежка спрыгивает на нужной остановке и проходит на кампус: судя по количеству студентов, сейчас идёт лекция. А погода до отвратительного хорошая, так что Донхёк садится на одну из близстоящих к выходу лавочек, вытягивает ноги и запрокидывает голову к солнцу. Он глубоко в своих мыслях, собственных переживаниях о пропущенной экономике и английском, вынужденности потом у кого-то спрашивать задание, писать дополнительный реферат и сожалеть из-за снова сорванной встречи отца с Бэкхёном-щи: господин Бён хороший человек. Чьи-то шершавые пальцы касаются щеки и вытаскивают из правого уха наушник. Донхёк дёргается и открывает глаза, вмиг замирая, потому что узнаёт дерзкого человека.  — Хёк, я даже не думал, что снова встречу тебя, — Тэиль садится на лавку рядом и кивает в неспешный ритм современной попсы, — Что за группа? Я надеялся на ту, на концерт которой ты тогда приходил,  — Это новая, не знаю названия, просто подошла под настроение, — омежка забывает обо всём на свете, поражённо разглядывая чёрные волосы старшего рядом, его новую мягкую стрижку, всего его мягкого. Потому что студент Мун был одет в оверсайз-джинсовку, не менее объёмный чёрный рюкзак бережно был уложен на лавочку под правую руку, чёрные классические штаны и белые топ-кроссы, которые, как подсказывает интуиция школьнику Ли, будут светиться в неоне.  — Ладно, Хёк. Эй, ты же не против, что я сел рядом? У меня закончились на сегодня пары, работы пока не так много — могу позволить составить тебе компанию на пару часиков, — студент улыбается, но тут же мрачнеет, когда видит замешательство на лице младшего, — Хёк, это не напрягает тебя?  — Не знаю, ещё не определился: рад ли тебе, или хочу продолжить быть одному,  — О как! — парень восклицает неожиданно радостно, — А что случилось такого, что ты прибежал вот сюда.…, — он обводит взглядом пространство, заполненное студентами, — Чтобы побыть одному?  — Я поссорился с другом, тем самым Марком,  — Из-за чего?  — Ну, не важно, — Донхёк пожимает плечами, не желая рассказывать,  — Эй, Хёк, лучше всего при ссоре помогает остыть, но ещё — вкусно поесть. Зайдём в кафе за углом? Я угощаю, Ли с недоверием смотрит на Муна: неужели у того всё так просто в жизни. Не виделись четыре месяца и вот «я угощаю» — это норма? Это норма в понимании вот этого человека, или студентов вообще, или это норма в мире взрослых, которые всегда заняты?  — Да, только мне бы к шести быть тут,  — Окей, Хёк, пошли. Я жутко голодный после двух пар и ночки работы, так что да, мы наедимся! — студент подскакивает и направляется первым на выход. Омежка неуверенно встает и следует за старшим, пытаясь понять: Тэиль всё-таки альфа, бета или омега? Потому что до сих пор он не пахнет. Кажется, что совсем ничем не пахнет, хотя атмосфера рядом с ним такая тёплая, пряная в какой-то степени. Они сворачивают за угол на подозрительно тихую улицу, так что Донхёк начинает паниковать, но уверенное тэилевское «не дрейфь, скоро будет заветный лаз» как-то настраивает на позитивный лад. Хотя мысль о том, что школьник идёт непонятно куда, непонятно зачем, с левым типом по стремительно мрачнеющему переулку всё ещё горит красным цветом на фоне ряда других. Тэиль с широкой улыбкой толкает деревянную дверь и первым заходит в какое-то здание, где пахнет жареным мясом и яркими специями, гуляет дым сигарет и раздаётся гитарная музыка. В углу кафе расположена сцена, на которой перебирает струны мужчина под «ковбойкой», напротив расположен столик заказов, в самом же зале под низким потолком и шторами разбросано около пятнадцати небольших квадратных столиков и куча стульев, поставленных вразнобой. В этом приглушённом хаосе, каком-то сумбурном уюте и тепле, Мун ловко лавирует к столику, из-за которого тут же выныривает старик с седым хвостиком и тянет улыбку:  — Мун Тэиль, ты снова тут?  — Мистер Стэнш! Вы обещали мне обед за работу. Попрошу у Вас мяса и на моего друга, так же можно?  — Конечно, Тэиль, — старик поднимается на ноги и шаркает в двери за спиной, толкает ту и что-то кричит, а потом возвращается на прежнее место, — Я верю, что однажды о стейках Стэнша будет знать весь город. Мой младший сын окончит Университет в этом году, будет помогать мне,  — Дай Бог, так и будет, мистер Стэнш! Вы не против, если я присяду с приятелем?  — А кто твой дружок? Раньше не видел,  — Ли Донхёк, мистер Стэнш, — с этими словами Тэиль отходит от столика и подходит к замершему едва ли не в дверях Донхёку, хватает того за лямку рюкзачка и тянет к одному из столиков недалеко от сцены, под приятно-оранжевую лампу, — Расслабься, Хёк. Я работал тут сегодня ночью,  — Тут? Я думал, что твоя специализация — дискотеки, диджей Мун, — мальчишка с недоверием осматривает пространство и сглатывает, когда встречается глазами с владельцем,  — Это тоже. У меня такое направление подготовки просто, — парень хмыкает и устраивает локти на столике, — Но этой ночью тут проходил кантри-вечер. Знаешь, американские народные песни, «ковбойские»? — студент ловит неуверенный кивок и продолжает, — Я играл обработки песен Джонни Кэша: старик Стэнш обожает его творчество,  — Играл? На гитаре типа?  — Да, — Тэиль ярко улыбается и поворачивается к сцене, — Там остался племянник мистера Стэнша, Джош. Он не особо понимает наш язык: слово-через два, но в музыке мы нашли идеальное взаимопонимание. Это очень круто. Правда, как ты видишь, Джош уже перебрал. А ему завтра лететь домой, — парень смеётся и, подняв руку, кричит со своего места, — Эй, Джош! Джош! Всё окей? Every thing is okay?  — Okey, Tee! — мужчина приподнимает голову, сверкает своими удивительно голубыми глазами, снова роняя голову на плечо, продолжая перебирать струны,  — Совсем в ноль, — Мун тихо смеётся и возвращает всё внимание к Ли, — Совсем скоро мистер Стэнш принесёт говяжий стейк с овощами и карамелизированным луком — такой только его старший внук умеет готовить. Как-нибудь, Хёк, я узнаю их секрет, и приготовлю такой же.  — А ты умеешь готовить?  — Да. Кажется, что все, когда выпускаются, начинают готовить. А ты? Уже умеешь? Ты же старшеклассник, верно?  — Верно. Я стал готовить, когда.…, — омежка дует щёки, решив тут же умолчать об истории своей семьи, а потом тянет улыбку и продолжает, — Полгода как начал,  — Неплохо. Ты — молодец, Хёк! Тэиль улыбается так искренне, будто имеет в виду именно то, что говорит. Будто, в самом деле, рад за всех вокруг и верит в омежку перед собой, будто по-настоящему обожает стряпню старшего внука мистера Стэнша, и самого мистера Стэнша. Донхёк круглыми глазами наблюдает за Тэилем, который шлёт кому-то сообщение на телефоне, попросив перед этим прощения, пояснив, что это — очень важно.  — Прошу, говяжие стейки и овощи-гриль, карамелизированный лук от Стэнша Хофарда для двух новых друзей семьи Стэнш, — старик ставит на стол круглый поднос, на котором расположены две тарелки с огромными кусками мяса, ещё одна такая же большая — с продымлёнными овощами, одна поменьше — с тем самым золотистым и ароматным луком, и ещё парочка соусов: обычный кетчуп и чесночный.  — Спасибо за еду! — студент убирает телефон и кивает владельцу, а потом также Донхёку, — Приятного аппетита, Хек!  — Спасибо, — Ли также кивает и Стэншу, и Муну, Мясо оказывается удивительно вкусным, как и овощи. А через пару минут перед ними на столе появляется ещё и бутылка местной газировки, пара высоких стаканов. Студент со школьником не успевают нахваливать вкус еды, запивая ту сладкой водой, смеяться с повседневных историй и протягивать палочки с овощами к самым губам друг друга, иногда кричать засыпающему Джошу: «Окей, Джош?!» и слышать в ответ его тихое «Окей». Так проходит больше двух часов, но ещё даже не четыре вечера. Так что Донхёк замирает над телефоном, когда Тэиль уходит в уборную. Теперь омежка не хочет портить вечер отцу, желает дать тому тот самый второй шанс и по-настоящему, искренне простить все глупости. А потому он поджимает губы и останавливает взгляд на гитаре Джоша.  — А ты играешь? — Мун замирает за спиной Ли, отряхивая руки от воды,  — Я пою, иногда,  — Что ты поёшь? Может, мы с тобой сыграем дуэт? А, Хёк?  — Ну, я не знаю, обычно я пел только с Марком, — парень неуверенно поднимает голову на старшего,  — Тогда всё будет в порядке, — Тэиль тут же оказывается на сцене и выхватывает из рук Джоша гитару, возвращаясь на прежнее место, — Итак, «битлы», Бибер или хммм….? — студент подкручивал колки на инструменте, разглядывая лицо мальчишки,  — Я могу найти слова любой песни,  — Отлично, Хёк, — Мун улыбается мягко, зовёт по имени уже не громко, не привлекая внимания, но будто просто для того, чтобы назвать, чтобы произнести это самое «Хёк», — Я чаще имею дело с «пианинами», но тут тоже ничего страшного, так что давай, «битлов», какую-нибудь «Мишель» или «Вчера»,  — О, я даже знаю эти тексты наизусть! — омежка дёргает плечами вперёд-назад, будто заигрывая, и ловит на себе удивительно мягкий взгляд старшего,  — Я не сомневался, Хёк, Тэиль начинает перебирать струны на Yesterday, кивает Донхёку и первым вступает, задавая темп. Ли с улыбкой начинает подпевать, рассматривая всё больше такое умиротворённое лицо, снова и снова отмечая его особенную комфортность именно сегодня. Без этого напора, криков, решимости или навязчивости. Покой. Даже некоторая усталость, умиротворение и взаимное доверие. Они меняют одну песню на другую, смеются, мистер Стэнш приносит им чай и сам берёт гитару, поёт старые песни. Джош всё же сходит со своего места со сцены и ныряет под столик заказов, моментально захрапывая на всё кафе.  — Кажется, мне тоже пора бы спать. Лягу хотя бы в восемь сегодня, — Мун поднимается на ноги и так сладко тянется, что Ли также сладко зевает,  — Отлично. Я как раз приду до шести в Академию, Они прощаются с мистером Стэншем, обещают заглянуть ещё и порадовать старика. А потом замирают у прежней лавки на самом входе Академии. Тэиль мягко улыбается и протягивает руку Донхёку:  — Спасибо, что решился не уединяться сегодня, позволил скрасить своим присутствием мой вечер,  — Тэиль, а можно спросить? Я просто…, — омежка заливается краской, опуская глаза в пол,  — Что?  — Кто ты по сущности? Я никак не могу уловить твой аромат. Извини, если это обижает,  — Я — альфа, и пахну гвоздикой, сушёной, которая специя по сути. И ты нисколько не обижаешь: просто сейчас не та самая пора, чтобы …, Всё в порядке, Донхёк поднимает вмиг округлившиеся глаза на альфу перед собой. Он хватает его руку и принимается трясти ту со всей силы от внезапно накатившего вдохновения:  — Я могу позвонить тебе на выходных? Или хотя бы написать как-нибудь вечером? Прости, что не звонил тебе всё это время, это же так неловко!  — Тише-тише, эй, Хёк! — парень выдёргивает руку из чужого плена и смеётся, — Всё в порядке. Лучше попробуй пока только писать, найдём друг друга по сети, раз я так заинтересовал тебя. Тебе, кстати, помочь дойти до нужного корпуса, или ты всё уже запомнил?  — Я запомнил, Тэиль,  — Тогда до новых встреч, Хёк! — Мун машет рукой и разворачивается на пятках, покидая здания кампуса. Донхёк сжимает кулачки и какое-то время кружится на месте. Ну, разумеется, Тэиль — альфа, ещё и с таким особенным ароматом, так удачно подходящим к его собственной корице. Омежка начинает скакать на месте, высоко поднимая колени и гремя мелочью в рюкзачке. Он пищит и смеётся, срывается на бег до хореографического корпуса, уже привычно здоровается с охранником, который без вопросов пропускает знакомого мальчишку, и залетает в кабинет заведующего Бёна, врывается без стука, заставляя бету дёрнуться на своём месте.  — Господин Бён, сегодня замечательный день, согласитесь!  — Раз ты настаиваешь, Хёк-и,  — Правда-правда! Извините, — мальчишка вдруг склоняется в глубоком поклоне, — Извините, что в последние дни так часто срывал Вам встречи с папой, надоедал ему и Вам! Я был так обижен, так зол на него! Поймите, пожалуйста, Бэкхён-щи! Бэкхён часто моргает. Он не может припомнить ни одного сорванного свидания (а нет, кроме того случая с Доёном, но разве можно винить этих двух «проблемных»?), а потому кивает и растерянно роняет:  — Всё в порядке, я понимаю, Хёк-и,  — Бэкхён-щи, Вы такой понятливый! Огромное Вам спасибо, господин Бён!  — Ага, эм, Хёк-и, может, хочешь чаю?  — Спасибо, но я уже накушался и напился, правда-правда! Господин Бён снова моргает и опускает глаза на раскрытый блокнот, а потом поднимается с места:  — Тогда пойдём за Чонином, да? Всё равно пора всем идти домой,  — Да, конечно, Донхёк старательно соблюдает темп Бэкхёна, но всё же его так и разрывает поскорее увидеть отца, обнять того, сказать, что прощает, что не держит обиды, что готов дать второй шанс, «второй» второй шанс, что понимает глупость того, и готов принять помощь, готов помогать. Мальчишка хочет рассказать ему, что понимает: решиться на чувства и брак — это ответственный шаг, и не всегда люди к этому готовы, и развод — это не худший из возможных их финалов, учитывая, как сейчас всё обернулось. Омежка всё же срывается на бег и залетает в танцкласс, обнимая гасящего на выходе свет Ким Чонина. Альфа растерянно обнимает сынишку в ответ и поднимает удивлённый взгляд на бету, тактично оставшегося в коридоре.  — Донхёк-и, всё в порядке?  — Папа, я люблю тебя! — Донхёк старательно жмётся к широкой груди отца, пытается обхватить того всего руками,  — Я.… Я тоже люблю тебя, Хёк-и, очень люблю тебя, — Чонин чуть склоняется и до писка обнимает сынишку, приглушённо посмеиваясь с такой тёплой встречи, на которую даже не надеялся в последние недели две. Когда у Кая всё в порядке с Хёком — у него всё в порядке и в остальных сферах жизни. А услышать от собственного ребёнка такие дорогие слова, такие особенные слова после всего ими двумя пережитого — неоценимо восхитительно. Мужчина надолго запомнит этот момент, этот порыв младшего сына, его трепетность и искренность, внутреннюю теплоту большого сердца.